Текст книги "Цианид по-турецки (сборник)"

9

Готовясь к судебному процессу, я собирался начать с особенностей, которые были обнаружены мною при осмотре орудия убийства, затем перейти к некоторым деталям, касающимся состояния тела и одежды убитого. Но во время допроса свидетелей, и, особенно, при демонстрации прокурором улик и доказательств вины Бедари, мне пришла в голову весьма любопытная мысль. Подозвав Глюмдальклич, я коротко объяснил ей, что нужно делать. Будучи чрезвычайно сообразительной девушкой, она сразу же уловила суть. На губах ее заиграла торжествующая улыбка, которую она, впрочем тут же согнала, постаравшись принять вид скромный и озабоченный.

– Ваше величество, – сказала она, – обвинитель продемонстрировал улику, которая ему представляется важной, чуть ли не решающей. Я говорю о письме, найденном в кармане кафтана убитого. Я прошу разрешения задать подсудимому несколько вопросов, касающихся этого письма. Для этого я попрошу дать ему письменные принадлежности.

Король вопросительно взглянул на обвинителя. Тот демонстративно пожал плечами и промолчал. Его величество милостиво кивнул девушке; тотчас по ее просьбе, арестованному поднесли лист бумаги, перо и чернильницу.

– Пожалуйста, напишите два слова: «Фрисканду Цисарту», – велела Глюмдальклич.

Бедари подчинился. Служители поднесли написанное моей нянюшке. Я заглянул в лист и облегченно вздохнул.

– Дригмиг Бедари, откуда вы родом? – спросила Глюмдальклич.

– Лорич, мы же земляки… – растерянно отвечал подсудимый. – Я из той же Снотиснути, что и ты.

– А покойный фрисканд? – спросила Глюмдальклич.

– Тоже, – ответил Бедари. – Потому он и рекомендовал меня в гвардию.

Тогда Глюмдальклич обратилась к обвинителю:

– Прошу вас, господин прокурор, покажите брибдингу письмо, найденное у убитого.

Обвинитель хмыкнул и, подняв письмо, показал его королю.

– Ваше величество, а теперь взгляните сюда, – и Глюмдальклич торжествующе подняла лист, на котором только что написал несколько слов Бедари. – Вы можете убедиться в том, что Бедари пользуется письменами, принятыми в провинции Снотиснути. Не сомневаюсь, что, обращаясь к земляку, он будет писать точно так же. И сделает это, не задумываясь. А письмо, которое нам показывал господин обвинитель, написано буквами, принятыми в провинции Гноггигнугги. Мы, как правило, не обращаем на это внимания, но мой помощник Грильдриг не раз обращал внимание на то, что, говоря на одном и том же языке, жители разных провинций нашего королевства пользуются разными письменами для записи одних и тех же слов. И значит, это письмо было написано вовсе не дригмигом Бедари, а кем-то другим… – с этими словами моя сообразительная нянюшка повернулась к трем свидетелям, сидевшим на передних скамьях.

– Господа, – сказала она, – кто из вас родился в Гноггигнугги?

Я внимательно следил за выражением их лиц. В наибольшей степени меня интересовал сосед Бедари по комнате, чьи показания были самыми подозрительными и опасными для нашего подопечного.

Но после мучительно долгой паузы со своего места поднялся Тизарт. Лицо его было смертельно бледным.

– Я родом из Гноггигнугги, – произнес он хриплым голосом. – Но, клянусь, я не писал этого письма. Я вижу его впервые.

Переглянувшись с обвинителем, также растерявшимся от происходящего, брибдинг позволил Тизарту сесть на место, а Глюмдальклич велел продолжать. Девушка смотрела на меня, я – на нее. Окончание этой маленькой сценки меня ошеломило не меньше, чем мою нянюшку, поскольку Тизарт казался мне наименее подозрительным. Теперь же получалось, что каждый из трех свидетелей мог оказаться истинным преступником. Зитери явно лгал, очерняя Бедари. И причиной тому было соперничество за внимание Глюмдальклич. Разумеется, он мог и не быть виновным в убийстве Цисарта – между ними не было никаких счетов. Но воспользоваться ситуацией и подставить ножку сопернику в лице Бедари он решился. Даргири ненавидел Цисарта и был не в ладах с Бедари. Что же касается Тизарта, то он единственный мог написать найденное письмо так, как оно было написано. Причиной же для убийства могли быть какие-то конфликты по службе – ведь Цисарт был непосредственным команбдиром и Тизарта.

