Текст книги "Искушение богини"

– Я знаю эти места, – спокойно заметил пен-Нехеб. Вид у него был усталый и постаревший, но глаза ясные, и втайне он радовался, что снова оказался на войне. – Через полдня мы окажемся у подножия высоких скал, изрытых крутыми ущельями, крепость стоит по ту сторону, на дне долины. Скалы скроют наше приближение, так что завтра вечером мы сможем встать лагерем по эту сторону, потихоньку развернув войска в ущельях. Если ночью отправить ударный отряд и царских храбрецов в обход крепости, чтобы они напали с севера, то тогда мы сможем загнать нубийцев в скалы, где за них возьмется основная часть наших сил.

– Все зависит от того, где они находятся сейчас – штурмуют крепость, движутся на нас или удирают обратно в Куш, – ответил Хапусенеб. – Что до меня, я предпочел бы открыто выступить на рассвете. Если крепость взята, то враг либо находится там, либо ушел; если она еще держится, то покончим все одним ударом.

– Пошлите вперед еще разведчиков, – распорядилась Хатшепсут. – Пусть идут весь день, чтобы к вечеру мы уже знали, что там произошло. Если к нашему приходу они не вернутся, то предлагаю ждать их возвращения у тех скал.

– Ваше величество говорит мудро, – сказал Нехези, и она впервые увидела на его лице улыбку. – Ибо чего стоят все наши рассуждения перед лицом незнания?

Хапусенеб кивнул:

– Очень хорошо. Поскольку военный министр – это я, то я рекомендую выступать завтра утром, встать лагерем у скал и ждать донесений разведчиков. Пока мы не минуем первой крепости, мы еще на египетской земле. А там посмотрим.

Они допили вино, и Хатшепсут отослала их пораньше, не в силах успокоиться. Они уже разошлись по своим палаткам, а она все сидела, разложив карту на столе, и гадала, как все сложится, когда они подойдут к крепости. Наконец женщина свернула карту и положила ее на пол перед алтарем, моля Амона ниспослать скорую победу. Хатшепсут не сомневалась в своей победе, но ее печалила мысль о том, что ради нее прольется столько доброй египетской крови. Кроме того, чисто женским чутьем она ощущала всю тщетность и бессмысленность войны. Она знала, что если глупых кушитов не наказать, то они наберутся наглости и сил, а этого допустить было никак нельзя; и все же она еще долго сидела без сна на краю походной кровати, размышляя о славе и расточительности мести и побед. Когда наконец Хатшепсут сняла одежду и легла под покрывало, ее сны были полны крови и огня, так что наутро она проснулась с тяжелым сердцем и дурным предчувствием, которое преследовало ее весь день.

В третьем часу дня знаменосец царицы обернулся и что-то прокричал, и она увидела мерцающую на горизонте серую горную гряду, изломанные каменные зубья стояли плечом к плечу и чуть подрагивали, точно паря над поверхностью пустыни. Она объявила краткую стоянку и послала Менха к Аахмесу пен-Нехебу. Молодой человек прибежал назад и, задыхаясь, сообщил, что это и в самом деле та гряда, которую они ищут, а не морок пустыни. Войско воспряло духом, и люди, жадно пожирая глазами плавный подъем переходящей в камень земли, одним махом покрыли расстояние, отделявшее их от гор. Не успел топот ног и лязг оружия заполнить первую расселину между скал, как вернулись разведчики, и Хатшепсут с другими генералами поспешила к Нехези.

– Похоже, что в крепости никого нет, – услышали они, – но вокруг повсюду валяются мертвые тела и стрелы, видны другие признаки боя. Мы не стали подбираться ближе из страха, что нас заметят.

– Кому принадлежат мертвые тела? – быстро спросила Хатшепсут.

Усталый разведчик ответил ей улыбкой, больше походившей на волчий оскал.

– Черные, в основном черные, но есть и белые, ваше величество, – сказал он. – Думаю, что битва была, но никто не победил, потому что мертвых тел всего около сотни, а след из награбленного и битых черепков уводит далеко в пустыню.

Она обвела всех взглядом, и пен-Нехеб заговорил.

