Текст книги "Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник)"

XXII

Свирепый порыв ветра, за которым последовал сокрушительный удар волны, заставил меня покачнуться в сторону. Когда же я снова обрел равновесие, Фэншоу пропал из вида за сплошной стеной дождя. Я с трудом продвигался вперед, определяя направление чисто инстинктивно. Еще более мощная волна все же сумела сбить меня с ног, а потом с шипением потащила за собой в сторону океана. Но, цепляясь за камни и любую попадавшуюся под руки скудную растительность, мне удалось подняться и продолжить путь.

Фут за футом я шел дальше, подгоняемый страхом за Дон. При этом где-то на задворках моего сознания шевелилась мысль о том, что буря, превратившаяся в подлинное бедствие и испытание для семьи Фэншоу и для меня, грозила убийце все изменить. Она вполне была способна сделать смерти трех женщин совершенно бессмысленными и унести с собой вожделенный успех плана, который казался так близок.

Но она могла помешать и мне завершить раскрытие этого дела.

Редкие просветы в пелене дождя давали возможность увидеть огромные океанские валы да дрожавшие, лишившиеся листвы кусты и практически ничего больше. Казалось, у меня нет ни шанса добраться до старого кладбища, не говоря уже о том, чтобы оказаться там вовремя.

Когда я почти лишился последних надежд, совершенно неожиданно натолкнулся на сильно покосившееся надгробие. Я достиг нужного места.

Море грохотало и злобно шипело всего в нескольких футах от меня. Еще вчера последние из уцелевших могильных камней стояли в десятках ярдах от оконечности выступа. Но сейчас волны уже перекатились через него и свободно гуляли в той самой важной для нас части погоста, где находились захоронения мистера Митчелла, мистера Фэншоу и Ирен Кейси, куда прошлой ночью Лена Дарнелл пришла, чтобы забрать свою вполне заслуженную награду.

Во мне зародилось отчаяние. Старая церковь стояла как раз между границей кладбища и этими пока еще державшимися надгробиями. Значит, и она уже находилась посреди пенившихся бурунов.

Я заставил себя двигаться дальше, хотя дышал как полностью истощенный бегун на длинные дистанции. Неожиданно прямо перед собой я разглядел темную фигуру Фэншоу. Никогда прежде не встречал настолько промокшего человека, если не считать меня самого. Его лицо, по которому струями стекала вода, было призрачно белым.

Он что-то выкрикнул и начал тащить меня прямо в сторону того места, где о землю разбивались гребни волн.

Но я уже даже не ощущал воды, которая порой доходила мне до пояса. Стерев с глаз влагу, сумел разглядеть очертания старой церкви. Крышу с нее сдуло полностью. И что-то явно ненормальное происходило с колокольней – с той самой башней, откуда разнесся маниакальный набат, возвестивший о смерти мисс Хейвуд. Она накренилась под очень опасным углом.

Теперь я был одержим только одной мыслью – о Дон и Бобби, спрятавшихся где-то внутри обреченного здания и окруженного водой со всех сторон. После того как разразилась буря, шансов уйти отсюда у них уже не оставалось. Этим ветром любого ребенка подхватило бы и понесло как перышко.

Прилагая неимоверные усилия, мы с Фэншоу двигались, преодолевая водную преграду. По мере приближения я все отчетливее видел темное пятно в белой стене церкви на том месте, где еще вчера находился портик при входе. От него не осталось и следа. Только черное пятно, зияющая дыра…

Я из последних сил бросился к ней. Выбросив руку вперед, вцепился в неровный край стены и втолкнул себя внутрь церкви. За мной с огромным трудом поспевал Фэншоу.

Внутри церкви царило безумие, какое не смог бы отобразить никакой Дали. Грязно-серая морская вода плескалась по всему полу. Нам она доходила до коленей. Над головой вместо крыши зияло черное небо, с которого лились все новые потоки дождя. А по сторонам при каждом порыве ветра даже каменные стены содрогались как картонные.

Это больше не было церковью. Таким мог увидеть в своем воспаленном воображении плавательный бассейн пациент из сумасшедшего дома.

