Текст книги "Германская военная разведка. Шпионаж, диверсии, контрразведка. 1935-1944"

Спустя несколько дней после пленения этих солдат группа кораблей, прорывавшихся сквозь блокаду на трассе Европа – Япония, была потоплена пластиковыми бомбами, пока они стояли на якоре в гавани Бордо. Британская субмарина в эстуарии Жиронды спустила шесть разборных лодок, каждой управляли два офицера или сержанта Королевской морской пехоты, которые затем поднялись по Жиронде до самого Бордо. Одна лодка затонула вскоре после спуска, а ее пассажиры добрались до берега вплавь; это как раз были двое пленных, о которых шла речь выше. Остальные прошли длинный эстуарий Жиронды до самого Бордо, прячась днем в прибрежных камышах, и таким образом добрались до места назначения и успешно атаковали свои объекты. Несколько человек было взято в плен, немногие были убиты, а остальные благополучно добрались до испанской границы; на пленных были найдены карты и инструкции для бегства через Испанию.

Это предприятие было великолепно спланировано; оно было выполнено с крайней дерзостью и достигло существенного успеха. Оно привело, как можно себе представить, к введению мер, имеющих решающее значение для работы абвера во Франции, которые были направлены на то, чтобы провести линию разграничения между работой вермахта и деятельностью организации Гиммлера.

По мере того как его сфера контроля неуклонно увеличивалась, Гиммлер настаивал на роспуске тайной полевой полиции во Франции и передаче ее функций и полномочий полиции безопасности и службе безопасности. Летом 1942 года от фюрера пришел приказ по этому поводу, и в то же время вся исполнительная власть в оккупированной Франции была отобрана у военного командира и передана вновь созданному департаменту командующего полицией безопасности и службами безопасности во Франции; таким образом, эти две последние организации удовлетворили свои давние амбиции и взяли на себя наконец-то контрразведку. Задача абвера при этом стала значительно труднее, потому что теперь он не только не мог отдавать приказы тайной полевой полиции, но и сам был вынужден обращаться к тайной полиции и службе безопасности за помощью; и жесткие репрессивные меры, введенные последними, просто привели к неуклонному росту движения Сопротивления.

Оккупация первоначально незанятой зоны Франции, последовавшая после англо-американских десантов в Северной Африке в конце 1942 года, придала новый импульс движению Сопротивления. Имевшиеся в наличии для этой оккупации германские войска были количественно слишком слабы, чтобы обеспечить поддержание закона и порядка в стране, и безлюдные места Центрального массива, Севенн и районов Альп очень быстро стали убежищем для бойцов Сопротивления.

Деятельность абвера во Франции, однако, не ограничивалась с враждебными разведслужбами и борьбой с теми, кто оказывал движению Сопротивления помощь извне. Со временем возможностей для проведения разведывательной работы в других частях мира становилось все меньше и меньше, и поэтому абвер был вынужден устанавливать контакты с внешним миром через французское атлантическое побережье. Для этого требовались люди с опытом дальних плаваний: среди них выделялся капитан Ниссен. Он представил следующий отчет о трех проведенных им экспедициях:

«В начале июня 1940 года я был вызван как сапер, ранее служивший в учебном полку особого назначения 800, «Бранденбург». Без какой-либо предварительной подготовки я, все еще гражданский человек, получил приказ отправиться через Голландию и Бельгию во Францию, а там отыскать судно, пригодное для переброски агентов через Ла-Манш в Англию или Ирландию. Вслед за быстро наступающими германскими армиями я добрался до атлантического побережья Франции и в небольшом рыбацком порту Камаре-сюр-Мер в заливе Бреста нашел маленькую тридцатифутовую яхту, построенную и снаряженную как рыболовное судно. Она принадлежала французскому полковнику, военному атташе во французской миссии в Берне, чья жена бежала из Парижа и жила в данное время на этой яхте.

