Текст книги "Запертая комната. Убийца полицейских. Террористы"

26

Мартин Бек снова скакал верхом. Пригнувшись над гривой, он во весь опор мчался через поле, в одном строю с конниками в регланах. Впереди стояла русская артиллерия, и между мешками с песком на него смотрело в упор пушечное дуло. Знакомый черный глаз смерти. Вот навстречу ему вылетело ядро. Больше, больше… уже заполнило все поле зрения… И все почернело. Это, надо понимать, Балаклавский бой[51]51
  Балаклавский бой произошел в октябре 1854 года во время Крымской войны. (Примеч. перев.)


[Закрыть].

А в следующую секунду он стоял на мостике «Лайона». Только что «Неутомимый» и «Куин Мэри» взорвались и ушли под воду. Подбежал гонец: «Принцесса Ройял» взлетела на воздух! Битти наклонился и спокойно сказал громким голосом, перекрывшим неистовый грохот битвы: «Бек, что-то неладно сегодня с нашими кораблями, черт бы их побрал. Два румба ближе к противнику!»[52]52
  Дэвид Битти (1871–1936) – английский адмирал, во время Первой мировой войны участвовал в боях у Гельголанда, у Доггер-банки; в Ютландском сражении. (Примеч. перев.) Здесь перечисляются корабли, участвовавшие в Ютландском сражении 1916 года.


[Закрыть]

Затем последовала обычная сцена с Гарфилдом и Гито, Мартин Бек соскочил с коня, пробежал через здание вокзала и принял пулю на себя. В ту самую секунду, когда он испускал последний вздох, подошел начальник ЦПУ, нацепил на его простреленную грудь медаль, развернул что-то вроде пергаментного свитка и проскрипел: «Ты назначен начальником управления, жалованье по классу Б-три».

Президент лежал ничком, цилиндр катился по перрону. Нахлынула волна жгучей боли, и Мартин Бек открыл глаза.

Он лежал мокрый от пота. Сплошные штампы, один банальнее другого… Гито сегодня опять был похож на бывшего полицейского Эрикссона[53]53
  Эрикссон – персонаж предыдущей части декалогии «Негодяй из Сефлё», преступник, серьезно ранивший Мартина Бека.


[Закрыть], Джеймс Гарфилд – на элегантного пожилого джентльмена, начальник ЦПУ – на начальника ЦПУ, а Битти – на свой портрет, запечатленный на мемориальной кружке в честь Версальского мира[54]54
  Версальский мирный договор 1919 года завершил Первую мировую войну.


[Закрыть]: этакий надутый господин в обрамлении лаврового венка. А вообще сон и на этот раз был полон нелепостей и неверных цитат.

Дэвид Битти никогда не командовал: «Два румба ближе к противнику!»

Согласно всем доступным источникам, он сказал: «Четфилд[55]55
  Эрни Четфилд (1873–1967) – английский адмирал, во время Ютландского сражения командовал флагманом британского флота – крейсером «Лайон».


[Закрыть], что-то неладно сегодня с нашими кораблями, черт бы их побрал. Два румба влево!»

Правда, суть от этого не менялась, ведь два румба влево в этом случае было все равно что два румба ближе к противнику.

И еще: когда Гито приснился ему в облике Кэрредина, он стрелял из пистолета «хаммерли интернэшнл». Теперь же, когда он походил на Эрикссона, у него в руке был «дерринджер».

Не говоря уже о том, что в Балаклавском бою один только Фицрой Джеймс Генри Сомерсет был в реглане[56]56
  Фицрой Джеймс Генри Сомерсет, первый барон Реглан (1788–1855) – британский военачальник, в битве при Ватерлоо потерявший руку и поэтому носивший одежду с рукавами особого покроя.


[Закрыть].

В этих снах все шиворот-навыворот.

Мартин Бек поднялся, снял пижаму и принял душ.

Ежась под холодными струями, он думал о Рее.

По пути к метро он думал о своем странном поведении накануне вечером.

Сидя за письменным столом в кабинете на Вестберга-алле, он ощутил вдруг острый приступ одиночества.

Вошел Кольберг, спросил, как он поживает. Затруднительный вопрос. Мартин Бек отделался коротким:

– Ничего.

У Кольберга был совсем задерганный вид, и он почти сразу ушел. В дверях он обернулся:

– Кстати, дело на Хорнсгатан как будто выяснено. И у нас есть все шансы схватить Мальмстрёма и Мурена с поличным. Правда, не раньше следующей пятницы. А как твоя запертая комната?

