Текст книги "Хроники Раздолбая"

– Можешь идти на заседание ревкома, – разрешил Мартин, – привет Каменеву.

– Я пэрэдам, – ответил Сталин, вернув правильный акцент, и удалился.

– Послать Сталина – изысканное удовольствие, но все-таки суррогат, – посетовал Мартин. – Знал бы ты, как хочется иногда послать подлинных сильных мира.

– Раз мы заключили спор, может, подскажешь теперь пару конских пастбищ, чтобы я имел шанс выиграть?

– Вот тебе вокруг, чем не пастбище?

Мартин кивнул в сторону барной стойки, возле которой в ожидании заказанного напитка переминалась «блонда в белом платье». Ее толстого спутника рядом не было.

«Берет на «слабо»! – подумал Раздолбай. – Считает меня неспособным подойти к такой девушке».

Желание доказать Мартину, что он ошибается в своих пророчествах, было сильнее робости, и Раздолбай направился к блондинке. Ноги у него подкашивались, как будто укорачивая рост с каждым шагом, и, подойдя к девушке вплотную, он ощущал себя карликом. От вида тонких щиколоток, обтянутых ремешком изящных туфель, и стройной талии, облитой белым платьем, у него чуть не случился обморок.

«Ебут же люди! – думал он с отчаянной завистью. – Где она, интересно, загорела в мае?»

Дождавшись, когда девушка возьмет у бармена коктейль и отойдет от стойки, Раздолбай встал у нее на пути и выпалил заранее вымученную фразу:

– Я совершил в жизни много глупостей. Может быть, сейчас я сделаю еще одну, но я хочу попросить твой телефон.

– Это действительно глупость, – холодно согласилась блондинка.

– Не больше, чем работать в эскорте, – пошел Раздолбай ва-банк.

Блондинка вскинула на него серые льдистые глаза и сдержанно усмехнулась, как бы отдавая должное.

– У тебя есть более интересные предложения?

– Не будем же мы обсуждать их здесь.

– Я скажу тебе телефон. Запомнишь – хорошо, не запомнишь – твои проблемы.

Скороговоркой назвав номер, блондинка ушла к своему толстяку, который обнаружился за дальним столиком, а Раздолбай поспешил на свое место, чтобы скорее, пока не забыл, нацарапать заветные цифры на салфетке обгорелой спичкой.

– Взял телефон! – похвастался он.

– Молодец, – равнодушно отреагировал Мартин. За это время он почти допил бутылку, и «молодец» прозвучало у него как «млаэц». – Я дико устал насиживать здесь геморрой. Пойдем сунемся на этот сеанс магии – может нам перепадет пара червонцев.

Мартин подхватил со стола остатки виски и зигзагами направился в сторону здания театра. Бутылка в руке придавала ему лихой вид подгулявшего морячка. Чтобы не отставать в лихости, Раздолбай взял свой стакан и, нарочно повторяя зигзаги друга, последовал за ним.

Вход в театр им преградили двое громил, железобетонные груди которых обтягивали черные куртки с надписями «security».

– Шоу заканчивается, ребята, опоздавшим нельзя, – пояснил один из них.

– Простите, вы кто? – осведомился Мартин.

– Охрана.

– Задача охраны – обеспечивать отдых и удовольствие гостей. Я – гость, а вы дико совершенно обламываете мне удовольствие.

– Такая наша задача.

– Ваша задача не в том, чтобы меня обламывать, а в том, чтобы охранять мой отдых, в случае если в зал попрется быдлота, чей вид может дико меня оскорбить.

– Ладно, пойдем, – попытался урезонить Мартина Раздолбай, но тот закусил удила.

– Вы понимаете, что я могу сделать один звонок и вас отправят охранять сортиры на Павелецком?! – разошелся он.

– Ну звоните.

– Проводите меня к телефону!

– Мы себе не враги.

