Текст книги "Поиск седьмого авианосца"

Брент бок о бок с адмиралом Алленом и полковником Бернштейном в переполненном отсеке БИЦ[18]18
  Боевой информационный центр.


[Закрыть] – просторном тихом полутемном помещении – смотрел на компьютер, за которым сидел опытнейший электронщик и блестящий шифровальщик Алан Пирсон, присланный сюда РУ ВМС. Преждевременно поредевшие светлые волосы и очки с толстыми стеклами придавали этому совсем молодому человеку вид книжного червя. Он и вправду успевал перелопачивать горы научной литературы и великолепно знал и американские, и русские достижения в своей области, за что и пользовался уважением всех офицеров авианосца. В его картотеке были собраны характеристики радиолокационных полей по всем известным русским и арабским кораблям, и флотские остряки уверяли, будто Пирсон может не только засечь, что за 2000 миль от него кто-то пукнул, но и установить, был ли это Каддафи или кто-нибудь другой.

– Самый лучший, – проговорил адмирал Аллен, глядя на мерцающий зеленый экран. – SLQ—32.

– Ну, и что он умеет? – осведомился Бернштейн.

– Он не передает, а только принимает, – сказал адмирал. – Пирсон, просветите нас, если нетрудно.

Явно польщенный молодой инженер, не отрывая глаз от дисплея, произнес:

– На десять порядков превосходит все, что у нас было раньше. – Он ласково похлопал по консоли. – Это компьютер UYK—19, совмещенный с системой РЭР. Память – 80 килобайт. Я уже заложил в нее характеристики всех известных нам типов кораблей противника. Как только станция засечет сигнал, я нажатием клавиши мгновенно идентифицирую судно.

– А саму эту штуковину засечь невозможно? – спросил Бернштейн.

– Абсолютно невозможно. Эта красотка же не подает никаких сигналов, зато сама антеннами по правому и левому борту, покрывая триста шестьдесят градусов, беспрерывно фиксирует любые поступающие извне колебания и оповещает о них.

– И как же вы их читаете? – не унимался Бернштейн.

– От оператора она многого не требует. Сама принимает излучения до пятисот тысяч импульсов в секунду в диапазонах от D до J, сама автоматически сравнивает их с заложенными в память частотными характеристиками противника. Всего их у нее больше двух тысяч единиц. Ну, а потом на каждую замеченную угрозу вспыхивает огонек и раздается сигнал. Оператору остается только классифицировать возможного противника и определить степень опасности.

– Это тоже автоматизировано?

– Разумеется, сэр. На дисплее автоматически появляются двадцать пять «угроз», а в случае надобности можно вызвать еще сто двадцать пять, заложенных в память и распределенных по нисходящей. Адмирал, – обратился он к Аллену, – скоро, кажется, нам доставят и РЛС системы РЭП?

– Радиоэлектронного подавления, – пояснил Аллен израильскому разведчику и ответил Пирсону: – Сегодня она должна быть на месте. Это периферийное, дополнительное устройство «А—33».

– Хорошая машина, сэр.

– «Глушилка»? – спросил Бернштейн.

– Точно так. Базовая модель «А—32» способна подавлять все электронные импульсы противника и в широком диапазоне и «точечно».

– Но ее-то можно засечь? – сказал Бернштейн, поглаживая бороду.

– Вопрос уместный, – вступил в разговор Аллен. – Она подает сигнал, который может быть перехвачен.

– Иногда лучшая защита от радара – отсутствие радара. Полное радиомолчание. Все стрелки – на ноль. Мы этому научились в пустыне, – сказал Бернштейн.

Аллен кивнул:

– Ирвинг, вы правы: у боевых действий на море и в пустыне очень много общего. Иногда в самом деле лучше обойтись без всего этого, – он широким жестом обвел ряды компьютеров и радарных станций слежения за воздушным, надводным и подводным пространством. – Затаиться. – Он повернулся к Бренту: – Что вы сегодня такой тихий, лейтенант? – Он внимательно вгляделся в еще покрытое кровоподтеками и синяками лицо. – Как ты себя чувствуешь, Брент?

