Текст книги "Цианид по-турецки (сборник)"

7

Суд открылся в восемь утра в судебной палате королевского дворца. Как я уже говорил, в Лорбрульгруде председателем верховного суда – брибдингом – был сам монарх, потому на судебных заседаниях можно было видеть весь цвет столицы. Собственно, весь цвет я и увидел в то утро, когда два лакея, следовавшие на почтительном расстоянии за моей нянюшкой, внесли мой ящик в палату. Ящик поставили на стол защитника. Глюмдальклич открыла крышку, извлекла из ящика меня, затем – кресло. Я сел в кресло и с любопытством огляделся по сторонам.

Небольшой зал – немногим превосходящий рабочий кабинет короля – был полон придворными, одевшимися по случаю чрезвычайно пышно. Дамы сидели отдельно от кавалеров. Почему-то стол обвинителя – королевского прокурора – стоял поблизости от дамских скамей, а наш стол – защиты – соответственно, рядом с мужскими. Не знаю, намеренно ли это было сделано, или так поступали всегда. В любом случае, лица зрителей, ближайших к нам, выражали явное недоверие по отношению к возможностям Глюмдальклич. Недоверие это, правда, питало то, что она была слишком молода. В Англии бы девицу вообще не допустили выступать в королевском суде. В Бробдингнеге же, как я мог узнать из исторических хроник, подобное случалось часто и не считалось чем-то, из ряда вон выходящим. Но, все-таки, обычно этим занимались умудренные жизнью матроны. А тут – девушка, едва достигшая совершеннолетия!

В первом ряду сидели рядом друзья несчастного дригмига Бедари – Зитери, Даргири и Тизарт.

Кресло судьи находилось напротив нас – на помосте, за которым мозаика, покрывавшая стену, изображала сцену из прошлого: предок нынешнего короля отправляет справедливый суд в только что построенной судебной палате.

Прозвучали торжественные и оглушительные звуки труб, после чего четыре храмовых служителя внесли на специальных носилках укрытое черной попоной тело убитого Цисарта. Следом еще двое на длинном узком щите несли орудие преступления – шпагу дригмига С появлением служителей все встали и стояли до тех пор, пока тело не было водворено на специальный стол у дальней стены, а шпага – не уложена на стоящий рядом стол поменьше. Вновь прозвучали трубы (я заблаговременно закрыл уши руками), и нам позволено было сесть.

Затем, в сопровождении вооруженного караула появился арестованный. Бедари был одет в принесенное Глюмдальклич чистое платье. Лицо его казалось спокойным; при виде нас, он улыбнулся Глюмдальклич, а мне даже подмигнул с некоторым лукавством. Я подмигнул в ответ, но вряд ли он мог разглядеть это.

Бедари вошел за специальный барьер, сел на скамью, предназначенную для подсудимого. Командир караула (это был тот же фрисгульд Голдири, который позавчера арестовал дригмига) встал за его спиной, положив руку на эфес шпаги. Два других караульных, вооруженные алебардами, заняли места по обе стороны скамьи.

И, наконец, в палате появился его величество Семитрендриг VI, верховный брибдинг, строгий и беспристрастный судья. В соответствии с обычаями, он был обряжен в черное просторное платье, так что, когда он вошел, мне на минуту показалось, что в судебную палату вплыла гигантская грозовая туча.

Заняв свое кресло, монарх-брибдинг ударил в пол огромным посохом, толщиною с мраморную колонну. Звук от этого удара еще не стих, когда прокурор, встав у специально предназначенного для выступлений пюпитра, начал обвинительную речь.

Я слушал внимательно, боясь упустить малейшую деталь. Столь же внимательно речь прокурора слушала и Глюмдальклич.

Поначалу прокурор говорил лишь то, о чем мы уже знали. Сначала он сообщил о том, что, в силу испорченности («а возможно и по наивности», – великодушно добавил прокурор), дригмиг Бедари пустил лживые сплетни о корыстолюбии фрисканда. Который, якобы, требовал от дригмига деньги за продвижение по службе. Затем он остановился на ссоре между подсудимым и убитым, упомянув, что причиной ее стали именно эти слухи. Свидетелями ссоры были несколько человек. Вызвав по очереди Даргири, Зитери и Тизарта, он задал каждому несколько вопросов о том злосчастном дне. Их показания во всем совпадали, поэтому мне было интересно не столько то, что они говорили, сколько то, как.

