Текст книги "Простое решение"

Время – это вода. Не потому, что уходит как сквозь пальцы, а потому, что сама вода – это то же время, сконцентрированное на одной идее, одной сути – жизни. Но из этого не следует, что вода – это сжиженное время, наподобие… ну, например, сжиженного природного газа, которым, я слышал, заправляют автомобильные баллоны. Вовсе нет. Я утверждаю: вода – это голубая плазма, лучшее агрегатное состояние, в котором может находиться время. Время-плазма, так сказать… Ты успеваешь за моими мыслями, ветка? В воде наибольшее число заряженных энергией ионов-секунд…

Но и это еще не все. Время и вода – это все-таки не одно и то же. Скажем так: это сущности одного вида. Как, к примеру, мужчина и женщина. В воде мужского больше. Вода забирает у времени всю лишнюю энергию. Оттого-то в воде столько заряженных ионов-секунд. Вода лучше организована, как мужчина. У воды есть русло, есть цель: у реки – это море, у моря – это луна, к которой по ночам тянутся волны. Наконец, у воды есть семя. Время питается этим семенем, как женщина питается семенем мужчины… Тебе ведь известно, ветка, что у вас, женщин, не один рот и живете вы не по одному времени: желудок по своему, матка по другому, а душа мечется между разными временами… Забеременев семенем воды, время рождает то, что у земных людей принято называть историей земли. Ветка, ты чувствуешь несуразицу? Семя – воды, а история – земли! Ха-ха-ха!.. – вань-батюшка нарочито громко расхохотался в Ленкиной голове.

И тут Ленка, набравшись смелости, спросила. Точнее, подумала – рот лишь выпустил десятка три пустых пузырьков.

– Почему вы все время зовете меня «веткой»? Разве я похожа на отросток какого-нибудь растения?.. Или, подождите, я, кажется, начинаю догадываться…

– Вот именно! – вань-батюшка удовлетворенно кивнул головой, улыбнулся снисходительно. – Ветка – значит «водяная детка». Но если ты ощущаешь себя зеленой или цветущей веткой, что в этом плохого? Каждому свойственно ощущение его формы жизни, его ритма времени. И вкус воды у каждого свой, непохожий на вкус воды у соседа. Ощущение…

И вновь Ленка встряла во вдохновенную речь-мысль вань-батюшки: – Простите, вань-батюшка, что я вас перебиваю, но я могу забыть одну важную мысль, которая сейчас пришла мне в голову. Вначале вы говорили о воде и времени. И снова коснулись этих удивительных вещей, как будто истина и в самом деле в них. Может, и я когда-нибудь приду к этому, а пока меня волнует вот что. Если в воде больше мужского, а во времени женского, то… то… Кто же в таком случае ангел?

– Ангел?! – переспрашивая, вань-батюшка заметно повысил голос в Ленкиной голове. Казалось, он опешил от неожиданного вопроса. Но уже в следующую секунду пришел в себя, спокойным взглядом смерил Ленку с головы до ног. – Ангелы – это твои ощущения, ветка. Положительные ощущения – твои белые ангелы… От отрицательных старайся поскорей избавляться, как рыба от мертвой икры. Иначе черные ангелы отнимут у тебя твое время.

– И любовь, – тихо продолжила-подумала Ленка.

– Ну все, проповедь моя подошла к концу! – как-то даже зло завершил выступление вань-батюшка, зыркнул на всех с алтаря, плавник на голове водяного священника вдруг принял форму секиры, да ненадолго – вань-батюшка снова смягчился во взгляде и уже подобревшим голосом заявил в Ленкиной голове:

– Приступим к помазанию временем.

Вань-батюшка спустился с алтаря по незамеченным Ленкой ступенькам и повел прихожан к правой от алтаря стене. Вань-люди выстроились друг за другом затылок в затылок. Странное дело, ни одной мысли, сказанной хоть одним из них, не родилось в голове у Ленки. Она же в очередь становиться не стала, обошла ее стороной, да вдруг встала сбоку как вкопанная, будто очарованная, увидев удивительную вещь.