– Дерьмо… Ваше счастье, что мы не на Западе, где уже вовсю пользуются сотовыми… Дикое свинство продавать билеты на самодеятельность дороже, чем в Ла Скала, и потом не пускать. В Ла Скала, между прочим, опоздавших пускают.

– Ладно, оставьте бутылку, и можете зайти, – позволил один из охранников.

– Не оставлю из принципа! Выбросить четверть бутылки «Гленфиддика» будет оскорблением этого напитка.

– Ну допивайте тогда.

– Я допью… Но если упаду прямо здесь и заблюю ваши номенклатурные говнодавы, передайте меня на руки моему водителю. Его зовут Фархад, он приедет в двенадцать.

Мартин встал за портьерой, и яркий свет фар проехавшего за окнами «Руссо-Балта» высветил на тонком бархате силуэт горниста.

– Слушай, ты – король, дико выдерживаешь этикет! – крикнул Раздолбай, заходясь от смеха.

Тем временем представление закончилось, и Барракуды со спутницами повалили из театра. Многие возбужденно мяли в руках десятирублевые купюры, смеясь и не веря, что с потолка так запросто раскидали настоящие деньги. Кто-то в толпе рассказывал, что, по замыслу устроителей, купюры должны были превращаться в этикетки от «Абрау-Дюрсо», но себестоимость таких бумажек получалась двадцать пять рублей за штуку, и разбрасывать настоящие десятки оказалось выгоднее. Когда последние зрители вышли из зала и столпились в фойе перед узким выходом на улицу, Мартин вышел из-за портьеры с видом человека, достигшего просветления.

– Слушай, если пить из горла, «Гленфиддик» ни фига не отличается от «Слынчев Бряга», – икнув, поделился он. – Может быть, это открытие поможет тебе заменять коней на более доступных телок?

– Мы уже поспорили.

– Да, но тебе же надо будет как-то сгонять дурняка.

Узнав, что представление закончилось, Мартин пригрозил охранникам судом за нарушение прав потребителя и потащил Раздолбая в ресторан «У Грибоедова». Туда их не пустил пожилой швейцар, потевший в теплую майскую ночь в черной, с золотом, суконной шинели.

– Вы члены Массолита? – строго спросил он, загораживая дверь.

Мартин замер как вкопанный, постоял, соображая, и расхохотался.

– Прелесть моя… – ласково сказал он швейцару, – разве членством определяется, какие замыслы роятся в моей голове? Возьмите пять страниц Достоевского и все поймете… Ну? Я вам подыграл?

Швейцар непонимающе смотрел на Мартина.

– Членский билет Массолита есть, спрашиваю? – повторил он.

– Почтеннейший, во всякой игре должна быть мера. Что вы хотите, чтобы я еще вспомнил? Не нам, не нам достанется ледяная кружка пива, о которой мы так мечтали!

– Тебе только пива не хватает еще, – пробурчал швейцар, не скрывая презрения.

– Ну, вот этого я уже не потерплю! – завелся Мартин.

Раздолбай дернул его за рукав, чтобы увести, но в это время к ресторану подошел приземистый Барракуда в зеленом пиджаке, сшитом будто из бильярдного сукна. Выудив из пиджачного кармана какое-то удостоверение, Барракуда показал его швейцару, и тот угодливо отступил, пропуская его.

– Уважаемый! – окликнул Мартин. – Бросаю к вашим ногам тысячу извинений! Что вы ему предъявили?

– Че, проблемы какие-то? – угрожающе насупился Барракуда.

– Проблема в отсутствии у нас дико люксового документа, который имеется у вас. Я хотел узнать, каким счастьем мы себя обделили.

– А-а… – заулыбался Барракуда и протянул Мартину раскладное удостоверение, на котором было золотом вытиснено «МАССОЛИТ».

– Во, гляди, братан, ксивы они замастырили. Десять косарей стоила, столик только по этим ксивам. Четкая ксива.