– Спасибо, сэр, хорошо.

– Завтра идешь в увольнение?

Брент залился краской.

– Завтра.

– Понятно, – протянул адмирал так многозначительно, что все улыбнулись.

Храм Ясукуни, находившийся в парке Китаномару справа от императорского дворца, представлял собой ничем не примечательную постройку в стиле XIX века, о назначении которой говорил лишь шелковый тент с вытканными на нем хризантемами. Когда Брент и Маюми вошли в парк, переполненный, словно ярмарочная площадь, веселящимися людьми, лейтенанту показалось на миг, что он снова попал в Диснейленд. Маюми, ослепительная в белой шелковой блузке и черной юбочке до колен, открывавшей крепкие стройные ноги, повернулась к нему и пояснила:

– Наше отношение к смерти не то что удивляет, а ошеломляет людей с Запада.

Брент улыбнулся, благо теперь это не причиняло ему боли – все его увечья, за исключением укуса на шее, почти совсем зажили: губы приобрели обычный размер и форму, опухоль вокруг глаза спала.

– Я знаком с этим отношением. Не забудь, Маюми, – ему доставляло удовольствие обращаться к девушке на «ты», – что здесь покоится прах моих товарищей с «Йонаги». Они верили в это, сражались за это и отдали за это жизнь.

Они стали молча пробираться сквозь оживленную толпу. Почти все шли парами, взявшись за руки. Девушки были одеты либо по-европейски, как Маюми, либо в яркие кимоно-юката. Брент с волнением ощутил, как маленькая ручка Маюми скользнула в его ладонь. Совсем рядом он чувствовал ее тело.

К храму вела широкая аллея, по обе стороны которой стояли деревья, украшенные бесчисленными бумажными фонариками, слышались музыка и пение. Подойдя к дверям, на которых красовались резные изображения все тех же хризантем, они остановились рядом с сотнями других паломников – одни по-военному вытягивались в струнку, другие хлопали в ладоши, чтобы, по древнему обычаю, привлечь внимание богов, третьи бросали монетки в особый ящик, укрепленный у входа.

– Сюда приходят целыми семьями, – сказал Брент, оглянувшись по сторонам.

– Да, у нас принято совершать такие паломничества всем вместе – внукам, родителям, бабушкам и дедушкам. – Показав на открытый павильон, где под звуки оркестра танцевало не меньше шестидесяти человек, Маюми пояснила: – Этот обряд называется «бон-одори». Праздник смерти.

– Знаешь, Маюми, мне это очень трудно понять, – сказал Брент, в памяти которого всплыли сотни изувеченных трупов – моряков с «Йонаги».

– Конечно, – кивнула она. – Ты же христианин. Для тебя смерть – ворота, через которые ты пойдешь на Страшный Суд. – Она крепче стиснула его руку и шепнула в самое ухо: – Ворота захлопываются, отсекая прошлое, и начинается новая, потусторонняя жизнь.

– Верно, – сказал Брент.

– А нас – синтоистов и буддистов – смерть не пугает.

– Особенно самураев.

– Никого не пугает, Брент, никого. Наша вера исполнена оптимизма. Буддизм обещает возрождение в другом качестве, а синтоизм обещает, что жизнь будет продолжаться вечно в мире «ками», где боги и смертные смешиваются или, вернее, сплавляются воедино.

– И если ты принял смерть, достойную самурая, тебе гарантирована вечная загробная жизнь вместе с другими героями.

– Точно, – она показала на храм. – Все их души – здесь.

– Да, я знаю.

Она поглядела на него с состраданием:

– Брент, я вижу, тебя все это угнетает.

– Но ведь это я потащил тебя сюда, – улыбнулся он.

– Ты должен был это увидеть.

– Неодолимое желание.

– А сейчас у меня неодолимое желание поесть чего-нибудь.

– Я знаю несколько отличных ресторанчиков.

– В ресторан мы пойдем в следующий раз. А сегодня поедим у меня.