Вань-батюшка встречал свою водяную паству возле довольно вместительной прозрачной емкости, похожей на котел с округлым дном. Там бурлило нечто гораздо более светлое, чем жидкость в трубах-регистрах, и тем более, чем вода храма. Поэтому нетрудно было разглядеть, как на небольшой высоте от дна котла вокруг невидимой вертикальной оси вращался серебристый стержень, заканчивавшийся плоским наконечником с острыми гранями. Стержень был несколько изогнут, повторяя линию дна и стенки котла. Еще два таких стержня, один из которых был немного короче и шире, казалось, покоились.

Ленка наверняка бы вскрикнула, если бы не вода, наполнившая ее рот, – ее внезапно осенило: перед ней были часы с циферблатом в форме параболической емкости! Секундная стрелка водяных часов заметно обгоняла бег секундной стрелки земных часов.

Обряд помазания временем проходил необычно. Вань-люди, один за другим подходя к часам, опускали в них правую руку, пытаясь, видимо, коснуться убегающей в водяную Лету секундной стрелки. И все до одного промахивались. Ленке стоило больших усилий, чтобы не отворачиваться всякий раз, когда стрелка отсекала пальцы или кисть у очередного помазанника. Из неизбежной, казалось, раны брызгало, будто «индиго» из новых джинсов, нечто ярко-синее, добавляя голубого оттенка в бурлящую жидкость. (Ее цвет становился все насыщенней, приобретая оттенок, близкий к цвету жидкости в трубах-регистрах.) Однако, когда вань-человек в ужасе выдергивал руку, неизменно оказывалось, что она цела-невредима. Лишь стекало с нее то ярко-голубое… Вань-человек спешно дотрагивался еще влажной рукой до лба водяного священника, а потом уже до своего. При этом вань-батюшка, не утираясь, повторял:

– Умерь гордыню свою, иначе время твое уподобится грешнику, и тогда кипеть ему в трубах гордыни, как грешнику в адском котле, – вань-батюшка лишь однажды показал рукой в сторону труб-регистров, где особняком бурлила чья-то голубая вечность. – Поделись временем своим! Помни: каждая живая сущность, в особенности человек, и водяной, и земной, богат временем. Не физической силой или силой разума, или силой духа, а временем! В каждом – его время. В ком-то больше, емче и напористей, в ком-то меньше, зато уникальней и точней. Земные люди называют этот свой дар харизмой, аурой, энергетикой или способностью соответствовать своему времени, заблуждаясь в главном: все, что происходит вокруг них, подчиняется законам их внутренних, личных времен. Отсюда вывод: каждый из нас должен пестовать время свое, как Бог пестует свою вселенную. Ваминь!

Ленке непреодолимо захотелось стать помазанной временем, поделиться своим временем с водяным священником. Она уже мысленно сделала шаг навстречу часам, как вдруг раздался страшный крик вань-батюшки – крик под сводами ее черепной коробки.

– Спесивая! Как ты смела здесь появиться?! – возопил вань-батюшка, а Ленка обмерла, грешным делом подумав, что ярость водяного священника направлена на нее. Но тут она обратила внимание на вань-человека, единственного с капюшоном на голове. Как раз в этот момент незнакомец опустил руку в часы с набравшим достаточно синевы водяным временем. Секундная стрелка, как это водится, будто бы отсекла помазаннику кисть, а из обманчивой раны хлынула густая белая жидкость, в мгновение ока замутив чистое голубое вань-время.

– Вогдалина! – продолжал кричать вань-батюшка. – Я приказал тебе не показываться больше в моем храме! Я отлучу тебя от времени твоего! – водяной священник неистовствовал, Ленка едва не выла от ужасной головной боли.

– Волоодий, ты так боишься моего простого времени, как земные люди боятся порчи, – смеясь, отвечал вань-человек в Ленкиной голове. И Ленка тому несказанно удивилась. Еще бы!

Голос вань-человека принадлежал женщине.

– Вон, вон!! – вань-батюшка едва не топал ногами. – Вон к своим вуртизанкам!

– Уймись, Волоодий, я ухожу. Ты забыл, наверное, – Вогдалина сделала паузу, – что рядом новичок. Тем более – земная женщина. Попробуй-ка ее помазать временем! – и Вогдалина глянула на Ленку. Их глаза на мгновение встретились – глаза земной женщины и… русалки. Вогдалина бесшумно ударила хвостом – и была такова.

