Текст книги "Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник)"

Когда личность жертвы была установлена, ему пришла в голову прекрасная идея. Изначально сделанный им графический рисунок никакого значения не имел – мистер Леннокс оставил его просто для того, чтобы намекнуть: преступление совершено более яркой, чем кажется со стороны, личностью. По правде говоря, мне кажется, мистер Леннокс был не менее склонен к театральным эффектам, чем Фонсека в той драме, где он сыграл главную роль. Но еще лучше у него получалась роль спокойного, несколько сардонического, покуривающего трубку молодого ученого. Это сценическое чутье наряду с прагматическим стремлением создать убедительный ложный след побудило его выдумать всю эту историю про виньяров.

И вот тут-то, господа, я и недооценил изобретательность мистера Леннокса. Вначале, когда он выпустил на сцену таких громких авторитетов, как Вернер Курбранд с его «Народной мифологией Швейцарии» и Людвига Урмайера с его «Историей гностических верований», я был уверен, что все это просто игра его незаурядного воображения. Я написал в библиотеку Чикагского университета, где он якобы познакомился с этими трудами, и каково же было мое удивление, когда получил в ответ не вежливое объяснение того, почему мой запрос не может быть выполнен, но сами книги. Предусмотрительный мистер Леннокс еще раз продемонстрировал свое мастерство. Я внимательно изучил оба тома, и, хоть в них нет ничего, что определенно подтверждало бы подлинность легенды о виньярах, кое-какие смутные намеки и неожиданные ссылки, которые в принципе могли бы близко перекликаться с записями из исчезнувшего дневника, в них имеются. Можно не сомневаться, что мистер Леннокс действительно читал эти работы во время научной стажировки в Чикагском университете, и воспоминание о содержащихся в них двусмысленных пассажах сыграло ему на руку при создании его грандиозного мифа.

Это был хороший маскарад, мистер Леннокс заслуживает аплодисментов. Он был достаточно хорошо знаком с историями схожих экзотических сект, чтобы выдумать еще одну, вполне фантастическую, чтобы выглядеть совершенно правдоподобной. Он поведал свою легенду при условии сохранения ее втайне, но про себя был уверен, что по крайней мере один из слушателей сочтет своим долгом довести ее до сведения полиции и газет. Ричард Уортинг подходил для этого наилучшим образом, и его последующие шаги придают всей этой истории несколько юмористический оттенок.

Таковы, господа, мои соображения, касающиеся первого убийства, и прежде чем продолжить, позвольте мне обратить ваше внимание на то, что все факты, на которых я основываюсь, были известны мистеру Брюсу, как, впрочем, и моя версия убийства по ошибке. – Доктор Эшвин замолчал.

– Но почему, почему ты сидел, сложа руки? – воскликнул Курт. – Ты знал, что мой дядя мертв, ты знал, кто его убил, и даже пальцем не пошевелил! Я отказываюсь понимать это.

– А что он мог сделать? – возразил ему доктор Грисуолд. – Логика рассуждений доктора Эшвина кажется мне безупречной, и лично я нахожу их вполне убедительными. Только вот, боюсь, в них слишком мало прямых улик, позволяющих передать дело в суд.

– Это я признаю, – тяжело вздохнул доктор Эшвин. – Единственное, что я могу неопровержимо доказать, так это что в целом история о виньярах, рассказанная Полом Ленноксом, не выдерживает проверки фактами и что в ночь на шестое апреля у него дома была звукозаписывающая аппаратура, необходимая для обеспечения алиби. Мистер Лэм, не будете ли вы любезны поделиться тем, что вам удалось узнать в Сан-Франциско?

Мартин кратко пересказал содержание своей встречи со стариком – любителем трубочного табака, включая факт опознания Алекса, явившегося ранее в тот же магазин.

– А ты неплохо поработал, Мартин, – только и вымолвил Алекс.

– В прошлое воскресенье, – резюмировал доктор Эшвин, – я передал мистеру Лэму несколько тезисов, рассмотрев которые, он мог бы прийти к тем же выводам, что и я. С разрешения собравшихся я, прежде чем продолжить, раскрою их содержание, дабы мистер Лэм не обвинил меня в таинственности и шарлатанстве. Пока мы разобрались с первыми тремя, то есть:

1. Религиозные верования отца.

2. Избыточное алиби (тут не один, а два пункта).

3. Удачная заминка на крыльце.

С этим, надеюсь, все ясно.