– У тебя? – переспросил Брент, как зачарованный глядя ей в глаза.

– Да.

Они двинулись к выходу.

Брент сидел за стойкой в маленькой кухне Маюми на высоком табурете, но все равно ноги его упирались в пол.

– Еда в западном стиле, – сказала Маюми, ставя на стойку тарелки. – Стейк, печеный картофель, капуста-брокколи, фасоль и на десерт – лимонные меренги.

– О Боже! – Брент взял на изготовку нож и вилку. – Я целый год не видел ничего подобного!

– Мы, японцы, умеем чтить и чужие традиции.

– Это очень отрадно, – сказал он и отрезал первый кусок стейка.

Минут через двадцать его тарелка была пуста, а сам он переместился на длинный диван, стоявший у мраморного стола. Маюми принесла ему чашку кофе и присела рядом.

– Я рада, что все твои болячки зажили, – она взяла его большую руку и повернула ее к свету, – быстро, как на собаке. – Она опустила его руку, но продолжала держать ее в своей и внимательно осматривала его лицо. – Вы обрели прежнюю красоту, лейтенант Росс.

– Ты хочешь сказать, что в прошлый раз она несколько потускнела?

Ее смех зажурчал как шампанское, льющееся в хрустальный бокал.

– Еще бы не потускнеть при свете таких ослепительных «фонарей» под глазами!

Брент, засмеявшись, обхватил ее узкие плечи, а когда она взглянула на него, притянул ее к себе или сам был притянут к магниту ее губ – полуоткрытых, мягких, горячих, жаждущих, прячущих проворную скользкую змейку языка. Руки ее обвили его шею, и совсем рядом он ощутил бешеный стук ее сердца. Груди ее прижимались к его груди, и Брент почувствовал, как запульсировала в венах горячая кровь. Но в эту минуту она случайно задела закрытую бинтом рану у него на шее, и от острой боли, пробившей все его тело, подобно электрическому разряду, он дернулся и отпрянул.

– Ох, Брент-сан, извини… Твоя рана…

– Черт с ней, не обращай внимания!

Но она уже отодвинулась.

– Уже поздно, Брент-сан, а мне завтра рано вставать… У меня с утра лекция… – Поднявшись, она потянула его за руки. – Ну, пожалуйста, вставай…

Брент неохотно подчинился. По-прежнему не выпуская его рук, она попятилась к двери, прислонилась к ней спиной.

– В воскресенье, Брент-сан.

Он приник к ней всем телом и прошептал, щекоча ей губами ухо:

– Так, значит, ты сама решаешь?..

– Сама, – шепнула она в ответ.

– И что же ты решила?

Она коротко, нервно рассмеялась.

– Может быть, в воскресенье решу…

– Я знаю один потрясающий ресторан…

Она не дала ему договорить, губами зажав ему рот. Теперь Брент чувствовал все ее длинное, гибкое, упругое тело, которое, казалось, сплавляется воедино с его телом. Потеряв голову, он в самозабвении лихорадочно водил ладонями вдоль ее спины, бедер, зада, тронул напрягшиеся груди.

– Нет, пожалуйста, не надо… – задыхаясь, шепнула она.

– Это не лучший способ выпроводить меня, – пробормотал не в силах скрыть досаду Брент.

Она развернула его к двери, поменявшись с ним местами.

– Прошу тебя, Брент… Не сегодня. В воскресенье.

Дверь открылась.

– Ладно, – хриплым от еще неулегшегося возбуждения голосом сказал он. – В воскресенье.

За спиной у него щелкнул замок.

…Суббота тянулась бесконечно. Что бы он ни делал в этот день, образ Маюми неотступно стоял у него перед ним, глаза смотрели со страниц технических справочников, вкус ее губ он ощущал на своих губах, а руки, казалось, помнили прикосновения к ее телу. Это было восхитительно. Это было мучительно.