– Честь по чести, – оценил Мартин, разглядывая в удостоверении фотографию Барракуды, рядом с которой было написано, что в ночь с 16 на 17 мая 1992 года он является членом Массолита.

– Поняли теперь? – примирительно спросил швейцар. – Документ надо предъявить, что стол забронирован. А то претесь без документа, куда я вас пущу – людям мешать.

Забрав у Мартина удостоверение, Барракуда зашел в ресторан. Через приоткрытую на секунду дверь Раздолбай увидел прокуренное до молочного тумана помещение, в котором между заставленными едой столами, извиваясь, танцевали две девушки. Как и было обещано в газетной заметке, на них не было ничего, кроме передников.

– Уважаемый, забыл, что документ у меня есть, – сказал швейцару Мартин, доставая из бумажника сторублевку. – Такой документ действителен?

– Сынки, я пустил бы, но вас там не посадят.

– Постоим у бара.

– Без удостоверения не могу пустить.

– Гм… А если бы вам приказал товарищ Сталин?

– Чего? – посуровел швейцар.

– Ну, вам сколько лет? Выправка военная… Сталин бы вам приказал пустить, что тогда?

– Ты мне тут не заговаривайся. Сталин ему…

– Иосиф! – заорал Мартин, обернувшись к саду. – Иосиф, иди сюда! Твой сатрап не пускает нас в заведение общепита.

– Сейчас я тебе устрою «Иосифа»! – нешуточно разозлился швейцар и, приоткрыв дверь, крикнул что-то в прокуренную глубину помещения. Из клубящегося тумана начал, подобно Терминатору, вырастать огромный мужчина в форме охранника.

– В приемной у меня потолчешься, – бросил Мартин и потянул Раздолбая прочь.

– Дерьмо! – разбушевался он, когда они отошли. – Жалкие ничтожные людишки пестуют свою крупицу власти. Видел, как он раздул ноздри, услышав про Сталина? Держу пари, он ради номенклатурных доносов лично выбивал людям зубы. Когда вижу таких Наполеончиков, которым слаще халвы макать человека в кал…

– Да ладно, никто нас никуда не макал, – возразил Раздолбай, не чувствуя себя ущемленным.

– Не спорь со мной! Не спо-орь! Знаешь, чего я хочу? Спроси меня. Сыграй со мной в игру «что ты хочешь». Не надо минуту – все равно буду отвечать одно и то же. «Что ты хочешь, Мартин?» – спроси меня!

– Мартин, что ты хочешь?

– Я хочу быть Воландом!

Раздолбай прыснул со смеху.

– А вот не смешно! Ни фига не смешно вообще! Ты же не знаешь, как это… Думаешь, так, все круто… Знаешь, что такое «гаремное настроение»? Я тебе расскажу! Вот у тебя сделка… Ты все согласовал, отправил вагоны в Челябинск и прилетел сам, чтобы лично получить от бабая подпись и встать на погруз. Тебя встречает секретарша, проводит к бабаю. И тут он говорит, что подписать не может, потому что ему не дал добро имярек, которому должен разрешить имярек, а тому должен отмахнуть имярек, который не просто имярек, а первый помощник у Самого. Сам – ублюдок, трахающий школьниц. Реально школьниц! Я был у него в доме приемов, видел выводок девочек, которые его ждали… С такими тонкими ручками, ножками, костлявыми коленками… Фу, бля! Они ждали его, пили шампанское, звонили там домой, говорили буквально – «Мама, я у Светы, делаю уроки». И вот Сам должен дать помощнику ответ насчет нашей цепочки, а для него она не то что не главный бизнес, а так… услуга для каких-то своих людей, от которых ему надо что-то свое. И вот мы все, не последние люди, сидим, как дешевые шлюхи, и гаремно ждем, когда Сам изволит дотрахать школьницу, уделить время своему помощнику и дать ответ насчет нас. А он может про нас забыть! У него, понимаешь ли, «великие дела», а мы – пыль под ногами. Вагоны будут простаивать на путях, я буду торчать в гостинице в вонючей Челябе, где кислотный дождь оставляет на ботинках шанкры, торчать и думать – а не послать ли мне в жопу всю эту деловую жизнь? Я, конечно, не пошлю… Но я дико хочу быть Воландом! Я бы так стук-стук в приемную к Самому. Секретарша мне – ой, он сейчас занят! А я – да ничем он не занят, и занят быть не может, потому что ничего не смыслит в том, чем занимается. И ногой ему в дверь кабинета – бах! Превратил бы его в гусеницу, оставив человеческое сознание, и отправил в муравейник – пусть почувствует свое «величие». Что-то я так зол, что меня начинает отпускать… Не хочу, чтобы отпускало! Пошли к бару.