– Я за то, чтобы идти вперед, – сказал он. – Судя по всему, гарнизон был осажден, но не сдался. Хоть я и неазартный человек, но готов прозакладывать свой лук, что крепость еще держится.

Остальные закивали.

– Тогда не будем тратить время, – сказал Хапусенеб. – Как только перейдем скалы, развернем дивизии, а вперед пошлем ударный отряд под твоим, Нехези, командованием. Излишняя самоуверенность дорого обходится.

– И поторопимся, – добавила Хатшепсут. – Солнце начнет опускаться раньше, чем мы выберемся из этих скал, а я не очень-то хочу подходить к крепости в темноте.

Они разошлись по своим колесницам, и рога затрубили сигнал «вперед». Дорога теперь была не такой ровной, и лошади осторожно ступали между утесами, вершины которых маячили в высоте, загораживая свет, однако скоро их место заняли каменистые осыпи, завалы из камня сужали тропу настолько, что людям приходилось идти друг за другом, насторожено оглядываясь и не спуская глаз с высот у себя над головами. Еще два часа пути, и вот уже скалы остались позади, и Хатшепсут впервые увидела свою крепость.

Высокая стена окружала обширное пространство, между вышками часовых виднелся квадратный силуэт башни, и больше там ничего не было. Широкие деревянные ворота были накрепко закрыты, и Менх при виде их пробормотал:

– И правда никого нет. Клянусь Амоном! Ну и местечко! Нехези окликнул Хатшепсут:

– Смотрите, ваше величество! Бело-голубой флаг все еще развевается!

С несказанным облегчением она увидела, что флаг империи и вправду висит там, где ему положено. Войско вышло из-под прикрытия скал, и, едва колесница Хатшепсут снова покатилась по песку, за ее спиной раздались резкие слова команды: пехота должна была расступиться и пропустить упряжки вперед. Мимо нее прогремел и выстроился впереди наступательный отряд, его знамена заполоскались на вечернем ветру, и тут же подле нее оказалась колесница Нехези. Они медленно двинулись вперед, и в кроваво-красном свете заката крепость неторопливо поплыла им навстречу.

Вскоре на песке начали попадаться холмики, и Хатшепсут, собрав все свое мужество, заставила себя впервые в жизни посмотреть на мертвые тела, однако эти темные, распростертые фигуры так мало напоминали о живом, что она приняла их сначала за падаль, пока не увидела двух гиен, которые, наполнив ее отвращением, серыми тенями скользнули слева, таща в зубах человеческую руку. Тошнота комом подкатила к горлу, и женщина поспешила перевести взгляд на запекшуюся грязь глинобитных стен крепости, которые приблизились настолько, что она явственно различала швы между огромными кирпичами.

С каждым шагом напряжение нарастало, воины, готовые к любой неожиданности, держали луки и копья наизготовку. Хатшепсут затаила дыхание, ожидая, что огромные ворота вот-вот распахнутся и из них на равнину хлынет вопящая, визжащая орда. Но они медленно скользили по гладкому песку, казавшемуся красным у них под ногами, а тишина ничем не нарушалась.

И вдруг со стены донесся вопль:

– Египет! Это Египет!

Мелькнуло чье-то лицо, неистово замахала и исчезла голая рука в белой кожаной перчатке. И сразу же на стене появились другие лица, а створки ворот медленно поползли в стороны.

Нехези крикнул: «Стой!» – и сошел с колесницы. Из крепости показались шестеро солдат; трое были в длинных развевающихся одеждах и плотных головных повязках меджаев. Их вел высокий мужчина в белом командирском шлеме. Хатшепсут, у которой затекло все тело, тоже сошла на землю, с удивлением обнаружив, что ноги ее дрожат от слабости. Вместе с Нехези она шагнула им навстречу.

Командир радостно обнял Нехези, но, увидев стоящую рядом с ним хрупкую женщину с улыбчивыми глазами и пламенеющей в лучах заката коброй на' лбу, повалился на землю.

– Ваше величество! Какая огромная честь! Мы надеялись… Мы не знали… Мы видели вчера ваших разведчиков, они крались в скалах, но мы боялись, что это вражеские шпионы.