Утро он провел в БИЦ вместе с Аланом Пирсоном и единственным, не считая Брента, американцем, внесенным в судовую роль «Йонаги», – штатным шифровальщиком Дэнни Мэнефи. Втроем они осваивали новое оборудование, то и дело заглядывая в справочники и руководства. Мучительным усилием воли он пытался отвлечься от мыслей о Маюми, но образ ее вновь и вновь представал перед ним. Около полудня лазерный принтер вдруг ожил и с бешеной скоростью за несколько секунд покрыл бумагу двумя тысячами знаков. Мэнефи оторвал от рулона сообщение, сложил его, спрятал в конверт и протянул Бренту:

– Это для адмирала Аллена.

Брент надписал конверт и отдал его вестовому. Тот поклонился и исчез.

Через несколько минут загудел телефон, Мэнефи передал трубку Бренту, и лейтенант услышал голос старшего офицера Митаке Араи, который приказал ему срочно прибыть на совещание к командиру корабля.

Вскоре Брент уже входил в адмиральский салон. Из всех летчиков присутствовал только подполковник Окума – Мацухара, Исикава и Даизо Сайки проводили тренировки экипажей и учебные полеты в Токийском международном аэропорту. Джейсон Кинг был в американском посольстве, но все остальные сидели на своих обычных местах. Брент, как всегда, занял место в конце стола напротив полковника Бернштейна рядом с необычно бледным и удрученным адмиралом Алленом.

Адмирал Фудзита, заметно волнуясь, резким голосом скорее приказал, чем предложил Аллену начать.

Старый американец медленно, словно нехотя, поднялся, опустив голову, как будто не хотел ни с кем встречаться взглядом и прятал свои водянистые зеленовато-серые глаза. Взяв распечатку, он тихо, трудно, с горечью выговорил:

– Из-за катастрофической ситуации с горючим американские вооруженные силы оставляют все свои тихоокеанские военные базы. Кроме Гавайских островов.

– Как? И Филиппины тоже? – перекрикивая общий возмущенный ропот, воскликнул Окума.

– Да, – еле слышно отвечал Аллен.

Окума, привстав с места, оперся о стол и метнул на Брента взгляд, в котором, кроме застарелой и привычной неприязни, читалось теперь и умерявшее его уважение. Атаки, которой ждал Брент, не последовало, летчик сдержался и сказал:

– Теперь мы остались без прикрытия с обоих флангов. Особенно велика угроза с юга. – Он показал на карту Тихого океана. – Там сотни островов, и на любой могут высадиться арабы, превратив его в непотопляемый авианосец.

Фудзита, уже овладев собой, подошел к карте и проговорил задумчиво и негромко:

– У них есть шпионы.

Взгляд его скользнул по лицу Бернштейна.

– Разумеется, сэр, – сказал израильтянин. – Ими кишат все арабские посольства в Вашингтоне. Да и КГБ собирает для них информацию.

– Стало быть, им уже известно о намерениях американцев, и десантные операции приобретают зримые и угрожающие очертания. – Он ткнул в карту. – Вот здесь! Здесь, на западе Тихого океана, образуется вакуум! Брешь! Прорыв! У Каддафи – вся нефть стран ОПЕК, у Каддафи – сто миллионов фанатиков, готовых ринуться на священную войну с неверными. Да, высадка более чем вероятна… Возможно одновременное десантирование на Яп, Палау, Каролинские и Марианские острова… – Он помолчал, словно обдумывая сказанное, и, пожевав губами, добавил: – И даже на Окинаву.

– Прошу прощения, – сказал Бернштейн и, когда адмирал кивнул, поднялся: – Несколько недель назад мы получили сообщение, что арабы приобретают БДД…

– Что? Что они приобретают? – привскочил с неожиданной для его лет живостью капитан третьего ранга Кацубе.

– Простите. Приобретают бомбардировщики дальнего действия, – пояснил Бернштейн. – Мы предполагали – для использования на Ближнем Востоке.

– Мы знаем, что у них есть многомоторные самолеты, – сказал Кацубе.

– DC-шестые, «Констеллейшн», – поддержал его Окума.