Возле стойки Мартин сказал, что виски, допитое за портьерой, отбило у него вкус к этому напитку на год вперед, и заказал текилу. Бросив в себя огненный глоток, Раздолбай посмотрел на сад. Ему хотелось, чтобы его снова закачало на волнах праздника, как было в начале вечера, но праздник словно подернуло тиной. На дорожках валялся мусор – окурки сигарет и сигар, смятые сигаретные пачки, осколки посуды. Почтительные официанты больше не подносили гостям высокие тонконогие бокалы, а устало слонялись, похлопывая себя по бедру пустым подносом в опущенной руке, или просто сидели и курили на лавках. Гости, которые не отправились танцевать на дискотеку, ухавшую где-то за деревьями, разбрелись по газонам. Сонные девушки покачивались как березки, держась за своих спутников-Барракуд, а Барракуды выпивали друг с другом, разливая по пластиковым стаканам купленный в баре алкоголь, и напоминали обычных уличных пьяниц. Двойники исторических личностей ходили как неприкаянные – свою долю внимания они исчерпали давным-давно. Только лампочки на деревьях светились так же волшебно, и устроитель-Хлестаков снова совершал круг почета на «Руссо-Балте», преследуемый свитой из ведьм и чертей, отдувавшихся, как новобранцы на последних километрах утреннего кросса.

Раздолбай подумал, что веселье пошло на убыль, и тут же увидел зрелище, которое стало олицетворением не убыли, а финала. Девушка в вечернем платье перегнулась через скамейку и стала мучительно извергать из себя все съеденное и выпитое. Стройные ноги в лаковых туфлях скребли по асфальту, словно копытца издыхающей лани, а смесь «Абрау» и тарталеток с паштетом удивительным образом не выглядела омерзительной, будто красота девушки облагораживала содержимое ее желудка.

– У-угх, у-угх, у-угх, бля… – стонала красотка.

– Смотри, красивая телка даже блюет красиво, – прокомментировал Раздолбай, толкнув Мартина в бок. От легкого толчка локоть Мартина сорвался с опоры, он воткнулся плечом в стойку бара и, как оказалось, проснулся.

– Опа-па-па-па, – воскликнул он и радостно засмеялся, – меня все-таки опять накрыло!

– Смотри, – снова кивнул Раздолбай в сторону девушки на скамейке.

– Светлокожая… Отшлепать по жопе – пойдут красивые пятна, – оценил Мартин и повернулся к Раздолбаю, раскрыв объятия. – Слушай, дико рад тебя видеть! Как у тебя вообще дела?

Раздолбай захохотал над тем, как похоже Мартин изобразил, будто ничего не помнит, Мартин расхохотался от того, что хохотал Раздолбай, и так они хохотали вдвоем, слабея ногами и повисая друг на друге, пока смех не выдавил из их легких последние капли воздуха. Отсмеявшись, Раздолбай заметил, что в центре сада началось какое-то движение.

– Пошли туда…

– Зачем?

– Там что-то есть…

– На ветвях?