«Подумаешь! И попробую!» – окончательно решилась Ленка и шагнула к часам. Вань-батюшка протянул было к ней руку, но тут же убрал.

– Все равны перед временем храма. И всяк входящий сюда имеет право быть помазанным временем каждого. Ваминь! Время, как власть, терпит только сильного.

И Ленка окунула в часы правую руку. Секундная стрелка, подойдя к ее кисти, вдруг встала. Вздохи крайнего изумления прокатились волной в Ленкиной голове, Волоодий схватился за голову. Когда он убрал от лица руки, сказал следующее:

– Не удивительно, что небесные ангелы стремились брать вас, земных женщин, в жены. В вашем времени, ветка, растворится весь космос. В вашем зародыше больше смысла, чем в любой религии… Что тебе надо от меня, ветка?

– Вань-батюшка, я хочу вернуться домой, – просто призналась Ленка.

– Просто пожелать такое, да далеко не просто выполнить твое желание. Времени в наших храмовых часах намного меньше твоих ленивых мгновений, которые ты отводишь для накрашивания губ после поцелуя чужого мужчины. Ну хорошо, я помогу тебе. У меня нет иного выхода, – вань-батюшка вздохнул, плавник на его голове сверкнул, как волчий глаз. – Но ты будешь вынуждена облегчить свое время, которое сейчас удерживает тебя здесь, как якорь корабль на причале. Ты прирожденный ловец жемчуга, который умеет хорошо прыгать с грузом под сердцем и долго обходиться без любви.

– Я не могу без любви! – Ленка плакала.

– Вот и хорошо. Тогда у тебя нет другого выхода, как облегчить свое время. У вас, земных людей, для этих целей существует поп, психоаналитик или бутылка крепкого спиртного напитка. Вань-люди придумали ось кругозора. Ты уже видела ее, когда шла к алтарю.

– Это тот трон?

– Можно ось называть и так, суть от этого не изменится. Пошли, ветка.

И Волоодий повел Ленку к центру храма, оставив паству наедине с собой и временем храма, по-прежнему кипевшим в водяных часах и трубах гордыни. В тех трубах время никогда не смешивается.

По пути вань-батюшка посвятил Ленку в секреты работы оси кругозора, но вначале рассказал, каким бывает время:

– Самое загадочное – время-икс. Оно непостижимо для твоего разума. Возможно, это время твоего рода или отдельного человека, тебе незнакомого, – вампира времени или сталкера, забредшего в твое время. Оно может быть временем врага или друга.

А вот угадай, что это за время: оно твое, но тебе не принадлежит? А? Хорошо, подскажу тебе: это время как бы обитает… проистекает в объекте твоей любви. Догадалась? Да, это время-любовь! Оно в любимом человеке или ребенке, в воспоминаниях или золотой брошке… Время-любовь – это золотая пыльца, медовый налет, который так хочется залакировать, чтобы продлить-сохранить, ан нет! Нет, ветка, нет…

Вот еще: время-дочь. Не путай его с временем-любовью! Это другое. По сути, время-дочь – это то, что ты «лепишь» из своего внутреннего времени. Земные люди называют его судьбой-мачехой, ошибаясь в том, что, как я уже говорил, не время правит нами, а мы управляем своим временем. Просто удобно упрекать время в собственных ошибках.

И наконец, время-улица. Другими словами, ветка, повседневная твоя и не твоя жизнь. Улица с роскошными и облезлыми фасадами, парадными и обшарпанными подъездами, ухоженными клумбами и сточными канавами… На этой улице, кроме тебя, ветка, живут тысячи тысяч со своими временами, которыми они дорожат или небрежно выплескивают под ноги себе и прочим обитателям времени-улицы. Там живут и твои друзья, твои соседи. Когда ты сидишь с ними за праздничным столом и поднимаешь бокал, ты делишься с ними своим внутренним временем. Этот миг, ветка, ты называешь счастьем…

Ленка молча внимала словам вань-батюшки, уверенно, словно сытые рыбки, поселившимся в аквариуме ее головы. Ленка плыла следом за Волоодием, стараясь не отстать. Сзади, со стороны его черных пяток и плоских ступней, вань-батюшка не казался столь величественным и неземным, как четверть часа назад, когда он вдохновенно и властно проповедовал с алтаря. Напротив, раздувшийся, как балахон, его плащ придал ему сходство с Карлсоном. Но Ленка испугалась даже мысленно рассмеяться этому дерзкому сравнению.