Я сообщил этой даме, что с сожалением вынужден попросить ее поискать другое жилище на берегу, поскольку считаю ее яхту пригодной для моих целей. Когда я доложил в абвер о своей находке, мне было приказано подготовить судно к определенному дню к использованию и высадить незаметно трех агентов в любом месте Южной Ирландии, которое я сочту удобным для этого.

Предположительно, чтобы уберечь судно от конфискации германскими войсками, винт с него был снят, и, так как я не был в состоянии отыскать ему замену за столь короткое время, мне пришлось решать свою задачу плаванием лишь только под парусом. Что касается экипажа, соседняя база в Бресте прислала мне совершенно пьяного бретонского рыбака примерно шестидесяти лет, которого подыскал для нас французский агент. Мои три пассажира были двумя молодыми немцами, родившимися в Южной Африке, и один индиец, живший в Гамбурге, где работал агентом по снабжению кораблей. Мои обязанности были ограничены выполнением функций капитана, и я не имел никакого понятия об их миссии.

Сперва я взял курс строго на запад, в Северную Атлантику, потом слегка повернул на север, а затем на восток, направляясь к южному побережью Ирландии. После трех дней плавания я высадил своих пассажиров на маленькой шлюпке под покровом темноты в заливе Балтимор возле Фастнет-Рока на юго-западной оконечности Ирландии. Я хотел было в течение ночи удалиться от ирландского побережья, но ветер, бывший до сих пор сильным, внезапно полностью затих, и я беспомощно дрейфовал вдоль берега до наступления утра. Яхта была закамуфлирована под французское рыболовное судно, и я поднял французский флаг, вероятно, благодаря которому два британских военных корабля прошли мимо меня без замечаний. Спустя семь дней я прибыл целым и невредимым в Брест.

Успешное окончание моего путешествия при одиночном плавании в немалой степени обязано тому, что мой старый бретонский рыбак оказался одним из лучших моряков, с какими мне доводилось ходить.

В октябре 1940 года мне было приказано отделом «Абвер-II» тайно высадить двух агентов в заливе Слиго на северо-западе Ирландии. В этой операции я командовал одним из знаменитых французских траулеров на тунца Anni Braz Bihen из Дуарненеза; я хорошо закамуфлировал корабль и подготовил его к выходу в море, и в назначенный для отплыва день мне прислали команду из четырех французов с датчанином-инженером. К нечастью, эти четыре француза оказались совершенно бесполезными как моряки, в то время как датчанин так заболел морской болезнью в шторм, в который мы попали на траверзе Лимерика и в ста пятидесяти морских милях к западу от Ирландии, что был совсем неспособен обслуживать двигатели и допустил утечку сжатого воздуха из нашего последнего баллона, который мы использовали для запуска дизельного двигателя. Шторм бушевал пять дней, и с огромнейшим трудом и с минимумом парусов я удержал наше судно на плаву. Без двигателей я был вынужден отказаться от продолжения пути и со своей беспомощной командой поплыл назад в порт отплытия. Данный мне иностранный экипаж оказался совершенно бесполезным, но два немецких солдата, какими бы неопытными они ни были, оказали мне огромную помощь и показали себя первоклассными во всех отношениях парнями.

Когда я явился в отдел «Абвер-II» в Верховном командовании, мне сказали, что из-за более жесткой блокады задача отправки агентов за границу на нейтральных судах стала чрезвычайно трудной, если не невозможной. На вопрос, вижу ли я какую-нибудь возможность преодоления этой проблемы, я ответил, что иногда вполне возможно высадить агентов даже на самых маленьких судах при условии, что они будут добросовестно оснащены по-морскому и надлежаще оборудованы и укомплектованы. При условии, что мне разрешат самому выбирать корабль и отбирать экипаж, я готов, сказал я, взяться за такую операцию.

