Текст книги "Сестры"

17

Реактивный самолет компании «Пан-Америкэн» еще только оторвался от взлетной полосы, чтобы через пять часов приземлиться в аэропорту Кеннеди, а Билли Бингэму показалось, что он уже прибыл.

Этому ощущению способствовало то, что он летел первым классом. Джули никогда не брала его с собой в авторские поездки, и он впервые имел возможность оценить условия полета еще пятнадцати пассажиров: шампанское на взлетной полосе, завистливые взгляды летевших пассажирским классом, они сознательно избегали его глаз, когда пробирались по просторному салону первого класса (где в изобилии лежали новые журналы и работали более миловидные стюардессы) в предназначенный для них тесный пассажирский салон, напоминавший вагон для перевозки скота.

Но присутствовало нечто большее. Был Ивэн Кестлер, сидевший рядом с ним и излучавший поразительно бодрящую смесь уверенности, человеколюбия и вожделения. Странно, наиболее мощной составляющей было вожделение, но то была не просто тяга к телу Билли. Скорее это было влечение к его будущему: стремление к невероятному богатству, которое, как Ивэн знал, его открытие принесет ему; а прежде всего страсть к тем почестям, которые выпадут на долю человека, сумевшего увидеть величие таланта там, где до сих пор никто его не замечал. Билли знал о всех помыслах Ивэна, потому что Ивэн сам рассказал ему о них самым подробным образом. У Билли не было оснований не верить в его мечты. Ивэн Кестлер олицетворял художественный мир и был квинтэссенцией художественного мира Нью-Йорка – города, в котором, как отлично знал Билли, он должен будет добиться успеха.

Билли потягивал шампанское. Честно говоря, оно ему не нравилось, однако же было символом того, что наконец-то он вышел на свою дорогу. Он даже мог бы заметить, что шампанское не очень хорошее, это как ни странно, делало его лучше. Ему недоставало бодрящей сухости привычных напитков. Оно было слишком кислым по сравнению с «Букетом Крюга», который он, бывало, выпивал в доме у Джули перед ленчем. Может быть, стоит отослать шампанское обратно. Билли Бингэм, титан искусств, отныне человек с утонченным вкусом; впредь никаких красных косынок на шее и запачканных краской джинсов, никаких услужливых поклонов перед той женщиной с кошкой, хватит унижений и страданий. Чтоб ты подавилась, Джули Беннет, – настала твоя очередь кланяться.

От этой мысли он рассмеялся вслух. Джули Беннет. Как близок был он к тому, чтобы поверить ее невероятной лжи. Он находился в миллисекундах от того, чтобы загубить свою жизнь, его разум трепетал перед дьявольской изворотливостью ее ума. Кестлер намеренно не высказал свое мнение по поводу его картин, но она догадалась, выкручивая его слова до тех пор, пока правда не проступила кровавыми отпечатками на полу. Она собиралась покончить с Билли, если не своими руками, то с помощью нищеты и безвестности, которая, как ржавчина, испортит его жизнь. Но теперь Билли стоял на пороге славного будущего. Этот маленький человечек, обладавший великолепной репутацией, обещал бросить мир к его ногам, и Билли поверил ему, потому что всегда верил в себя. Его блестящее будущее, подобно бриллианту, имело множество граней, и одной из них была сладкая месть, реванш, который он возьмет над женщиной, мучившей его. На каждой очередной ступеньке лестницы, ведущей к звездам, он станет поносить ее. В журналах, посвященных искусству, в газетных статьях, в телеинтервью и в каждом грязном углу самой захудалой газетенки он будет насмехаться над отсутствием у нее вкуса.

Ивэн посмотрел на Билл.

– Могу я тоже посмеяться?

– Я только что думал о Джули.

Ивэн рассмеялся.

– Мы обвели ее вокруг пальца. Думаю, она не скоро придет в себя.

– Ей никогда этого не позволят. Никогда, пока я жив.