Таким образом, подозрительны были все трое, но, в наибольшей степени, Даргири, затем – Тизарт и, в последнюю очередь, Зитери. Сговор тоже мог иметь место. Словом, мы оказались в затруднительном положении. Но я надеялся найти выход из него.

Глюмдальклич обвела зрителей тем же растерянным взглядом.

– Правда, – прошептала она. – Разве уроженцев Гноггигнугги в столице меньше, чем Снотиснути? Вот и Кариллич, и Ноффани, и Мирлич…

Меня словно кто-то сильно толкнул. От неожиданной мысли закружилась голова. Не дожидаясь, пока Глюмдальклич снова обратиться ко мне, я воскликнул – изо всех сил, чтобы мой слабый голос достиг слуха короля:

– Подписано ли письмо? Чье имя стоит в конце?

– Разумеется, не подписано, – снисходительно ответил обвинитель. Разумеется, не мне, а брибдингу. – Подсудимый не хотел навлекать на себя лишних подозрений.

– Ваше величество, – воскликнул я, – но ведь в таком случае это письмо вряд ли может считаться столь важной уликой! В нем ни слова не говорится о поединке, оно не подписано ничьим именем! Мало того, ваше величество, нет никаких указаний на то, чтобы считать автором письма мужчину, а не женщину! И в этом случае мы имеем дело не с вызовом на поединок, а с назначением любовного свидания!

В судебной палате воцарилась глубокая тишина. И, воспользовавшись этим, я обратился к фрейлине Мирлич:

– Госпожа Мирлич, ведь это вы написали письмо фрисканду Цисарту?

Растерявшаяся фрейлина ничего не ответила, но красные ее щеки и дрожащие губы говорили сами за себя.

– Ты же говорила, что порвала с ним! – вскричал паж Даргири.

– Я и порвала! – со слезами в голосе ответила Мирлич. – Я хотела попросить его впредь не оказывать мне никакие знаки внимания! Для того я и назначила эту встречу!

– И во время вашей встречи фрисканд был жив? – вопрос, заданный обвинителем, показался мне верхом нелепости.

– Конечно, – ответила Мирлич. – Ведь это было накануне того злосчастного дня!

– А вы сказали, что дежурили в покоях королевы! – воскликнул паж. – А на самом деле, бегали встречаться со своим воздыхателем!

Мирлич, более не сдерживаясь, разрыдалась и покинула заседание палаты. Я вздохнул. Письмо перестало быть уликой. Но мы не приблизились ни на йоту к подлинной разгадке убийства.

Между тем, после того как приставы восстановили порядок, нарушенный уходом Мирлич, король велел Глюмдальклич продолжать. Девушка, по моему указанию, поднесла меня к узкому столу, на котором уже лежала шпага Бедари. Соскочив с ее руки, я медленно прошелся вдоль огромного оружия, внимательно рассматривая его. Собственно говоря, мне не было нужды еще раз осматривать его после вчерашнего. Нужно было лишь продемонстрировать суду, что именно я обнаружил. И объяснить это.

Обратившись к Глюмдальклич, я попросил передать мою сумку. Я извлек из нее свернутую рулоном травинку, которой измерил глубину следа, оставленного в земле шпагой убийцы. Она в точности соответствовала размерам той части острия, которая была испачкана землей. Я выпрямился и обратился непосредственно к королю.

– Обратите внимание, ваше величество! – сказал я, указывая на острие, – обратите внимание: даже сейчас можно четко увидеть, сколь глубоко вонзилось оружие в землю, после того, как пробило грудь фрисканда. А длина этой травинки, которой я измерил глубину следа в земле, в точности подтверждает это.