– Дон!

Грозившие в любой момент рухнуть стены отразили мой голос пугающим эхом.

Я попытался убедить себя, что детей здесь никогда и не было, а все происходившее являлось не более чем наваждением, навеянным случайным замечанием Барнса о детских призраках, распевавших внутри церкви.

– Дон!

Старая драпировка, промокшая и надорванная, хлестала по одной из стен. Мне вспомнилась крохотная комнатка у основания башни, на пол которой свисала веревка от колокола. Я кинулся к драпировке и откинул в сторону с такой силой, что ее сорвало с карниза, а потом сделал шаг сквозь почти клейкий слой воды.

– Дон! – снова выкрикнул я.

И в то же мгновение увидел детей.

Поперек небольшого помещения у подножия колокольни проходила деревянная балка, располагавшаяся на высоте пяти футов от пола. Ее дополнительно установили там, чтобы, по всей видимости, придать строению немного прочности. И на этой балке над бурлящей водой пристроились Дон и Бобби. Они смотрели на меня как два нахохленных совенка.

Их одежда превратилась в нечто неописуемое. Скромное, хотя и праздничное розовое платьице Дон, специально выбранное для визита к тете Мейбл, стало подобием облегавшего тело костюма, разорванного на полосы, такое одеяние современные театральные художники создают для образов ведьм в мюзиклах. Верхнюю часть тельца Бобби покрывали жалкие остатки матросской курточки, но какая-то неведомая причина полностью лишила его брюк. Ниже пупка виднелись только голые ноги и клочья от трусов.

– Слава богу! – пролепетал я. – Слава богу, я вас нашел! – а потом крикнул: – Сюда, Фэншоу, быстрее! Они здесь. Они в порядке.

А дети смотрели на меня как на дурачка. В их взглядах читалось только радушие хозяев, принимавших гостей на чашку чая.

– Привет, папочка! – сказала Дон.

А потом она сделала нечто, выглядевшее полным безумием: высвободила руку, которую держала за спиной, и в ней оказался какой-то предмет, настолько для девочки дорогой, что она прижала его к груди с искренней нежностью. Предмет выглядел длинным, липким и отвратительным.

Я присмотрелся и увидел, что это батон вареной болонской колбасы.

У меня вместо слов вырывались лишь нечленораздельные звуки. Не осталось сил ни на вопросы, ни на удивление при виде колбасы – слишком велико было чувство облечения. А Дон улыбнулась. И тут же расплылся в улыбке Бобби.

– Я – Ной, папа, – провозгласила моя дочь. – Ты в моем ковчеге, а это, – она взмахнула куском колбасы, – последний запас провизии, который у меня остался, – Дон прервала свою речь, подумала и добавила: – Кстати, а Бобби у нас Сим[9]9
  Сим и Хам по библейской легенде – сыновья Ноя.


[Закрыть].

Бобби развернулся на балке и окинул ее одним из самых своих презрительных взглядов.

– Глупая, – пробасил он. – Я не Сим. Я – Хам.

– Нет, ты Сим, – упрямилась моя дочь.

– Я – Хам! – завопил Бобби и слегка пристукнул ее.

В этот момент вошел Фэншоу. Он уставился на детей так, словно не мог поверить своим глазам. А потом его лицо оттаяло, и выражение жуткого страха пропало. Он протянул руки и снял с балки Бобби, заключив его в объятия.

– Слава Всевышнему, – бормотал он. – Я… Я уже почти ни на что не надеялся. Даже не смел думать…

– Хам! – громко произнес Бобби.

– Сим! – не менее звучно отозвалась Дон.

Чувство облегчения во мне внезапно сменилось приступом почти неподконтрольного гнева.

– Немедленно спускайся оттуда, Дон, – рявкнул я. – И если ты снова назовешь его Симом, я сам брошу тебя в море.

Теперь уже немного напуганная Дон слезла с деревянной перекладины и оказалась у меня на руках. Фэншоу уже вынес извивавшегося Бобби в главный зал остова церкви. Я последовал за ним с Дон. Со стенами творилось нечто невообразимое. Казалось, они могут рухнуть в любую секунду. Спотыкаясь, преодолевая сопротивление воды, неся детей как мешки с картошкой, мы с Фэншоу добрались до пролома на месте двери и снова оказались посреди бушующей бури.