– Встань, – коротко приказала она, и он тут же вскочил. – Мы торопились, как могли, и все же боялись, что пришли слишком поздно. Как твое имя?

– Джезеркерасонб, комендант крепости, служил в дивизии Птаха.

– Веди нас внутрь, Джезеркерасонб, ибо ночь близко. Нехези, отдай приказ ставить палатки и готовить ужин и проследи, чтобы накормили лошадей. Здесь есть вода?

– Да, могущественная. В тех утесах полно родников, и мы вырыли колодец во дворе.

– Хорошо.

Нехези поклонился и тут же отправился распорядиться о ночлеге. Потом его, Хапусенеба, пен-Нехеба и Хатшепсут проводили в жилище коменданта.

Внутри крепость оказалась почти пустой, но удобной, это было место, где ничто не отвлекало от службы. Усталые, они вошли в просторную комнату, где не было ни подушек, ни занавесей на стенах. Утоптанный земляной пол тоже был гол, а кухонная утварь коменданта и его кровать были из некрашеного дерева. Ветер задувал в единственное окно, колебля пламя только что зажженных факелов.

Послав слугу за мясом и пивом, Джезеркерасонб предложил Хатшепсут свой стул. Он и другие мужчины окружили ее.

Следы недавнего боя были повсюду, даже в этой комнате. Грязное белье кучей лежало рядом с кроватью, стол был завален картами, в углу стояли стрелы и два лука, ладан на алтаре Амона давно выгорел, и затхлый воздух комнаты мешался с доносившейся откуда-то снаружи резкой кислой вонью, от которой Хатшепсут невольно сморщила нос.

– Я послал часть своих людей за стены сжигать тела убитых нубийцев, – извиняющимся тоном пояснил Джезеркера-сонб. – К несчастью, врагов, которые не смогли уйти от нас, было не так много.

– А где остальные? – резко спросила Хатшепсут. Комендант поглядел на нее, отмечая про себя твердый, квадратный подбородок, плечи, напряженные даже в минуту отдыха. «Это тебе не хорошенькая, избалованная дворцовой жизнью царевна», – подумал он и с возросшим уважением ответил:

– Они преследуют врага, но, боюсь, это затея бессмысленна. Под моей командой всего несколько сотен человек, и хотя мы охраняем границу, улаживаем бесконечные распри и усмиряем кровавые бунты, для настоящего боя этого недостаточно. Я приказал людям только покусывать кушитов с флангов, больше ничего. Весть о падении первой крепости дошла до нас вовремя. Когда враг пришел, мы были уже готовы и отбивали все их атаки до тех пор, пока они не поняли, что нас им не взять. Мы осыпали их стрелами со стен, и тогда они развернулись и ушли в глубь пустыни, но чего они хотят – зайти с другой стороны или двинуться дальше, – я не знаю; во всяком случае, домой возвращаться не собираются. Я видел среди них много вождей и лучников, так что, по-моему, они хотят прорваться в Египет и пограбить там.

– Глупые, тщеславные мечты! – возмутился пен-Нехеб. – Не понимаю, как этим нубийцам не надоест бунтовать и каждый раз быть битыми.

– Они заслуживают того, чтобы мы ввели в их страну постоянные войска, – заметила Хатшепсут, – ибо они слишком бестолковы, чтобы управлять своими делами самостоятельно. Их счастье, что Египет оказался как раз в середине их земель! Мы заботимся об их благополучии, принимаем у себя в Фивах, вникаем в их внутренние дела, и что взамен? Они угоняют наш скот, режут беззащитных крестьян, убивают солдат, а мы удивляемся.

Вернулся слуга с копченым мясом и кувшинами дешевого горького пива, и, пока они без всяких церемоний ели и пили, стало совсем темно. Покончив с едой, Хатшепсут послала Нехези за остальными генералами и командирами – Джехути, Яму-Нефру, Сен-Нефером и прочими; тот быстро выполнил ее поручение. Джезеркерасонб одним взмахом руки очистил стол, и все устроились вокруг него на принесенных стульях.

– Начинай, – приказала Хапусенебу Хатшепсут. Поклонившись ей, мужчины приступили к совету.