Ивэн взглянул на него. Железная решимость этого молодого человека была даже важнее таланта. Другие шли по обочине. Они хотели достичь заветной цели, но одновременно им хотелось и много другого – быть любимыми, богатыми, счастливыми. Истинному гению чуждо все мирское. Что для него деньги, удовольствия, отвлекающее присутствие друзей или любимых по сравнению с искусством? Это вопрос направленности и приоритетов, равнодушие к сомнениям и страхам, которые одолевают простых смертных. Билли Бингэм достигнет величия, поскольку в нем есть неукротимая вера. Ивэн Кестлер знал, что он всего лишь закрепляет, ускоряет неизбежный процесс возвышения Билли Бингэма.

Он заметил, как по лицу Билли пробежала тень.

– В самом деле важно быть именно в Нью-Йорке? – спросил Билли.

– Да, жизненно важно. Нью-Йорк – центр искусств. Лос-Анджелес в художественном мире играет второстепенную роль. Некоторые считают, что актеры и певцы тоже художники. Такое утверждение беспочвенно, искусство не может базироваться на одном воображении. Оно начинает голодать или выцветает на солнце и становится анемичным и безжизненным. Одному Богу известно, как тебе удалось избежать этого, но ты смог.

– Сам не знаю, как это получилось, – сказал Билли, ерзая на своем кресле. – Не обязательно страдать, чтобы писать картины. Не обязательно жить в холоде, без удобств и в нищете. Весь этот неоэкспрессионистский мусор в Нью-Йорке – лишь мода. Попытка самоувековечиться. Дело обстоит по-другому. Искусство просто существует, и никто не знает почему. Я не смог бы написать все эти картины, если бы бродил по Венису, если бы не мог нормально питаться, купить красок или чего-то другого.

Ивэн улыбнулся улыбкой заинтересованного человека. Все, что говорил гений, подобный Билли, было интересным. Но он знал гораздо больше Билли о том, как продавать картины и как создавать художников, а это означало, что нужно находиться в Нью-Йорке, а не в Лос-Анджелесе. В Нью-Йорке обитала пресса – такие жизненно важные издания, как «Артфорум», «Искусство в Америке» и художественные журналы. Там были коллекционеры, туда они съезжались с Юга, из Европы, из Латинской Америки. Этот город был центром аукционов, многочисленных картинных галерей, таких, как его собственная, расположенная на Мэдисон-авеню. Нью-Йорк понимал толк в искусстве и, что гораздо важнее, заботился о нем. В Лос-Анджелесе искусство было не более чем усложненным методом сведения счетов.

– Возможно, ты и прав, Билли. Но нам следует спланировать свои действия. Сейчас это самое важное. Мы знаем, чего ты достиг, но теперь надо раскрыть другим, чего же именно ты достиг, и добиться максимального воздействия на них. Несомненно, мы организуем грандиозное шоу, но прежде необходимо пробудить интерес, и, мне кажется, я знаю, как это сделать. Для начала я помещу два или три твоих полотна вместе с картинами уже известных художников, например, с Бруком Астором, С.-З. Уитмором, может быть с Саатчисом; покажу их в одном из известных музеев типа Уитни. Затем мы дадим публике возможность поговорить о твоих картинах. Мир не сможет долго ждать спектакля и начнет требовать его. Но мы придержим большую часть картин в резерве, в задней комнате, и будем строго следить за тем, чтобы цены на них росли и спрос превышал предложение…

На лице Ивэна Кестлера появилось выражение блаженства. Так будет, потому что картины были зрелищными. Публику не обманешь, но, коли есть хороший товар, можно извлечь выгоду.

Душа Билли воспарила вверх. Затем, словно птица, сбитая влет картечью, рухнула наземь.

Джейн.

Ему пришлось сделать выбор: искусство победило, а она проиграла.

В ее гордых глазах он прочитал, что не сможет иметь все сразу.