Таким образом, мы покончили с первым убийством, раскрыв его обстоятельства с максимальной полнотой, пусть даже с юридической точки зрения доказательная база и слабовата. Прежде чем выслушать ваши возражения, позволю себе обратиться к последующим эпизодам, связанным с Семерыми с Голгофы. Но для начала давайте сделаем небольшой перерыв – лучше всего просто помолчим…

– Полагаю, мы можем продолжить, – сказал доктор Грисуолд после примерно пятиминутного молчания.

– Очень хорошо. – Доктор Эшвин допил виски и повернулся к присутствующим, на лицах которых вновь появилось выражение напряженного внимания. – Мы остановились на пороге четверга, девятнадцатого апреля, когда должна была состояться генеральная репетиция спектакля «Возвращение Дон Жуана».

Тут, должен признать, я почувствовал, что попал в тупик. С одной стороны, я был уверен, что раскрыл убийство доктора Шеделя и почти столь же уверен, что на очереди – покушение на жизнь мистера Брюса; а с другой, мне не оставалось ничего, кроме как просить мистера Лэма не спускать, по возможности, глаз с обоих своих друзей.

И вот происходит отравление Пола Леннокса. Все вы при этом присутствовали, и мне нет необходимости освежать вашу память. В данном случае я поначалу весьма прискорбным образом прошел мимо очевидного и, напротив, сосредоточился на том, что можно назвать псевдоочевидностью, – на мысли, будто теперь-то вот и произошло настоящее убийство, а то, первое, было для него чем-то вроде неудачной репетиции. Из этого следовало, что подлинной жертвой первого убийства должен был стать Пол Леннокс и убийцу доктора Шеделя следует искать среди тех, у кого был мотив избавиться от Леннокса. Именно это, уместно добавить, привело меня к бесплодным раздумьям о возможной причастности к делу ранее упомянутого профессора и его жены.

Признаюсь, я ненадолго задумался даже, а может, виньяры – это и впрямь не сказка, а быль, и что мистера Леннокса убили из-за того, что он проник в тайну секты. Но от этой версии пришлось отказаться после того, как выяснилось, что убийца Леннокса перевернул вверх дном его комнату, брошенную хозяином, охваченным предрепетиционной лихорадкой, незапертой, и вырвал из блокнота несколько страничек, имеющих отношение к виньярам, оставив на последней из сохранившихся достаточно материала, чтобы бросить свет на украденное. Как я довольно подробно растолковал мистеру Лэму, подлинный виньяр наверняка бы просто взял с собой весь блокнот. Но коль скоро из последующих событий явствует, что виньяры – это все же миф, не вижу смысла в том, чтобы останавливаться на этом моменте подробно. Могу лишь добавить, что мистер Леннокс наверняка записал когда-то всю эту историю про секту в старый блокнот (сохранившиеся странички, на которых говорится о Жане Штауфахере и истории Лозанны, по всей видимости, подлинные) на тот случай, если ему придется подкрепить хоть чем-то свой рассказ.

И все же признать мистера Леннокса предполагаемой жертвой мешает многое. Во-первых, никто не указывает на то, что он вызвался прийти к мисс Вуд вечером шестого апреля. Но самое существенное заключается в том, что я не вижу абсолютно никаких слабостей в выстроенной мною версии, согласно которой убийцей является именно он, версией, подкрепленной ныне сведениями, полученными из Чикаго, и свидетельством старика-курильщика, которого отыскал в Сан-Франциско мистер Лэм.

В какой-то момент я решил установить личность убийцы мистера Леннокса, не связывая два преступления воедино, и обратился к классическому триединству: Мотив, Средство, Возможность. Мотив, имея в виду сложную эмоциональную ситуацию, о чем я уже говорил, был у многих, и то же самое можно сказать о возможностях. Наличие последних указывает прежде всего, хотя и не исключительно, на исследователя-химика Алекса Брюса. Помимо того, показания доктора Грисуолда и мистера Лэма свидетельствуют о том, что именно мистер Брюс разбил бокал, стоявший во время действия на столике, и, стало быть, можно с большой степенью вероятности утверждать, что он же заранее приготовил другой бокал.

Следующие три пункта, на которые я указал мистеру Лэму, позволили мне выбраться из тупика и прийти к выводу, который должен быть ясен всем вам. Первый – отрывок разговора, подслушанного мистером Лэмом на «вечеринке у Морриса». Мистер Брюс, на которого произвела сильное впечатление моя версия убийства по ошибке, принялся излагать ее мистеру Ленноксу, который с непонятной нервозностью стал его разубеждать. Стало быть, мы говорим об опровергнутой версии.