– Сколько у кушитов войска? – спросил Хапусенеб Дже-зеркерасонба.

Тот едва заметно улыбнулся.

– Разумеется, именно этот вопрос и должен волновать вас прежде всего, – сказал он. – Знайте же, что, по моему мнению, у врага не меньше трех с половиной тысяч воинов, в основном пеших, вооруженных тяжелыми дубинами и топорами, но восемь или девять сотен из этих тридцати пяти имеют еще и луки.

Брови у всех поползли наверх, а молодые генералы тревожно заерзали на своих сиденьях. Враг выставил против них силу большую, чем они предполагали.

– Эскадроны? – быстро спросил пен-Нехеб. Командующий гарнизоном презрительно вздернул губу.

– Колесниц у них нет. И дисциплины тоже. Вожди ведут за собой людей и поднимают страшный шум, но в основном этот сброд мечется туда-сюда, убивая где придется. Будет совсем не трудно взять их в кольцо.

– И уничтожить.

Слова Хатшепсут упали точно кусочки льда, и все посмотрели на нее.

– Я хочу, чтобы вы понимали, все до единого, – продолжала она, стиснув руки под широким плащом, – что приказу фараона надлежит повиноваться. Ни одного мужчины не щадить. Всех предать топору. Я не хочу править, барахтаясь в реках египетской крови, и участь этих бунтарей должна стать примером для всякого, кто вздумает бросить вызов истинной власти Египта. Должно пройти много времени, прежде чем обитатели этой грязной и неухоженной земли отважатся вновь поднять недостойную руку на своих повелителей, а я найду и другое применение моему золоту и моей армии, кроме ведения бесконечных войн. Мои солдаты не разжиреют от безделья. – И царица едва заметно улыбнулась Джезеркера-сонбу. – Число постоянных войск не уменьшится, но войн я не потерплю.

И, словно подчеркивая последние слова, ее рука с грохотом легла на стол, а драгоценные кольца хищно блеснули перед глазами собравшихся.

– Мой дед вынужден был воевать, чтобы вернуть себе царство, мой отец воевал, чтобы сохранить его, но мне воевать незачем. Пока я правлю, Египет будет жить в мире. И запомните это, вы все. Я сказала.

Нехези кивнул:

– Ваши слова мудры, ваше величество. Ни один мужчина не должен уцелеть.

– Но ни одна женщина или беспомощный ребенок не должны пострадать. – Хатшепсут предостерегающе подняла руку. – Я не потерплю, чтобы мои солдаты грабили или мародерствовали, словно какие-нибудь язычники. Всю награду, когда придет время, они получат из моих рук.

Военачальники закивали, а Хатшепсут ощутила на себе холодный, оценивающий взгляд негра, но, когда она посмотрела на него, тот не мигая рассматривал Хапусенеба.

– Как далеко ушел враг? – спросил Джехути. Комендант не замедлил с ответом:

– Не более чем на день пути, к тому же идти быстро они не смогут, так как мои люди будут постоянно раздражать и утомлять их своими вылазками.

– Тогда через три часа мы выступаем снова, – сказал Хапусенеб. – Пусть люди отдохнут, пока можно. Если Амон нас не оставит, утром нам предстоит бой.

Хатшепсут наблюдала, как по лицу Нехези расплывается медленная, скрытая улыбка.

Пен-Нехеб удовлетворенно крякнул.

– Так тому и быть, – сказал он. – Если мы нагрянем на них с тыла, то никакой сложный план боя нам не понадобится. Наверное, лучше всего будет поставить впереди ударный отряд и царских храбрецов с ними, на оба фланга поместить по эскадрону колесниц, а пехоту держать замыкающими. Ваше величество, может быть, вы выступите вместе с пехотой, под охраной копейщиков?

В его голосе явственно звучала мольба, но она только встряхнула головой, отбрасывая назад волосы.

– Я – командир царских храбрецов, а значит, куда они, туда и я. Не бойся, Нехези, тебе не придется опекать меня, вместо того чтобы крушить врагов. Я – бог, и мне ничто не страшно. Приказываю тебе заниматься только твоим прямым делом.

