Текст книги "Несовершенное"

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, – ответил несколько озадаченный женский голос. – Извините, но кто вы такой?

– Это вы меня извините за нахальство. Но я не мог ничего с собой поделать, вот и пошел напролом. Надеюсь, вы меня помните – вчера мы вместе сидели.

– Ах, это вы! Александр Валерьевич, кажется?

– Совершенно верно! Я рад, что вы меня запомнили. Надеюсь, вы не вините меня в происшествии?

– Да причем же здесь вы! Я вас ни в чем не виню и, простите, пока не могу понять причину вашего появления в райкоме.

– Что же здесь непонятного! Вчера вы скрылись, отвергнув мои услуги провожатого, и ваша партийность оказалась единственной ниточкой, за которую следовало потянуть, чтобы вас найти.

– Да зачем же вы меня ищете, Александр Валерьевич?

– Затем, что хочу многое вам сказать. Многое и важное.

– Что сказать? Что вы имеете в виду?

– Тамара Анатольевна, я думаю нет смысла вести этот разговор по телефону. Давайте встретимся, и я все вам объясню.

– Да что вы собираетесь мне объяснять? Я вас совершенно не знаю.

– Тем более нам необходимо встретиться. Я не предлагаю ничего особенного. Давайте встретимся у пожарного пруда, где кафе. В любое удобное для вас время. Назначайте.

Тамара Анатольевна, озадаченная напором незнакомца, кажется, советовалась с кем-то, прикрыв телефонную трубку ладонью. Пауза затянулась, но завершилась удачно для Александра Валерьевича – приглашение было принято.

Дама явилась через три часа, одетая не в тот боевой наряд, в котором стояла в пикете. Одетая в девчачье цветастое платье с целомудренно застегнутым воротничком и с белой панамкой на голове, она выглядела курортницей на морском берегу. Кавалер встречал ее с букетом разномастных цветов, чем вызвал реакцию резкого неприятия:

– Вы с ума сошли! Нашли девочку на выданье! Кажется, я не давала вам повода считать себя особой легкого поведения!

– Помилуйте, Тамара Анатольевна! Это же просто цветы, знак внимания.

– Да какой знак, люди неизвестно что подумают! Выбросьте их немедленно! Или я ухожу!

Ногинский поспешил выполнить указание, поскольку серьезность угрозы не вызвала у него ни малейших сомнений. Утратив изрядную долю уверенности, он осторожными экивоками заманил Тамару Анатольевну в "Лунную дорожку" на бокал безалкогольного коктейля, поскольку говорить в приятной сени гораздо приятней, чем на солнце, пусть и августовском.

– Странный вы человек! – продолжала дама на повышенных тонах. – Вытащили из дома неизвестно зачем, явились с букетом, словно мальчик. Скажите еще, что хотите со мной дружить.

– Именно это я и собирался вам сказать, – честно заявил Ногинский. – Я хочу познакомиться с вами поближе.

– Так! Приехали. Еще что скажете?

– Пока ничего. Особенно, если вы не желаете продолжить наше знакомство.

– Вы уверены, что у меня нет мужа?

– Абсолютно. Скажу без ложной скромности, я знаю женщин. Когда вы стояли вчера в пикете, я шел в хозяйственный магазин, взглянул на вас мельком и сразу понял, что не могу просто так пройти мимо, не заговорив. Вчера нам помешала милиция и некоторые из ваших товарищей, но сегодня я полон решимости.

– Вы сумасшедший? Чего вы от меня хотите?

– Общения, Тамара Анатольевна, общения. Я в этом мире один, как перст, и давно научился выбирать людей.

– Не вижу логики. Если вы научились выбирать людей, почему вы один?

– Я выбираю их для радости, а не для будней.

– До сих пор продолжаете выбирать для радости?

– Что значит "до сих пор"?

– Это значит – вы слишком стары, чтобы общаться с женщинами для радости. Вам давно пора заняться буднями.

