Текст книги "Юродивый Эрос"

14

– Ну, что я вам говорил? Вон он!

Палермо пальцем показал на кучу-малу, в которой стражи порядка злобно тужились огреть кого-то дубинками.

…Друзья долго блуждали по ночному городу в поисках сбежавшего Эроса. По Соборной вышли к Красной площади, внезапно наткнулись на огромадную даже для дневного, а тем более для ночного часа толпу. Немалая часть людей перегородила проезжую часть. Друзья обошли бы странное сборище, не имея ни малейшего желания нарываться на чужие разборки, кабы не странные крики, пробивавшиеся сквозь дружный, монотонный рев:

– Ха-ха-ха, этот придурок дал сержанту пинка! Силен чувак!

– Сам ты придурок! Это клоун! Я видел его вчера в цирке «Кобзов»!

– Да ты што?! Какой еще клоун?! Шут!! Черт бы меня побрал – настоящий шут!! Как в «Короле Лире»!

– Ну-ка, что еще за шут? – Гапон с интересом и даже с некоторой угрозой уставился на Палермо, будто тот и вправду знал ответ. Палермо, точно проштрафившийся школьник, невольно потупился. Любопытство заставило-таки друзей внедриться в толпу. Минуты полторы усердно поработав локтями и корпусом, подгоняемая, выпихиваемая, отторгаемая ревущей толпой упрямая троица прорвалась к центру круга. Такая картина предстала перед ними, до крайности возбужденными, запыхавшимися, жаждущими безумных впечатлений: они увидели, как четыре крутых милиционера крепко схватили друг друга, будто пытаясь продемонстрировать игру в регби или американский футбол, а между их ногами вылазит чумазый оборвыш и хохочет, хохочет безудержно. Веселится-то как!

– Мамочка родная, это ж Эрос!! – Ален как закричит – да тут же закрыла ладошкой рот, словно выдала страшную военную тайну. Потом давай трясти за плечи Кондрата, мычать непереводимое в лицо Палермо… Наконец Ален прорвало – она заговорила быстро-быстро, глотая окончания слов:

– Кондра… Палер… Ну, сделай… хоть что-ни…

Переглянувшись, парни бросились к милиционерам, те в свою очередь кинулись за ускользающим Эросом. Но безумец и в этот раз оказался ловчей и проворней: прыгнул в открытую дверь «УАЗика» – менты за ним, Эрос выскочил из второй дверцы, нырнул под колеса, ефрейтор попытался угнаться за ним, упал, неуклюже растянулся возле колес… Толпа зареготала с новой силой!

– Шут! Шут! – вновь послышались крики, пугая и радуя, как выстрелы пробок из-под шампанского. Словно ободренный ими, Эрос стрелой вылетел из-под брюха машины, метнулся в толпу – ахнув, она невольно подалась назад и в стороны. Люди охотно расступались, пропуская героя сегодняшней ночи, провожая его восхищенными взорами. За ним ринулся было ефрейтор. Уронив возле машины фуражку, расхристанный, с невероятно красной, прямо бордовой рожей мент завяз в первых же рядах зевак.

– Стiйте!.. Вже марно, – вконец запыхавшись, старший сержант с трудом отдал приказ. Услышав голос начальника, ефрейтор стал как вкопанный, будто только сейчас до него дошла бессмысленность погони.

– Бесполезно, теперь его не догнать, – словно вторя менту, отказался от погони и Кондрат.

– Да вы что, ребята, он же пропадет! – стиснув кулачки, Ален яростно наскочила на Кондрата – тот лишь криво усмехнулся.

– Не пропадет, – не согласился Палермо. – Он должен вернуться домой.

– Откуда ты знаешь?! Тебе лишь бы…

– Ален, прекрати истерику, – схватив девушку за плечи, Кондрат безжалостно встряхнул ее. Затем уставился на Палермо – казалось, еще миг и он пробуравит его взглядом насквозь.

– Палермо, в самом деле, откуда такая уверенность?

– Не уверенность. Всего лишь догадка. Понимаешь… Короче, все дело в сайте. Ты ж ему оставил компьютер, вот он и набрел…

– Хм, еще один «сайт мертвых»? – стараясь не выдать внезапного волнения, хмыкнул Кондрат.

– Нет, другой. Самое интересное, я не могу его опознать…

– Ты так странно говоришь, будто речь идет не о вебе, а покойнике.