Мы успели отойти лишь несколько десятков ярдов от церкви, окруженной океанскими волнами, как треск и грохот за спиной возвестили о том, что стены старого здания не выдержали атаки стихии.

Мы действительно лишь чудом избежали смертельной опасности.

Пробираясь все дальше от руин церкви, я даже ненадолго испытал ощущение, что совершил нечто героическое. Теперь, когда самая страшная угроза оказалась позади, мне представился газетный отчет о нашем с Фэншоу подвиге – родители справляются с неистовством урагана, чтобы в последний момент спасти своих детей от верной гибели!

Некоторое время я позволил себе предаваться столь приятным мыслям. Дон двигалась рядом, полулежа на мне. Близость ее маленького, но такого теплого тела могла бы окончательно успокоить меня.

Жизненные обстоятельства вновь бросили нас в объятия друг друга, размышлял я. Теперь до глубокой старости Дон будет вспоминать, как однажды храбрый отец пришел на помощь и спас ей жизнь.

Но в этот момент до меня донесся голос дочери, прервав столь благостные рассуждения. И прозвучал он до странности капризно, даже недовольно.

– Так и знала, что ты это сделаешь, папа. С самого начала сказала Бобби, что вы с мистером Фэншоу непременно появитесь и испортите нам это приключение. Так вот всегда. Стоит тебе вмешаться, и уже не происходит ничего интересного.

Нас с головой накрыла волна. Дон бросило прямо на меня, что-то скользкое и отвратительно липкое шлепнуло меня по лицу.

Это был отсыревший батон болонской колбасы.

– Вот к чему привели твои глупые забавы, приключения! Зачем эта вонючая колбаса! – заорал я.

Грубо вырвал колбасу из ее рук и зашвырнул далеко в море.

Дон захныкала.

Героем я себя больше не ощущал.

XXIII

Обратный путь едва ли оказался намного легче, но мы все же сумели добраться до «Талисман-инн». Отель, как оказалось, все же выдерживал ярость урагана. Дойдя до входной двери, мы принялись стучать в нее, пока нам не открыли.

Наше появление в насквозь промокшем и разоренном вестибюле превратилось в подобие небольшой драмы. Впрочем, мистер Митчелл и Бак Валентайн тут же бросились запирать за нами дверь. А сержант Барнс и мистер Ашер лишь переминались с ноги на ногу, не зная, что сказать. Атмосферу истинного драматизма сумела создать Мэрион Фэншоу, ставшая на время главной героиней этой сцены.

Она стояла у подножия лестницы, переводя взгляд своих темных глаз с Вирджила на Бобби и обратно. В них читалась сначала полная растерянность, которая сменилась пониманием, что это не очередная галлюцинация, а вполне реальная действительность.

Вирджил тоже смотрел на нее, держа Бобби за руку.

Они молчали, и это делало атмосферу в комнате наэлектризованной, исполненной скрытого напряжения.

Бобби, выглядевший смешным в рваной матроске, но без штанов, настороженно всматривался в лицо матери. Потом он громко чихнул.

И этот простейший звук наконец снял напряжение, которое подобно заклятию, сковывало всех троих. Мэрион кинулась к сыну, сгребла его в охапку, прижала к себе.

– Бобби, – шептала она, – мой Бобби, – потом подняла взгляд на мужа. – Ты спас его, Вирджил. Ты спас жизнь нашему сыну, Вирджил, милый!

Ее рука протянулась к мужу. От прежней отчужденности не осталось и следа. Перед нами предстала молодая женщина, которая пережила страх за мужа и сына, но теперь уже ничего не боялась.

И лицо Вирджила претерпело метаморфозу. Выражение боли покинуло его глаза. А на губах медленно появилась все еще недоверчивая улыбка.

– Пойдем, – сказал он хрипло, – нам лучше снять с Бобби промокшую одежду. Или, точнее, то, что от нее осталось.

– Да, верно, – Мэрион опустила Бобби на пол.