– Думаете? Лет до сорока – возможно, а сейчас – в любом случае поздно, если бы и захотел. Сразу добавляю: я и не хотел никогда. Быт – такая штука, что ее лучше вкушать в одиночестве.

– Занятный вы человек. Пробегали беспутным мальчишкой целую жизнь и, кажется, гордитесь.

– Во-первых, не уверен насчет гордости. Я просто доволен собой. Во-вторых, не спешите завершать мою жизнь, она продолжается.

– С ума сойти! Хорошо быть мужчиной – седой, как лунь, а жизнь у него все еще продолжается!

– Теперь я не понимаю вашей логики. Вы уверены, что в моем возрасте жизнь порядочного человека должна кончиться? Не соглашусь ни за что на свете!

– Понимаю, вам по-прежнему кажется, что ваша жизнь только начинается? Если бы вы не бегали всю жизнь от ответственности и обзавелись семьей, вам бы так не казалось.

– Вам кажется, будто вы завершили свой жизненный цикл, дали человечеству детей и внуков, более ничего ему дать не можете и, следовательно, не должны жить дальше?

– Троих детей и шестерых внуков, если стремиться к точности.

– Поздравляю! А никогда вам в голову не приходило, что именно теперь, дав жизнь густой толпе потомков, вы можете вкусить и те стороны жизни, которые до сих пор оставались для вас недоступными?

– Что же это за стороны такие, интересно знать?

– Приключение, разумеется. Безбашенное, как говорит молодежь, безрассудное и безответственное. Не нужно отвечать за жизнь молодой поросли, дети уже взрослые и сами способны позаботиться о внуках.

– Вы порете обыкновенную мужскую инфантильную чушь, Александр Валерьевич. Все заботы о внуках лежат на мне. Дети работают в Москве, кое-кто там и живет, но тем и другим совершенно некогда читать их детям сказки, вытирать носы и сажать на горшок.

– И весь детский сад на вас?

– Да, на мне. В молодости я отвечала за троих детей, сейчас – за шестерых. А вы, извините, развиваете дурацкие идеи об истечении срока ответственности. Сразу видно, за всю жизнь ни о ком ни разу так и не позаботились.

– Ну, я бы не был настолько категоричен. Случалось и мне таскать обеды на завод родителю.

– Значит, вся жизнь наизнанку? В детстве приходилось нести ответственность, в зрелые годы решили от нее отдохнуть?

– Вы слишком широко мыслите, Тамара Анатольевна. И категорично.

– Просто я сужу вас с женской точки зрения, большинству мужчин непонятной. Как можно истратить десятилетия на пустяки и даже в старости не сокрушаться содеянным?

– Далась же вам моя старость! Посмотрите на эти кудри – у многих стариков вы такие видали?

– Глупыми шуточками от меня не отделаетесь. Кстати, обо мне. Никак не пойму, какие вы планы вынашиваете на мой счет? Неужели романтическую связь затеваете? Имейте в виду – внуков я ради вас бросать не собираюсь, и людей смешить своими великовозрастными приключениями не намерена.

– Хорошо, забудем о приключениях. Раз вы так ставите вопрос, я готов оказывать вам содействие в заботах о потомстве. Я, видите ли, с недавних пор нахожусь на заслуженном, так сказать, отдыхе и своим временем располагаю свободно.

– А между тем?

– Что между тем?

– Не пытайтесь меня уверить, что загорелись идеей попечения о моих внуках, о которых впервые услышали несколько минут назад и которых никогда не видели. Не увиливайте от прямого ответа на вопрос: какие у вас виды на меня? К чему вся эта безумная затея? Что вам взбрело в голову?

– Все же вы загадочная женщина, Тамара Анатольевна. Я с самого начала сказал, чего жду от вас – общения. Вы мне совсем не верите?

– Совсем. С какой стати я должна вам верить? Чем, когда и кому вы делом доказали надежность своего слова?

– С ума можно с вами сойти! Раз я бобыль, значит – завзятый обманщик?