– На площади.

– Пошли. Но все, что нам надо, есть у нас внутри. У тебя есть внутри то, что тебе надо?

– Не знаю.

– У меня есть. Я – Воланд… Воланд! – крикнул Мартин в лицо Калигуле, мимо которого они проходили. – Маслоу растечется маслом от такой потребности. Такая само-нахуй-актуализация будет, что у него жопа завернется. Э-э-э-э, держи меня!

Раздолбай с трудом удержал падающего Мартина за руку и, выписывая синусоиды, они пришли в центр сада, где ведьмы и черти готовили к запуску монгольфьер. В гондоле стоял высокий бородатый человек в зеленом плаще, на плече которого топтался привязанный за лапу голубь.

– Ждите полной луны! Я разгоню тучи, и луна откроется! – кричал бородач, вздымая над собой руки.

– Какой-то номенкалу… номелакурный колдун… – сказал Мартин. – Щас потягаюсь с ним силищей!

Он тоже воздел руки над головой, но в этот момент его по-хлопал по плечу низенький мужчина азиатской наружности.

– Фархад? – удивился Мартин. – Ты что здесь делаешь?

– Мартин Глебович, я за вами приехал. Вы велели вас в двенадцать забрать, скоро первый час. Я тут уже двадцать минут вас ищу, – ответил Фархад со смешным акцентом.

– Забрать меня? Куда?

– Домой, наверное.

– У меня нет дома. Я вечный странник.

– Я знаю, что ваш дом в гостинице «Украина», туда и поедем.

– Ехать нет… Я хочу дико лететь! Сейчас выкину этого хуя в плаще и полетим с моим Бегемотом.

Марин потащил Раздолбая к монгольфьеру, но под горловиной шара полыхнул огонь, и аэростат начал медленно подниматься.

– Готовьтесь к полнолунию! – закричал колдун.

– Опять от меня сбежала последняя электричка, – заголосил Мартин, царапнув пальцами по дну взлетающей гондолы.

– Э-э, Мартин Глебович, да вы, кажется, перегуляли.

– Я в говно! Прости меня, верный друг Фархад… я дико в говно. А ты вино какой страны предпочитаешь в это время суток?

– Э, я не пью вина Мартин Глебович.

– У тебя Рамадан?

– Рамадан не сейчас, Мартин Глебович. Я вообще не пью.

– Эх, раз, Рамадан-чумодан… – запел Мартин. – У меня есть друг – пишет музыку, как Брайан Ферри. Тексты дикие… Чу-увак-человек, чу-увак человек-чумодан… Ладно, можете меня увести.

Фархад и Раздолбай взяли Мартина в двух сторон под руки и повели его к воротам сада.

– Фархад, хотя и чурка, но водитель классный, – стал делиться с Раздолбаем Мартин, нисколько не смущаясь присутствия самого Фархада. – Водитель всегда должен быть чуркой. Русских нельзя брать водителями… У меня было трое, выгнал всех… Русский тебя везет, у него на морде все время такое выражение… Он дико оскорблен! Его учили, что все равны, а тут он тебя везет. Русских брать нельзя! Фархад, я тебя люблю!

Мартин притянул Фархада к себе и поцеловал в макушку.

– Я вас тоже очень уважаю, Мартин Глебович.

– А почему ты называешь меня таким отчеством?

– Это ваше отчество, Мартин Глебович.

– Да? Тогда я буду называть тебя Алоизий… Алоизий Могарыч!

– Ну зовите, если хотите.

– Алоизий… Имя красивое, но квартиру ты у меня не отберешь. У меня ее нет, я в «Украине» живу, а-ха-ха-ха… Шестьсот второй номер в «Украине» поди отбери!

Они подошли к машине. Мартин, достал ключи, открыл водительскую дверь и уселся за руль.

– Мартин Глебович, вам назад.

– Назад? Назад?!