Она взяла сына за одну руку, Вирджил – за другую, и они стали все вместе подниматься по лестнице. Об остальных эта троица забыла напрочь. Мэрион лишь бросала сиявшие радостью взгляды на мужа.

– И тебе тоже необходимо переодеться, дорогой. Ты насквозь промок. Я достану сухие вещи. Не хочу, чтобы ты свалился с воспалением легких.

Так на наших глазах произошло небольшое чудо. Хотя, если разобраться, то ничего необъяснимо чудесного здесь не было. Во всем был вполне рациональный смысл. Вирджил рискнул жизнью ради спасения Бобби. Это заставило Мэрион простить его, и преследовавший ее призрак Марти перестал бесконечно наносить раны сознанию матери. Лед в ее душе растаял. Она возвращалась к нормальной жизни.

Буря все еще завывала снаружи, но я вслушивался в эти звуки с совершенно новым ощущением, испытывая к стихии почти признательность.

Разумеется, семейству Фэншоу предстояли еще нелегкие испытания, но жутчайший ураган на мысе Талисман показал, что они способны справиться с любыми трудностями.

Потом мое внимание переключилось на себя самого и на Дон. Сейчас мы никак не подходили для семейной идиллии – промокший, крайне раздраженный отец и не менее промокший, капризный и непослушный ребенок. Оставив без ответов любопытные расспросы остальных, я втащил Дон по лестнице наверх и заставил выкупаться в горячей ванне, после чего принял ее и сам. Потом, обернув дочь теплым одеялом и добавив сверху несколько покрывал, уложил в постель. Буря пощадила ее номер. Потолок не протекал. Я почти не волновался за здоровье Дон – девочка обладала завидной физической закалкой.

Судя по всем приметам, ей не придется расплатиться даже насморком за свою вздорную и опасную эскападу.

Запаковав дочь надежно в кровати, я смог заставить ее рассказать мне всю историю с самого начала. Она мало отличалась от той, что мне воображалась. Дон сразу же заразила Бобби своей аллергией на тетю Мейбл и на ее образ жизни. Они сговорились позволить мне усадить себя в поезд, но лишь для того, чтобы сойти уже на следующей станции и найти дорогу обратно в Мыс Талисман, где смогли бы вести жизнь свободных кочевников, избавившись от родительской опеки. Дон где-то читала о цыганах. И, думаю, так у нее родилась изначальная идея.

Заброшенная и грязная старая церковь показалась им прекрасным пристанищем. Они выманили у меня пресловутые три доллара и сорок шесть центов на пропитание – то есть на дешевую вареную колбасу. Исчерпав ресурсы за пару дней, они планировали вернуться в гостиницу и заявить о своем бунте как о свершившемся факте.

Понятно, что буря никак не была ими предусмотрена, но и она привела их в совершеннейший восторг, особенно когда с церкви сорвало и унесло крышу. Просто потрясающе! – такой оказалась их реакция.

Я слушал весь этот бред, и у меня волосы вставали дыбом на голове при мысли о двух беззащитных детях, поселившихся в заброшенной церкви в то время, как маньяки и убийцы творили рядом свои черные дела.

Дон об убийствах даже не упоминала. Она либо совершенно забыла о них, либо считала ниже своего достоинства обращать внимание на такие пустяки.

В попытке во всем разобраться и привести свой разум в порядок, я спросил:

– Но почему же вы решились на такую проказу? Вы прекрасно знали, что я не хотел оставлять вас в этом опасном месте.

Дочь невозмутимо ответила:

– Конечно, мы все понимали. Но нам необходимо было найти черный бриллиант. – Потом она улыбнулась своей безумно раздражавшей меня загадочной улыбкой. – И мы могли его найти. Собственно, даже сейчас еще не поздно.

И надо же, глядя на это маленькое и такое не понимающее своей вины лицо, я не мог даже заставить себя рассердиться по-настоящему. Подумал об опасностях, которым она подверглась, вспомнил собственную агонизирующую тревогу, когда сквозь ураган пробирался к ней, вновь услышал грохот обрушившихся стен церкви всего минуту спустя после нашего оттуда ухода. Я рисковал потерять ее навсегда. Но ведь этого не случилось!