– Вполне возможно. Да вы и сами не знаете, обманщик ли вы. Родители не в счет, а после них у вас близких людей не было, вы от них поспешили избавиться. То есть, поспешили себя избавить от них.

Тамара Анатольевна уже давно держала руку на бокале с соком и соломинкой, не пригубив ни капли. Александр Валерьевич вовсе игнорировал свой напиток, полностью поглощенный беседой. Он и сам себе не мог точно сказать, какие планы вынашивает в отношении своей собеседницы. Ему виделись смутные картины тихого и радостного бытия в беседах, совместных походах в музеи, театры, кино и тому подобные культурные институты. Оптимистичный пенсионер уверил сам себя, что они смогут жарко обсуждать книги и спектакли, картины и музыкальные произведения, не обижаясь на резкие слова, не испытывая неловкости от собственной неосведомленности и не завидуя интеллекту друг друга.

Он скользнул взглядом по окружающей местности и остановил его на молодой женщине с коляской и маленьким карапузом в джинсиках, который перемещался исключительно верхом на красной пластмассовой каталке в виде машинки. Малыш стремительно перебирал ножками, отталкиваясь ими от земли, и восторженно кричал матери что-то не очень вразумительное. Наверное, призывал восхититься своими достижениями на спортивном поприще.

– Вам нравятся молодые мамы, Александр Валерьевич? – нарушила благостную тишину Тамара Анатольевна.

– Да нет, – всполошился тот и тут же смешался. – То есть, я не хочу сказать, что они мне не нравятся… Просто я… не в том смысле.

– В каком это не в том?

– Не в эротическом, Тамара Анатольевна. Вы все прекрасно поняли! Застали меня врасплох и теперь активно развиваете успех? Я не собираюсь делать морду кирпичом – действительно, мне приятно смотреть на молодых женщин, пусть даже и мам. Это безусловный рефлекс, инстинкт. Прорывается периодически, но не настолько, чтобы в реальной жизни потерять голову. Просто задумался.

– Глядя на молодую женщину задумались о чем-то совершенно не эротическом? Странно.

– Ничего странного. Не мальчик уже. Вспомнилась эта избитая цитата про коня на скаку и горящую избу.

– К этой избитой цитате объект вашего пристального наблюдения ни малейшего отношения не имеет.

– Ну как же! Женщина ведь.

– Ну и что? Эта пресловутая цитата затаскана людьми, которые сами Некрасова не читали, а только повторяют несколько его строчек с чужого голоса.

– Хотите сказать, у Некрасова эти несколько строчек выглядят не так, как их цитируют?

– Эти несколько строчек цитируют правильно. Но Некрасов вовсе не имел в виду обобщающий образ русской женщины. У него в поэме "Мороз Красный Нос" умирает конкретный мужик, после него остается конкретная вдова, которую автор относит к исчезающему типу величавой славянки. Именно этот тип он и описывает на нескольких страницах. Начинается описание с того, что есть женщины в русских селениях с спокойною важностью лиц, с красивою силой в движеньях, с походкой, со взглядом цариц, их разве слепой не заметит, а зрячий о них говорит: "Пройдет – словно солнцем осветит, посмотрит – рублем подарит". Как-то так, кажется, не берусь отвечать за абсолютную идентичность. Потом еще много разного на нескольких страницах, как я сказала, и среди этого многого – одно четверостишие про коня и избу. Согласитесь, Некрасова обвинить не в чем.

– Понятно. Унижен и уличен в безграмотности. Скажите, вы в прежней жизни – филолог?

– Почему вы так решили? Я не сказала ничего специфически профессионального. Просто, в отличие от большинства людей, я читала Некрасова. И краснеть по этому поводу не собираюсь.

– Помилуйте, зачем же краснеть? – удивился Ногинский. – Представьте только, сколько еще полезной информации вам предстоит вылить на меня, если мы продолжим знакомство. Вы совсем не желаете выступить в роли просветителя?

– Все намного проще: я не доверяю остроумным мужчинам.