Джейн не захочет ни с кем делить его. Точно так же и Ивэн Кестлер. Никто из них не произносил этого вслух, но Билли знал. С другими людьми такое возможно, но только не с представителями класса А; а оба они, Джейн и Ивэн, каждый по-своему, вполне определенно принадлежали к этому типу. Он сам был таким. Поэтому на ступенях лестницы, когда Джейн глядела на него, ему пришлось сделать свой невероятно трудный выбор. Чтобы достигнуть своего мира, он оставил ее там, в ее мире, на скользком склоне жизни низов Лос-Анджелеса, на краю пропасти, над которой она уже склонилась. Он не гордился содеянным, пришлось поступить так, потому что не было другого выхода. Он должен был уехать. Он должен был отказаться от любви, от страсти, от уважения и от желаний. В полете к успеху не было места для лишнего веса.

Билли Бингэм взялся за шампанское. Нелегко быть звездой.

Джули Беннет наслаждалась поездкой. Обычно она летала в Лос-Анджелес самолетом, где в аэропорту ее встречал лимузин. Однако сегодня она приказала шоферу отвезти ее туда на «Роллс-Ройсе». Нужно было о многом подумать, и на протяжении всей двухчасовой поездки мозг перебирал факты, словно косточки скелета рыбы.

Пальцы Джули поглаживали пушистый мех мурлыкавшего Орландо, лежавшего у нее на коленях. Ее ухо улавливало тиканье знаменитых часов «Роллер», урчание довольного кота и гудение собственного мозга.

Идея предварительно позвонить Люси Мастерсон на деле оказалась поистине великолепной. Ей вспомнился вчерашний разговор.

– Люси Мастерсон? Джули Беннет. Привет, дорогая. Как дела? Встретила подругу Джейн Каммин?

– Джули Беннет, ты настоящая крестная мать. Спрашиваешь, встретились ли мы? Да, детка, мы встретились, о'кей. Перехлестнулись. У меня до сих пор голова идет кругом, дорогая.

– Она тебе позировала? Знаю, какой убедительной ты можешь быть, испорченная ты женщина, – рассмеялась Джули, словно соучастница преступления.

– Да. В самом конце, но, возможно, это был не лучший замысел, потому что она закатила сцену. Увела мою машину и скрылась. Не знаешь, где она? Я действительно не прочь увидеться с ней вновь. Действительно.

– Что ты хочешь сказать? У тебя есть ее фотографии? Они напечатаны? Будут напечатаны?

Джули едва сдерживала охватившее ее волнение. Как, черт возьми, она заставила Джейн позировать ей? Что еще она заставила ее делать? Наркотики? Мужчины? Девушки?

– Да, я немного пошалила, дорогая. Она, как бы сказать, медленно дозревала, поэтому я подсыпала ей успокоительного, а затем благоразумно смылась покататься. Представь, она оклемалась и упорхнула. Никакой записки. Ничего. Тут вокруг крутился один из твоих друзей, парнишка по имени Билли. Слышала? Может быть, она спуталась с ним. Что бы там ни было, я хотела бы станцевать с ней еще раз. Хочу сказать, она пришлась мне по нраву.

– Боже мой, Люси. Кошмар. Дико, – Джули нравилось подражать манере разговора Люси. – Почти как в моих книгах. Ты сделала снимки?

– Конечно. Хочешь взглянуть? Ты тоже намерена приударить за ней или что? Не знала, что это в твоем вкусе, дорогая. Думала, тебе нравятся худосочные мальчики.

Она хихикнула в трубку.

Джули присоединилась к ней.

– Итак, она исчезла.

– Да, и забрала мои колеса. Но удовольствие стоит того.

– Люси, послушай, было бы замечательно увидеться с тобой снова. Мы не виделись вечность. Какая тогда была книга? Та, что писалась в Мелроузе? Тяжелый рок, Лос-Анджелес? Знаешь, мне хотелось отблагодарить тебя немного за помощь. Знаю, прошло сто лет, но это засело где-то у меня в памяти. Как насчет ленча со мной завтра? Я приеду в город, и мы могли бы стряхнуть пыль где-нибудь в «Айви» или в «Ле Доме». Или в другом подобном местечке.