Глюмдальклич немедленно обратилась к обвинителю и со всем почтением попросила его подойти и убедиться в справедливости сказанного.

Обвинитель подошел с недовольным видом. Он склонился над шпагой. Стекла его очков сверкали, словно башенные окна, а дыхание, наполненное ароматами обеденного стола, едва не лишило меня сознания.

Наконец, он выпрямился, а я перевел дух.

– Ну и что же? – обвинитель пожал плечами. – удар был нанесен сзади, при падении тела убитого, убийца выпустил шпагу из рук, Цисарт упал, и торчащая в его груди шпага вонзилась в землю.

Король сделал мне знак, чтобы я ответил на этот вопрос ему. Я поклонился и ответил:

– Если бы шпага была просто выпущена из рук противником фрисканда, когда тот падал, то она, конечно, могла бы вонзиться, но – насколько?

Его величество подумал и молча развел большой и указательный пальцы примерно на пятнадцать дюймов.

– Вот именно! – воскликнул я. – А на самом деле она вонзилась в землю вот на такую глубину! – и я поднял руку над полом на целый ярд. – Я специально проверил. В каком случае так могло случиться?

Ни король, ни обвинитель не произнесли не слова.

– Только в одном случае, – сказал я. – Только в одном. Шпага могла не просто пронзить тело фрисканда, но еще и воткнуться так глубоко в землю, если удар наносился снизу вверх.

Король сурово сдвинул брови.

– Поясни, что ты имеешь, в виду Грильдриг! – потребовал он.

– Я имею в виду, что убийца не просто ударил фрисканда в спину, он ударил свою жертву шпагой, когда Цисарт лежал на траве, – ответил я.

– И что же это означает?

Присутствовавшие в судебной палате люди негромко заговорили. Их шепот напоминал шум прибоя при сильном ветре.

Обратившись к королю, я продолжил:

– Я думаю, что шпага пронзила человека, потерявшего сознание. Я думаю, что фрисканд Цисарт лишился чувств до того, как появился на лужайке.

– Как так? – изумился обвинитель. – Он что же, гулял во сне?

– Нет, разумеется, – ответил я. Возможность беседовать с королем позволяла мне не обращать внимания на откровенную насмешку. – Его несли. Убийца опоил его дурманящим зельем, которое получают из сока этикортов, а затем притащил на лужайку. Здесь он положил фрисканда на землю и после этого нанес удар, ничем не рискуя, в спину Цисарта. Чужой шпагой, – добавил я. – Шпагой, взятой у дригмига Бедари. Вот потому-то лезвие шпаги вонзилось в землю настолько глубоко.

– А что Бедари? – язвительно спросил обвинитель. Он тоже обращался не ко мне, а к его величеству. – Он что, тоже был в бесчувственном состоянии? Он не видел, как злоумышленник взял его шпагу?

– Представьте себе, – ответил я, – именно так и обстояло дело. В его вино тоже был подмешан сок этикортов. Только меньше – убийце нужно было, чтобы Бедари пришел на место преступления и навлек на себя подозрения в убийстве фрисканда. Поэтому в его вине дурмана оказалось много меньше, чем в питье фрисканда Цисарта.

Обвинитель нахмурился, но ничего не сказал.

– Как ты пришел к таким выводам, Грильдриг? – нетерпеливо спросил король.

– Прежде всего, сапоги Цисарта, в отличие от кафтана, не несут следов травяной зелени, – ответил я. – В этом легко убедиться, войдя в храм и осмотрев тело покойного. Вернее, каблуки и подошвы чисты. А вот носки сапогов испачканы. А во-вторых… – тут я замолчал на минуту и подошел к двум охапкам травинок, которые, по моему знаку, Глюмдальклич выложила на край стола. Каждая была размером с небольшой сноп, какие можно видеть в английских полях во время сбора урожая. Только снопы эти состояли всего лишь из травинок, собранных мною на лужайке.

– Вы бы не смогли разглядеть, насколько отличаются эти травинки, – сказала Глюмдальклич, обращаясь к обвинителю. – Но Грильдриг это сделал и покажет нам.