– Вы мне льстите! Мало кому удавалось разглядеть мое чувство юмора. Тем не менее – спасибо. Я бреду по жизни неприкаянно, не очаровывая людей. Приятно сознавать, что именно вы оказались в числе плененных.

– Каких еще плененных? Я ведь сказала, что не доверяю вам!

– Вот именно. Стандартный женский защитный прием. Вот если бы вы начали меня утешать и доказывать, что я занимателен, привлекателен и вообще перспективен, я бы понял, что вы смотрите на меня, как на медузу. А так – есть надежда.

– Типично мужская логика. Может, вы мне объясните, почему "нет" ваш брат непременно принимает за "да"?

– Потому что в большинстве случаев так и бывает. Женщины мнят себя непостижимыми, хотя в действительности для опытного мужчины они – всегда открытая книга. Вас следует завоевывать масштабом ошеломления.

– Чем завоевывать? – встрепенулась заскучавшая было Тамара Анатольевна.

– Масштабом ошеломления. Вы очень впечатлительны и эмоциональны. Разумеется, я имею в виду основную массу, а не отдельных исключительных особей. Не раз доводилось слышать восхищение примерами женского религиозного экстаза. И стигматы только с вами случаются, и бесов только из женщин изгоняют, и к закату советского периода в церкви оставались только старушки, но не старики. Если же исследовать проблему подробней, сразу вспоминаются религиозные кликуши, истеричные припадочные девчонки на рок– и поп-концертах, фанатки у подъездов "звезд", и неизвестные дамы, рыдающие не только на похоронах Сталина, но даже Брежнева, Андропова и Черненко. В случае с похоронами я имею в виду не родственниц, конечно, а женщин из публики, пришедшей проститься. Я не утверждаю, что всех женщин мира можно без остатка распихать по перечисленным мной группам, но все же они существуют, чего практически нельзя сказать о мужчинах.

– Мужчины слишком грубы, тупы и бесчувственны.

– Возможно. С иным психологическим и эмоциональным складом трудно выжить на войне.

– А мужчин, ломающих друг другу челюсти на трибунах и на спортивных аренах, вы не желаете припомнить?

– Спорт есть эвфемизм войны, со всеми вытекающими из сего обстоятельства грустными последствиями.

– А как же быть с олимпийскими принципами? О спорт, ты – мир?

– Ваш Пьер Кубертен вообще был дурак. Принцип "главное не победа, а участие" – воплощение абсолютной человеческой глупости. Его и вспоминают всегда с юмором, для насмешки над проигравшими. Истина состоит в том, что в Древней Греции Олимпийские игры являлись не развлечением, а религиозным ритуалом, поэтому ради них и войны прекращались, поэтому олимпиоников боготворили и проламывали для них проходы в стенах родных городов. Современные же причитания с осуждением нежелающих прерывать войны на период игрищ меня просто раздражают. Люди, которым дела нет до Древней Греции и Кубертена со всеми их принципами, честно воюют без всяких иносказаний за свои идеи или за деньги, и просто не слышат дурацкого лопотания пацифистов.

– Дурацкое лопотание пацифистов? Вы у нас еще и милитарист?

– Здрасьте, приехали. Теперь я еще и поджигатель войны. Тамара Анатольевна, если бы некто следил за нами, то из нашего странного разговора он вполне мог бы сделать вывод о нашем давнем знакомстве, и о наличии у вас ко мне старых счетов. Я просто пытаюсь высказывать свои взгляды, почему такая враждебность?

– Видимо, ваши взгляды меня не устраивают.

– Категорически?

– Во многом.

– Но вы готовы уделить мне еще некоторое время?

– Почему именно вам? Я просто немного развеялась, отдыхаю от повседневных забот.

– Хорошо, вы готовы отдыхать от забот еще некоторое время?

– Готова. Вы готовите какой-то сюрприз? Будьте осторожны, я не готова к экстремальным выходкам.

– Никакого экстремизма. Только вопрос: о чем вы мечтаете?