– Отлично. Да. Я свободна завтра.

– Где мне тебя захватить?

– Ты на колесах? Заезжай ко мне на студию.

Словом, поговорили неплохо. Окраины Лос-Анджелеса проносились мимо. Теперь Джули ехала по Мелроузу.

– Ну, дорогой мой Орландо, думаю, мы попали в самое яблочко, понимаешь. Разве нам с тобой не везет? Как ты думаешь, дорогуша, сколько Люси запросит за фотографии? Эта чудесная толстозадая фотографша, у которой полно неоплаченных счетов и которой нужно платить девочкам? Двадцать тысяч? Больше? Ты так считаешь, дорогой? Не думаю. Но это не имеет значения, потому что мамочка – умная девочка. У нее с собой сто штучек. Так, на всякий случай. Да, дорогой, никогда нельзя быть уверенным, так ведь? Ты совершенно прав.

Но продаст ли их Люси? Мораль – странная вещь, она всегда вмешивается там, где ее меньше всего ожидаешь.

Они приехали. Вывеска на нижней двери гласила: «Студия». Апартаменты, видимо, располагались наверху.

Шофер отправился в студию и почти сразу же вышел обратно в сопровождении некой личности с ненатурально зелеными прядями в волосах, показавшейся Джули панком. Нажав кнопку, Джули опустила стекло.

– Мисс Беннет, Люси ожидала вашего приезда. Она просила вас подождать наверху, ей пришлось срочно отправиться взглянуть на кое-какие фотографии. Обещала скоро вернуться. Поднимайтесь прямо по лестнице. Дверь не заперта, – проговорил ассистент Люси Мастерсон.

Джули прохаживалась по тесной квартирке. Боже, как только люди могут так жить. Тут даже кошке свернуться негде. Ее глаза остановились на кушетке. Все это происходило здесь? Дело, которое она так замечательно спланировала? Ее сердце начало исполнять боевой танец от пришедшей в голову мысли.

Раз это квартира Люси, то фотографии должны быть здесь. Они «личные». Их не станут хранить в студийных альбомах. Зачем же ей покупать то, что можно украсть? Так она сэкономит деньги, а Люси не сможет пожаловаться, что кто-то украл ее порнографические фото. Это не тот товар, из-за которого огорчатся полицейские Западного Голливуда. Имея в кармане фотографии Джейн в непристойных позах, она обретет мощное оружие. Чтобы причинить Джейн максимум боли и унижения, их можно использовать где угодно и в любое время.

Она двигалась быстро. Наиболее вероятным местом была спальня.

Все оказалось удивительно просто. Ночной столик. Верхний ящик. Под прошлогодним номером журнала «Лос-анджелесский стиль».

Секунду или две Джули наслаждалась снимками, однако адреналин в крови поторапливал ее. Боже, вот так фотографии! Как сладкое мороженое. Какая тут диета! Сделаны мастерски. Даже если Джейн и была без сознания, на снимках она выглядела вполне нормальной, это-то самое главное.

Слава Богу, что захватила с собой небольшую сумку. Джули ссыпала в нее фотографии.

Буквально через одну-две минуты на лестнице послышались шаги, возвестившие о приезде Люси. Она влетела в комнату, как ветер чикагских улиц, – свежая и сильная, полная жизненной энергии.

– Привет, дорогая. Давно не виделись. Хочешь выпить сейчас или выпьем в ресторане?

– Давай выпьем там. Знаешь, как в этом городе имеют обыкновение отдавать твой столик, если хоть на минуту задержишься.

– Твой столик? Да полно!

Конечно, никто не посмеет отдать столик, заказанный Джули Беннет.

Дворик ресторана «Айви» был, как всегда, прекрасен. Удивительно, как с годами меняется ресторанная мода. Ресторану «Айви» было почти столько же, сколько Лос-Анджелесу; год или два назад его почти никто не знал. Теперь вдруг он стал популярным. Джули, которая ненавидела этот город и все, что он собой олицетворял, тем не менее было важно держать свой палец новеллиста на изменчивом пульсе моды, поэтому, поигрывая размягчающим мозг напитком «Джек Дэниэлс», она откинулась на спинку кресла и стала наслаждаться спектаклем.