– Нет, правда, он – другой, написан и сформатирован не в «аш-тэ-эм-эль». Чужой совершенно язык!

– Хватит, не грузи. Я все равно не пойму. Поехали к нему домой.

Ребята поймали тачку. Каково же было удивление Ален, когда она увидела таксиста… Нет, в ту минуту она была абсолютно не в состоянии удивляться – ничему и никому. Скорее, молодой водитель приятно был поражен, узнав красивую девушку… Но больше всех испытала радость, похоже, пассажирка, сидевшая на заднем сиденье.

– О мой мальчик, прикоснись ко мне! – воскликнула дебелая, не первой свежести сердцеедка – та самая, что в рюмочной пожирала очами Кондрата.

– С каких пор, тетя, я стал вашим? – устояв перед отчаянным напором, Кондрат решил сурово пресечь посягательство на свою свободу… и, возможно, на молодое тело. Он вдруг выхватил у разомлевшей дамочки сумочку и вышвырнул в открытое окно. – Фас!

– Какой нахал! Какой неотразимый нахал! Ах, мой мальчик!..

– Давай, давай вали, тетя!

Женщине не повезло – ей отказали в любви и месте в уютном такси. Троица рассмеялась ей вслед – беззлобно, просто потому что было смешно. Ехидно смеялся лишь таксист. Еще бы: он умудрился взять с пассажирки плату наперед…

Когда подъехали к дому Эроса, таксист выбил счет. На нем вместо чисел были стихи.

– Ну как? – робко спросил он.

– Уже лучше. Гораздо лучше, – Ален кивнула, даже не коснувшись взглядом стихов. И вдруг едва не взмолилась. – Но ради Бога, нам сейчас не до них!

Застали Эроса дома. Свернувшись калачиком, прижавшись спиной к машине-аквариуму, он спал, безмятежно посапывая, как ребенок. Правда, все в том же жутком, вонючем рубище.

– О Господи, Эрос! – у Ален вновь случилась истерика, но девушка быстро взяла себя в руки. На удивление, быстро. Зато растерялся Кондрат.

– Может, это не он… – неуверенно пробормотал он.

– Как не он?.. Он! – не понял Палермо.

– Может, это не он был там… у «Каравая»? – медленно закончил мысль Кондрат.

– Вот что я вам скажу: идите! Я сама им займусь! – решительно заявила Ален. И поспешила выпроводить ребят. В ответ парни недоуменно пожали плечами, пропустили ее вперед, вовремя поддержанную, укрепленную новой верой – в свои силы и звезду Эроса.

Затворив за ними дверь, девушка вернулась в комнатку Эроса. Ножницами разрезала лохмотья, осторожно сняла их со спящего любимого. Набрав в таз теплой воды, принялась губкой обмывать истерзанное тело. Где же он успел так исцарапать, изодрать его?.. Неожиданно врезала кулаком ему по спине:

– Кретин, что ж ты наделал?!

Рыдая в голос, по-бабьи голося, прижалась разгоряченным лбом к плечу Эроса. Тот даже не шелохнулся – ни от удара, ни от прикосновения. Продолжал посапывать, как ребенок. Закрыв руками лицо, Ален выскочила из комнаты.

– …Вредный сайт. Я чувствую его силу. Надо держаться от него подальше, – заключил Гапон, встав в метре от включенного монитора. Угрожающе-черный, он едва заметно искрился, подобно глыбе угля, вынутой на белый свет… Незамеченными хлопцы тихонько вернулись. Теперь Кондрат с безопасного расстояния наблюдал монитор, не решаясь подойти ближе. Тяжко, как старичок, вздохнул:

– Это ловушка для духа.

– Почему ловушка? – Палермо с некоторым испугом глядел на приятеля.

– Не знаю. Думаю, даже хуже: черная дыра, через которую Сеть поглощает наше эго.

– Что ж тут такого? – Палермо бессознательно тронул левый висок. – Ты ж сам призывал избавляться от эго.

– Не от эго, а от рефлексов и скороспелых желаний. Они – мусор нашего сознания. А мое эго, хм, мне еще пригодится.

– А Эросу? – вдруг спросил Палермо, не отводя глаз от спящего, словно боясь, что иначе тот исчезнет, растворится в собственном сне.