– О чем мечтаю? Какие могут быть мечты в шестьдесят лет? Внучек мечтаю замуж выдать.

– Это понятно, все бабушки мечтают примерно о том же. А есть у вас своя собственная мечта?

– Мечты не бывают собственными.

– Напротив, только такими и бывают. Их ведь рождают люди. Некоторые мечтают о собственной вилле, лимузине, драгоценностях, другие – о славе, третьи – о власти. А вы о чем?

– Какие ужасные у вас представления о мечте, Александр Валерьевич. Я бы не рискнула так назвать перечисленные вами кошмары. Еще можно было бы согласиться, что голодный способен мечтать о куске хлеба, а жаждущий – о глотке воды. Но мечтать о богатстве, славе и власти невозможно. Мечта не может быть низкой, это оксиморон.

– А если представить человека, который мечтает обо всей этой низости, чтобы получить возможность дать благо людям?

– Тогда этот человек мечтает не о богатстве и прочей ерунде, а о счастье для других людей.

– Ах, ну да. Вы как коммунистка обладаете непреложным приоритетом в деле осчастливливания человечества.

– В вашей интонации я слышу иронию.

– Возможно. Я вообще – ироничный человек. Только ни вам, ни кому бы то ни было иному не удастся по заранее намеченному единому плану принести всей планете одинаковое счастье. Ваша мечта для своего осуществления требует выведения новой породы человека, поэтому никогда и не осуществится.

– Вы слишком практичны для бывшего пионера и комсомольца, Александр Валерьевич.

– Я и партийцем тоже был, не сомневайтесь, Тамара Анатольевна.

– Гордитесь тем, что вовремя перестроились?

– Я просто не думаю об этом. Не горжусь, не переживаю, не жалею. Все давно в прошлом. Живу дальше и не вспоминаю.

– А когда вступали в партию, думали?

– Думал, конечно. Решил, что для карьеры полезно.

– Не стыдно признаваться?

– Нет. Не я же создал систему, в которой для успешной карьеры журналиста было полезно вступить в единственную партию страны.

– Так уж вас бы и погубили, если бы вы не вступили!

– Возможно, не погубили бы, но шансов дорасти до центральной прессы оказалось бы поменьше.

– И как, доросли?

– Да нет. Не помогла ваша партия.

– И вы решили ей отомстить?

– Да я не мстил. Даже не выходил из рядов. Партия сама собой рассосалась в пространстве.

– Что же вы в "Единую Россию" не вступаете?

– Противно. Они с таким усердием идут по стопам КПСС, что плакать хочется. Правда, съезды у них лучше выглядят – совершенно на западный манер.

– И в нашу партию вы не вступаете, потому что она уж точно вашей карьере не поможет?

– Моей карьере уже давно никто не может помочь. А с этого года я и вовсе на пенсии.

– И ваша пенсия вас устраивает?

– Конечно, нет.

– И вы не собираетесь даже пальцем пошевелить, чтобы заставить государство вернуть вам долг?

– Не собираюсь. Перебиваюсь потихоньку, читаю подряд домашнюю библиотеку, кефир потягиваю.

– И не чувствуете себя оскорбленным, брошенным на произвол судьбы, а точнее – выброшенным на социальную свалку?

– Не чувствую.

– Хотите сказать, вы – прирожденный раб?

– Нет. Я думаю, что несу свою долю ответственности за то, что моя страна проиграла борьбу за свою систему идеалов.

– И не испытываете желания призвать к ответу виновников этого поражения?

– Кого вы имеете в виду? Ленина? Сталина? Хрущева? Брежнева? Андропова? Черненко? Горбачев и Ельцин пришли уже на пепелище. Когда печень развалилась, поздно пить боржоми.

– Горбачев и Ельцин продали великую процветающую страну ни за понюшку табаку. Мы производили сорок процентов самолетов мира, ездили на отечественных машинах, делали свои телевизоры, компьютеры, телефоны и прочая, и прочая. Теперь сидим в разоренной стране и меняем нефть да газ на дешевые китайские поделки. Считаете, так и должно быть? Считаете, американцы не должны ответить за гибель нашей Родины?