Я кивнул.

– И те, и другие травинки были сломаны, когда кто-то прошел по лужайке. Иные сломаны так, что понятно – на них наступили, – я показал на правую охапку. – Другие же, – я перешел к левой, – сломаны менее сильно, скорее согнуты. Вкупе с испачканными носками сапог господина Цисарта это указывает на то, что некто с тяжелой ношей приходил на лужайку и что его ношей было именно тело бесчувственного фрисканда.

– И как же, по-твоему, он был опоен фрисканд? – спросил с недоверчивым видом августейший судья.

По моему знаку Глюмдальклич поставила на столик, справа от меня, кубок из комнаты Бедари. Я подошел к кубку. Похлопав по изящной ножке – она была толщиною с небольшую колонну, – я сказал:

– Тут, на самом дне, сохранилась высохшая капля вина, которое пил в тот вечер дригмиг Бедари. Забравшись сюда, я лишился чувств – ведь для меня нужно гораздо меньше дурмана, чем для… – я запнулся. – Чем для нормального человека. Слабые испарения способны погрузить меня в сон.

– Даже если мы поверим в то, что в вино примешан подозрительный настой, – возразил обвинитель, – это имеет отношение к дригмигу Бедари, но никак не к убитому.

– Имеет и к Цисарту, – ответил я. – Я докажу, – с этими словами я расстегнул мешок и вытащил из него кусок травинки, на котором красовалось большое бурое пятно. – Эту травинку я срезал во время осмотра места преступления. Там, где лежал убитый фрисканд. А точнее – там, где находились его губы.

– Губы? При чем тут губы?

– При том, что в момент смертельного удара на губах лежащего ничком Цисарта выступила кровавая пена, – я указал на бурое пятно. – Это пятно пахнет точно так же, как и остаток вина в этом кубке дригмига Бедари. Таким образом, я утверждаю: во-первых, фрисканд Цисарт не пришел в парк, а был туда принесен в состоянии бессознательном. Он был одурманен подмешанным в вино настоем. Убийца принес его в парк, положил на лужайку и затем ударом шпаги убил его. Это подтверждается не только остатками вина с добавленным в него дурманом и следами в парке, но и состоянием орудия преступления.

Король молчал продолжительное время.

– Что же, – наконец, произнес он, – по отдельности сообщенные сведения не могут служить подтверждением сказанному, но в совокупности наличие дурмана в вине и грязь на острие шпаги, думаю, могут служить серьезными доказательствами правоты Грильдрига.

– Но почему все описанное не мог и в самом деле сделать Бедари? – спросил обвинитель. – Предположим, наш маленький… э-э… рельплюм сколькатс прав. Я готов признать, что фрисканд Цисарт был приведен в бесчувственное состояние соком этикортов. Но почему нам нужно искать столь изощренного преступника, который опоил еще и дригмига, воспользовался его шпагой… Мне представляется… – он вышел из-за кафедры и сделал широкий жест, от чего края прокурорской мантии взметнулись ввысь, подняв настоящий вихрь. – Мне представляется вот какая картина. Подсудимый, опасаясь поединка с таким мастером фехтования, каким был покойный Цисарт, действительно опоил его дурманом из этикортов. И затем именно он отнес фрисканда на парковую лужайку, бросил его в траву и убил – именно так, как об этом нам сообщила госпожа защитница и ее советчик. И мы можем поблагодарить их за это. Только убийца воспользовался не чужой шпагой, а своей. Потому что убийцей был подсудимый.

– Зачем же он оставил свою шпагу на месте преступления? – воскликнула Глюмдальклич.

– Его спугнули, – ответил обвинитель, небрежно махнув рукой. – Он бежал, чтобы не быть застигнутым на месте преступления с орудием убийства в руке.

– В вашем рассуждении есть один изъян, – заметил я.

Прокурор презрительно усмехнулся, не удостоив меня ответом.

– Какой изъян? – спросил монарх.