Здесь находились Брюс Уиллис, Ким Бэсинджер и еще несколько киноактеров. Спешившая жить, божественно прекрасная Белинда Карлисле, в прошлом исполнительница эротических танцев в кабаре, прибыла на ленч в обществе Джими Йовина. Замышляли что-то грандиозное? Тина Тернер и Норма Морисо, замечательный дизайнер костюмов для фильмов «Сумасшедший Макс» и «Денди по прозвищу Крокодил». Что это, еще одна постядерная эпопея для самой сексуальной женщины в мире?

Ресторан «Айви» обладал огромным преимуществом: был открыт во время ленча и по вечерам, был менее чопорным, нежели ресторан «Спаго», отличался меньшим прессингом высокоэнергичного социального спаривания, в сравнении с «Мортоном», ему несвойственна была ограниченная элитарность типа «мы-нашли-это-первыми» ресторана «Хелены». В «Айви» было спокойно, красиво, отлично готовили. Он был идеальным местом для тех, кто не желал жертвовать аппетитом во имя того, чтобы быть замеченным в «подобающем» месте. Здесь подавали большие порции любимых мужчинами блюд – жареного мяса, ребрышек, луизианских креветок, красной рыбы и многого другого: пудингов или десерта, от которых текли слюнки. Шоколадный торт с трюфелями, этот могущественный враг худобы, обеспечивал работой целое управление питания и диетологии в Беверли-Вилшире.

Под столом, прижавшись к колену Джули, стояла сумка со странным набором вещей: сто тысяч хрустящих долларов, которые, видимо, теперь не потребуются, соседствовали с несколькими десятками фотоснимков, которым предстояло сыграть свою роль.

Люси Мастерсон улыбалась через стол. «Кайджун»—мартини, приготовленный на картофельной водке со стручками красного и зеленого жгучего перца, – не мог погасить сияния ее лица. Она принарядилась, то ли ради визита в «Айви», то ли ради встречи с Джули. На ней была облегающая габардиновая юбка с разрезом до бедра и зеленый кожаный жакет с увеличенными плечами от Аззедины Алайи, туфли на высоких каблуках от Маноло Блахника.

Джули улыбнулась ей в ответ.

– Итак, тебе понравилась моя Джейн.

– Да, мы с ней весело провели время. Очень весело. Как думаешь, куда она могла податься?

– Билли Бингэм съехал от меня. Может быть, они ютятся где-нибудь вместе. Одно наверняка: у Билли нет даже ночного горшка, чтобы помочиться, или окна, чтобы вылить его. Ему надо найти слепца, чтобы тот купил хотя бы одну из его картин.

Джули не могла скрыть горечи, звучавшей в голосе.

– Похоже, нас обеих любили и бросили, – сказала Люси, стараясь обратить слова в шутку.

Они заказали томаты, лук, салат из базилика, винегрет по-домашнему, фаршированный рисом перец с добавкой чили, нью-йоркский бифштекс со специальным фирменным соусом и «Джордан», отличнейшее красное вино из долины Напа, по тридцать пять долларов за бутылку.

Джули требовалась информация, а не сострадание. По-настоящему важная цель уже была достигнута.

– Ты все еще вкалываешь в «Плейбое»?

Это был один из типичнейших для Лос-Анджелеса вопросов, то есть такой, ответ на который заведомо известен. В этом городе преувеличение было, пожалуй, единственным проявлением искусства; было так занимательно наблюдать за людьми, рассказывающими небылицы.

– Нет. «Плейбой» мне надоел.

Люси опустила глаза. Не поладила с Хефом. Поссорилась с Мэрилин. Связалась с Карри Лейх. Нарушала неписаное правило: «Смотри, но не трогай, пока я не разрешу тебе», действовавшее во дворце удовольствий в Холмби-Хиллз. С тех пор ее дела стали катиться под гору все ниже, ниже и ниже. Именно поэтому Джули и избрала Люси для задачи, с которой она так превосходно справилась.