– Неплохо. Во всяком случае, лучше, чем я ожидал.

– В самом деле? – Кольберг помешкал еще несколько секунд. – По-моему, сегодня ты выглядишь уже бодрее. Ну, всего.

– Всего.

Снова оставшись в одиночестве, Мартин Бек принялся размышлять о Свэрде.

Одновременно он думал о Рее.

Он получил от нее гораздо больше, чем рассчитывал, – как следователь, естественно. Целых три нити. А то и четыре.

Свэрд был болезненно скуп.

Свэрд всегда – ну, не всегда, так много лет – запирался на сто замков, хотя не держал в квартире ничего ценного.

Незадолго перед смертью Свэрд тяжело болел, даже лежал в онкологической клинике.

Может быть, у него были припрятаны деньги? Если да, то где?

Может быть, Свэрд чего-то боялся? Если да, то чего? Что, кроме собственной жизни, оберегал он, запираясь в своей конуре?

Что за болезнь была у Свэрда? Судя по обращению в онкологическую клинику – рак. Но если он был обречен, то к чему такие меры защиты?

Может быть, он кого-то остерегался? Если да, то кого?

И почему он переехал на другую квартиру, которая была и хуже, и дороже? Это при его-то скупости.

Вопросы.

Непростые, но вряд ли неразрешимые.

За два-три часа с ними не справишься, понадобятся дни. Может быть, недели, месяцы. А то и годы. Если вообще справишься.

Что же все-таки показала баллистическая экспертиза?

Пожалуй, с этого следует начать.

Мартин Бек взялся за телефон. Но сегодня у него что-то не ладилось: шесть раз он набирал нужный номер и четыре раза слышал в ответ: «Минуточку!» – после чего наступала гробовая тишина. В конце концов он все-таки разыскал девушку, которая семнадцать дней назад вскрывала грудную клетку Свэрда.

– Да-да, – сказала она, – теперь припоминаю. Звонил тут один из полиции насчет этой пули, всю голову мне продолбил.

– Старший инспектор Рённ.

– Возможно, не помню. Во всяком случае, не тот, который сначала вел это дело, не Альдор Густавссон. Явно не такой опытный и все время мямлит «угу» да «угу».

– Ну и что же?

– Ведь я уже говорила вам в прошлый раз, полиция поначалу довольно равнодушно подошла к этому делу. Пока не позвонил этот ваш мямля, никто и не заикался о баллистической экспертизе. Я даже не знала толком, как поступить с этой пулей. Но…

– Да?

– В общем, я решила, что выбрасывать не годится, и положила ее в конверт. Туда же положила свое заключение, по всем правилам. Так, как у нас заведено, когда речь идет о настоящем убийстве. Правда, в лабораторию не стала посылать, я же знаю, как они там перегружены.

– А потом?

– Потом куда-то засунула конверт и, когда позвонили, не могла сразу найти его. Я ведь тут внештатно, у меня даже своего шкафа нет. Но в конце концов я его все-таки отыскала и отправила.

– На исследование?

– У меня нет таких прав. Но если в лабораторию поступает пуля, они, надо думать, исследуют ее, хотя бы речь шла о самоубийстве.

– Самоубийстве?

– Ну да. Я написала так в заключении. Ведь полиция сразу сказала, что речь идет о суициде.

– Ясно, буду искать дальше, – сказал Мартин Бек. – Но сперва у меня к вам будет еще один вопрос.

– Какой?

– При вскрытии вы ничего особенного не заметили?

– Как же, заметила, что он застрелился. Об этом сказано в моем заключении.

– Да нет, я, собственно, о другом. Вы не обнаружили признаков какого-нибудь серьезного заболевания?

– Нет. Никаких органических изменений не было. Правда…

– Что?

– Я ведь не очень тщательно его исследовала. Определила причину смерти, и все. Только грудную клетку и смотрела.

– Точнее?

– Прежде всего сердце и легкие. Никаких дефектов – если не считать, что он был мертв.

– Значит, в остальном возможность болезни не исключается?

– Конечно. Все, что угодно, – от подагры до рака печени. Скажите, а почему вы так копаетесь? Рядовой случай, ничего особенного…

– В моих вопросах тоже нет ничего особенного.

Мартин Бек закруглился и попробовал разыскать кого-нибудь из сотрудников баллистической лаборатории. Ничего не добился и в конце концов вынужден был позвонить самому начальнику отдела, Оскару Йельму, который пользовался славой выдающегося специалиста по криминалистической технике и малоприятного собеседника.