– Все так. Но я веду речь о стратегических бомбардировщиках. И теперь, после ухода США…

В салоне стало очень тихо, словно всех присутствующих с головой накрыла холодная волна.

– Поясните свою мысль, – сказал Фудзита. – Что вы имеете в виду?

– Стратегические бомбардировщики. Нам известно, что арабы модернизировали и перевооружили не меньше двадцати FW200. – В полной тишине он открыл папку и мельком проглядел документ. – Базовая модель создана во время второй мировой войны: четыре тысячесильных двигателя «Юнкерс-Юмо», которые позволяют развивать крейсерскую скорость в сто пятьдесят узлов. Дальность – две четыреста. Вооружен, что называется, до зубов – на хвостовой турели пулемет калибра 7,9 мм, на корме – пулемет калибра 13 мм, по 20-миллиметровому орудию на каждом крыле. По центру спереди – пулемет калибра 7,9 мм и 9,9 мм сзади. Бомбовой груз – две тонны.

– Но это все было до модернизации, – сказал Фудзита.

– Да, – Бернштейн извлек из своей папки другой листок. – Наши источники сообщают, что арабы и их немецкие наставники поставили новые моторы БМВ 805-Е, по две тысячи семьсот «лошадей». Дальность и бомбовая нагрузка пока неизвестны. Однако есть все основания предполагать, что потолок значительно повышен.

– На сколько? Хотя бы примерно, полковник.

– Ну, принимая в расчет мощность двигателей, запас топлива… – Бернштейн погладил кончик бороды. – Я думаю, адмирал, тысяч пять километров, то есть три тысячи миль.

– Великий Будда! – Фудзита повернулся к карте. – Но они же могут совершить налет на Токио с любой из этих баз, – широким полукругом его палец отчеркнул весь запад Тихого океана.

– Совершенно верно. – Полковник достал третий листок. – Перед тем как идти сюда, я расшифровал еще одно донесение. Говорят, арабы приобрели несколько B—29.

– Да этого быть не может! – воскликнул Марк Аллен. – «Энола» стоит в Смитсоновском музее, а других в природе не существует.

– Существует, адмирал. В сорок четвертом сотни самолетов оказались в Харагпуре, это северо-восток Индии, и в Ченто, на юге центрального Китая. Многие были разбиты или брошены. У нас были сведения о том, что агенты Каддафи рыскали в тех местах.

Послышался стук. Брент, как младший по званию, повинуясь кивку адмирала, подошел к двери и впустил Джейсона Кинга. Его обычно бледное лицо раскраснелось, на рыхлых мучнистых щеках проступили красные жилки, в бороздах глубоких морщин на лбу поблескивали капельки пота, он тяжело дышал и Отдувался.

– Господин адмирал, – переводя дух, обратился он к Фудзите. – Срочное сообщение. – Он показал на висевшую на переборке карту мира.

– Доложите, – ответил Фудзита.

Кинг взял указку и ее резиновым наконечником очертил круг.

– Только что передана информация от одной из наших субмарин: эскадра в составе по крайней мере двух авианосцев, двух крейсеров и многочисленного сопровождения обнаружена вот здесь, в трехстах милях к юго-западу от острова Сокотра.

Послышались недоуменно-гневные восклицания.

– Курс? Скорость?

– Лодка успела сообщить, что замечена и подвергается атаке глубинными бомбами, после чего прекратила передачу и больше на связь не выходила.

Фудзита устремил взгляд на Бернштейна:

– Израильской разведке ничего об этом не известно?

Кинг торжествующе хмыкнул, а Бернштейн чуть смутился:

– Нет. Хотя наша разведывательная авиация задействована полностью, арабская эскадра могла покинуть Аденский залив ночью и на большой скорости.

– Ну, а что насчет их десантных средств? – не отставал от него адмирал. – Вчера вы мне сказали, что они ходят где-то в Индийском океане?

– Именно так, сэр, – ответил Бернштейн, к которому повернулись все. – Таковы наши последние расчеты.

– То есть догадки?

– Совершенно верно.