Слово «назад» привело Мартина в бешеный восторг, и он стал хохотать так, словно это была немыслимо смешная шутка.

– Алоизий, если я… если я сяду назад… как же я… поведу? – выдавил он наконец сквозь хохот.

– Вы не поведете, Мартин Глебович, – ответил Фархад, судя по невозмутимости, привыкший к подобным сценам. – Я поведу. Я для этого приехал. Я – ваш водитель.

– Мой водитель? Я – Воланд, а ты, стало быть – водитель Воланда. Не много ли на себя берешь?

– Садитесь назад, Мартин Глебович, я вас отвезу в «Украину».

– Тогда буду курить, – смирился Мартин, освобождая для Фархада водительское сиденье.

Похлопав себя по карманам и не найдя сигарет, Мартин вспомнил, что бросил, и попросил закурить у Фархада. Тот предложил ему «Ту-134», но Мартин сказал, что свою «смерть на взлете» он может курить сам, и Раздолбай отдал ему последнюю «Магну», которую Мартин прикурил с фильтра.

– Не судьба, Мартин Глебович. Бросать так бросать, – засмеялся Фархад.

Уезжать, не покурив, Мартин категорически отказался и нетвердой походкой направился к огромному «Мерседесу», в который неспешно погружались четверо Барракуд.

– Молодые люди! Угостите папироской, поправиться, таксскать, бывшему регенту! – издали прокричал Мартин.

По лицам Барракуд стало понятно, что сейчас произойдет убийство. Они плотно обступили Мартина, но Раздолбай даже не успел испугаться – послышались реплики «ты чего попутал… я партнер Ерина… совсем охуел… давайте звонить…», после чего Мартин вернулся, победно сжимая в кулаке початую пачку «Кэмела», и плюхнулся на заднее сиденье.

– Будь Прометеем, дай огня и… едь! – сказал он Фархаду.

Фархад передал ему разогретый прикуриватель. Мартин прикурил, помахал прикуривателем как спичкой и выбросил его в закрытое окно. Звякнув об стекло, гильза с пурпурной сердцевиной укатилась под сиденье, Мартин счастливо захохотал, приговаривая: «Так вот вы какие стеклышки у себя завели», а Фархад кинулся нашаривать прикуриватель на полу и обжег об него пальцы. Вся эта нечаянная клоунада веселила Раздолбая до слез, и он вдруг ощутил бесконечную благодарность к Мартину за то, что тот устроил ему такой замечательный вечер. Казалось, тяготы соленой жизни позади и новая яркая жизнь, которую пришлось ждать так долго, наконец-то началась и позволила потрогать себя за краешек.

– Чува-ак! – ласково позвал Раздолбай.

– Чу-увак-человек-чумодан, – напел Мартин.

– Чувак, спасибо за приглашение!

– Чувак, дай пять!

Вместо пятерни Раздолбая Мартин шлепнул по кожаному подголовнику переднего сиденья, и на этом они тронулись в путь.

Плавный ход «Форда» укачал Раздолбая сразу. Он заснул, уткнувшись лбом в стекло передней двери, и проснулся, когда Фархад тормошил его за плечо в районе поворота на Химки.

– Куда ехать вам? Мартин Глебович велел вас до Химок доставить. Химки вот, куда дальше ехать?

Раздолбай обернулся – Мартина в машине уже не было.

«И даже велел довезти… Как же с ним все-таки классно», – подумал Раздолбай и загрустил. Ему хотелось, чтобы вечер с «Фордом», шампанским и красивыми девушками в вечерних платьях повторился как можно скорее, но, зная, как появляется и пропадает Мартин, рассчитывать на скорую встречу не приходилось.

– Передайте ему, что он мой друг. Пусть звонит чаще. Я ему всегда рад. Здесь направо, – сказал Раздолбай Фархаду и, чтобы не заснуть снова, стрельнул у него штучку «Ту-134».