– А, это ты, – пробурчал Йельм. – Я-то думал, тебя сделали начальником управления… Видно, не оправдались мои надежды.

– А тебе-то что от этого?

– Начальники управлений сидят и думают о своей карьере. Кроме тех случаев, когда играют в гольф и мелют вздор по телевидению. Уж во всяком случае, они не звонят сюда и не задают пустых вопросов. Ну, что тебе нужно?

– Ничего особенного, баллистическая экспертиза.

– Ничего особенного? А поточнее можно? Нам ведь каждый недоумок какую-нибудь дрянь шлет. Горы предметов ждут исследования, а работать некому. На днях Меландер прислал бак из уборной с садового участка – определите, мол, сколько людей в него испражнялось. А бак полный до краев, его, наверное два года не чистили.

– Да уж, неприятная история.

Фредрик Меландер прежде занимался убийствами, много лет был одним из лучших сотрудников Мартина Бека. Но недавно его перевели в отдел краж – видимо, надеясь, что он поможет разобраться в царящем там кавардаке.

– Точно, – сказал Йельм. – В нашей работе приятного мало. Если бы кто-нибудь это понимал. Начальник ЦПУ сто лет к нам не заглядывал, а когда я весной попросился к нему на прием, он велел передать, что в обозримом будущем у него все расписано. В обозримом будущем, а?

– Знаю, знаю, что у вас хоть волком вой.

– Это еще мягко сказано. – Голос Йельма звучал несколько приветливее. – Ты просто не представляешь себе, что творится. И хоть бы кто посочувствовал нам, добрым словом поддержал. Черта с два.

Оскар Йельм был неисправимый брюзга, зато хороший специалист. И он был восприимчив к лести.

– Просто диво, как вы со всем управляетесь, – сказал Мартин Бек.

– Диво? – повторил Йельм совсем уже добродушно. – Это не диво, это чудо. Ну так что у тебя за вопрос по баллистической экспертизе?

– Да я насчет пули, которую извлекли из одного покойника. Фамилия убитого Свэрд. Карл Эдвин Свэрд.

– Ясно, помню. Типичная история. Диагноз – самоубийство. Патологоанатом прислал пулю нам, а что с ней делать, не сказал. Может, позолотить и отправить в криминалистический музей? Или это послание надо понимать как намек: дескать, отправляйся на тот свет сам, пока не пришили?

– А какая пуля?

– Пистолетная. Пистолет у тебя?

– Нет.

– Откуда же взяли, что это самоубийство?

Хороший вопрос. Мартин Бек сделал отметку в своем блокноте.

– Какие-нибудь данные можешь сообщить?

– Конечно. Судя по всему, сорок пятый калибр, род оружия – автоматический пистолет. Правда, такие пистолеты разные фирмы делают, но если ты пришлешь гильзу, определим поточнее.

– Я не нашел гильзы.

– Не нашел? А что, собственно, делал этот Свэрд после того, как застрелился?

– Не знаю.

– Вообще-то, с такой пулей в груди особую прыть не разовьешь, – заметил Йельм. – Ложись да помирай, вот и весь сказ.

– Понятно, – сказал Мартин Бек. – Спасибо.

– За что?

– За помощь. И желаю успеха.

– Попрошу без этих шуточек. – Йельм положил трубку.

Что ж, один вопрос выяснен. Кто бы ни стрелял, сам Свэрд или кто-то другой, он действовал наверняка. Сорок пятый калибр гарантирует успех, даже если не попадешь точно в сердце.

Это ясно, а в целом – много ли дал ему этот разговор?

Пуля – это еще далеко не улика, если нет оружия или хотя бы гильзы.

Правда, выяснилась одна важная деталь. Йельм сказал, что пуля от автоматического пистолета сорок пятого калибра, а на его слова можно положиться. Итак, Свэрд убит из автоматического пистолета.

А в остальном все непонятно по-прежнему.

Свэрд не мог покончить с собой, и никто другой не мог его убить.

Мартин Бек продолжил поиск.

Он начал с банков, зная по опыту, что на них уйдет уйма времени. Правда, в Швеции не ахти как строго с тайной вкладов, но очень уж много финансовых учреждений, к тому же годовой процент невысок и мелкие вкладчики предпочитают банки соседних стран, особенно Дании.

Мартин Бек не давал передышки телефону.