– Дригмиг Бедари намного выше убитого, – ответил я. – Его рост составляет полтора люнга. Измерив тело убитого, мы увидим, что он был ниже дригмига, как минимум, на целых двадцать мирлюнгов, – с этими словами я указал на укрытое черным полотном тело фрисканда Цисарта.

– Ну и что? – обвинитель хмыкнул. – При чем тут рост подсудимого? Какая нам разница – был он выше Цисарта или ниже? Когда его приговорят к смерти, палач легко устранит эту разницу.

В ответ на эту грубую шутку среди зрителей раздались одобрительные смешки. Глюмдальклич же побледнела и крепко сжала руки.

– Тот, кто притащил тело на лужайку, был ниже фрисканда, – объяснил я, оставляя шутку без внимания. – Поэтому носки сапог убитого запачкались травяной зеленью. Он цеплялся ногами, пока убийца нес его к месту преступления. Если бы его нес на себе дригмиг Бедари, сапоги Цисарта остались бы чистыми.

После этих слов в зале воцарилось полное молчание. Прокурор, нахмурившись, смотрел в пол. Монарх пребывал в глубоком раздумье.

Наконец, он ударил скипетром в пол и сказал:

– Речь Грильдрига убедительна, следует это признать. Я склоняюсь к тому, чтобы признать дригмига Бедари невиновным в убийстве фрисканда Цисарта.

Я облегченно вздохну, Глюмдальклич с радостной улыбкой прижала руки к груди, а юноша уже готов был покинуть свое место за мощным барьером. Но тут обвинитель вскинул голову. Он явно не собирался сдаваться – тем более какому-то «рельплюму сколькатсу», игре природы!

– Ваше величество, – сказал прокурор сухо. – Я тоже готов признать убедительными слова, сказанные этим существом, Грильдригом. Но отпустить обвиняемого на основании только этих слов, оправдать его мы можем в одном лишь случае: если госпожа защитница и ее помощник назовут нам истинного преступника. Таков закон. Убитый из судебной палаты должен быть отнесен на кладбище. Это возможно лишь в случае осуждения убийцы.

10

Что ж, я был готов к этому разговору. В ответ на вопросительный взгляд короля, я ответил:

– Я попробую назвать имя истинного преступника. По моим предположениям, он тоже находится здесь, в судебной палате, – и, не обращая внимания на внезапно поднявшийся ропот, продолжил: – Ваше величество, мы знаем о преступнике не так мало. Во-первых, он должен был знать о ссоре дригмига Бедари и фрисканда Цисарта.

Король кивнул.

– Во-вторых, – сказал я, заложив руки за спину и прохаживаясь между шпагой и кубком, – он должен был знать и о примирении фрисканда и дригмига. И, наконец, в-третьих, как я уже замечал, он должен был быть ниже ростом, чем убитый Цисарт. Таковыми, – я остановился на краю стола и повернулся к группе молодых гвардейцев, державшихся чуть в стороне от остальной публики, – таковыми являются присутствующие здесь господа Тизарт, Зитери и Даргири.

Не ожидавшие этого, молодые люди уставились на меня.

– Да-да, – сказал я, повернувшись к королю, – они были свидетелями ссоры между Бедари и Цисартом. Они же знали и о примирении. И, обратите внимание, ваше величество, все они – невысоки ростом, ниже и Цисарта, и Бедари.

Обвинитель не мог удержаться от саркастического замечания:

– Надеюсь, ты не считаешь убийцами всех троих?

Я пожал плечами.

– Разумеется, нет. Но одного из них – безусловно.

– Кто же? – спросил обвинитель.

– Это мы сейчас выясним, – пообещал я. – На ваших глазах. Дело в том, что, когда дригмиг Бедари вбежал в нашу комнату, за несколько минут до ареста, я обратил внимание на его правую руку. Она была испачкана кровью. В то же время на ней не было никаких ран или царапин. Он сказал, что испачкал руку в крови, когда схватился за шпагу, торчавшую в ране убитого.

– Совершенно верно! – воскликнул прокурор. – Подсудимый всадил шпагу в спину фрисканда Цисарта, брызнувшая кровь запачкала ему руку!