– Ты пришла сюда вань-садом иллюзий. Помнишь малахитового единорога и жемчужину в медном замке – жемчужину, беременную своей скорлупой? – неожиданно Волоодий решил напомнить Ленке ее путь к водяному храму. – Пришла ты вань-садом иллюзий, а уйдешь по оси кругозора. Вот что надо знать тебе о вань-саде. Здесь представлены мечты вещей. Да будет известно тебе, каждая вещь, от рожденной в земле или воде до сотворенной руками человека, мечтает освободиться от оболочки – скорлупы, шелухи, панциря, раковины, кожи, иными словами, формы как таковой. Освободиться, для того чтобы в полный голос заявить о зерне своем, своей сути. Да, так же, как и твари живой, вещи присущи честолюбие и гордыня. Этим объясняется стремление вещи к освобождению от формы, этим же объясняются и перевоплощения вещи как промежуточные этапы на пути к желанной свободе. Свобода – единственная мечта вещи, ее самая большая иллюзия. В вань-саду иллюзий искусно сымитированы всевозможные перевоплощения вещей – их несбыточные мечты.

Но мои слова, ветка, не обязательно понимать буквально. Пусть они останутся для тебя аллегорией, скрывающей в себе затаенные мечты самого человека. Весь жизненный путь человек осознанно и неосознанно стремится «выпустить наружу» свое зерно, освободить свою суть – суть либо творца и мастера, либо ремесленника и работника, либо праведника и святого, либо властолюбца и тирана, либо падшего ангела и зверя. Однако судьба таких намерений известна и предрешена. В итоге окажется, что человек всю жизнь шел вань-садом иллюзий, то цветущим надеждами, а то утопающим в иле опавших времен, то полным сказочного умиротворения и согласия, а то вселяющим жуткий страх голыми красно-черными коралловыми ветками… Бывает вань-сад иллюзий самым разным, но никогда не способен родить плод!

– Как романтично! Как романтично то, что вы говорите! – Ленка искренне восхитилась рассказу вань-батюшки, но тот заскрежетал неприятным резким смехом в ее голове:

– Романтично? Ха-ха-ха! Я ругаюсь самыми грязными словами!.. Каждый слышит то, что хочет слышать. Впрочем, и живем мы по тому же закону.

Навстречу, обтекая их со всех сторон, плыла, будто стая золотых рыбок, вереница золотых кружков света – тех самых, которые Ленка ранее сравнила с кружками жира в тарелке с бульоном. Когда Волоодий поднялся возле постамента с пустым троном, на его головном плавнике оказались нанизанными с пару дюжин таких световых кружков.

– Вот это и есть ось кругозора. Ты сейчас сядешь на нее и обязательно вспомнишь самое главное в твоей жизни… что непременно приводит тебя в отчаяние. Только после этого я смогу вернуть тебя назад.

Ленка попыталась удобней усесться на оси кругозора. Казалось, ничто не создавало ей дискомфорта. Ни шип или стержень, который сантиметров на двадцать торчал из центра трона (все ж таки ось кругозора!) и по ее страшным предположениям должен был воткнуться ей в задницу, – села Ленка на трон – и будто в перине утонула! Ни электрические разряды, поначалу пощипывавшие ее нежное тело… Ничто в храме не мешало ей сосредоточиться, но несмотря на это Ленка трепетала сейчас от какой-то внутренней, зародившейся в ней самой опасности.

Закрыв от страха глаза, Ленка не могла видеть, как круги воды, до этого расходившиеся высоко-высоко над головой и отбрасывавшие дуги-блики на ось кругозора, вдруг стремительно начали сходиться. Меньше чем через минуту из эпицентра этого удивительного явления показался продолговатый цилиндрический предмет. Он быстро опускался, приближаясь к оси кругозора с испугавшейся самой себя Ленкой… Теперь можно было разглядеть его: внешне предмет напоминал серебристую трубу, начало ее имело вид усеченного конуса. Одновременно с тем, как опускалась странная труба, ось кругозора неожиданно сдвинулась с места, завертелась, с каждой долей секунды набирая все большие обороты, разбрасывая вокруг с ужасной силой потоки воды (которые вынудили вань-батюшку отплыть на безопасное расстояние) и наконец сделавшись похожей на громадного водяного воина-смерча или обыкновенную гидротурбину.