Так и не придумав для нее наказания, склонился и поцеловал ее в кончик носа.

Как правило, моя дочь ненавидит демонстративные нежности. Но на сей раз ей хватило сообразительности обвить в ответ руками мою шею.

– Я знаю, что очень плохо себя вела. Но ты ведь не злишься на меня, правда?

С заплетенными в косички русыми волосами с рыжеватым отливом она смотрела на меня как несчастная сиротка.

– Я очень на тебя зол, – сердито усмехнулся я.

И Дон мгновенно поняла, что больше ей волноваться не о чем. Она высвободила руки и села в постели.

– Мы с Бобби как раз собирались пообедать, когда ты появился и все испор… То есть я хотела сказать, спас нас. На обед у нас была та самая болонская колбаса, а ты ее зачем-то выкинул. Тебе не кажется, что мне не помешает теперь подкрепиться ветчиной, беконом и копчеными колбасками, а еще…

Она перечислила все имевшиеся прежде в наличии кулинарные изделия из свинины. Я неохотно поднялся и отправился в кухню, чтобы узнать у повара, осталось ли после разгрома хоть что-нибудь съедобное.

Вся эта драма с исчезновением Дон и с пережитыми опасностями на время лишили меня возможности думать о чем-либо другом. Но как только я доставил дочери на подносе импровизированный обед, во мне вновь ожили инстинкты сыщика. Ведь все еще предстояло задать Барнсу тот имевший решающее значение вопрос, который столько значил в построенной мной версии.

Но вот теперь одной лишь беседы с Барнсом оказывалось мало. Буря, поглотившая старый погост, нарушила разработанный мной план разоблачения убийцы и привлечения его к ответу за содеянное. Когда я покидал женскую тюрьму, в моей схеме все выглядело четко продуманным. Теперь же обстоятельства складывались иначе. Настолько, что моя безукоризненная логика могла зайти в тупик без поддержки неопровержимыми доказательствами.

И если такое случится, инспектор Суини не посмотрит на меня в немом восхищении широко открытыми от изумления глазами, а рассмеется в лицо. А маньяк-убийца с мыса Талисман сможет мирно доживать свой век, выращивая розы в саду.

У меня появилось множество оснований для беспокойства. И простого выхода из положения пока не виделось. Но начинать, конечно же, следовало с Барнса. Я поспешно спустился вниз в поисках сержанта. В гостиной его не оказалось. Зато застал там повышенное оживление среди прочих. Супруги Фэншоу, Митчелл и Бак Валентайн собрались в комнате, беседуя между собой и облачаясь в плащи.

Я подошел к Митчеллу.

– Барнс еще здесь? Мне необходимо поговорить с ним.

– Его уже нет, – ответил Митчелл, влезая в рукава своего дождевика. – Он совсем недавно ушел. К нам прислали мальчишку-посыльного из городка. Буря смыла выступ погоста со всеми захоронениями. Гробы плавают в океане. Весь город мобилизуется на их спасение.

Обитатели Мыса Талисман, пытающиеся не дать пучине поглотить гробы со старого кладбища. Поистине, это было нечто неслыханное!

Митчелл справлялся с пуговицами плаща, а рядом уже нетерпеливо топтался в ожидании Бак.

– Мы с Баком отправляемся туда тоже, доктор Уэстлейк. Понимаете, речь идет о гробе моего отца. Он там среди прочих. Его унесло в море.

Бак бросил на меня многозначительный взгляд.

– Кое-кому следовало давно позаботиться о перезахоронении. Я говорил Митчеллу. А теперь придется вылавливать гроб старика среди волн.

Мимо нас прошли Фэншоу, оба одетые в новенькие непромокаемые куртки.

– И гроб моего отца тоже теперь где-то плавает, Уэстлейк, – бросил мне Вирджил. – Надо попытаться найти его.

Они вышли наружу под порывы ветра. Митчелл и Валентайн поторопились их догнать. Даже мистер Ашер спустился вниз в жутком черном плаще, застегнутом на все пуговицы до самого горла.