Тогда мне было поручено найти подходящее судно, оборудовать его и собрать команду для плавания в некий порт к югу от Буэнос-Айреса в Аргентине. В гавани Пэмполь я нашел океанскую яхту, построенную в Англии, которую знал еще до войны и которую наши местные морские власти реквизировали для меня у ее французского владельца. За четыре месяца мне удалось подготовить судно для плавания продолжительностью пять месяцев без захода в порт и набрать добровольцев, состоявших из германских матросов дальнего плавания и яхтсменов, причем все они имели необходимую профессиональную квалификацию и опыт и обещали, помимо этого, превратиться в преданную и надежную команду корабля. Это последнее условие, по моему мнению, являлось важнейшим условием успешного выполнения операции. И действительно, экипаж получился настолько отличным, что любой из его членов мог управлять судном по крайней мере так же хорошо, как и я.

В подготовительный период мне в Верховном командовании сообщили точные подробности этого плана. Прежде всего, мы не направляемся в Аргентину, но берем с собой одного бура (бур – голландский поселенец в Южной Африке. – Примеч. пер.) по имени Бобби Лейбрандт и радиста в Южную Африку. Лейбрандт хотел, чтобы его высадили на пустынном берегу как можно ближе к Кейптауну. После изучения нужного участка берега я решил высадить его возле Грин-Ривер примерно в ста пятидесяти милях к северу от Кейптауна, где два скальных образования, известных под названием «Близнецы», защищают пляж от гигантских волн, характерных для всего африканского побережья.

1 апреля 1941 года я доложил о готовности корабля к отплытию. За день до отбытия прибыл Бобби Лейбрандт в сопровождении радиста с очень внушительным количеством снаряжения, которое состояло из материалов для диверсий и двух радиостанций.

В документах яхта фигурировала как вспомогательный военный корабль германского ВМФ под моей командой как лейтенанта флота. Экипаж, включая Лейбрандта и радиста, также был представлен как германские старшины морского флота и снабжен нужными расчетными книжками.

2 апреля яхту отбуксировали из Пэмполя в залив Бреста два патрульных корабля германского флота, и 3 апреля мы вышли в море из Камере-сюр-Мер. С самого начала нас преследовала очень плохая погода, и Лейбрандт болел морской болезнью несколько дней подряд. Мы намеренно отплыли далеко на запад в Северную Атлантику перед тем, как повернуть на юг, чтобы избежать как можно дольше встреч с британской разведывательной авиацией и держаться подальше от маршрутов британских конвоев, идущих из Африки в Европу. Было договорено, что в случае опасности в море мы будем говорить, что это – американская яхта.

Через примерно десять дней Лейбрандт оправился от морской болезни, и капитан приказал ему приготовить весь диверсионный материал, чтобы выбросить его за борт на случай, если нас остановит какой-нибудь вражеский корабль. Он отказался подчиниться этому приказу на том основании, что, как бур, он не подпадает под юрисдикцию германского капитана. Он также отказался позволить радисту сопровождать его на берегу, потому что, как он заявил, этот человек не говорит по-английски и поэтому станет только источником опасности для Лейбрандта в Южной Африке.

За Азорскими островами вдруг из облаков появился самолет и завис над яхтой. Это был британский самолет, и он с подозрением делал над нами круги, но, когда мы дружески помахали ему, он улетел. Однако после такого беспокойства мы стали внимательнее вести наблюдение, благодаря чему могли с помощью своевременного и ускользающего маневра держаться вне маршрутов всяких вражеских самолетов, которые неожиданно возникали на горизонте. Сейчас погода улучшилась, и мы продвинулись далеко вперед.

4 мая 1941 года мы пересекли экватор; 8 мая выяснилось, что главный бак с водой протекает. Нам удалось его спешно отремонтировать, но из-за этого я стал сомневаться, сможем ли мы продолжить плавание.

14 мая на расстоянии примерно двадцати пяти морских миль мы прошли мимо острова Тринидад возле берегов Бразилии. 28 мая мы достигли широты 29°22 – самой южной точки путешествия. Погода неуклонно ухудшалась, но по-прежнему господствовал ветер с запада, и это помогало нам в продвижении к африканскому берегу. 31 мая на корабль налетел очень сильный ураган с юго-востока, длившийся два с половиной дня, во время которого судно удалось уберечь от серьезной опасности только благодаря мастерству его экипажа.