Когда Ленка, так ничего и не почувствовав, исчезла из виду, вань-батюшка в смятении опустил глаза. В этот момент из конуса ударил ослепительный луч света – ударил точно в Ленкину макушку. Волоодий этого не видел, но знал, что это именно так. Луч ударил, и тогда Ленка, улыбнувшись, все вспомнила.

Вспышка! Вспыш-ш-ш-ка! Вс-с-с-пышка! Щелчок в мозгу одновременно со вспышкой – и первый слайд перед глазами! С-с-с-лай-ды! Лай! Лай! Подобие слайда… Ведь бывают же случаи, когда пытаешься подобрать имя явлению, с которым сталкиваешься впервые, но бессилен сделать это…

…Сквозь тишину прошлого, покашливания, шорохи, шепот-удары по звонкому: бах-бах-бах! И вот: Ленка в ложе театра. Рядом, кажется, муж. Обнаженного локтя касается черного бархата ткань, висящая сбоку. Господи, ей не видно, какое на ней платье! На сцене танцует ее дочь… Но ведь у нее двое сыновей!..

…Вспыш-ш-ш-ка! Ее любовник с любовью в глазах выбрал клубнику из дуршлага. Ленка, лежа на спине на огромной кровати, ласкала правой рукой себе грудь…

…Йорк! Фа-а-ар! Ужасный Манхэттен проснулся. Уши заложил ужасный вой клаксонов «желтых такси». Снизу Людка Гриценко, Алка Барсук и Нинка Ходасевич, выкрикивая с акцентом ее имя, настойчиво звали с собой на рынок. Ленка, не веря своим глазам, смотрела на подруг с ужасной высоты 68-го этажа. Отсюда подруги казались мельче бисера в «фенечке» ее молодого любовника.

Ну какие же ужасные эти «желтые такси»!..

…Цок! Цок! Цок! Кто-то быстро и уверенно шел по коридору. Кто? Женщина? Ленка в замешательстве, Ленка нервничает: она не может понять, кто так быстро идет. Ленка видит глазами идущего: раз – впереди услужливо открыли дверь, два – мужчина с заискивающей улыбкой заглянул ей в лицо, три – чьи-то руки протянули лист бумаги и ручку с позолоченным пером (идущий бесцеремонно отпихивает!), четыре – поворот на 90 градусов, какие-то люди вдоль стен стоят в смокингах и с видеокамерами. Странный, нервный путь на фоне беспрерывного звона, боя, тикания часов. И этот голос, зачем он! «Прорывайся к любви напролом!»

…Бах-бах-бах! Гремят барабаны, литавры звенят! На сцене театра танцует ее дочь. Странно, пять лет назад Ленка о ней только мечтала. За спиной дочери крадется молодой усатый грузин. В его улыбке – дву головая гвоздика…

…Вспыш-ш-ш-ка! Ее любовник с любовью в глазах: разбив яйцо, вылил его содержимое в прозрачную чашку. Ленка, лежа в кровати, самозабвенно смоктала указательный палец правой руки…

…Йорк! Фа-а-ак! Подруги с трудом протискивались в узком проходе между дощатыми прилавками. Восточный нью-йоркский базар пестрел нездешним товаром. Торговцы неистовствовали. Седой толстощекий цыган с золотой серьгой в ноздре больно схватил Ленку за руку. Подруги, смеясь, подтолкнули Ленку к цыгану. Людка, стерва, увела у нее молодого любовника…

…Цок! Цок! Цок! Кто-то быстро шагал по коридору. Раз – толкнул ногой дверь, два – вложил сигарету в рот, три – чья-то рука услужливо поднесла горящую зажигалку, четыре – удар по другой руке, резкий поворот направо. «Прорывайся к любви напролом! Если нужно – забудь отчий дом, Если нужно – оставь всех друзей. Прорывайся к любви, Одиссей!»