Следующий момент: большое различие между орудиями одного и другого убийства, настолько большое, что оно заставляет задуматься либо о том, что совершены они были разными людьми, либо что в такой подмене возникла острая необходимость.

Это пункт пятый – различное орудие.

И он прямиком привел меня к следующему, ибо я задался таким вопросом: почему Пол Леннокс должен был умереть непременно во время театрального действия? Ответ я нашел, прочитав перевод, выполненный мистером Лэмом. Должно быть, вы все помните монолог, в ходе которого яд проник в организм мистера Леннокса. От чтения его вслух я воздержусь, боюсь, моя дикция не вполне соответствует возвышенной стилистике речи шестнадцатого века. Но суть заключается в следующем: Дон Жуан знает, что он должен пасть от руки мстителя – Дона Феликса. И говорит: «Понимаю, что для вас это просто убийство. Я соблазнил девушку, я убил человека, и я же горделиво выставляю напоказ свои преступления. Но жалкому покаянию и мольбам сохранить мне жизнь я предпочитаю смерть совратителя и убийцы». И это, господа, были последние связные слова, произнесенные Полом Ленноксом.

Доктор Эшвин замолчал, а тишина, наступившая в комнате, становилась все громче. Мартин и сам не отдавал себе отчета в жуткой точности того монолога, как не задумывался о том, почему убийство произошло именно в ходе этой сцены. Теперь все стало пронзительно ясно, и он содрогнулся. Алекс сидел, не шевелясь.

– Таким образом, – вновь заговорил Эшвин, это пункт шестой:

монолог в Севилье.

И он приближает нас вплотную к правде. А нападение на мистера Брюса лишь укрепило меня в моей правоте, и базируется она на пункте седьмом:

око за око, зуб за зуб.

Раньше я пребывал в большом заблуждении, что, несомненно, объясняется моей любовью к детективным романам и уверенностью, что серия преступлений, в которых фигурирует одна и та же символика, непременно указывает на одного убийцу. Теперь я понял, что каждое новое покушение являет собой лишь логическое следствие предыдущего.

Я уже говорил, каким образом пришел к выводу, что убийцей доктора Шеделя должен быть Пол Леннокс. Полагаю, мистер Брюс, который был знаком с моей версией первого убийства как убийства по ошибке – и которого насторожило откровенное стремление мистера Леннокса разуверить его в моей правоте, постепенно пришел к тому же заключению, что и я. В его распоряжении были те же, что и у меня, факты, возможно, и какие-то иные, свидетельствующие в пользу той же версии детали, мне неизвестные. А когда он узнал, что Пол Леннокс взял напрокат пишущую машинку, чтобы обеспечить себе алиби, его подозрения превратились в уверенность. Подобно мне он счел, что задуманное убийство рано или поздно произойдет, и решил опередить противника, нанеся удар первым.

Знак Семерых с Голгофы мистер Брюс подложил под бокал с ядом, наверное, для того, чтобы указать на первоисточник – мистера Леннокса; а данный эпизод сценического действия он выбрал, чтобы дать ему возможность произнести наиболее подходящую предсмертную фразу – что-то вроде черного юмора. Затем, чтобы обелить, надеюсь, не только себя, но и других возможных – и совершенно невинных – подозреваемых, мистер Брюс оставил два ложных следа, ведущих к виньярам: один – дневник, другой – все тот же знак на двери Ричарда Уортинга. Но сколь бы хитроумно ни было задумано и осуществлено преступление, разгадал его не только я, но и еще кое-кто. Этим другим, вернее, другой была, разумеется, Синтия Вуд Брюс, знавшая, что есть один, и только один человек, у которого был мотив убить ее возлюбленного и оставить рядом знак Семерых, – его несостоявшаяся жертва. Вот она и решила, по принципу око за око и зуб за зуб, застрелить мистера Брюса и швырнуть ему в лицо этот проклятый знак, подведя, таким образом, окончательный итог:

око за око и зуб за зуб.

Доктор Эшвин вновь замолчал, наполнил бокал и объявил:

– На этом, господа, мое представление окончено.

Снова повисла минутная тишина. Первым заговорил Алекс:

– Ранее прозвучавшее возражение доктора Грисуолда сохраняет свою силу, и вам это прекрасно известно. У вас нет доказательств.

– Вы правы, мистер Брюс. Но мне и не нужны доказательства. Самозащита всегда казалась мне самым веским признанием.