– Как вы себе это представляете? – осведомился я у обвинителя. – Вот она, шпага. Рука прикрыта гардой. Кровь – даже если допустить, что какие-то капли могли достичь оружия – оказалась бы на гарде. Но ее там не было! Гарда была чиста! А на рукоятке имеются следы крови. Той самой, о которую выпачкал руку дригмиг Бедари. Что же это за кровь?

– В самом деле, что же это за кровь? – насмешливо повторил обвинитель.

Я подошел к шпаге, похлопал, словно в раздумье, по массивной гарде, затем склонился над рукояткой. Ощупал заусенец, на который обратил внимание еще накануне.

– Господин Бедари, – обратился я к арестованному, – покажите мне, пожалуйста, правую руку.

Я рисковал, но другого выхода не было. Бедари удивленно посмотрел на меня, перевел взгляд на брибдинга. Его величество сделал разрешительный жест. Бедари поднял руку и повернул ее ладонью ко мне. Я облегченно вздохнул.

Как я и надеялся, в основании его указательного пальца была вполне заметная и достаточно старая мозоль.

Я повернулся к королю, который, приставив руку к правому уху, внимательно меня слушал.

– Ваше величество! – сказал я так громко, как только мог. – На рукоятке шпаги дригмига Бедари имеется небольшой заусенец. Сам дригмиг не замечал его, потому что у него на руке в соответствующем месте образовалась мозоль. Но убийца, торопливо сжав шпагу, поранил себе руку. Вот чья кровь испачкала рукоятку – а затем и руку дригмига. Ваше величество, я говорил вам, что убийцу следует искать среди трех друзей дригмига Бедари. Так прикажите дригмигу Тизарту, гвардейцу Зитери и пажу Даргири снять правые перчатки! И тогда мы увидим настоящего убийцу.

По знаку короля, указанные три молодых человека вышли на середину зала и, по знаку обвинителя, сняли перчатки. Я видел, что их лица выражали высшую форму замешательства: они ведь могли чего-то не заметить и сейчас невнимательностью своей навлечь на себя подозрение в ужасном убийстве. Чего именно, они, разумеется, не знали. Во всяком случае, двое из них. Один – убийца – знал наверняка, но ему некуда было деваться.

Тизарт, Зитери и Даргири подняли руки. По рядам присутствовавших в судебной палате, пронесся вздох, показавшийся мне порывом штормового ветра.

Руки были чисты. Без царапин, без ссадин. И без мозолей.

Я почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног. Все мои предположения оказались ложными. Ни один из тех, кто имел основания и возможности убить Цисарта, не делал этого. И следы – я вспомнил о них лишь сейчас – следы, оставленные убийцею, – не могли быть оставленными тремя этими юношами.

После паузы, вызванной вполне понятным волнением, король обратился к нам – не без некоторой иронии в голосе:

– Что же, вы нас почти убедили, Глюмдальклич, – монарх обращался к моей нянюшке, но говорил, разумеется, со мною. – У убийцы должна быть царапина на руке. И, коль скоро ни у кого из них этой царапины нет, по всей видимости, все ваши рассуждения не соответствуют действительности.

Щеки девушки вспыхнули румянцем. Она потерянно посмотрела на меня. Я готов был провалиться сквозь землю. В самом деле, неужели я настолько ошибался? Неужели чрезмерная самоуверенность толкнула меня на ложный путь?

Я лихорадочно озирался по сторонам, словно искал спасительную подсказку.

И я ее нашел! Подобно тому, как вспышка молнии освещает густую ночную тьму, так что мы видим не темную смутную массу, а дерево, и каждый листик на нем – так, взгляд мой, задержавшись на одном из лиц присутствующих, вдруг проник в тайну жестокого убийства. Быстро подбежав к Глюмдальклич, кусавшей от досады губы, я поманил ее и, когда она нехотя склонила свое ухо ко мне, шепнул ей одно слово. Вернее, одно имя. Она изумленно взглянула на меня. Я кивнул и успокаивающе улыбнулся.