…Бах-бах-бах! Учащенно стучит сердце. Сцена театра. Дочь танцует самозабвенно. Заметно поседевший грузин разбрасывает под ее ногами кинзу и молодой зеленый чеснок. Дочь успевает перепрыгнуть высокий бокал с красным вином. Рядом в коляске спит ребенок…

…Ш-ш-ш-ка! Ее любовник с любовью в глазах… Он ловко открыл консервным ножом банку с яркой этикеткой и поддел чайной ложечкой черную ягоду. Ленка, свесив голову с кровати, закатила глаза – ее рука пропущена между ног…

…Йорк! Фа-а-ас! В шею Ленки больно впился стальной обруч. Второй конец цепи исчез во мраке. В противоположном углу камеры заснула большая черная кошка. За крошечным решетчатым окном – синезвездная ночь. Но Ленкина душа поет – кажется, она впервые влюбилась…

…Цок! Цок! Цок! Это просто невыносимо – смотреть глазами идущего в никуда! Быстрый путь по коридору продолжался. Впереди выросла дверь, обитая темно-алым, будто намокшим, бархатом. Раз – ручку на себя, два – ворваться стремительно в огромный кабинет, три – не смотреть на людей в респектабельных костюмах, рассевшихся по обе стороны длинного стола, четыре – проскочить за их спинами, отважно распахнуть новую дверь (на ней табличка «Тайм»)… Ленка на все сто была согласна с голосом: «Несмотря ни на что, прорывайся!»

…Бах-бах-бах! Удары топора по звонкому дереву. Сцену театра не узнать: занавес обрушился, сама сцена разворочена, повсюду следы пожара. Вокруг все проросло молодой зеленой травой. На расстеленном в траве покрывале полулежит ее дочь. В большом вырезе платья видна ее нежноперсиковая грудь. Дочь кормит курагой и изюмом троих детей. Высоко над ее головой край неба красиво рассвечен поздним июньским закатом…

…Ш-ш-ш-ка! Ее любовник с любовью в глазах и ярко сервированным подносом, на котором расставлены блюда с розовыми ломтиками ветчины и пестрой мозаикой десерта, шел к огромной кровати. Ленка, сладострастно улыбаясь, протянула ему правую руку. Неожиданно любовник, не останавливаясь, прошел несколько шагов мимо и встал на колени. Перед ним – страшненькое существо с большим носом и нелепыми ушами. Существо в испуге забилось в угол. Ее любовник, обмакнув дольку ветчины в чашку с яичным белком, с любовью в глазах принялся кормить страшненькое существо. Мысль словно титры: «Душа Ленки снимает пенки»…

…Йорк! Фа-а-атум! Снова восточный нью-йоркский базар. У подруг кислые мины. Ленку окружили важные люди, в ее адрес сыплются комплименты: ее любовь достойна восхищения и зависти. Режиссер, отпустив оператора, подошел к ней и учтиво поцеловал руку. Еде же все-таки снимали кино?

…Цок! Цок! Цок! Раз – идущий резко распахнул дверь с табличкой «Тайм», два – взгляд бегло коснулся картины с неясным рисунком, что на противоположной стене, три – взгляд вправо: там торшер с позолоченным абажуром, четыре – огромная кровать с роскошными резными спинками (на кровати живописный беспорядок), пять – у окна во весь рост замер обнаженный мужчина. Это так: «Несмотря ни на что, прорывайся! Если ветер в лицо – упирайся, Если козни врагов – не сдавайся, Но упрямо к любви пробивайся!»

…Бах-бах-бах! Издалека доносится угасающий звон колоколов. Вокруг – стены комнаты, залитой электрическим светом. Дочь в трауре, но она не грустна. Половинкой граната ее угощает чья-то узкая мужская рука. На экране телевизора танцует она, молодая…

…Ш-ш-ш-ка! Ее любовник неторопливо курил, сидя на краешке громадной кровати, и загадочно улыбался. Ленка, обиженно повернувшись к нему голой спиной, неподвижно лежала. По комнате неистово носилась молодая нелепая ее душа…

…Йорк! Фа-а-айл! Лимузин несся по трассе. Это была любимая Ленкина дорога без домов. Свежее мужское семя двигалось быстрей автомобильного галопа. Ленка слушала музыку и играла бриллиантом, подставляя перстень солнцу. Ей совсем не жаль брошенного любовника…