– Что ж, неплохо для тебя. Новые горизонты. Все новое. В этом городе основная беда заключается в том, что многие считают, будто он открыт для новых идей, но это все сказки. Люди боятся потерять, что имеют, поэтому никто не хочет рисковать. Здесь живут самые консервативные либералы в мире.

Люси беззаботно рассмеялась. К чему клонит эта болтливая писака? Боже, неужели у нее нечто вроде комплекса леопарда: считает, что в прошлой жизни она была леопардом и теперь перевоплотилась, кто знает? На руках браслеты из шкуры леопарда, такая же короткая куртка, из которой – подобно горным вершинам, на которые очень трудно взобраться, – почти вываливаются огромные груди; и копна волос, похожая на львиную гриву. Ее облик напоминал плед в стиле африканских мотивов, изготовленный каким-нибудь далласским дизайнером. «Да, – подумала Люси. – Уж лучше я сопьюсь».

Джули задумчиво потягивала вино. Оставалось выяснить еще кое-что.

– Люси. Те фотографии Джейн. Что ты собираешься с ними делать?

– Что ты имеешь в виду под «делать с ними»?

– Ну, ты собираешься их напечатать где-нибудь?

– Черт возьми, нет. Они личные.

– Или продать?

– Ни в коем разе. Ты хочешь их купить или что?

Глаза Люси заинтересованно блеснули. Неужели Джули Беннет тайная лесбиянка?

– Нет, но как бы ты поступила, если бы кто-нибудь предложил тебе несколько тысяч долларов или даже больше. Мне интересна мотивация. Это моя слабость. Что бы ты сделала?

Люси задумалась на одну-две секунды.

– Знаешь, для этого я всегда могу найти других девчонок. Я бы не пошла на это. Не сделала бы этого по отношению к Джейн. Она была такая необычная. Я хочу сказать, она такая необычная. Не знаю, почему я говорю о ней, словно она умерла.

Люси нервно рассмеялась. Джули тоже рассмеялась. Люси, несомненно, говорила правду. Следовательно, единственный способ получить фотографии – это украсть их. Это ее счастливый день и несчастливый для Джейн. О да, Люси права: Джейн, может быть, пока еще не мертва, но, когда Джули расправится с ней, ей захочется умереть.

– А теперь, Люси, что на десерт? Как насчет мороженого? Мне кажется, тебе оно должно нравиться.

– Так как вы себя чувствуете, прекрасная таинственная незнакомка?

Глаза Джейн были закрыты. Голос звучал тепло, не будил тревоги, был глубоким, ободряющим, если в этом ничтожном городе вообще могло быть хоть что-то ободряющее. Она постаралась сосредоточиться, и его лицо проявилось перед ней.

– Неуверенно. Вся разбитая, мне кажется.

На вид ему было около сорока, глаза мягкие и печальные, но он красив. Да, именно красив. Он обладал своеобразной солнечной красотой и, подобно разноцветному церковному витражу, излучал доброту, выглядя именно так, как и должны выглядеть доктора. Но поскольку это был Лос-Анджелес и теперь она больше знала о людях и о том, чего им нужно, то весь его благообразный вид и манеры вполне могли означать, что он был некрофилом или еще хуже.

– Я хочу взглянуть на глазное дно, если вы не возражаете. Постарайтесь смотреть прямо перед собой и сосредоточить взгляд на каком-нибудь участке потолка.

Теперь, когда его лицо приблизилось, она ощутила исходивший от него запах, грудь его прикоснулась к ней, когда он склонился над кроватью.

– Хорошо. Очень хорошо.

Его теплое дыхание обдувало ей щеку, чувствовался едва уловимый приятный запах лекарств, исходивший от белого халата, синей рубашки с расстегнутым воротом и обыкновенного стетоскопа.