– Эросу?.. – Кондрат с едва скрываемой неприязнью посмотрел на неподвижного товарища. – О сонных, как и о мертвых, плохо не говорят… Пожалуй, ему уже ничем не поможешь. Вишь, как спит… блаженный шут.

– Юродивый, – машинально поправил Палермо.

– А ты откуда знаешь? – удивился Кондрат.

– Знаю. Пойдем отсюда. Оставим их вдвоем. Ален, ты останешься с Эросом?

Ален встала за его спиной. Никто не слышал, как она вошла.

– Да, – девушка кивнула и отчего-то покраснела. В тот же миг Кондрат резко обернулся, никак не предполагая, что Ален слышит их разговор. С неведомым доселе ужасом, благоговейным, проникнутым робким восхищением, он уставился на ее заметно поалевшее лицо. «Ради Бога, прости», – прошептал. В душе одной прошептал…

– … А вечером я сменю тебя, – шепотом предложил Палермо.

– Не надо, – Ален улыбнулась. Она снова была бледна. Бесподобно бледна! – Не стоит, Палермо. Я буду с ним.

– Сколько – вечность? – криво усмехнулся Кондрат. Ему было не по себе. Теперь он горел одним-единственным желанием – поскорее уйти.

– Вечность… А может, до самой смерти, – эхом доносится голос Ален.

Ни разу не обернувшись, ребята ушли. Закрыв за ними, Ален тихонько легла рядом с Эросом, незаметно для себя задремала. Во сне она увидела свет…

Он не знал, как долго проспал. Когда очнулся, не посмотрел на часы, а когда заснул – так тем более… Единственное, что его привлекло в момент пробуждения, заставило инстинктивно замедлить неукротимый бег к намеченной цели, была она – единственная. Пробудившись, он не узнал ее. Сон застиг ее в соблазнительной позе: своевольно уложил на мягком паласе, раскинул в стороны ее обнаженные руки, небрежно рассыпал волосы цвета пшеницы, залитой лунным светом, лег безответным поцелуем на спящих губах, фривольно задрал тесный топик, оголив плоский девичий живот и краешек юной груди…

– Какая красивая девушка!.. Спит… Но мне не до сна.

Вскочив бодро на ноги, устремился к компьютеру. Словно узнав старого товарища, черный экран замерцал ярче… Вдруг, подобно рубцу или морщине, ослепительная полоса пересекла его по диагонали сверху вниз!

15

…Вместе с моими передними зубами выпал первый снег. Как-то сразу, почти в один миг, наступили вдруг стужа и разочарование – холод души неимоверный. Неприкаянный, я брожу по древнему городу, засунув руки под мышки, пытаясь не отпускать на волю последнее тепло. Но многошвейные лоскуты, вдоль и поперек изодранные лохмотья, подобно папиросной бумаге, бессильны согреть меня. Я плетусь, едва передвигая окоченевшими, несгибающимися босыми ногами, и от отчаянья то скулю, будто бездомный пес, то бормочу нечленораздельное: а-а-а!.. Как вдруг слышу над своей головой, где давно уж не тает иней, голос твердый и обнадеживающий. Я не спутаю его ни с каким другим!

– «И я сказал: а-а-а, Господи! Я, как дитя, не умею говорить. Но Господь сказал мне: не говори „я дитя“, иди, куда Я пошлю, и говори все, что прикажу», – вовремя вспоминает слова пророка шут Пепи. От его голоса на душе сразу становится теплей, и даже ноги и руки, кажется, не так сводит от холода.

Я вижу впереди золотое свечение, чей-то прекрасный лик… Иль то зимнее солнце садится за город? На какой-то миг испугавшись, тревожно вглядываюсь – от озноба взор мой скачет, как прицел у перевозбужденного стрелка. Нет, то не закатное солнце манит меня сквозь студеное марево. Ведь светило умирает на западе, а золотое видение явилось мне с востока… Упоенно повторяя Его имя, направляю вконец одеревеневшие стопы навстречу чудному свету. С нетерпением жду избавления… Вдруг, оступившись, по пояс проваливаюсь в зимний пух – ров, полный чистого снега. И снова слышу голос Пепи:

– Он ждет тебя. Но прежде очистись от грязи мирской…

Скинув с себя остатки рубища, жадными пригоршнями хватая снег, я тру, тру, тру свое тело. Я снова его люблю…