3 июня мы прошли на расстоянии примерно пяти миль мимо парохода, шедшего в противоположном направлении, который, однако, нас не заметил. 7 июня попали в еще один сильный шторм и были вынуждены лечь в дрейф на несколько дней. Когда ветер утих, мы взяли курс на африканский берег. Затянутое облаками небо и непрерывный густой туман исключали всякую возможность каких-то точных астрономических наблюдений, и мы продолжали плыть в приблизительном направлении к берегу. На следующий день непогода опять не позволила мне установить наше местоположение, но я продолжал держать тот же курс и в ночь с 8 на 9 июня. Стоял плотный туман, и были сделаны все приготовления для высадки Лейбрандта на берег. Его багаж был сложен в надувную лодку и надежно закреплен, и мы собирались при первой же возможности высадить его ночью. Несколько замеров эхолотом показали, что мы находимся вблизи от берега, но мы не могли сказать, правильно ли подходим к берегу. На борту царила напряженность. Ветер заметно стих. Задолго до того, как стал заметен берег, наше обоняние подсказало нам, что мы близко от берега.

И тут мы поплыли с двигателем по направлению к берегу, который был виден перед нами в ярком лунном свете. В страшной спешке были выполнены замеры, и, к своему восторгу, мы обнаружили, что прибыли точно в пункт назначения, к «Близнецам» – замечательное достижение в навигации со стороны Пауля Теме, который, увы, был позднее убит. Лейбрандт отчаянно греб веслами к берегу. Яхта тут же легла на другой галс и через несколько минут опять исчезла в густом тумане, который стал таким благом для нашей операции.

Наша миссия была выполнена, и мы надеялись, что сможем доставить корабль и команду домой целыми и невредимыми. Все путешествие длилось шестьдесят семь дней, в течение которых было покрыто расстояние 8111 морских миль.

12 июня мы прошли мимо парохода, который быстро приближался к нам, идя встречным курсом, но, к счастью, этот корабль оказался португальским. Однако уже на следующий день – и, конечно, это была пятница тринадцатого – мы заметили еще один пароход, который подошел к нам так быстро, что мы не успели увернуться от него. Корабль шел прямо на нас и оказался британским вспомогательным крейсером. Он приказал нам сигналами остановиться и сообщить название и государственную принадлежность. Это был самый критический момент во всем плавании, и мы были несказанно рады тому, что благополучно высадили на берег своего пассажира вместе с его подозрительным багажом. Хотя на борту мы были как военные моряки, в целях маскировки мы были одеты в старое тряпье крысоловов и на борту не было никаких признаков дисциплины. Мы спокойно продолжали плыть своим курсом, не обращая внимания на сигналы – слишком хорошо понятные, – которые подавал нам этот корабль. Но наши сердца явно ушли в пятки при неприятной мысли, что, скорее всего, остальную часть войны мы проведем как военнопленные. Вражеский корабль подошел уже на расстояние слышимости, и мы могли разглядеть офицеров в форме и команду, готовую спустить шлюпку. Я сделал глубокий глоток из своей фляжки с бренди и приказал поднять американский вымпел.

«Что это за корабль?» – раздался оклик над водой.

«Уайт стар», – ответил я с типичным акцентом янки.

«Куда идете?»

«В страну господа нашего!»

«У вас все в порядке?»

«Да, спасибо, все о'кей».

Похоже, это убедило капитана вспомогательного крейсера, что мы – действительно американская яхта, и, пока мы медленно возвращались на прежний курс, его команда по-дружески попрощалась с нами, прокричав: «Гип-гип-ура Рузвельту!»

На это мы дали патриотический ответ, и все обошлось хорошо.

В то время существовала большая опасность, что американцы в любой момент могут занять Азорские острова; поэтому мы решили не возвращаться во Францию, а направиться в испанский порт Вилья-Сиснерос в Рио-де-Оро испанского Марокко.