Фудзита подошел к представителю ЦРУ вплотную и показал на карту мира:

– Нас, похоже, собираются взять в клещи. Двойной охват, – он улыбнулся, чем вызвал смятение своего штаба. – Мы в роли римлян, а арабы – карфагенян, разыграем современный вариант битвы при Каннах.

Никого не удивило, что адмирал ссылается на знаменитое сражение времен Пунических войн, в котором Ганнибал в 216 году до н.э. наголову разгромил римлян, – Фудзита был настоящим кладезем знаний по военной истории.

– И вы, – волнуясь, спросил Кинг, – не откажетесь от своего намерения атаковать «Мабрук» и «Эль-Хамру» на выходе из Владивостока?

Адмирал горделиво выпрямился во весь свой карликовый рост:

– Моя самурайская честь требует, чтобы я отомстил.

– Банзай! – хором воскликнули его офицеры.

– Но, адмирал, – вступил в разговор Аллен, – согласитесь, что мы сами лезем в расставленную нам западню…

– Пусть арабы считают, что мы спим. Пусть думают, что можно прошмыгнуть у самой пасти спящей лисы. Мы тем временем навострим зубы и будем настороже.

– Сэр… – настаивал Аллен. – Но ведь это же просто авантюра – лезть через Корейский пролив в Японское море, имея на хвосте вражескую эскадру!

Адмирал смерил Аллена непреклонным взглядом.

– Сэр, я отдаю себе в этом отчет. – Он дернул свой волос на подбородке. – Пусть арабы поверят, что мы именно это и намерены сделать.

– Но ведь мы идем на огромный риск: акватория ограниченная, рядом – авиабазы противника… Вспомните, какая участь постигла «Рипалс» и «Принца Уэльского».

– Помню! И ценю ваш совет. За этим я вас всех и собрал. Тем не менее мы все же пойдем на перехват, а другим глазом будем зорко посматривать на юг, поджидая, когда арабы нападут. Тогда «Йонага» ответит!

Салон снова огласился криками «банзай!».

– Неделю назад израильская разведка сообщила, что два арабских эсминца класса «Джиринг» на большой скорости вышли из Суэцкого залива, – повернулся он к Бернштейну.

– Совершенно верно.

– И тогда мы предполагали, что двинутся они курсом на Владивосток. Теперь вероятнее, что они будут сопровождать десантные суда – то, что их заменяет у арабов. – Фудзита снова перевел взгляд на Аллена: – Ну, а что слышно от вашей лодки? Что поделывают транспорты во Владивостоке?

– Грузятся. По-прежнему стоят у причальной стенки.

– Вот и отлично. Полетная палуба у нас уже приведена в порядок, а без кормового ПУАЗО мы как-нибудь обойдемся. Можем сниматься с якоря. Старший механик! – обратился он к Тацуя Йосиде. – Вы доложили мне, что котлы отремонтированы? Так?

– Так точно, господин адмирал. С часовой готовностью можно будет дать давление в среднем по шестьсот фунтов на котел.

– А максимум?

– По семьсот пятьдесят во всех котлах, кроме третьего и восьмого. В них давление не должно превышать шестисот фунтов.

– Не должно так не должно. Тридцать один узел можем дать?

– Так точно, господин адмирал.

– Господин адмирал, – озабоченно спросил старший офицер Митаке Араи, – полагаю, все увольнения в город следует отменить?

У Брента заколотилось сердце и похолодело под ложечкой, но адмирал, окинув долгим взглядом карту мира, задумчиво произнес:

– Если Каддафи двинулся, у нас есть в запасе семнадцать дней. Нет, – повернулся он к Араи. – Часть команды сорок лет была «без берега». Еще неделю разрешаю увольнение по вахтам через день. Но из Токио никому не отлучаться.

– Есть никому не отлучаться!

Брент с таким шумом перевел дух, что сидевший рядом Аллен усмехнулся.