Говорят из полиции. По поводу такого-то, проживающего по адресу такому-то или такому-то… личный индекс… Просим сообщить, не открывал ли он у вас личный счет, не было ли у него абонентского ящика.

Вопрос сам по себе несложный, но пока всех обзвонишь… А тут еще пятница и конец рабочего дня. Раньше понедельника-вторника ответов не жди.

Кроме того, надо бы позвонить в больницу, где лежал Свэрд, но это дело Мартин Бек сразу отложил на понедельник.

Его рабочий день тоже подходил к концу.

В Стокгольме в это время царил полный хаос, полиция была в истерике, многочисленные толпы – в панике.

Но Мартин Бек об этом не подозревал. В его окно из всей Северной Венеции[57]57
  Стокгольм называют Северной Венецией из-за того, что он расположен на четырнадцати островах.


[Закрыть] было видно только дышащее миазмами шоссе да промышленные комплексы. Словом, вид не более отвратительный и отталкивающий, чем всегда.

В семь часов он все еще сидел в своем кабинете, хотя рабочий день кончился два часа назад и сегодня он больше ничего не мог сделать для следствия.

Наиболее осязаемым итогом дня была метина на указательном пальце правой руки от усердного вращения телефонного диска.

Завершая служебные дела, он поискал в телефонной книге Рею Нильсен. Нашел и уже хотел набрать ее номер, но поймал себя на том, что не знает, о чем ее спросить, во всяком случае по поводу Свэрда.

И нечего себя обманывать: служба тут ни при чем.

Просто он хотел убедиться, дома ли Peя, и задать ей только один незатейливый вопрос.

Можно зайти?

Мартин Бек снял руку с аппарата и поставил телефонные книги на место.

Потом навел порядок на столе, выбросил ненужные бумажки, аккуратно сложил карандаши.

Все это он делал тщательно, не спеша и ухитрился растянуть уборку чуть ли не на полчаса. И еще полчаса возился с испорченной шариковой ручкой, прежде чем решил, что ее уже не починишь, и выбросил в корзину.

Здание еще не опустело, он слышал, как по соседству двое коллег спорят о чем-то на повышенных тонах.

Его не интересовало, о чем они спорят.

Выйдя на улицу, Мартин Бек зашагал к метро Мидсоммаркрансен. Ему пришлось довольно долго ждать, прежде чем подошли зеленые вагоны, снаружи очень аккуратные, а внутри изуродованные хулиганами – сиденья изрезаны, ручки оторваны или отвинчены.

На станции Старый город он сошел и направился к своему дому.

Дома, надев пижаму, поискал пива в холодильнике и вина в шкафу, хотя знал, что ни того ни другого нет.

Открыл банку русских крабов и сделал два бутерброда. Откупорил бутылку минеральной воды. Поел. Ужин как ужин, совсем даже неплохой, но уж больно тоскливо сидеть и жевать в одиночестве… Правда, позавчера было точно так же тоскливо, но тогда его это почему-то меньше трогало.

Чтобы чем-то заняться, Мартин Бек взял с полки одну из многих еще не прочитанных книг. Это оказалась беллетризованная история битвы в Яванском море, автор Рэй Паркин[58]58
  Рэй Паркин (1910–2005) – австралийский моряк и писатель. Служил на крейсере «Перт» и был участником сражения в Яванском море в феврале 1942 года. Свои воспоминания об этом событии в беллетризованной форме описал в книге «Из дыма» («Out of the smoke», 1960).


[Закрыть]. Лежа в постели, он быстро ее одолел и заключил, что книжка плохая. И зачем только ее переводили на шведский? Кстати, какое издательство? «Норстедт»[59]59
  «Норстедт» – старейшее шведское издательство, которое, в том числе, осуществило первое издание романов о Мартине Беке.


[Закрыть] – странно.

Сэмюэл Элиот Морисон[60]60
  Сэмюэл Элиот Морисон (1887–1976) – американский историк и биограф, автор 15-томного сочинения об участии американского флота во Второй мировой войне.


[Закрыть] в своей «Войне на двух океанах» на девяти страницах сумел о том же написать куда толковее и ярче, чем Паркин на двухстах пятидесяти семи.

Засыпая, Мартин Бек думал о спагетти с мясным соусом. И поймал себя на том, что ждет завтрашнего дня с чувством, смахивающим на предвкушение.