Более других мое любопытство вызывал паж. Я хорошо помнил, о чем говорила фрейлина Мирлич, думая, что ее не слышит никто из посторонних. Я ожидал, что он постарается бросить тень на подсудимого – для того, хотя бы, чтобы увести подозрения от себя. Но Даргири держался по отношению к арестованному дригмигу с подчеркнутым дружелюбием. Отвечая на вопросы прокурора, он то и дело посматривал на обвиняемого, словно прося прощения за то, что вынужден показывать против него. Возвращаясь на свое место, он даже украдкой поприветствовал Бедари.

Тизарт давал ответы сухо, по-военному, избегая всего, что могло быть истолковано как личное отношение к случившемуся. На подсудимого он не смотрел – потому, возможно, что были они в одном чине. В душе Тизарта боролись товарищеские чувства к такому же дригмигу, как он сам, и чувство долга, требовавшее от него всемерно содействовать правосудию. Впрочем, ничего существенного он сообщить не мог – не считая разве что подтверждения того факта, что у него на глазах произошла ссора между убитым и обвиняемым.

А вот показания Зитери, соседа по комнате нашего подзащитного, оказались для нас неприятною неожиданностью. Он был единственным из трех, кто утверждал, будто Бедари и после того, как Голдири, с помощью Даргири и Тизарта удалось увести Цисарта, продолжал сыпать угрозами в адрес фрисканда.

– Вы уверены в этом? – требовательно переспросил прокурор.

– Уверен, – ответил гвардеец, не глядя на Бедари.

Обвинитель удовлетворенно кивнул, но тут в допрос вмешался августейший брибдинг.

– Кто может подтвердить ваши слова? – спросил его величество.

– Никто, – ответил Зитери. – В это время Даргири и Тизарт помогали фрисгульду Голдири увести оскорбленного фрисканда. Так что в комнате находились только я и дригмиг Бедари. Мы ведь соседи, и делим эту комнату… Тогда-то подсудимый и пообещал разделаться с фрискандом.

– Ложь! – воскликнул Бедари. – Ничего подобного я не говорил!

Стоявший позади скамьи подсудимых Голдири немедленно ударил его по плечу, и Бедари замолчал.

– То есть, в присутствии остальных Бедари этих угроз уже не повторял? – уточнил король.

Паж задумался.

– Кажется, нет, – сказал он. – Во всяком случае, я не помню.

Король кивнул, видимо, удовлетворенный ответом. Обвинитель позволил Зитери вернуться на место и продолжил свою речь. По его словам выходило, что, якобы фрисканд не вызывал дригмига и даже, возможно, простил молодого человека. Но Бедари, возмущенный тем, что фрисканд оскорбил его в присутствии посторонних (тут прокурор указал на друзей подсудимого), затаил злобу. В то же время он опасался вызывать на поединок лучшего фехтовальщика королевства, и потому прибег к хитрости. Вызвав Цисарта в парк, он подстерег своего командира в укромном уголке королевского парка. Здесь, коварно убив фрисканда ударом в спину, он бежал, рассчитывая на то, что убийство будет принято за смерть на поединке чести. Но внезапно появившийся караул спутал его планы. Он бежал, оставив шпагу в спине убитого, тем самым разрушив собственную выдумку.

– Есть ли у вас доказательства сказанному? – спросил брибдинг.

– Есть! – торжествующе объявил прокурор. – Очень важная улика – письмо, которым подсудимый назначал Цисарту встречу – причем местом встречи обозначил именно ту лужайку в парке, где впоследствии и было найдено тело. Но в письме нет ни слова о вызове! Напротив, в письме говорится, что подсудимый готов объясниться с фрискандом и принести ему все подобающие случаю извинения.

Король нахмурился.

– Вы уверены в этом? Конечно, если Цисарт был убит на поединке, это, конечно, печально, но не преступно. Гвардейцы вправе решать возникающие между ними споры при помощи оружия. Хотя они должны при этом соблюдать определенные законом правила.

– Именно так, ваше величество, – подхватил прокурор. – Но, как мы знаем, фрисканд Цисарт был убит в спину, а значит никакого поединка не было. Подсудимый выманил фрисканда поздно вечером в укромное место. Повторяю, он не собирался честно, лицом к лицу, драться с Цисартом – ведь Цисарт куда более умелый фехтовальщик, чем этот дригмиг. Нет, он побоялся скрестить с ним шпаги. Как мы знаем, он подкрался сзади и ударил противника в спину. Как видите, ваше величество, он не только подл, но и труслив. Остается удивляться близорукости командующего королевской гвардией – как он мог принять на службу обладателя столь низких душевных качеств!