– Причем здесь американцы?

– Как причем? Вы читали Рыжкова? Почитайте, и узнаете, кто сбил цены на нефть в десять раз.

– А кто создал нам экономику, которая рухнула из-за того, что нефть подешевела в десять раз? Тоже американцы? Если бы Советский Союз был развитой индустриальной державой, удешевление нефти пошло бы ему только на пользу. Более того, ни одна из сырьевых стран, экспортирующих нефть, не погибла вследствие краха рынка, только мы. Значит, даже сырьевую экономику ваше славное Политбюро не смогло толком выстроить. Возможно, мы производили сорок процентов самолетов мира, но подавляющее их большинство поставлялось в СССР, странах соцлагеря и в Африке. В большинстве случаев – не за твердую валюту, а за переводные рубли или бананы. Соцстраны их покупали не потому, что они были лучше американских, а потому, что им не разрешалось покупать другие самолеты. Поэтому они и избавились от них, как только убедились, что советские танки им больше не угрожают. Из всех мировых рынков Советский Союз присутствовал только на рынках золота и энергоносителей. Мы продали, кажется, один реактор финнам (и то – опять же не за валюту), американцы – не то десятки, не то сотни по все миру. В конце шестидесятых годов советские компьютеры ставили мировые рекорды производительности, но так и остались в качестве великой государственной тайны в ЦУПе и командных пунктах ракетных войск, а американцы своими не самыми быстрыми компьютерами завоевали мир, заработали гору денег и оставили нас далеко позади в том числе и по производительности компьютеров. Сейчас существуют два стандарта компьютерных процессоров: Ай-Би-Эм и Макинтош. Представляете, если бы существовала еще пара советских стандартов, и советские стандарты пользовались бы большей популярностью в мире? Представляете, если бы западные страны обращались за кредитами в социалистический лагерь, а не социалистические шли на западные рынки капитала? Если бы советские автомобили продавались по всему миру и вызывали восхищение европейских покупателей уровнем технического исполнения? Вот тогда бы Советский Союз был великой индустриальной державой, и никто бы при всем желании не смог бы его никому продать.

– Мы были вынуждены после войны поднимать страну из руин, а американцы на войне только нажились, окружили нас базами, развязали гонку вооружений, заставили тратить огромные деньги на оборону. Об этом вы тоже не помните?

– Помню. Но я ведь вам уже говорил: несмотря на все указанные вами обстоятельства, в конце шестидесятых советские компьютеры по быстродействию превосходили американские. Учитывая, что кибернетика у нас лет двадцать состояла в звании буржуазной лженауки, достижение тем более впечатляющее. И утратили мы свое превосходство не из-за войны, а из-за несовершенства экономической и политической системы. Американцы получали средства на совершенствование компьютерной техники из доходов от ее продажи на мировом рынке, мы – из государственного бюджета, без всякой экономической отдачи. Результаты – налицо. Маниакальная секретность на фоне неспособности внедрять в серийное промышленное производство научные разработки – вот причины, в силу которых Советский Союз мирно продремал научно-техническую революцию семидесятых годов. И весь социалистический блок вместе с ним. Сохранять изоляцию от внешнего мира стало уже невозможно, начались анекдоты про качество отечественной промышленной и сельскохозяйственной продукции, распространились легенды о райской жизни на Западе, настолько цветистые, что после обрушения железного занавеса для некоторых последовало разочарование реальным состоянием дел по ту его сторону. С послевоенным противостоянием американцам – та же катавасия. Я понимаю, что сорок первый год оставил глубокую психологическую травму, и Политбюро горело решимостью не допустить его повторения, для чего требовалось оборонительное предполье на западных рубежах. Но кому понадобилось навязывать Восточной Европе ваш чертов коммунизм, который им ни при какой погоде не был нужен? Ведь все рухнуло в значительной степени именно из-за этого. Оптимальной могла бы стать схема отношений по примеру отношений с Финляндией, но никто не мог бы гарантировать успех повторения такой политики в случае со всей Восточной Европой. С поляками точно ничего бы не вышло. Наша проблема в том, что для восточноевропейцев Россия никогда не являлась вдохновляющим примером – для этого надо быть свободным и богатым, чего с нашим отечеством не случалось никогда в его истории. В результате всего этого клубка неразрешимых противоречий мы получили якобы союзников, которые при первой возможности поспешили перебежать на другую сторону баррикад. Хорошо, что холодная война не вылилась в горячую – представляю, как бы нашим войскам пришлось воевать не только с войсками НАТО, но и с собственными союзниками.