– Знаете, девяносто девять процентов людей, попавших в подобную аварию, погибают или становятся калеками, а вас едва задело! Никаких повреждений, за исключением шишки на голове размером с куриное яйцо и, может быть, небольшого сотрясения мозга. Если вы верите в Бога, то это чудо. Иначе не назовешь.

– Кто-нибудь пострадал?

– Нет, только ваша машина. Разбита вдребезги.

Он пощупал ее пульс. Пальцы были твердыми и уверенными. Джейн проконтролировала себя. Не верь никому. Как только он узнает, что у нее нет медицинской страховки, она окажется на улице, правда, после гинекологического обследования «на всякий случай».

– Я плохо помню, что произошло.

– Неудивительно. Такой удар по голове порой вызывает кратковременную потерю памяти. Вы приняли снотворного и, вероятно, приличную дозу алкоголя. Вы хотели скрыться от чего-то?

Его рука неподвижно застыла у нее на запястье. Не столько ощущение самого прикосновения, сколько возраставшее осознание факта, что он прикасался к ней, каким-то образом казалось важнее того, что он говорил.

Молчание Джейн было ответом на вопрос.

– Не хотите говорить?

– Мне хотелось бы узнать, с кем я говорю.

Роберт Фоли рассмеялся:

– Господи, вы правы. Извините. Вы, черт возьми, понятия не имеете, кто я такой и где вы находитесь, верно? Хорошо, меня зовут Роберт Фоли, и я врач. Это моя клиника. Она расположена в районе Ваттс города Лос-Анджелеса, если, конечно, вы знаете, где это. Центральная часть. Здесь, конечно, не Гедарс, но мы сделали все, что полагается. Вы ехали, не пристегнув ремни безопасности, и свалились в кювет с автострады Харбор – Фривэй.

– Я слышала о Ваттсе.

– Но никогда не бывали здесь до сих пор?

Он вновь рассмеялся немного дребезжащим смехом, словно не привык смеяться, но старался, потому что хотел, чтобы ей было хорошо.

Нехотя, как бы с усилием, он выпустил из своей руки руку Джейн.

– Не беспокойтесь. Это неважно. Вы в безопасности, и все у вас на своих местах. Целое и прекрасное творение. Вот что по-настоящему важно. Могу я узнать, кто вы?

Джейн слабо улыбнулась. Во второй раз он называл ее прекрасной. Но это не прозвучало льстиво, как большинство комплиментов в Лос-Анджелесе.

– Да, разумеется. Меня зовут Джейн Каммин. Не могу вспомнить категорию и порядковый номер медицинской страховки.

– О, не волнуйтесь. Мы найдем способ заставить вас говорить. Сыворотка правды. Пытки. Раскаленные угольные щипцы. А если серьезно – есть кто-нибудь, с кем нам следует связаться, кто, вероятно, беспокоится о вас?

– Если серьезно, нет.

Джейн заметила, что его будничный вопрос в действительности не был столь уж безразличным, как должен был прозвучать в том мире, где доктора не называют пациентов прекрасными. В его голосе прозвучала легкая насмешка, но она совершенно не сердилась.

– Хорошо, полагаю, что после нескольких часов сна вы вполне придете в себя и сможете покинуть нас, хотя я обещал сообщить полиции, где вы будете находиться. Боюсь, вам понадобится хороший адвокат. Не думаю, что от вас так просто отстанут.

– Честно говоря, в настоящий момент я нигде не живу. Как бы «между», можно сказать. «Не имею точного адреса», – как говорят в Англии.

– Но вы куда-то ехали, не так ли?

– Не совсем.

Несомненно, в этих словах не было ничего смешного, но непонятным образом Роберт Фоли и Джейн Каммин согласились, что это не так. Оба нерешительно засмеялись.

Итак, загадочной незнакомке некуда идти. В Ваттсе бездомные были вечным источником беспокойства – бедность, голод, беспомощность. Но почему, во имя всего святого, Роберт Фоли чувствовал себя так, словно это была лучшая из всех новостей, услышанных им за многие месяцы?