– Пойдемте, доктор Уэстлейк. Надо помочь. Все должны принять участие.

И до меня в моем растерянном состоянии только сейчас дошло, что подобная безумная охота на плавучие гробы и стала тем единственным шансом, который мне следовало не упустить. Ведь всего минуту назад я мысленно стонал, что моя версия раскрытия преступлений совершенно лишена доказательной базы!

Я понял, каким образом могут обнаружиться необходимые улики. Вполне могут…

В кресле лежал брошенный кем-то плащ. Втиснувшись в него, я бросился к двери. За мной через дюны вприпрыжку побежал Ашер.

Дождь к этому моменту почти прекратился, и ветер заметно утратил силу, превратившись в почти заурядный бриз. Прибой тоже выглядел уже не столь драматически грозным. Я впервые мог визуально оценить масштабы ущерба, нанесенного бурей. Основательно досталось от нее дюнам. Они превратились теперь в сплошную, совершенно ровную песчаную пустыню. Не осталось и следа от какой-либо растительности. Не виднелось ни веточки столь любимой мисс Хейвуд восковницы. А волны отныне накатывались на пляж примерно на сотню футов дальше прежней отметки самого высокого прилива.

Мыс Талисман уже никогда не станет прежним.

Я стремительно двигался вперед, пропуская мимо ушей лицемерные стенания Ашера, полностью погруженный в расчеты, принесет или не принесет мне нужные результаты новая попытка добыть доказательства.

Вскоре мы достигли того места, где совсем недавно находился выступ берега с церковью и окружавшим ее погостом. Разрушения, причиненные ураганом здесь, оказались даже более впечатляющими, чем я ожидал. Самого выступа больше не существовало – от него остались только холмики смешанного с грязью песка, а единственная, едва державшаяся стена служила напоминанием о высившейся раньше церкви.

Казалось, все население городка пришло посмотреть на драматическое представление – спасение гробов. В большинстве своем люди расположились вдоль низкой дюны, которая стала теперь самой крайней оконечностью пляжа. И они смотрели вниз, где в полосе прибоя более активные члены городской общины – рыбаки в непромокаемых комбинезонах и женщины из числа иммигранток в ярких цветастых платках поверх волос – копошились непосредственно в воде неподалеку от берега.

Картина в целом выглядела до странности нереальной. Волны накатывались и опадали, вздымая желтоватую грязную пену. Пляж был испещрен кучами вздыбленного песка и остатками растительности. Все здесь располагалось не там, где ранее находилось. К примеру, чахлая ель, которая стала прежде немым свидетелем ночных происшествий на погосте, перекатывалась на переломанных ветках под волнами прибоя, устремив к небу вырванные из земли корни.

И были на пляже спасенные гробы, выстроившиеся в черный ряд, окруженные жителями городка.

Остальные, которые только предстояло достать из моря, покачивались на волнах прибоя, добавляя увиденному зловещий гротеск.

В пестрой толпе я заметил Митчелла, Валентайна, обоих Фэншоу. Трудно было не увидеть и высоченную костлявую фигуру Барнса. Ашер, словно человек, оказавшийся в знакомой стихии, немедленно бросился в воду, чтобы присоединиться к охотникам за необычным уловом.

Я проложил себе путь мимо сгрудившихся в группы взволнованных жителей Мыса Талисман к тому месту, где уложили отнятые у моря гробы. Мой пульс сейчас вытворял несвойственные ему фокусы, то ускоряясь, то пропадая. Для меня столько было поставлено на карту и зависело от дальнейшего развития событий.

Жалкое подобие нового, временного кладбища, случайного пристанища для покойников уже окружили с благоговейным почитанием. Большинство собравшихся здесь и трепетавших от суеверного страха людей были выходцами из Португалии. Некоторые бродили между гробами, вглядываясь в таблички. Другие, уже нашедшие останки почивших родственников, пали на колени и истово молились.