Глюмдальклич умоляюще посмотрела на меня, но я отрицательно покачал головой: еще не наступило время вмешиваться в судебное действие. Я опасался, что, прерви она сейчас обвинителя, суд может удалить нас из зала, оставив несчастного Бедари без защиты вообще.

Между тем обвинитель раскрыл большую папку и продемонстрировал королю-брибдингу упомянутое письмо. На нем было написано: «Фрисканду Цисарту».

– Узнаете ли вы это письмо, подсудимый? – спросил обвинитель.

– Нет, я впервые его вижу, – ответил Бедари. Юноша был бледен, но голос его звучал спокойно и уверенно: – Я не писал никаких писем фрисканду Цисарту. Не я, а он вызвал меня на поединок – устно, в присутствии моих друзей. Они здесь присутствуют и могут это подтвердить. Я принял вызов – тоже устно. Но потом, когда я понял, сколь безумно драться с человеком из-за чьей-то жалкой клеветы, я пришел к фрисканду Цисарту, попросил прощения за грубость, которую позволил себе во время объяснения. Он к тому времени уже остыл и согласился отложить поединок, пока я не выясню, кто меня оклеветал. Таким образом, у меня не было нужды вызывать его письмом. Тем более, что в казарме наши комнаты находятся почти рядом.

– Вы действительно не рассказывали ничего, что фрисканд мог расценить как оскорбление? – спросил король.

Бедари ответил, что никаких слухов он не распространял. Хотя Цисарт утверждал, что источником их был именно он, дригмиг Бедари.

– Почему-то я не сомневаюсь в этом, – с насмешкой заявил обвинитель. – Таким образом, ваше величество, августейший брибдинг Лорбрульгруда и король Бробдингнега, я считаю подсудимого дригмига гвардии Бедари, уроженца провинции Снотиснути, виновным в злодейском умерщвлении фрисканда гвардии Цисарта, уроженца той же провинции. И призываю казнить его путем отсечения головы – с тем, чтобы тело убитого могло уже сегодня упокоиться в земле, а душа найти вечное блаженство на небесах.

Вслед за обвинителем настала наша очередь. Король уже кивнул Глюмдальклич, чтобы та заняла место за пюпитром, как вдруг обвинитель потребовал предоставить ему слово для протеста.

8

– Прежде, чем мы услышим речь защитника – или, вернее, защитницы обвиняемого, я хочу сделать одно заявление, – сказал прокурор, когда некоторое замешательство, вызванное этим неожиданным требованием прошло. – Я вижу, что госпожа защитница принесла в суд это существо, – прокурор оттопыренным мизинцем указал на меня. – Я могу предположить, что она собирается привлечь его к участию в судебных дебатах и, возможно, даже предоставить ему слово! Итак, – он развернул внушительного вида свиток, – мы попросили известных ученых высказать свое мнение о том, какова природа этого существа, кое защитница именует «Грильдриг».

– Но для чего? – недоуменно спросила Глюмдальклич. – Такое заключение уже было дано, по указанию его величества!

– Именно его я и собираюсь сейчас зачитать, – с торжествующими нотками в голосе ответил прокурор, не удостаивая при этом мою нянюшку взглядом. – Дабы его величество и высокий суд убедились: существо, именуемое Грильдриг, не может выступать в суде ни в качестве свидетеля, ни в каком-либо ином качестве! – прежде, чем Глюмдальклич успела ответить, он надел очки и приступил к чтению.

Разумеется, мне был знаком этот смехотворный документ[5]5
  «Его величество велел пригласить трех больших ученых, отбывавших в то время недельное дежурство во дворце, согласно обычаям этого государства. Эти господа после продолжительного весьма тщательного исследования моей внешности пришли к различным заключениям относительно меня. Все трое, однако, согласились, что я не мог быть произведен на свет согласно нормальным законам природы». Указанное издание.


[Закрыть]. Но сейчас, слушая его вновь, я испытал чувство отчаяния. Мне уже было понятно, к чему ведет прокурор.