А так как чувство это было ничем не оправдано, бессодержательность субботы и воскресенья показалась ему особенно невыносимой. Впервые за несколько лет одиночество превратилось в нестерпимую муку. Дома не сиделось, и в воскресенье он даже совершил прогулку на пароходике до Мариефреда[61]61
  Мариефред – городок на озере Меларен примерно в 60 км от Стокгольма. В городке расположена старинная королевская резиденция – замок Грипсхольм.


[Закрыть], но это не помогло. Он и на вольном воздухе чувствовал себя словно взаперти. Что-то в его жизни крепко не ладилось, и он не хотел больше с этим мириться, как мирился прежде. Глядя на других людей, Мартин Бек догадывался, что многие из них пребывают в таком же тупике, но то ли не осознают этого, то ли не хотят осознавать.

В понедельник утром во сне он опять скакал верхом. Гито был похож на Кэрредина и держал в руке автоматический пистолет сорок пятого калибра. А когда Мартин Бек выполнил свой жертвенный ритуал, к нему подошла Peя Нильсен и спросила: «Ты ничего лучшего не мог придумать?»

Придя в свой кабинет на Вестберга-алле, он снова взялся за телефон.

Начал с онкологической клиники. И с великим трудом добился ответа, из которого мало что можно было извлечь.

Свэрд был госпитализирован в понедельник шестого марта. Но уже на другой день его направили в инфекционное отделение Южной больницы.

Почему?

– На этот вопрос теперь не так-то легко ответить, – сказала секретарша, отыскав наконец в регистрационных книгах фамилию Свэрда. – Очевидно, случай не по нашему профилю. Истории болезни нет, есть только пометка, что он поступил с направлением от частного врача.

– А что за врач?

– Некий доктор Берглунд, терапевт. Кстати, вот и направление, только разобрать ничего нельзя, вы же знаете, как врачи пишут. Вдобавок ксерокопия плохая.

– Адрес тоже не разобрать?

– Адрес врача? Оденгатан, тридцать.

– Ну вот видите, что-то все же разобрали.

– Штемпель, – лаконично ответила секретарша.

У доктора Берглунда автоматический ответчик сообщил, что прием временно прекращен, до пятнадцатого августа.

Ну конечно, доктор в отпуске.

Но Мартина Бека никак не устраивало ждать больше месяца, чтобы узнать, чем болел Свэрд.

Он набрал один из номеров Южной больницы. Больница эта большая, ее телефоны вечно заняты, и он потратил почти два часа, прежде чем выяснил, что Карл Эдвин Свэрд действительно находился в инфекционном отделении в марте, а именно со вторника, седьмого числа, по субботу, восемнадцатого, после чего, судя по всему, отбыл домой.

Но с каким заключением его выписали – здоров?.. Смертельно болен?..

На этот вопрос он никак не мог добиться ответа: заведующий отделением занят, не может подойти к телефону.

Придется опять самому трогаться в путь…

Мартин Бек доехал на такси до больницы и, поблуждав немного, отыскал нужный коридор.

Еще через десять минут он сидел в кабинете человека, коему положено было знать все о состоянии здоровья Свэрда.

Это был мужчина лет сорока, небольшого роста, волосы темные, глаза неопределенного цвета – серо-голубые с зелеными и светло-коричневыми искорками. Пока Мартин Бек искал в карманах несуществующие сигареты, врач, надев очки в роговой оправе, углубился в бумаги. Десять минут прошло в полном молчании, наконец он сдвинул очки на лоб и посмотрел на посетителя.

– Ну, так. Что же вы хотели узнать?

– Чем болел Свэрд?

– Ничем.

С минуту Мартин Бек осмысливал это несколько неожиданное заявление. Потом спросил:

– Почему же он пролежал тут почти две недели?

– Точнее, одиннадцать суток. Мы провели тщательное обследование. Были некоторые симптомы, было направление от частного врача.

– Доктора Берглунда?

– Совершенно верно. Пациент считал себя тяжелобольным. Во-первых, у него были две шишки на шее, во-вторых, в области живота слева – опухоль. Она легко прощупывалась, и, как часто бывает в таких случаях, пациент решил, что у него рак. Обратился к частному врачу, тот нашел симптомы тревожными. Но ведь частные врачи обычно не располагают необходимым оборудованием, чтобы диагностировать такие случаи. Да и не всегда квалификация достаточная. В этом случае был поставлен неверный диагноз, и пациента скоропалительно направили в онкологическую клинику. А там сразу выяснилось, что пациент не прошел обследования, и его перевели к нам. Ну а обследование – дело серьезное, надо было взять не один анализ.