Стараясь выглядеть одним из тех, кто разыскивает прах близкого, я продвигался вдоль ряда сильно поврежденных гробов. Большинство из них так долго пролежали в земле, что были почти забыты. В них не было ничего горестного или терзавшего душу. Они выглядели унылыми черными ящиками, не более того. Я вчитывался в фамилии, выгравированные на бронзовых или медных табличках, прикрепленных к крышкам. Всего их пока оказалось двенадцать. Ни одна из них ничего для меня не значила.

Я уже собирался присоединиться к ловцам в воде, когда столкнулся с Гилкрайстом. Он быстро шел по пляжу, преследуемый двумя очень настырными португальскими женщинами, кричавшими на него и пытавшимися цепляться за рукава. Заметив меня, доктор избавился от их приставаний и подошел, утирая пот со лба.

– Когда меня назначили руководителем местного отдела здравоохранения, – пожаловался он, – я и представить себе не мог, что закончу вот так: ловлей гробов в море, окруженный толпой обезумевших жителей городка.

Я издал сочувствующий возглас.

– Они как дети, Уэстлейк. Я многие месяцы и теперь даже годы пытался уговорить их переместить могилы. Ни в какую! А потом произошло вот это. Ведь все знали, что подобное рано или поздно случится. Только сейчас они засуетились. Кричат, воздевают руки к небесам и во всем винят меня.

Он бросил полный неприязни взгляд на группу молившихся рядом с гробами.

– С португальцами труднее всего. Оказывается, по их поверьям, нет более устрашающего знамения свыше, чем тело мертвого члена семьи, унесенное из священной земли в море. Для них вся жизнь потеряна, если они не разыщут теперь в волнах нужный им гроб.

– Но кажется, большинство удается выловить и доставить на берег.

– Надеюсь, до конца дня мы вытащим все. – Гилкрайст отдувался и поминутно утирал попадавшую в глаза морскую воду. – Хотя некоторые очень сильно повреждены. Надеюсь, эти люди получат хороший урок на будущее. Хотя такие, возможно, никогда и ни чему не научатся даже на собственных ошибках.

Группа рыбаков с трудом выбиралась на берег, неся очередной выловленный в море гроб. Гилкрайст бросился руководить ими, напоминая кладбищенского уличного регулировщика. Я еще раз оглядел полосу прибоя. Как мне показалось, только два гроба еще виднелись на поверхности.

Мне бросилось в глаза, что среди тех, кто нес только что спасенный гроб, оказался Фэншоу. Когда они медленно проходили мимо, художник бросил на меня скорбный взгляд.

– Мы все-таки нашли его, Уэстлейк, – пробормотал он. – Моего старого бедного батюшку. Думаю, и намаялся же его дух сегодня! Но теперь уж я лично прослежу, чтобы он обрел истинный мир и покой на новом кладбище.

И они побрели дальше, неся гроб старого мистера Фэншоу к остальным, где лежали останки его бывших друзей и врагов. Мэрион была здесь же, держась рядом с мужем, крутясь под ногами как милая и преданная собачка.

Митчелл, Валентайн, Ашер и Барнс все еще оставались в воде у кромки берега, глядя на два оставшихся гроба. Когда я присоединился к ним, Митчелл воскликнул:

– Гроб моего отца! Это должен быть один из двух, доктор Уэстлейк. Его ведь до сих пор не нашли.

В этот момент, подхваченный высокой волной, один из гробов заскользил по воде прямо к нам. Мгновенно трое рыбаков и Бак бросились глубже в прибой, чтобы ухватиться за него. Митчелл с нетерпением ждал, пока они выносили гроб на берег. Погребальный ящик сильно почернел, покрылся плесенью и местами начал уже разваливаться.

Хозяин отеля всмотрелся в табличку и издал возглас облегчения.

– Да. Это он!

Я почувствовал странную тяжесть где-то внизу живота. Бак и рыбаки подняли гроб выше, чтобы подпереть плечами. Я поспешил им помочь. С подобающей аккуратностью мы пронесли останки старого мистера Митчелла через пляж и положили рядом с остальными, руководствуясь указаниями Гилкрайста.