22 июня мы добрались до цели, и путешествие закончилось. Точно за ПО дней мы проплыли расстояние в 14 128 морских миль. У нашего корабля водоизмещение составляло 34 тонны, он имел оснастку по типу куттера (одномачтовый парусный корабль с косым, обычно гафельным парусным вооружением. – Примеч. пер.), с парусом в 60 футов и общую поверхность 430 квадратных футов.

Лейбрандт на несколько месяцев стал для южноафриканских властей источником больших неприятностей; совместно со своими политическими единомышленниками он организовал серию диверсионных взрывов и очень интенсивную подпольную антибританскую пропаганду. Но в конце концов он потерпел неудачу. Его схватили, но ему удалось спасти свою жизнь».

Базировавшийся во Франции абвер занимался многими проектами. В соответствии с политикой децентрализации, проводившейся адмиралом Канарисом, планы реализации этих проектов составлялись и выполнялись прямо на месте людьми, имевшими для этого удобную базу. Пример результатов, к которым это могло привести – хотя географически не столь впечатляюще, как высадка бура у «Близнецов», – связан с провалившимся проектом растительного масла.

Это был план восполнить нехватку в Европе жиров путем использования растительного масла и других жиров французской Западной Африки. Частично из-за невозможности их перевозки и частично в результате их непрерывного накопления были построены огромные склады, и потенциальные поставки урожая масличных культур всех сортов на этих территориях были так велики, что, если бы только удалось обеспечить их доставку, их оказалось бы более чем достаточно, чтобы удовлетворить потребности всей Европы. Однако из-за британских морских операций в данное время их было невозможно завозить в достаточном количестве даже для нужд Северной Африки и неоккупированной Франции. Поэтому надо было найти нечто другое для обеспечения этих ценных поставок в Европу.

С этой целью и в сотрудничестве с правительством Виши было предложено собрать и отправить как можно больше обычных небольших мясорубок и измельчителей, которые только можно отыскать во всей Франции и Германии. С их помощью масличные культуры – хотя и примитивно – можно подвергать выжиманию, и далее надо построить трубопровод для перекачки полученного масла в какой-нибудь порт Северной Африки.

Ожидалось, что этот метод обеспечит ежегодное получение примерно 200 тысяч тонн масла. Конечно, решающим условием была поддержка правительства Виши и германских властей, потому что только через сотрудничество этих двух сторон план можно будет реализовать.

Как обычно, предварительная подготовка сопровождалась многочисленными отсрочками. Однако наконец соглашение было в принципе достигнуто и была послана экспедиция для изучения трассы, по которой пройдет проектируемый трубопровод от изгиба реки Нигер до побережья Северной Африки. Экспедиция была организована в три колонны; к ней были прикомандированы знающие офицеры Французской колониальной службы, хорошо знакомые с местностью, которую придется пересечь, и она была оснащена специальными автомашинами для путешествия через пустыню.

Абверу удалось внедрить нескольких агентов в состав экспедиции с заданием сообщать по радио обо всем замеченном ими и представляющем военный интерес, и особенно о левой колонне, которая шла на восток от изгиба Нигера в общем направлении на массив Тибести.

Экспедиция отбыла из Марселя в конце октября 1942 года. Но из-за задержек, вызванных бюрократией, как французской, так и немецкой, она все еще находилась в городе Алжире, когда 8 ноября высадились англо-американские войска и ей пришел преждевременный конец.

Испания доставляла проблемы совершенно иного порядка, поскольку она была и нейтральной, и дружественной по отношению к Германии. И здесь такт и личность адмирала Канариса имели огромное значение и большую ценность для абвера. Возможно, нигде, кроме Испании, высокие качества Канариса не оказали наибольшую прямую службу интересам Германии.

Привязанность Канариса к Испании и испанцам была глубокой и искренней. Именно там он искал убежище в Первую мировую войну, а борьба Франко против коммунизма совпадала с его собственной непримиримой антибольшевистской точкой зрения. Можно сомневаться, была ли помощь Германии Франко во время гражданской войны единственно результатом настойчивости Канариса, как это часто заявляется в прессе в последние годы. Но он наверняка всей душой и из самых искренних побуждений поддерживал германское вмешательство.