– И вывод гласил, что Свэрд здоров?

– Практически здоров. Насчет шишек на шее мы сразу его успокоили – обыкновенные жировики, ничего опасного. Опухоль в области живота потребовала более серьезного исследования. Мы, в частности, произвели общую аортографию, рентген всего пищеварительного тракта. А также биопсию печени…

– Это что такое?

– Биопсия печени? Попросту выражаясь, в бок пациента вводят трубочку и отделяют кусочек печени. Кстати, это исследование я сам проводил. Затем взятый образец направили в лабораторию и проверили на раковые клетки. Так вот, ничего похожего мы не нашли. Опухоль оказалась изолированной кистой на колон…

– Простите, как вы сказали?

– На кишке. Словом, киста. Ничего серьезного. Ее можно было удалить хирургическим путем, но мы посчитали, что в таком вмешательстве нет нужды. Пациент не испытывал никаких неудобств. Правда, он утверждал, что у него прежде были сильные боли, но они явно носили психосоматический характер.

Врач остановился, посмотрел на Мартина Бека, как глядят на детей и малограмотных, и пояснил:

– Попросту говоря, самовнушение.

– Вы лично общались со Свэрдом?

– Конечно. Я каждый день с ним разговаривал, и перед его выпиской у нас состоялась долгая беседа.

– Как он держался?

– Первое время все его поведение определялось мыслями о мнимой болезни. Он был уверен, что у него неизлечимый рак и дни его сочтены. Думал, что ему осталось жить от силы месяц.

– Что ж, он угадал, – вставил Мартин Бек.

– В самом деле? Попал под машину?

– Застрелен. Возможно, покончил с собой.

Врач снял очки и задумчиво протер их уголком халата.

– Второе предположение кажется мне совсем невероятным.

– Почему?

– Как я уже сказал, перед выпиской Свэрда у меня была с ним долгая беседа. Когда он убедился, что здоров, у него словно гора с плеч свалилась. Прежде он был страшно подавленный, а тут совсем переменился, сразу повеселел. Еще до этого мы установили, что его боли исчезают от самых простых средств. От таких таблеток, которые, между нами говоря, вовсе не являются болеутоляющими.

– Значит, по-вашему, он не мог покончить с собой?

– Не такая натура.

– А какая у него была натура?

– Я не психиатр, но на меня он произвел впечатление человека сурового и замкнутого. Персонал жаловался на него – придирается, брюзжит… Но это все проявилось уже в последние дни, после того как он понял, что у него нет ничего опасного.

Подумав, Мартин Бек спросил:

– Вы не знаете, его здесь никто не навещал?

– Чего не знаю, того не знаю. Вообще-то, он говорил мне, что у него нет друзей.

Мартин Бек встал:

– Спасибо. Тогда, пожалуй, все. До свидания.

Он был уже в дверях, когда врач вдруг сказал:

– Кстати, насчет друзей и посещений…

– Да?

– Понимаете, какой-то родственник Свэрда – племянник его – звонил как-то во время моего дежурства и справлялся о здоровье дяди.

– И что вы ответили?

– Он позвонил как раз, когда мы закончили обследование. И я сразу обрадовал его, ответил, что Свэрд здоров, проживет еще много лет.

– Ну и как он реагировал?

– Судя по голосу, удивился. Очевидно, Свэрд не только себя, но и его убедил, что тяжело болен и не выйдет живым из больницы.

– Этот племянник как-то назвался?

– Наверное, но я не запомнил фамилию.

– Я сейчас вот о чем подумал, – сказал Мартин Бек. – Разве не заведено, чтобы пациент сообщал фамилию и адрес кого-нибудь из родных или знакомых на случай…

Он не договорил.

– Совершенно верно. – Врач надел очки. – Сейчас поглядим… Тут должно быть написано. Точно, есть.

– Кто же это?

– Peя Нильсен.

Глубоко задумавшись, Мартин Бек шел через парк Тантолунден. Его не ограбили, даже не оглушили ударом по голове, но в кустах кругом лежало множество пьяниц, очевидно ожидавших, когда кто-нибудь возьмется их опекать.

А задуматься было о чем.

У Карла Эдвина Свэрда не было ни братьев, ни сестер.

Откуда же взялся племянник?

У Мартина Бека появился повод наведаться на Тулегатан, и он направился было туда.

Но, доехав на метро до станции Центральный вокзал, он передумал и, вместо того чтобы сделать пересадку, возвратился на две остановки назад. Выйдя на станции Слюссен, не спеша побрел мимо пристани Шеппсбрун. Может быть, сегодня есть на что поглядеть?