Митчелл и Бак встали по обеим сторонам подобием почетного караула. Задержались и мы с Гилкрайстом. Напряжение во мне достигло такой силы, что хотелось громко выкрикнуть все, что было у меня на уме, дать всем знать, чего я теперь опасался больше всего. Но когда мучительная развязка оказалась настолько близка, выяснилось, что у меня нет никакого плана на подобный случай.

Пока мы стояли там, еще одна группа вынесла из моря последний гроб. Группой руководил Барнс. Уложив гроб крайним в ряду, он повернулся к Гилкрайсту:

– Что ж, док, кажись, на этом все.

Гилкрайст выглядел растерянным, но потом взял себя в руки.

– Теперь нам надо перенести их куда-то под крышу. Я уже думал об этом. По-моему, нет лучше места, чем старое здание школы на окраине городка. Соберите всех мужчин. Нам придется нести их на себе.

Я буквально на цыпочках подошел к последнему из спасенных гробов, всем телом дрожа от возбуждения. Надпись на покрытой пятнами медной табличке уже едва читалась. Не без труда я разглядел на ней имя и фамилию: Ирен Лена Кейси.

На несколько секунд я застыл в безмолвии, глядя на три слова, которые так много значили в зловещей истории убийств на мысе Талисман. Вокруг меня все еще толпились и суетились люди. Потом вечно хмурые рыбаки начали наклоняться и поднимать на плечи побитые бурей гробы.

И вскоре вдоль навсегда изменившего свой вид пляжа протянулась самая длинная и необычная процессия, какую только можно было себе представить.

У меня перед глазами все плыло. Почти бессознательно я пристроился к казавшемуся бесконечным шествию носильщиков, родственников, запоздалых плакальщиков, медленно направившихся в сторону городка.

Рядом со мной шел мужчина. Я посмотрел на него и узнал осунувшееся, усталое лицо сержанта Барнса.

Некто в толпе, склонный к мрачным церемониям, затянул похоронный псалом. Остальные подхватили, и вскоре скорбная песнь огласила все побережье.

Пришло время задать Барнсу тот самый решающий для меня вопрос. Это был риск, невероятная надежда на случайную удачу, но я уже давно решил, что необходимо смириться с любым исходом. А потому посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

– Прошлым вечером, сержант, я вас кое о чем спросил. Вы слышали меня, но не ответили.

Он вздрогнул.

– Вы меня о чем-то спрашивали?

– Да. Были ли вы знакомы с Ирен Кейси.

Выражение, которое приняло при этом лицо Барнса, поразило меня – оно было печальным и задумчивым. Он хрипло сказал:

– Я услышал ваш вопрос вчера. Очень хорошо расслышал. Но притворился, что не понял. Видите ли, я давно взял себе за правило ни с кем не обсуждать Ирен Кейси. – Он помолчал. – Потому что когда-то я надеялся жениться на ней. Но она умерла.

Вот даже как! Стараясь говорить как можно спокойнее, я спросил:

– Как она выглядела?

– Она была хорошенькая, как с картинки. Блондинка с голубыми глазами. Настоящая красавица.

А теперь неожиданно резко я задал новый вопрос:

– Но ее портила родинка. Большая и мясистая родинка на щеке, не так ли?

– Родинка? – повторил Барнс взволнованным эхом. – Большая родинка на щеке? Нет, ничего подобного. С чего вы это взяли?

Головная часть процессии достигла окраины городка. Мне уже была видна крыша небольшого здания старой заброшенной школы. Но Барнс не сводил с меня изумленного взгляда.

– Скажите же, доктор Уэстлейк, почему вы мне задали такой странный вопрос? Почему…

– Просто так, Барнс. Мне хотелось услышать, что вы ответите. Теперь я все узнал. Спасибо.

На этом я оставил его, пройдя вперед мимо распевавших похоронную песнь людей. Во мне нарастало поразительное ощущение потаенного триумфа. Все сложилось так, как я и надеялся. Я оказался прав.

Мы дошли до школьного здания. Гилкрайст направлял носильщиков, пока один за другим все гробы не оказались внутри. Жители города большой группой теснились у двери, не желая подчиняться приказу временно разойтись. Среди них выделялись Фэншоу и Митчелл, требуя доступа к праху своих близких.