– Означенное существо, именуемое «Грильдриг», не могло быть произведено на свет согласно нормальным законам природы, потому что не наделено способностью самосохранения и не обладает ни быстротой ног, ни умением взбираться на деревья или рыть норы в земле, – монотонно читал он. – По строению зубов его следует признать животным плотоядным. В то же время большинство четвероногих сильнее Грильдрига, а полевая мышь и некоторые другие отличаются гораздо большим проворством. Потому невозможно понять, каким образом это крохотное существо добывает себе пищу. Его нельзя признать эмбрионом или недоноском, поскольку его члены развиты в совершенстве и закончены, и живет он на свете уже много лет, о чем красноречиво свидетельствует борода, волоски которой отчетливо видны в лупу. Он так же не является карликом, потому что его крошечный рост был вне всякого сравнения; и, например, любимый карлик королевы, самый маленький человек во всем государстве, был ростом в тридцать футов… – прокурор снял очки и завершил оглашение заключения: – Таким образом, ученые склонны считать данное существо не чем иным, как «рельплюм сколькатс»!

– Какое отношение имеет это заключения к нашему сегодняшнему делу? – спросила Глюмдальклич. – Что из него следует?

– А то, – торжествующе заявил прокурор, – что Грильдриг, с точки зрения науки, не является человеком! И потому не может принимать участия в судебном заседании. Это так же нелепо, как приводить к присяге собаку или вызывать в суд для заслушивания свидетельских показаний кошку!

На зрительских скамьях послышались смешки.

«Рельплюм сколькатс» на бробдингнегском наречии означало «игра природы», так сказать, некий казус, уродство, нечто вроде шестого пальца или двуглавого младенца. Я уже знал о том, что именно так относится ко мне бробдингнегская наука, которая, как и наука в прочем мире, не желает знать ни о чем, не вписывающимся в ею же созданные рамки. Сейчас, услышав столь унижающее меня определение из уст самодовольного обвинителя, я вспыхнул от негодования и даже схватился за тесак. Клянусь, будь мы одного роста, я вызвал бы этого напыщенного типа на поединок. Я вызвал бы его даже в том случае, если бы он был в два, в три раза выше меня! Но в двенадцать раз… это было просто бессмысленно. Я оставил в покое свой тесак, повесил голову и собрался укрыться в ящике, стоявшем за моей спиной.

К счастью, моя нянюшка отличалась здравым смыслом и находчивостью, которые составили бы честь особе куда более зрелой. Ни одна черточка на ее спокойном лице не дрогнула. Обращаясь к королю, она сказала:

– Ваше величество, я, действительно, прибегала к помощи Грильдрига. Это, однако, не означает, что я считаю это крохотное существо равным человеку, со всеми правами и обязанностями, присущими человеку. Но разве следопыт, отыскивая волка, повадившегося резать скотину, не пользуется помощью охотничьего пса? И разве при этом он превращает своего помощника в человека? Нет, просто он пользуется острым нюхом, присущим животному. Природа наградила собак более острым обонянием, чем человека. Это не делает пса равным хозяину.

– В чем же, по-вашему, ваш подопечный превосходит человека? – спросил обвинитель. При этом его губы искривила презрительная усмешка, он оборотился к королю, словно призывая его величество посмеяться над словами моей нянюшки.

– В остроте зрения, – ответила Глюмдальклич. – И я прошу высокий суд удостовериться в этом прежде, чем перейду к защитительной речи.

Как ни странно, но такое поведение обвинения мы предвидели. И моя нянюшка готова была отбить это нападении – что она и намеревалась сделать.

Король с некоторым удивлением поинтересовался, как же суд может в этом удостовериться. По знаку девушки, в зал вошел слуга. В руках он нес пять совершенно одинаковых кухонных ножей. Положив их по знаку Глюмдальклич на столик рядом со мной, он удалился. Девушка, по-прежнему обращаясь к королю, сказала:

– Ваше величество, один из этих ножей уже использовался в кухне для разделки мяса, остальные – нет. Лезвие того ножа, который уже использовался, вычищен со всей тщательностью, так что ничем не отличается от остальных. Я прошу в этом убедиться господина обвинителя.

По знаку короля, прокурор нехотя подошел к столику. Он буквально носом водил по лезвиям, но вынужден был признать: ему все ножи представляются одинаковыми и он не возьмется устанавливать, которым из них пользовались при разделке мясных туш, а которым еще нет.