Советские войска за границей, кстати, представляют собой отдельную тему. Вы ведь представляете себе нашего солдата – сейчас или двадцать лет назад, все равно? Зачастую как на подбор – маленькие, чумазенькие, оборванные. Если вы думаете, что в Европе они выглядели иначе, то вы кардинально ошибаетесь. Точно так же и выглядели. Военнослужащие из натовских контингентов в Западном Берлине посещали Берлин Восточный без всяких командировочных заданий, а просто так, из любопытства и с туристскими целями. Прямо в форме, на своих армейских машинах – проехали КПП, поболтались по городу, магазины посмотрели, девушек оценили, на экскурсию в Карлсхорст сходили – и назад. А вот советских военнослужащих в тот же самый Восточный Берлин не пускали. Что уж говорить о Западном! Извечная уверенность Советской власти, что ее подданные только и мечтают об измене. В определенной степени такая уверенность имела веские основания: поток беглецов тянулся с Востока на Запад, а не в обратном направлении. Наверное, имелись перебежчики с той стороны стены на эту, но, если они не являлись разоблаченными шпионами или уголовниками и не скрывались от тамошней полиции и контрразведки, им нужно было просто придти в посольство и оформить выезд. А вот минные поля, колючая проволока и автоматчики на вышках предназначались исключительно для перебежчиков с этой стороны на ту. И эта картинка несколько десятилетий стояла перед глазами всего мира в качестве ярчайшего доказательства неминуемого поражения советского лагеря в холодной войне.

Да и все противостояние с Западом вылилось в совершенную абракадабру. Кому понадобился маразм с глушением западных радиостанций и прочими способами ограждения граждан от иной точки зрения? В результате люди делали только один вывод: власть признает де-факто идейное превосходство Запада и всеми силами стремится скрыть эту тайну от народа. Самой престижной стала работа в странах с конвертируемой валютой, и дети высокопоставленных партийных функционеров непременно подвизались на внешнеторговом или дипломатическом поприще.

– Хотите сказать, что дети нынешних хозяев жизни работают школьными учителями?

– Не хочу. Но зародилась эта манера властей предержащих не видеть в своей стране будущего для собственных детей еще тогда. И вообще, манера презирать страну и народ. Ну почему были необходимы именно такие дурацкие якобы выборы? Почему нельзя было выдвигать по несколько одобренных партийными инстанциями кандидатов на каждое место, чтобы они вели настоящие предвыборные кампании, дискутировали в телевизионных программах? Почему нельзя было создать несколько партий в рамках левой идеологии, чтобы они боролись между собой и мысль в стране не затухала окончательно? Потому что коготок увяз – всей птичке пропасть. Разрешив более одной партии, было бы невозможно предотвратить создание партий, исповедующих и другие идеологии, помимо официальной, и все равно бы началась катавасия. А монополизация всего и вся стала билетом на тот свет.

– А нынешние якобы выборы вас устраивают?

– Не устраивают. Но по сравнению с вашими – они просто образец демократичности. Если помните, при вас вопрос корректности подсчета голосов не стоял вовсе – и партия была одна, и кандидат на каждом участке – один. Голосующий "за" следовал прямиком от стола комиссии к урне, а голосующий "против", если бы нашелся такой, должен был зайти в кабинку, чтобы вычеркнуть кандидата. Таким образом, элементарно не обеспечивалась даже тайна голосования.