– Вы – командир царских храбрецов, а значит, мой старший офицер, и я повинуюсь только вам, – ответил он, и в его черных глазах она прочла одобрение. – Но как генерал я обязан поставить царских храбрецов туда, где им следует быть. Поэтому они пойдут позади ударного отряда и в случае необходимости будут прикрывать вас.

Она склонила голову:

– Тогда давайте поспим, пока можно, ибо мы все устали. Когда все будет кончено, я пошлю твоих людей назад, Джезеркерасонб. Ваша храбрость не останется без награды.

Все поднялись и, с поклоном пожелав ей спокойной ночи, поспешно разошлись.

Следующие три часа Хатшепсут провела, забывшись на койке коменданта крепости тревожным сном: ей снились гиены, они тащили тело Сенмута, а из глубоких ран у него на груди и шее хлестала кровь. Он был еще жив и отчаянно молил ее о помощи, но ее ноги словно приросли к одному месту, она лишь стояла и плакала. Наконец он перестал звать, и гиены скрылись за горизонтом, волоча его за собой, точно безжизненную неуклюжую куклу.

Менх разбудил ее, когда в пустыне еще стояла ледяная ночь, и они начали готовиться к последнему броску. Солдаты уже выстроились в боевой порядок, меж ними со словами наставления и ободрения ходили офицеры. Фланги были заняты колесницами, возничие проверяли и перепроверяли упряжь и маневрировали напоследок, а солдаты за их спинами приспосабливались держать равновесие в тряских экипажах и готовили к бою оружие. Повсюду быстро, без лишних слов, снимали и складывали палатки, гасили костры. За воротами Хатшепсут простилась с Джезеркерасонбом. Было еще совсем темно, никаких признаков зари не появилось.

– Мой брат Ваджмос, – сказала она, – ты знал его?

Не отдавая себе отчета, она заговорила о нем так, точно его уже не было в живых, и это не укрылось от внимания помрачневшего офицера.

– Я часто встречал его, – ответил он. – Он был прекрасным человеком и достойным командиром, которого любили подчиненные.

– Из любви ко мне скажи правду, Джезеркерасонб: ты и в самом деле думаешь, что его одолели силой?

Джезеркерасонб долго молчал, глядя мимо ее колесницы, переступающих с ноги на ногу лошадей и закутанной в плащ фигуры Менха на войско, набухающее вдали. Наконец он неохотно покачал головой.

– Нет, – медленно начал он, и Хатшепсут почувствовала, как у нее перевернулось сердце. – Ваджмос легко удерживал бы крепость много недель подряд, пока он и его люди не начали бы умирать от голода. Но то, о чем я слышал, не похоже на голодную смерть. Мои разведчики донесли, что крепость сожгли дотла, а людей перебили, когда они еще не успели схватиться за оружие.

Ужасная картина встала перед глазами Хатшепсут: люди молчаливыми тенями прокрадываются в открытые ворота, рассыпаются по комнатам, опрокидывают и убивают часовых, внезапно вспыхнувшее злое пламя жадно набрасывается на все подряд, изумленные солдаты тянут руки к копьям и погибают, не успев окончательно проснуться.

– Кто-то открыл ворота?

– Думаю, да.

– Несчастные! – прошептала Хатшепсут тихо, но голос у нее был злой. Лошади тревожно переступили с ноги на ногу. – Я найду их, и тогда они пожалеют, что родились на свет. Я разорву их на части и скормлю шакалам, чтобы даже их имен не осталось и сами боги не отыскали их.

Она взлетела на колесницу и встала за спиной у Менха, оруженосец подал ей лук и копье.

– Прощай, Джезеркерасонб! Не бойся, боги тебя не забудут, верный слуга Египта!

Менх щелкнул вожжами, и она унеслась прочь, тут же канув во тьму, не успел офицер выпрямиться после поклона. Он быстро развернулся и вошел в крепость, ворота с глухим стуком затворились за ним.