Но красивых пароходов не было.

Внезапно он почувствовал, что проголодался. Магазины уже закрылись, пришлось зайти в ресторан. Мартин Бек заказал окорок с гарниром и приступил к еде под градом любопытных взглядов – иностранные туристы истязали официантов дурацкими вопросами, кто и чем знаменит из присутствующих. Годом раньше о Мартине Беке довольно много писали, но люди быстро забывают, и слава его уже померкла.

Расплачиваясь, он сразу ощутил, что давно не был в ресторане. Ибо за время его вынужденного воздержания и без того баснословные цены подскочили еще выше.

Придя домой, Мартин Бек долго бродил по квартире в отвратительнейшем настроении, прежде чем взял очередную книгу и лег. Книга была недостаточно скучной, чтобы усыпить его, и недостаточно интересной, чтобы прогнать сон. Часов около трех он встал и принял две таблетки снотворного, от чего обычно старался воздерживаться. Быстро уснул и проснулся совсем разбитый, хотя спал дольше обычного и на этот раз обошлось без снов.

Явившись на службу, он начал рабочий день с того, что внимательно проштудировал все свои записи. Этого занятия ему хватило до ланча – чашки чая и двух сухарей.

Перекусив, он сходил в туалет и вымыл руки.

Когда он вернулся в кабинет, зазвонил телефон.

– Комиссар Бек? – спросил мужской голос.

– Да.

– Говорят из Хандельсбанка.

Голос объяснил, из какого отделения звонят, и продолжил:

– Мы получили запрос относительно клиента по фамилии Свэрд, Карл Эдвин Свэрд.

– Да, слушаю.

– У нас открыт счет на его имя.

– На счету есть деньги?

– Да, и сумма довольно крупная.

– Сколько?

– Около шестидесяти тысяч. Вообще…

Голос на том конце трубки замолк.

– Ну, что вы хотели сказать? – подбодрил Мартин Бек.

– Вообще, я бы сказал, счет какой-то странный.

– Бумаги у вас под рукой?

– Конечно.

– Я могу сейчас приехать и взглянуть на них?

– Разумеется. Спросите бухгалтера Бенгтссона.

Мартин Бек был рад немного размяться. Отделение банка находилось на углу Оденгатан и Свеавеген, и, несмотря на оживленное движение, он добрался туда за каких-нибудь полчаса.

Ему отвели столик за стойкой, и, просматривая бумаги, он подумал, что есть все-таки что-то положительное в порядках, позволяющих полиции и прочим властям бесцеремонно копаться в личных делах граждан.

Что верно, то верно: странный счет.

– Обращает на себя внимание тот факт, что клиент предпочел чековый счет, – сказал бухгалтер. – Было бы естественнее выбрать такую форму вклада, которая дает более высокий процент.

Справедливое замечание, но Мартина Бека больше заинтересовала регулярность взносов. Ежемесячно поступало семьсот пятьдесят крон, причем всегда между пятнадцатым и двадцатым числом.

– Насколько я понимаю, – сказал Мартин Бек, – деньги вносились не здесь.

– Совершенно верно, ни одного вклада не сделано у нас. Вот, посмотрите, каждый взнос оформлен в другом отделении, часто даже не нашего банка. Технически это никакой роли не играет, все равно ведь деньги поступают сюда, на счет Свэрда. Но постоянная смена касс, похоже, не случайна.

– Вы хотите сказать, что Свэрд перечислял деньги сам, но так, чтобы оставаться неизвестным?

– Да… Скорее всего. Когда перечисляешь деньги на свой счет, необязательно указывать фамилию отправителя.

– Но ведь бланк все равно надо заполнять?

– Как когда. Очень часто клиент просто вручает деньги кассиру и просит оформить перевод. Не все умеют бланки заполнять, тогда кассир вписывает фамилию адресата, номер личного счета, расчетный счет. Это предусмотрено правилами сервиса.

– А дальше что?

– Клиент получает копию бланка в качестве квитанции. Когда клиент перечисляет деньги на собственный счет, банк не шлет ему извещения. Вообще, уведомления посылают только в том случае, если клиент об этом просит.

– Понятно, а куда попадают оригиналы бланков?

– В наш центральный архив.

Мартин Бек медленно провел пальцем вдоль колонки цифр.

– Свэрд ни разу не брал денег со своего счета? – спросил он.