– Зато кандидатами были порядочные люди, а не воры и бандиты.

– Да, и эти порядочные люди заседали два дня весной и столько же – осенью, успевая проголосовать за все решения, принятые президиумом соответствующего совета в оставшиеся месяцы года. Думаете, они успевали их перед голосованием обсудить?

– Эти решения принимались изначально с учетом интересов народа, потому что буржуев и олигархов просто не было, а разбогатевшие на воровстве торгаши имели статус обыкновенных уголовников, а не политического класса.

– Замечательно. Зато был класс партийной бюрократии, державшейся за власть обеими руками и к семидесятым годам окончательно утратившей способность адекватно оценивать состояние экономики. Просто считалось, что все идет хорошо, а страна тем временем прочно садилась верхом на треклятую трубу в западном направлении и не могла самостоятельно разработать почти никакой конкурентоспособной продукции широкого потребления. Закупали на нефтедоллары товары или, в лучшем случае, устаревшие технологии (потому что новейших разработок Запад не продавал), простым административным способом, без всяких заградительных пошлин, перекрывали импорт и оставляли только комиссионки, где японская бытовая электроника продавалась по безумным ценам. А страна тем временем с нарастающей скоростью неслась к пропасти.

– И сейчас ситуация полностью исправлена?

– Не исправлена. Раньше мы производили неконкурентоспособную продукцию, теперь не производим никакой.

– Так какой же вы предлагаете выход?

– Никакого не предлагаю. Его нет.

– Чего нет?

– Выхода нет. Монополизация власти ведет в России к медленному загниванию и разложению, внедрение плюрализма – к стремительному разрушению. Ненависть к Москве разлита по всей стране, не только в национальных республиках, но и в самых что ни на есть русских областях. Стоит только разжать железный кулак, и страна снова расползется по швам, уже безвозвратно.

Тамара Анатольевна некоторое время молча смотрела на собеседника, окончательно забыв про свой сок. Ногинский рассеянно смотрел на уток в пруду, словно ожидал от них философского откровения.

– Вы так спокойно заявляете, что Россия обречена на гибель?

– Да. Что уж здесь волноваться? Достаточно поволновались в прошлом веке. Может быть, так будет лучше для всех.

– Что будет лучше для всех? Исчезновение нашей страны?

– Именно. Удерживать единство страны силой бесконечно долго нельзя. Вся энергия уходит в эти усилия, не остается ни на что другое. Рушится экономика, общественное сознание, мораль. Все, как у нас. Единственная сила, способная удержать страну в ее границах, – национальное сознание граждан. И именно это сознание активно разрушается самой властью. Национальных и религиозных различий самих по себе вполне достаточно, чтобы сделать существование единой страны невозможным, а у нас эти различия усиленно раздуваются правительством. Милиция ведет ожесточенную охоту на лиц неправильных национальностей и даже просто на жителей иных регионов, которые почему-то не имеют права находиться в той части страны, в которой им хочется, и обязаны оповещать власть о своем желании. А власть еще ломается и думает, правильно ли, чтобы именно этот гражданин жил именно здесь, а не там, где родился. И не всегда разрешает гражданину жить, где ему вздумается, хоть это вроде бы и является нарушением закона. Милиция проверяет поезда, автобусы и машины, следующие в Москву из Чечни и Дагестана с таким усердием, будто речь идет не о российских регионах, а государствах, находящихся в состоянии войны с Россией. И что еще страшней – большая часть русских людей, вроде бы не желающих развала страны, не только поддерживают упомянутые мной действия властей, но и требуют их усиления, чуть ли не запрета чеченцам выезжать из Чечни. Можно сколько угодно объяснять необходимость такой самоубийственной политики профилактикой терроризма, но в конечном итоге она становится свидетельством поражения в борьбе против терроризма. Северокавказские террористы хотят отделения своих республик от России, и политика российских властей следует в русле удовлетворения их требований.