Армия быстро оставила крепость позади, пожирая мили пустыни, точно гигантский рот. Идти по стопам врага оказалось нетрудно, и, как предполагал пен-Нехеб, этот след увел египетское войско прочь от кратчайшего пути между двумя крепостями, в пустыню. По всей видимости, нубийцы вознамерились сделать большой крюк и пересечь границу южнее; искусные разведчики легко вели армию за ними. Песок повсюду был истоптан, иногда люди натыкались на островки тени, которые оказывались сломанными и брошенными топорами, старыми горшками, наконечниками стрел или остатками пищи. Дважды проходили мимо огромных куч почерневшей древесной золы, но всякий раз разведчики докладывали, что кострища давно прогорели и остыли, и войско двигалось дальше. Один раз лошади Хатшепсут встали на дыбы и заржали, тогда Менх, спустившись с колесницы посмотреть, в чем дело, увидел целое семейство скорпионов, которые, грозно подняв жала, торопились к ближайшей скале. Но в остальном пустыня, фантастическая страна темных предметов, не отбрасывающих тени, и усыпанного звездами неба без луны, была тиха и спокойна.

Небо на востоке стало светлеть. Объявили короткий отдых, солдаты ели, сидя прямо на песке, но не успел утренний свет из серого стать розовым, как они уже снова были в пути, нетерпеливое ожидание заставляло их убыстрять шаг, они чуяли, что добыча близко. На горизонте показалось облако, и Менх указал на него хлыстом:

– Вон они, сволочи. Наверняка это от них столько пыли, значит, к концу утра мы их догоним!

Хатшепсут коротко кивнула, плотно сжав губы, и они еще быстрее помчались вперед. Солнце уже встало и теперь огромным оранжевым шаром катилось низко по небу слева от них; с его восходом воздух начал прогреваться. Облако пыли на горизонте росло, приближалось, командиры начали выкрикивать первые команды. Хатшепсут почувствовала, как участился пульс, когда ударные отряды снова прошли мимо и веером рассыпались впереди. За ними, салютуя на ходу, пронеслись колесницы, занимая свои места на флангах ударных сил. Вокруг царицы собирались царские храбрецы, и она слышала, как Нехези, наклонившись вперед, коротко бросил что-то своему колесничему. Она не могла этого видеть, но знала, что позади нее развертывается пехота. И вдруг, по одному сигналу Хапусенеба, все убыстрили шаг и лошади Хатшепсут пошли рысью.

– Туже поводья! – крикнула она Менху. – Не опускай им головы!

На мгновение женщина перегнулась через край колесницы, чтобы посмотреть, как мелькают золотые в солнечном свете спицы колес, подставить лицо встречному ветру. Затем сняла с плеча лук, пересчитала стрелы, положила рядом с собой копье. Ей хотелось стрелять без помех, а еще в глубине души она надеялась, что до копья дело не дойдет.

Внезапно боевой настрой войска передался ей, и она почувствовала, как в ней нарастает свирепая радость. Уже можно было различить задние ряды кушитского сброда, плотную черную массу пошатывающихся на ходу людей.

Нехези поднял руку.

– В горны трубить! – закричал он, и сиплый рев прорезал горячий воздух.

Хатшепсут видела, как далеко впереди, справа и слева от нее, посверкивают на солнце колесницы. Ударные отряды выставили вперед копья и перешли на бег. В тот же миг нубийцы поняли, что их атакуют, в их рядах поднялся крик, началась толкотня. Ей было видно, как лучники волна за волной прокладывают себе путь из середины нубийского войска к его краям; дрожащими пальцами она выбрала стрелу и наложила ее на тетиву.

Нехези в третий раз закричал:

– Вперед! В атаку!

Кнут Менха со свистом рассек воздух над головами лошадей, те рванули в галоп, и колесница загрохотала по равнине навстречу нубийскому войску, которое ревело, словно водяной поток, хлынувший в узкую долину.

Натягивая поводья, Менх согнулся почти вдвое, песок из-под выбивающих бешеную дробь копыт летел ему прямо в лицо, и Хатшепсут увидела другие колесницы: растянувшись от края до края пустыни, они катились на врага, как волна на берег. Сохранять равновесие было так трудно, что болели колени и лодыжки.