Глюмдальклич выпрямилась и обратилась к королю.

– Ваше величество, – дрожащим голосом сказала она. – Убийца, действительно, должен был поранить руку. И он, действительно, находится здесь. Вот он! – и она протянула руку в направлении подсудимого.

– Лорич! – растерянно воскликнул юноша. – Лорич, ты, все-таки, считаешь меня убийцей? Но как же…

– Что это значит? – удивленно спросил и король. – Вы обвиняете вашего подзащитного? Вы отказываетесь его защищать?

Глюмдальклич отчаянно замотала головой; волнение лишило ее дара речи.

– Что же это означает?

– Ваше величество, – она старалась говорить твердо, но это удавалось ей с трудом, – я указываю вовсе не на Бедари… Я указываю на того, кто стоит за ним…

– Но за ним нет никого, – удивленно возразил монарх. – На скамье подсудимых один человек, милая моя, и этот человек – ваш подопечный, дригмиг Бедари… – тут он, видимо, что-то понял. – Если вы, конечно, не имеете в виду…

– Да! – воскликнула Глюмдальклич. – Я имею в виду начальника караула! Он стоит за спиной Бедари, но, как мне кажется, ему следовало бы занимать совсем другое место! Прикажите, ваше величество, фрисгульду Голдири выйти на середину палаты, снять правую перчатку, поднять руку и показать ее вам!

Слова девушки, отчетливо прозвучавшие в воцарившейся тишине, застали Голдири врасплох. Некоторое время он смотрел на Глюмдальклич так, словно не слышал своего имени. Потом вздрогнул, перевел взгляд на короля. Его величество кивнул. Голдири медленно, словно двигался во сне, обогнул барьер, отделявший скамью подсудимого от остального помещения, и двинулся в центр палаты. В наступившей тишине его шаги звучали гулко и грозно. Я же вспоминал услышанные мною вчера слова фрейлины Мирлич о том, что на днях фрисгульд Голдири должен получить чин фрисканда.

Меж тем, фрисгульд остановился в самом центре судебной палаты и бросил взгляд в мою сторону. Я растерялся. Клянусь, вместо страха в его глазах можно было увидеть скрытое торжество.

Тем не менее, Голдири медлил. Король повысил голос:

– Фрисгульд, я же приказал вам снять перчатку и показать мне правую руку!

– Да-да, – пробормотал Голдири. – Простите, ваше величество, я задумался… Вот, прошу вас! – он неторопливо стянул с правой руки кожаную перчатку и показал руку королю.

Рука была чиста.

Это был проигрыш. Мой проигрыш. Наш проигрыш.

Я почувствовал, как у меня закружилась голова, я схватился за ножку кубка, чтобы удержаться на ногах. Еще секунда – и все было бы кончено. Но тут мой взгляд скользнул по фигуре торжествующего Голдири.

Его шпага висела справа!

– Левую! – воскликнул я. – Фрисгульд – левша, ваше величество! Пусть покажет левую руку!

Король не успел сказать ни слова, как фрисгульд одним прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от моего стола, и занес кулак, чтобы чудовищным ударом расплющить меня.

– Гнусное насекомое! – вскричал он. – Жалкая мошка! Я заставлю тебя замолчать!

В последнюю секунду наперерез фрисгульду бросились два гвардейца. Но их опередил перемахнувший через барьер Бедари. Через мгновение Голдири и обвиняемый, сцепившись, покатились по полу с оглушительным грохотом. Их борьба была поистине величественным и одновременно чудовищным зрелище, напомнившее мне читанную давным-давно у Гесиода историю битвы богов и титанов, причем титаном представлялся мне могучий Голдири. Усилий, которые прилагали оба боровшихся, хватило бы на то, чтобы разрушить обычных размеров город, а то и страну. Сопение, которое они издавали, напоминало свист ветра ужасающей силы, а короткие шаги способны были в один прием раздавить отряд кавалерии.