16

Ален очнулась, в правом виске тревожно тикала жилка. Предчувствуя новую беду, провела рядом рукой – пусто. Лишь след на толстом паласе от недавно лежавшего тела. От следа пахло мылом и плесенью. Как-то сразу Ален догадалась: не гнилью, не гноем, а именно плесенью. Так пахнут древние книги и, возможно, вся святая старина. Но сама Ален еще так молода. И Эрос тоже очень молод. Эрос…

– Эрос?! Где мой Эрос?! – Ален немедленно подхватилась, одернула топик на высокой груди, задышала часто-часто, будто напуганная до смерти… Но уже в следующий миг обнаружила своего Эроса, замершего перед монитором. В первое мгновенье показалось, что это уже не человек, не ее возлюбленный, а успевший одеревенеть труп.

Поборов страх, она коснулась его виска – теплый. Трепещет, легонько подрагивает под пальцами. Но взгляд ужасный, остекленевший, будто Эрос принял слишком большую дозу…

– Эрос… Эрос! Черт бы тебя побрал, Эрос!! Миленький, я убью тебя, слышишь?!.. Боже, он что-то бормочет…

Близко-близко к его губам Ален склонила голову – теплый воздух нежно коснулся ее уха:

– …Прости засранца, прости засранца, прости…

Ален болезненно поморщилась – и в этот момент зазвонил телефон. От неожиданности она вздрогнула, косо глянула на телефон, стоявший слева при входе в комнату, – тот продолжал разрываться.

– Блин, тебя только не хватало!

Поискала взглядом, чем бы таким в него запустить. Телефон не будильник – ошибается не однажды, но верен всю жизнь… А он звал и звал.

– Вот зануда! Да, алло! Кто это?!

– Ален, – как с того света донесся слабый голос Палермо.

– Ну что тебе? – неприветливо отозвалась девушка, вновь вперив взор в безжизненное лицо Эроса. – Давай поговорим утром, я чертовски хочу спать.

– Постой, не клади трубку! Я знаю, ты хочешь это сделать!

– Отстань, Палермо! Лезешь со всякой ерундой… Эрос заговаривается. По-моему, он дошел…

– Ален, это все не так! Ален, он вернулся! – голос Палермо вдруг стал невыносимо громким, будто резко улучшилась связь или в ухе Ален пробило пробку.

– Не ори так! Кто – он? – на мгновенье она отняла трубку от уха, бессмысленно вытаращилась на нее, будто ожидая, как из трубки появится картинка того, из-за чьего возвращения Палермо лишил ее покоя…

– Карпов, Ален, Карпов вернулся!!

– Боже!.. – Ален повернула к Эросу вмиг побелевшее лицо. – Ты слышишь, Эрос, Андрей…

В следующую секунду – как будто слова Ален послужили тому сигналом – монитор озарила золотая вспышка. Невиданной мощи и красы!

– Ох ты! – девушка обмерла, не в силах пошевелить рукой, продолжавшей сжимать трубку.

Голос Палермо в ней уже пел от счастья.

– Что там, Ален?! Не молчи, Ален! – он вновь забеспокоился, почуяв неладное.

И вдруг раздался голос Эроса, с каждым мгновеньем становясь все крепче, радуя жизненной силой веры… Не веря своим глазам, Ален смотрела, как оживают губы любимого, как пробуждается в нем дух.

– …Господи, Ты услышал меня, Ты внял моим молитвам, Господи! – плечи Эроса сотрясали рыдания, он вытирал слезы рукой. – Господи, что б я делал без Тебя!..

Ален, не зная, что предпринять, терпеливо ждала. Вдруг Эрос осекся, замер, вжал голову в плечи, медленно повернулся к девушке. Она облегченно вздохнула, улыбнулась устало: лик его вовсе не был испуган и жалок. Напротив, долгожданным приливом к нему возвращалась жизнь.

– Ален, я…

– Я все знаю, мой дорогой, – она стала перед ним на колени. – Я все видела: ты сильный и чистый. Я люблю тебя, Эрос.

 
Научите меня верить в Бога
И покройте древесной корой —
Я раскинусь над потной Дорогой
Огнедышащей летней порой.
 
 
А потом с топорами придите
И под корень срубите меня,
Распилите и долго сушите
У кормящего грудью Огня.
 
 
Разведите закатные краски
И придайте мне облик Христа…
Я сомкну на раскрашенной маске
Вместо губ четвертинку Креста.
 

Те стихи, что Ален не успела прочесть в такси.