«Выбирай цель». Голос наставника, спокойный и ровный, звучал в ее ушах так четко, будто с тех пор, как она в последний раз тренировалась на стрельбище, не прошли годы, и она натянула тетиву своего лука. Тут же четкая линия рвущейся вперед египетской боевой машины сломалась, колесницы ворвались в море черных тел и стали в нем островками, желто-белые шлемы колесничих и синие головные уборы копейщиков растаяли в схватке, и вихрь сражения рванулся навстречу Хатшепсут. Нехези что-то прокричал ей, какое-то предупреждение, но они мчались вперед так быстро, что ветер относил назад его слова, едва они успевали сорваться с его губ, а переспрашивать было некогда. Она выбрала себе цель: чернокожий воин запрокинул голову, занося над кем-то топор. Внезапно дрожь в руках прошла, и ее затянутые в кожаные перчатки пальцы уверенно спустили тетиву. Крик еще не замер на его устах и тело не ударилось о песок, а ее пальцы уже прилаживали новую стрелу.

Они были окружены, оглушены яростной какофонией боя, колесница не могла двинуться с места, зажатая со всех сторон задыхающимися, вопящими, изрыгающими проклятия телами. Менх делал отчаянные попытки прорваться, Хатшепсут выпустила еще одну стрелу, но все было напрасно, оставалось лишь сдерживать храпящих от страха лошадей. Но тут бешено кружащийся вихрь боя сделал очередной поворот, и справа от них приоткрылось небольшое окошко, сквозь которое Хатшепсут, точно в дурном сне, увидела Яму-Нефру: его лошади пали, пронзенные стрелами, топор в его руках, описав сияющую дугу, обрушился на грудь воина, стоящего чуть ниже, и пробил ее насквозь. У нее на глазах Яму-Нефру прислонился к задку колесницы, уперся обутой в сапог ногой в живот убитого и с силой выдернул топор, а тело Спихнул под колеса. При этом он не переставал петь. Его голос, глубокий и сильный, отчетливо доносился до нее даже сквозь шум битвы, но ей некогда было удивляться, куда подевался высокомерный, источающий запах благовоний юноша, изящно выступавший по покоям ее дворца. Стрелы градом посыпались на ее колесницу, и она торопливо пригнулась, хватая копье. В тот же миг она увидела, как Нехези соскочил со своей колесницы, а другой офицер тут же занял его место. В следующий миг Нехези уже был рядом с ней, с пустым колчаном и без копья, зато топор в его руках так и ходил вверх-вниз, прикрывая ее спину, пока она целилась своим копьем.

«Я не могу!» – вдруг пронзила ее страшная мысль, и, утратив на миг боевой задор, она в ужасе оглянулась по сторонам, чувствуя, как холодный пот струйками стекает по ее телу. Копье едва не выскользнуло из мокрой ладони, она судорожно вцепилась в него, борясь с рвущимся наружу криком и желанием бежать. Вдруг под ней возникло лицо, слюнявый рот жадно хватал воздух, окровавленные руки ухватились за края колесницы. В голове у нее прояснилось, она вскинула копье и вогнала его прямо в раззявленную глотку. Потом потянулась за топором, который висел у Менха на поясе, и дернула его на себя. Позади нее раздался смех Нехези, но тут колесница начала двигаться, и, прежде чем топор освободился, генерал соскочил на землю и исчез в вихре сражения.

Наконец, когда полуденное солнце миновало зенит и начало клониться к западу, битва стала стихать. Хатшепсут выпустила последнюю стрелу и положила лук на дно колесницы. Она приказала Менху ехать на поиски Нехези. Молодая женщина устала, каждую косточку тела ломило, все мышцы болели. Ей хотелось опуститься прямо на пол и сидеть, прижавшись спиной к блаженному теплу золотой оковки, но она заставила себя стоять во весь рост, с усилием держась обеими руками за бока колесницы. Повсюду она видела разрушение и смерть. Песок был покрыт мертвыми телами, кое-где в несколько слоев. Тут и там еще кипели отдельные схватки, но в основном египетские солдаты, грязные, в запекшейся крови, уже собирались вокруг своих офицеров и знамен. Кровь и песок пропитала настолько, что кое-где стояла лужицами, а в других местах текла ручейками. Хатшепсут встретился офицер с двумя солдатами: они ходили по полю сражения и быстрыми ударами деловито приканчивали раненых нубийцев. Она отвернулась, и ее собственный голос, отдавший приказ, который они приводили в исполнение, заполнил уши. Ей вдруг страшно захотелось, чтобы Тутмос был здесь и своими глазами увидел, какова на самом деле война, и чем больше она видела, проезжая сквозь наставшее после боя затишье, тем сильнее наполняло ее отвращение к его рыхлому телу и женоподобным повадкам, так что глаза ее метали молнии, а зубы скрипели от злости.