С легионом «Кондор» в Испанию прилетела мощная группа специалистов абвера, которая позднее, когда гражданская война закончилась, превратилась в военную организацию и которая во время Второй мировой войны имела огромнейшее значение. Высокая репутация, которой Канарис пользовался в Испании, и узы дружбы, связывавшие его с Франко и многими его генералами дней гражданской войны, такими как Йордана, ставший потом министром иностранных дел, и Вигон, начальник Генерального штаба, имели очень большое значение для службы разведки. Из Испании была организована разведка в Британии и Франции, а отделения военной организации были созданы в Сан-Себастьяне, Барселоне, Альхесирасе и Тетуане в испанском Марокко.

Отделение в Альхесирасе, которое вело непрерывное наблюдение за судоходством через Гибралтарский пролив, также имело огромную ценность для германского флота. Тот факт, что ежедневно многие сотни испанских рабочих пересекали границу между Ла-Линеа и Гибралтаром и возвращались назад, здорово облегчал наблюдение за гаванью и разведку самой крепости. Фотографии скалы делались периодически с помощью телескопических камер из виллы на берегу залива Альхесирас; в увеличенном виде, собранные в одно составное изображение, снимки позволяли четко разглядеть каждую пулеметную установку и зенитную батарею. Точно так же судоходство было под наблюдением как днем, так и ночью с помощью специальных ночных линз, и в координации с отделением абвера «Эстреччио» на африканском побережье сведения об отходящих судах союзников и конвоев, а также о взятии ими курса немедленно сообщались в штаб ВМФ в Берлине. Британцы, конечно, хорошо знали о том, что абвер следит за ними, и часто старались ввести нас в заблуждение, отправляя корабли в Атлантику, а потом разворачивая их и проводя через пролив под покровом темноты и наоборот.

Из отделения абвера в Тетуане организовывались арабские демонстрации, поддерживаемые вспомогательными базами на территории синего султана Ифни, Рио-де-Оро.

Среди рабочих, ежедневно пересекавших границу Гибралтара туда и назад, сумело проскользнуть несколько диверсантов, которые осуществили акты мелкого саботажа и, как утверждают, взорвали некоторое количество временных складов боеприпасов. Также совершались диверсионные нападения на корабли союзников в портах Южной Испании с помощью взрывчатки, спрятанной в ящиках с апельсинами и другими грузами, которые загружались на борт.

Во время планирования операции «Феликс» – нападения на Гибралтар – Канарис начал переговоры со своим личным другом, верховным комиссаром Бейгбедером, отличавшимся сильными просоюзными симпатиями, в отношении возможности включения в испанский Иностранный легион нескольких замаскированных подразделений полка «Бранденбург». Однако Бейгбедер повел дело очень уклончиво и медленно, к тому же без всякого энтузиазма – он должен был вот-вот отправиться в Америку.

Канарис проявил живой интерес к этим испанским частям, которые под названием «Голубая дивизия» воевали на Восточном фронте, и делал все, что мог, чтобы дружеским путем были устранены все трудности, неизбежно возникающие между испанскими и германскими войсками.

Когда Франко отказался от статуса невоюющего государства, перейдя к полному нейтралитету в 1944 году, изменения, естественно, имели сильный ограничивающий эффект на деятельность служб абвера в Испании; как раз в тот момент, когда Канарис собирался в Испанию, чтобы выяснить, что он сможет сделать для спасения ситуации, к нему пришла новость из Мадрида, что ему более не разрешается пересекать испанскую границу. Тогда он пригласил начальника испанской службы разведки Мартинеса Кампоса встретиться с ним в Биаррице, но это предложение было отклонено; и, хотя военная организация в Испании продолжала функционировать вплоть до капитуляции, настоящее сотрудничество между германскими и испанскими разведслужбами подходило к концу. Но и великие дни абвера к тому времени тоже заканчивались.