– Нет, и это мне кажется самым странным. Ни одного чека не выписал. А когда я стал проверять, выяснилось, что он даже чековой книжки не брал, во всяком случае последние несколько лет.

Мартин Бек энергично потер переносицу. На квартире Свэрда не нашли ни чековой книжки, ни уведомлений, ни копий бланков перечислений.

– Кто-нибудь из здешнего отделения знает Свэрда в лицо?

– Нет, мы его никогда не видели.

– Когда открыт счет?

– Судя по всему, в апреле тысяча девятьсот шестьдесят шестого.

– И с тех пор ежемесячно поступало семьсот пятьдесят крон?

– Да. Хотя последний взнос получен шестнадцатого марта сего года. – Заведующий заглянул в свой календарик. – Это был четверг. А в апреле ничего не поступило.

– Это объясняется очень просто, – сказал Мартин Бек. – Свэрд умер.

– Что вы говорите… Нас не известили. Обычно в таких случаях к нам обращаются претенденты на наследство.

– Ну, в этом случае претендентов не было.

Чиновник озадаченно посмотрел на него.

– Зато теперь будут, – добавил Мартин Бек. – Всего доброго.

Лучше не задерживаться, пока кто-нибудь не надумал ограбить этот банк. Если при нем произойдет налет, как пить дать привлекут его в спецгруппу.

Откомандируют… Отрядят…

Как бы то ни было, дело повернулось новой стороной. Семьсот пятьдесят крон в месяц, шесть лет подряд! Как говорится, постоянный доход. И поскольку Свэрд ничего не расходовал, на таинственном счету накопилась изрядная сумма. Пятьдесят четыре тысячи крон плюс проценты.

Для Мартина Бека это были большие деньги.

Для Свэрда, надо думать, и того больше: целое состояние.

Так что Peя была не так уж далека от истины, когда говорила про деньги в матраце. Вся разница в том, что Свэрд поступил более рассудительно, в духе времени.

Новый поворот подсказывал и новые пути поиска.

Для начала надо, во-первых, потолковать с налоговыми органами, во-вторых, взглянуть на бланки перечислений, если они и впрямь сохранились.

Налоговое управление не располагало никакими данными о Свэрде. Когда речь идет о бедняках, каким его считали, власти ограничиваются утонченной формой эксплуатации, которая выражается в НДС на продовольственные товары и сильнее всего бьет по карману тех, у кого карман и без того самый тощий.

Мартин Бек буквально слышал в телефонной трубке, как налоговый инспектор облизывается при мысли о пятидесяти четырех тысячах крон, оставшихся без хозяина. Уж он найдет способ конфисковать эти деньги, даже если окажется, что Свэрд ухитрился нажить их, как выражались когда-то, честным путем – скажем, упорным трудом.

Да только вряд ли эти деньги заработаны честным трудом, а накопить такую сумму при той пенсии, какую получал Свэрд, немыслимо.

Так, а что же с бланками перечислений?..

В центральном отделении Хандельсбанка быстро отыскали двадцать два последних бланка – всего их, если он верно посчитал, было семьдесят два, – и в тот же день Мартин Бек держал в руках заветные бумажки. Все бланки оформлены в разных отделениях, и каждый заполнен другой рукой – несомненно, рукой кассира. Конечно, этих людей можно разыскать и спросить, помнят ли они клиента. Колоссальный труд, который, скорее всего, ничего не даст.

Кто в состоянии вспомнить человека, который много месяцев назад перечислил на свой чековый счет семьсот пятьдесят крон?

Ответ: никто.

И вот Мартин Бек сидит у себя дома и пьет чай из мемориальной кружки.

М-да, будь таинственный вкладчик похож на фельдмаршала Хейга[62]62
  Дуглас Хейг (1861–1928) – британский военный, фельдмаршал с 1917 года. Командовал английскими войсками в годы Первой мировой войны.


[Закрыть], его бы кто угодно запомнил.

Но кто похож на фельдмаршала Хейга? Никто. Ни в одном фильме, ни в одной театральной постановке, даже самой реалистичной, не удалось добиться удовлетворительного сходства.

Мартин Бек снова был не в своей тарелке. Опять душа не на месте, опять муторно, но теперь это отчасти объяснялось тем, что он никак не мог выкинуть из головы служебные дела.

Свэрд.

Эта дурацкая запертая комната.

Таинственный вкладчик.

Вот именно, таинственный вкладчик. Кто он? Неужели все-таки сам Свэрд?