Наконец она нашла Нехези, а вместе с ним пен-Нехеба, Хапусенеба и дюжину других офицеров. У их ног распростерлись десять черных тел, которые она сначала приняла за мертвые. С трудом спустившись с колесницы, она зашагала к ним; за ее спиной Менх, намотав вожжи на руку, благодарно опустился на пол. Мужчины склонились в поклоне, но ни один из них не спешил встретиться с ней глазами – такой трепет внушал им ее новый статус отмщающей дочери Амона.

Но она смотрела прямо на них, чуть заметно улыбаясь, несмотря на усталость.

– Итак, мы победили, – сказала она. – Все вы хорошо сражались сегодня, и я прикажу поставить здесь камень, восхваляющий вашу доблесть.

Тут по телу одного из лежавших прошла судорожная дрожь, и она отшатнулась.

– Кто это? – спросила она.

Ей отвечал Хапусенеб. Он тоже устал. Со своими людьми он сражался в самой гуще боя, был ранен стрелой в руку, но его глаза, которые наконец встретились с ее глазами, были спокойны и серьезны, как всегда.

– Не будь они наги, ваше величество, вы бы поняли, что это кушитские царевичи, вожди тех десяти племен, что полегли на этом поле.

Она снова взглянула на скользкие голые тела и бритые головы, теперь уже с интересом, и почувствовала, как в ней пробуждается гнев.

– Встать! – завопила она, пиная ближайшего к ней.

Те, пошатываясь, встали и замерли перед ней, не поднимая глаз.

– Безумцы! – зашипела она, обходя их вокруг, и все долго сдерживаемое облегчение и безумие этого дня словно хлынули из нее наружу. – Трижды безумцы! Ваши отцы, будь они прокляты, и их отцы перед ними – все погибали от рук солдат Египта. Вы что, совсем ничему не учитесь? А ваши дети, жены? Так и будете плодить новых врагов моей страны, чтобы и тех в их черед скормили шакалам? Египет – ваша безопасность! Египет дает вам мир и защищает вас! А зачем?

Она вдруг развернулась и плюнула в лицо одному из вождей, но тот не шелохнулся, и слюна стекла по его щеке на землю.

– Чтобы вы убивали, жгли, грабили и насиловали. Подлецы!

И она повернулась к своим генералам.

– Соберите армию, – последовал короткий приказ. – Когда все будут в сборе, то, прежде чем мы отправимся искать подходящее для ночлега место, приведете этих и обезглавите их перед строем. Головы насадите на колья, а тела бросьте рядом, ибо мой гнев пылает и я хочу, чтобы весь Куш знал, что значит противиться мощи Египта. Одного оставьте, его мы привезем в Асуан, к ногам фараона, а потом его принесут в жертву Амону, хотя он и не заслужил столь достойной смерти!

Она оскалилась, ее всю трясло, точно в припадке. Хапусенеб тут же шагнул к ней.

– Вам надо отдохнуть, ваше величество, – сказал он тихо. – Сегодня вы сражались так, как некогда сражались ваши предки, и показали себя достойной их славы. Пусть Менх отвезет вас туда, где вы сможете поспать.

Пока он говорил, она провела дрожащей рукой по глазам, и ее плечи вдруг поникли.

– Я устала, – призналась она. – Но я не могу отдыхать сейчас. Скажи мне, Хапусенеб, сколько наших мы потеряли?

– Ничего нельзя сказать до ближайшей переклички, – ответил он, – но я думаю, что не много.