– Но ведь вы понимаете, я ничего не признаю, – медленно улыбнулся Алекс.

– Понимаю.

– И поскольку, доктор Эшвин, вы настолько проницательны, чтобы не пройти мимо очевидного, позвольте напомнить вам, что дело еще не закрыто. Третья попытка закончилась неудачей, я все еще жив.

– Иными словами, вы хотите сказать, что ваша жизнь в опасности? Верно.

– И?..

– Ну что тут сказать? Повторяю, мистер Брюс, я понимаю, что вы ничего не признаете, но если моя версия верна, позвольте дать вам совет. Составьте полное описание того, что вам известно по этому делу. Добавьте к нему свидетельство старика из «Золотого» и, если пожелаете, сведения, полученные мною из Чикаго. Объясните с предельной ясностью, почему вы убили Пола Леннокса (опять-таки, если я прав в своих предположениях) и почему и с чьей помощью он хотел убить вас. Положите это заявление в конверт, запечатайте его и передайте кому-нибудь из тех, кому вы доверяете – могу предложить собственную кандидатуру, – с четким указанием передать его в случае вашей внезапной смерти в полицию и прессу. Дайте об этом знать тому, вернее, той, кто готовит покушение. Полагаю, она поймет, что, хотя ваши утверждения не имеют юридической силы, их будет вполне достаточно, чтобы навсегда погубить ее репутацию в глазах общественного мнения и, что еще важнее, родного отца. Как бы ни обожала она своего возлюбленного, как бы ни хотела отомстить за его гибель, я не могу отделаться от мысли, что себя и свое материальное благополучие она любит еще больше.

Алекс ненадолго задумался и кивнул.

– Благодарю вас. Совет, пожалуй, неплох – разумеется, если для него есть основания. Что-нибудь еще?

– Да! – воскликнул доктор Эшвин. – Ради всего святого, добейтесь развода!

Последующие полчаса прошли, по контрасту со всем предыдущим, с полной приятностью. Умело поддерживаемый доктором Грисуолдом, Эшвин перевел разговор на общелитературные темы, и вечер закончился в духе спокойного культурного общения.

Первым его прервал Алекс Брюс.

– Боюсь, мне пора, – сказал он, поднимаясь ос стула. – Много чего вечером предстоит написать. Благодарю вас за гостеприимство, доктор Эшвин; думаю, мне удастся ненадолго заскочить завтра к вам в кабинет. Надо будет передать кое-что.

Следом за ним засобирался Курт.

– Если не против, дойдем до дома вместе, Алекс, – предложил он. – Никогда не прощу себе, если бы вдруг что-нибудь случилось. – Слова прозвучали вполне обыденно, но в голосе Курта Мартин уловил искреннюю благодарность человеку, который отомстил за его дядю.

Мартин задержался выпить еще бокал виски; после чего принес воды Грисуолду, который молча, помаргивая, наблюдал за церемонией прощания. Под конец, отпив глоток своей скромной жидкости, он заговорил:

– Отличное выступление, Эшвин. Однако же я бы оценил его скорее как критический этюд, нежели научное исследование. Вы опираетесь на убеждения, а не на доказательства.

– А, возможно, оно и к лучшему. – Эшвин откинулся на спинку стула. – Будь у меня бесспорные доказательства, могла бы восстать моя совесть – отчего я не иду с ними в полицию. А этого мне точно не хотелось бы делать. Я не из тех юродивых, которые мирятся с убийством, но мне кажется, у мистера Брюса прав не меньше, нежели у государства, – я бы даже сказал, больше – наказать убийцу доктора Шеделя.

Доктор Грисуолд кивнул и повернулся к Мартину:

– А вы, как верный Ватсон, вы вполне удовлетворены тем, как маэстро представил это дело?

– Вполне, – оживился Мартин, – есть только одна оговорка. Доктор Эшвин, шесть пунктов вы перечислили, а вот последний…

– Семеро с Голгофы.

– Мистер Лэм, вы прямо как надсмотрщик на хлопковых полях, где трудятся невольники. Придется вас за это серьезно наказать, когда мы в пятницу начнем читать «Хитопадешу»[84]84
  «Хитопадеша» – сборник сказок на санскрите, составленный в XII в.


[Закрыть]. Я уже говорил, что сначала это был ничего не означающий рисунок, просто ложный след. Усилиями мистера Леннокса он этот смысл приобрел, сделавшись символом несуществующей секты. А благодаря мистеру Брюсу и мисс Вуд возникла еще одна, совсем уж странная смысловая грань: рисунок стал символом личной мести.