…Цок. Все тише – цок… Все медленней – цок… Пять – у окна во весь рост встал обнаженный мужчина – брюнет с длинными волосами, собранными в косу (солнце осторожно осветило правую половину его великолепного торса). Шесть – вошедший… Господи, что он делает? Ленке и смешно, и стыдно, и дух захватывает так, будто она летает во сне. А вошедший, не церемонясь, надел мужчине на руку часы с синим, как сапфир, циферблатом! Семь – его губы быстро приблизились. Восемь – крупным планом целующееся лицо. Есть! Это ее, Ленки, лицо! «Прорывайся, не будь дураком! Если нужно – пожертвуй всем разом, Если нужно – искупишь потом… Счастлив тот, кто любовью помазан»…

…Господи, так можно раздать себя по кусочкам! Слепые воспоминания – дорога в ад. Желать сломя голову – значит не видеть пропасти под ногами или однажды взлететь, будто во сне, к звездам, стать одной из них… Но Ленка не желала рисковать. Она не помнила, как ее, шальную, вытолкнула с оси кругозора центробежная сила любви, как она, пригнувшись, ловко увернулась от хищной руки вань-батюшки, как тут же подоспевшие знакомые воины-смерчи едва не зажали ее между водяными фрезами, как погоня придала ей отваги и скорости, как адреналин растекся алым огнем на щеках и призывно зудел в чреве, как бежала-плыла она, счастливая, по запутанным, как речь блаженного, коридорам подванного мира, как безумно трещал под ногами разрушенный вань-сад – нет, треск все-таки стоял в Ленкиной голове, – потрясающе трещали скорлупа жемчуга и обломки горных пород – обители малахита, золота и алмазов, но на бегу невозможно было осмыслить случившееся: неужели сбылись мечты вещей и они наконец-то освободились от формы, или то трещали обрывки Ленкиной памяти, едва не ставшие достоянием подванного мира?.. А сумела остановить Ленку та храбрая вуртизанка – на деле обыкновенная русалка, – что едва не разбавила грешной любовью бескровное храмовое время, – Вогдалина.

Ленка, придя в себя от побега, вдруг обнаружила прямо перед собой стену, увитую, будто старым плющом, черными трубами, а под ними все на том же грунте, похожем на опилки, – громоздкие машины, туда-сюда двигающие внушительных размеров поршнями, вращающие тяжелыми коленвалами и шестернями в распахнутых настежь кожухах, пышущие машинным огнем, миролюбиво лижущим воду, сыплющие искрами, чадящие черным дымом, не спешащим раствориться в дымчато-сиреневой воде.

За дымом Ленка углядела чудо – нечто удивительное, напоминавшее собой трамвайный вагон. Стены у вагона были совершенно прозрачными, поэтому разглядеть сквозь них Вогдалину Ленке не составило труда. Подплыв к вагону метров на двадцать, Ленка смогла рассмотреть даже блестящие поручни, за них держались, повернувшись к Ленке лицом, изумленные русалки. Она пришла в дикий восторг, но не столько от вида русалок (красуни были как на подбор, без дурацких плавников на голове, русалки приветливо махали Ленке изумрудными хвостами), сколько от того, что в вагоне совершенно не было воды.

– Сюда, ветка, сюда! – смеясь, отчаянно закричала Вогдалина в Ленкиной голове, и задор отрывной вуртизанки-русалки немедленно добавил Ленке огня. – Скоро здесь будут стражи вань-царя. Становись в эту очередь!.. Нет, так не пойдет: у нас слишком мало времени. Виза! – Вогдалина обратилась к толстой усатой русалке, больше похожей не на водяную женщину, а на бобриху из-за торчавших из-под верхней губы клыков. Хвост у Визы был облезлым цвета вареной крапивы, зато улыбалась толстушка, как проказливый ребенок. Она сидела напротив монитора, его вполне современный дизайн очень близко повторял очертания и отделку новейших мониторов «Макинтош». Сверху на мониторе стоял радиотелефон в перламутровом корпусе, справа рядом со стаканом с оранжевой жидкостью лежал миниатюрный черный лакированный чемоданчик, похожий на деловой кейс.