Я был захвачен поединком, который, как и гесиодова титаномахия, закончился поражением титана. На помощь Бедари бросились поначалу замешкавшиеся гвардейцы, вместе им удалось утихомирить бушевавшего Голдири. Впрочем, тот и сам быстро понял тщету своих отчаянных попыток вырваться и успокоился. Гвардейцы крепко держали его за руки.

– Снимите левую перчатку! – приказал король.

Гвардейцы подчинились. У основания мизинца на левой руке фрисгульда явственно виднелась небольшая ранка. По моему распоряжению, к руке Голдири приложили шпагу Бедари. Ранка оказалась как раз напротив злосчастной заусеницы на эфесе оружия дригмига. Фрисгульд мог оцарапать руку именно так, если держал шпагу острием к себе, как очень длинный кинжал.

После этого я попросил позволения измерить длину его сапога. Король разрешил. Во время этой процедуры четыре караульных крепко держали фрисгульда за ноги и за руки – чтобы не позволить ему причинить мне вред.

Длина сапога Голдири составила 14 футов. Точь-в-точь, как след, поначалу принятый мною за след Цисарта.

Спустя короткое время он уже отвечал на вопросы его величества. Голос его был тусклым и бесцветным, взгляд – отрешенным.

Голдири возненавидел покойного Цисарта еще несколько лет назад, когда из двух подававших надежды молодых офицеров один начал опережать на служебной лестнице второго. Голдири вдвое дольше пробыл дригмигом, нежели Цисарт. Когда он, наконец, получил первый офицерский чин фрисгульда, Цисарт уже давно носил шитье фрисканда и командовал полуротой гвардии. Таковы были мотивы убийства.

Именно он пустил слух о якобы имевших место разговорах Бедари, порочивших фрисканда Цисарта. Он знал, что между ними неизбежно вспыхнет ссора. После того, как это действительно случилось, он убил Цисарта, причем сделал это таким образом, чтобы подозрение непременно пало на дригмига Бедари. Тут ему помогло письмо Мирлич, зачем-то сохраненное Цисартом и случайно обнаруженное Голдири в кармане убитого. Оно было без подписи, и его вполне можно было принять за попытку выманить фрисканда в парк.

Письмо же, подброшенное дригмигу Бедари и вызвавшее последнего в парк, написал сам Голдири. Когда Бедари уснул, несколько одурманенный вином с примесью дурмана, Голдири подложил письмо в комнату дригмига.

Затем, во главе караула, он наткнулся на труп, якобы случайно, после чего спешно направился в комнату Глюмдальклич, чтобы арестовать мнимого убийцу. Уже здесь он совершил ошибку, которая могла стать для него роковой, окажись я внимательнее. Голдири, придя на место преступления с караульными, не подходил к телу. К убитому Цисарту подошел рядовой гвардеец (это его следы частично перекрыли следы Голдири, оставленные ранее). Голдири же, даже не осмотрев шпагу, приказал арестовать Бедари. Когда того не оказалось в комнате, он уверенно повел караульных к Глюмдальклич. Расспроси я его подчиненных сразу, подозрительность поведения фрисгульда стала бы очевидной. Но я не сделал этого.

Так или иначе, убийца во всем сознался. После допроса он был связан и уведен под усиленным караулом в то самое подземелье, в которое совсем недавно он, злорадствуя в глубине души, препроводил одну из жертв своей изощренной мести.

Подойдя к столу, на котором я сидел – между шпагой и кубком, – король взял в руки орудие убийства и, нащупав заусеницу, негромко сказал:

– Оказывается, иной раз ничтожная малость может решить судьбу нескольких человек.

– Да, – согласился я. – Всего лишь заусенец.

– Я имел в виду не только заусенец, – усмехнулся его величество. – Но, коль уж ты заговорил об этом… – он повернулся к Бедари, стоявшему рядом с Глюмдальклич и крикнул, грозно нахмурившись: – Ну-ка, дригмиг, подойдите сюда!

Бедари спешно подбежал, отвесив низкий поклон монарху.

– Заберите ваше оружие и приведите его в порядок! – приказал король. – Так содержать шпагу недостойно будущего офицера! Почистите ее как следует и сточите, наконец, этот заусенец!