– Хорошо, – сказала Глюмдальклич. – Теперь я попрошу Грильдрига определить, каким из пяти ножей повар пользовался.

В зале воцарилась напряженная тишина. Я подошел к ножам. Мне не нужно было особо присматриваться. На втором справа лезвии явственно различались пятнышки засохшей крови, размером в шиллинг, которые ускользнули и от внимания чистившего ножи повара, и от придирчивого взгляда прокурора.

– Вот он, – я указал на запачканный нож. – Вот этим ножом повар уже пользовался. Я вижу следы крови на нем, очень маленькие, но вполне различимые.

Прокурор презрительно хмыкнул. Позвали повара. Тот подтвердил мою правоту. Перед тем его заставили поклясться, что между ним и мною не было сговора и что он не мог знать заранее, на какой нож я укажу.

– Нет, – упрямо возразил обвинитель. – Я не вижу в этом доказательств правоты госпожи защитницы. Между ее подопечным и поваром мог быть сговор.

Глюмдальклич беспомощно воззрилась на меня. Я ожидал такого рода обвинения и подготовил ответ. Поманив нянюшку, я объяснил ей, что она должна сказать и сделать. Лицо Глюмдальклич прояснилось. Обратившись к королю, она сказала:

– Ваше величество, действительно, Грильдриг мог бы сговориться с поваром. Но, надеюсь, господин обвинитель не станет утверждать, что он может сговориться с насекомыми? Потому что в этом случае господин обвинитель признает у насекомых наличие разума, с чем, безусловно, не согласится ни один ученый.

– При чем тут насекомые? – непонимающе спросил обвинитель. – Разумеется, все эти жуки, мухи, муравьи лишены разума, равно, как и рыбы или птицы. Но какое отношение все они имеют к нашему делу?

– Правоту Грильдрига докажут мухи. Обычные неразумные мухи. А чтобы господин прокурор не заподозрил, что Грильдриг их дрессировал, мы попросим любого слугу выйти в сад и поймать с десяток самых обыкновенных мух.

– Не понимаю! – прокурор обращался не к Глюмдальклич, а к королю. – Не понимаю, для чего нам мухи? И что, в конце концов, нам хотят доказать?

Семитрендриг, разделяя недоумение обвинителя, тем не менее, хотел узнать, что же мы еще придумали. Остановив знаком возмущавшегося прокурора, он подозвал одного из слуг и отдал ему короткое распоряжение. Спустя короткое время лакей вернулся, держа в кулаке громко жужжащих мух. Я заблаговременно зашел за ножку кубка, держа в руке обнаженный тесак. По знаку Глюмдальклич, лакей приблизился и разжал кулак над столиком с пятью ножами.

Поначалу мухи взвились вверх, но, спустя короткое время, зароились над единственным ножом, поочередно садились на него, в конце концов облепив лезвие, принялись ползать взад-вперед по широкой полосе металла.

В полной тишине Глюмдальклич торжествующе сказала:

– Как видите, ваше величество, мухи подтвердили сказанное Грильдригом. Они сели на лезвие именно того ножа, на который указал он.

– Ну и что? – переспросил прокурор. – Что это означает?

– То, что они чуют частицы крови и мяса, которые остались на ноже несмотря на тщательную чистку. Те самые частицы, которых ни я, ни вы, ни его величество, никто другой из людей не может увидеть, сколь острым ни оказалось бы его зрение. Те самые частицы, которые Грильдриг увидел и указал нам.

– Но… – затянул было обвинитель, но король прервал его, оглушительно хлопнув в ладоши.

– Довольно! – заявил Семитрендриг VI. – Мы воочию убедились в том, что Грильдриг действительно обладает качествами, которые могут оказаться полезными для установления истины. И потому мы позволим Грильдригу участвовать в судебном процессе. Но обращаться к обвинителю и подсудимому разрешается только официально назначенному защитнику – то есть, вам Лорич. А теперь пусть лакеи немедленно прогонят этих назойливых насекомых. Дабы храбрый маленький помощник защитницы не тратил время на схватку с этими чудовищами.

Публика расхохоталась, даже прокурор не смог сдержать ухмылку. Слуги быстро выгнали мух из судебной палаты, после чего я, действительно, перевел дух и спрятал тесак в ножны.

Глюмдальклич присела в реверансе, а я намотал себе на ус, что среди тех, к кому я не мог обращаться непосредственно, король не назвал самого себя.