Таким образом, Семеро с Голгофы всякий раз выступали в новом значении. В первом случае, назовем его Шедель-Семь, такового не было вообще. Во втором, Леннокс-Семь, – оно расшифровывается так: здесь лежит убийца доктора Шеделя. В третьем – Уортинг-Семь – Буги, буги, буги! Идут виньяры! В четвертом – Брюс-Семь – Пол Леннокс еще может нанести удар, пусть из могилы.

– И стало быть, суть…

– Суть Семерых с Голгофы, мистер Лэм, заключается в отсутствии сути. – С этими словами доктор Эшвин нацедил себе в бокал последние капли виски «Хайленд крим».

Эпилог

Мартин замолчал. Я налил себе еще одну, последнюю, чашку кофе.

– Ну что, Тони, – небрежно осведомился он, – удовлетворен?

– Удовлетворен – чем? Аргументацией Эшвина? Вполне и даже готов выругать себя за тупоумие. И все же мне не хватает некоторых сносок.

– Сносок?

– Вроде кто, что, как.

Мартин откинулся на спинку стула в манере, если верить его же описаниям, доктора Эшвина. Разлагающее влияние явно оказалось взаимным.

– Алекс, – начал он, – определенно последовал совету доктора Эшвина. Па крайней мере мне известно, что он передал ему запечатанный конверт, а Семеро с Голгофы больше не возникали. Он развелся в Рино, и мне кажется, Роберт Р. Вуд столь же мало знал о разводе дочери, сколь и о ее замужестве. Алекс получил вполне приличную работу в одной компании по производству химикатов и обручился с приятной, милой девушкой. Это я их познакомил. Что касается Синтии, это слишком длинная история, расскажу как-нибудь в другой раз. Сейчас достаточно ограничиться тем, что она вполне оправдала свои прежние обещания.

Лешин с женой в мае уехал в Европу и в Беркли так и не вернулся, хотя, как я слышал, ему было сделано весьма лестное предложение. Лектор он первоклассный. Не знаю, может быть, ассоциации смутили. Кстати, я по той же причине отказался от предложения Дрекселя сыграть «Дон Жуана» в следующем семестре. В конце концов, он был поставлен на сцене Федерального театра Лос-Анджелеса, и спектакль имел оглушительные последствия криминологического свойства. Бог его знает, возможно, это и впрямь какая-то фатальная пьеса. Впрочем, это уже другая, еще более длинная история.

– А Курт?

– Болезнь генерала Помпилио Санчеса оказалась неизлечимой, что избавило Лупе от необходимости брака с назначенным ей женихом. Они с Куртом поженились и сейчас живут в Лос-Анджелесе – в полном ладу, насколько я понял по своей последней с ними встрече. У них славный малыш с чертами Курта и цветом кожи матери. Про Борицына и Уортинга не спрашивай – не знаю, да особенно и не интересуюсь.

– Еще два вопроса, Мартин. Хозяин я привередливый и хочу, чтобы за французские тосты с беконом со мной расплатились сполна.

– Имеешь право. Спрашивай.

– У Эшвина были новые возможности продемонстрировать свой дар детектива?

– Тони, – улыбнулся Мартин, – у меня начинают возникать сомнения насчет причин твоего интереса… Но вот что я хочу тебе предложить – зайдем к нему как-нибудь в ближайшее время, и у тебя появится возможность узнать массу фантастических вещей. Тебя наверняка заинтересует шифр Маскелайна[85]85
  Маскелайн, Джон Невилл (1839–1917) – английский иллюзионист и криптограф, потомок знаменитого астронома.


[Закрыть], не говоря уж об истории Полета Ангелов, – эта проблема явно достойна аналитических усилий доктора Фелла[86]86
  Сквозной персонаж детективных романов Д. Д. Карра.


[Закрыть]. А второй вопрос?

– Что сделалось с очаровательной Моной?

– О, – как-то слишком небрежно отмахнулся Мартин, – она все еще пребывает в Беркли. Да, кстати, Тони, можно от тебя позвонить?

Я кивнул, и Мартин вышел в соседнюю комнату. Закуривая и уже начиная прикидывать в уме беллетристическую форму для рассказанной им истории, я услышал его голос.

– Добрый день, это Международный дом? Будьте любезны позвать к телефону мисс Моралес.

Ну что ж, подумал я, любовный сюжет может и не испортить романа.