Ленка просочилась в русалочий вертеп легко и просто: дверь-вертушка одной створкой впустила ее внутрь, другой выбросила наружу воду, устремившуюся было за Ленкой. «Добро пожаловать в ворум!» – сказал кто-то из русалок слева. «Ворум? А что это?» – поспешила тут же выяснить Ленка, но Вогдалина жестом приказала ей молчать.

– Виза! – нетерпеливо повторила она и чуть ли не хлестнула хвостом по полу вагона-ворума. – Срочно отправь ветку на вызов!

– Куда ж я ее отправлю? – продолжая ехидно улыбаться, пожала плечами Виза. Она не отрывала взгляда от таблицы, высветившейся на экране монитора. – Ты же знаешь: десять минут назад я прозвонила все 673 номера, где остановились мужчины. Трех девчонок отправила, остальные ждут своей очереди.

Не успела Ленка представить, как русалка с хвостом является к какому-нибудь гостиничному постояльцу (так ведь и до смерти можно напугать!), как увидела три хвоста, брошенных возле круглого люка в полу ворума. Люк находился в пяти шагах от толстушки Визы. «Гляди-ка, предусмотрели!» – Ленка одобрительно хмыкнула. Спросила, кивнув на хорошеньких русалок, с интересом рассматривавших ее:

– Вогдалина, где я? Как это все называется?

– Ворум. Что-то вроде штаба, – принялась быстро объяснять русалка. – А это, – кивнула на люк, возле которого валялись три русалочьих хвоста, – наша возможность. Пользуясь ею, вуртизанки… Так, ветка, правильно зовут тех, кого ты называешь русалками. Так вот, пользуясь этой возможностью, вуртизанки попадают в гостиничные номера, когда отправляются выполнять заказ.

– Возможность? – недоуменно переспросила Ленка. – Но и на нашем языке это слово…

– На любом языке возможность означает одно: единственно возможный путь.

– А если возможностей неско…

– Возможность всегда одна! – нетерпеливо оборвала Вогдалина. Затем повернулась к Визе:

– Знаешь что, а ты прозвони женщин. Может, кто-нибудь из них захочет экзотики?

– Разве она экзотика? – возразила Виза, глянув искоса на Ленку. – По мне, так лучше с молодой вуртизанкой… С вуртизанкой никто не сравнится!

– Развратница, звони! – с нарочитой веселостью приказала Вогдалина. Видно было, что ей стоило больших усилий скрыть охватившую ее тревогу…

Тем временем Виза, что-то бурча себе под нос, принялась послушно щелкать по клавиатуре. Наконец на мониторе высветились данные, в каких номерах проживают женщины. Виза успела сделать два звонка, неожиданно вкрадчивым голосом предлагая провести вечер в компании красивой и необычной девушки, при этом выслушав в ответ от возмущенных хозяек номеров массу грубых и ехидных слов. Как вдруг в вагоне поднялся страшный гвалт. Русалки забили тревогу, увидев полчище воинов-смерчей, приближающихся к воруму между механизмами, смахивающими на станки.

– Ветка, это за тобой! Быстро они подоспели. Виза, продолжай прозванивать, а я сейчас устрою им встречу!

Вогдалина живо подбежала к чемоданчику, похожему на кейс, щелкнула замком – кейс оказался «ноутбуком» – и быстро-быстро стала что-то вводить. Что тут сразу началось! В водяные смерчи ударили десятки струй воды, лупану ли потоки песка и щебня – это механизмы, стоявшие на подступах к воруму, заработали водометами и пескоструйными машинами. Из скопления воинов-смерчей в ответ полетел какой-то мусор: тряпки, обломки досок, кости, мелкие предметы и даже ножи. Вдруг по прозрачной стене ворума ударил град монет.

– Ага, знай наших! Не ожидали такого! – зазвучали наперебой в Ленкиной голове возбужденные голоса русалок. – Взрываются как миленькие!

– Надо же, чего в них только нет! – удивилась, наверное, самая молодая из русалок, в отличие от подруг постриженная совсем коротко, «под мальчика», и с выкрашенным в апельсиновый цвет хвостом. – Мусор, деньги, оружие…