Фудзита, сморщившись, заговорил каким-то утробным голосом:

– Мы должны помнить, что угрозы нашей стране исходят с самых глубин низости человеческой. Стараться образумить безумца – не то ли, что, размахивая петушьим перышком, остудить солнце? – Его черные глаза прошлись по лицам присутствующих, подолгу задержавшись на каждом. – Нет, мы должны быть в любую минуту готовы сорвать его планы. – Крики «банзай!» прервали его речь, но адмирал вскинул руку, и крики словно отсекло бритвенно-острым лезвием ритуального меча. Повернувшись к изображению храма, он дважды хлопнул в ладоши. Все поднялись, японские офицеры повторили этот жест. – О великий Будда! Дай нам сил преодолеть препоны предрассудков и химер, отрешиться от иллюзий и укажи путь к истине. Дай нам читать в душах врагов наших, открой нам их сокровенные помыслы – так мы уничтожим их.

Опять по салону разнеслось хоровое «банзай».

Адмирал, почтительно сложив руки на груди, поднял глаза к портрету микадо.

– Завтра император дает мне аудиенцию. Дух кокутай осеняет нас, божественный Хирохито ведет нас в бой, и мы не можем потерпеть поражение. – Блестящие, как антрацит, глаза прошлись по лицам в последний раз, и прозвучали слова: – Все свободны.

От дружного крика «Да здравствует император!» у Брента зазвенело в ушах.

На следующий день ровно в десять утра, вытянувшись на шканцах рядом с Алленом и Бернштейном, Брент наблюдал, как приближается к их шеренге крошечная фигурка Фудзиты. Адмирал сходил на берег. Всякий другой человек его роста и возраста производил бы, наверно, комичное впечатление, но адмирал в парадной форме, сшитой не меньше четырех десятилетий назад, – однобортной синей тужурке с широкими золотыми шевронами на рукавах и тремя вышитыми золотом цветками вишни на обеих сторонах стоячего воротника, брюках, заправленных в блестящие черные сапоги, фуражке с тремя золотыми галунами вдоль околыша и якорем на приподнятой тулье – выглядел настоящим воплощением нерушимых флотских традиций. Левой рукой, затянутой в белую перчатку, он придерживал меч.

Под звуки горнов и барабанную дробь пятьдесят матросов корабельной полиции, блеснув в воздухе штыками карабинов «Арисака», взяли «на караул». Когда адмирал в сопровождении старших офицеров прошел вдоль строя, главный боцман «Йонаги» Нориаки Докен, прижав к губам дудку, залился горделиво-ликующей трелью – сыграл «захождение».

Помедлив на верхней площадке трапа, адмирал четко повернулся вполоборота и отдал честь корабельному флагу. В ту же минуту из динамиков принудительной трансляции грянуло: «Команде для проводов выстроиться по правому борту!» Стальная палуба затряслась и загремела от топота нескольких тысяч ног – матросы в синих форменках ринулись на правый борт и застыли вдоль лееров, у орудийных башен, на ангарной и полетной палубах, смотровых галереях, на фор-марсе.

Адмирал без посторонней помощи начал спускаться по длинному трапу на пирс. Брент знал, что будет дальше, и не ошибся. Тот же металлический голос рявкнул в динамиках: «Команде – гимн!»

Три тысячи глоток затянули старинный, полузабытый и отмененный гимн императорской Японии:

 
Трупы плывут в морских пучинах,
Трупы гниют на горных лугах.
Мы умрем,
Мы умрем за императора.
Умрем без оглядки.
 

Адмирал, дойдя до нижней площадки трапа, повернулся и отвесил три поклона «Йонаге» – корме, средней части корабля и наконец носу. Брент бессознательно согнулся в ответном поклоне. Аллен и Бернштейн стояли как прежде.

– Правоверный иудей кланяется только Богу, – пробормотал израильтянин.

– Чем наш старичок не Бог? – еще тише ответил Аллен.

– Троекратное «банзай» адмиралу! – загремело в динамиках общекорабельной трансляции, и над причальной стенкой дока прокатились три многоголосых волны.

Брент видел, как матрос усадил Фудзиту в маленький электрокар вроде тех, что используются на площадках для гольфа, и, лавируя между бетонными надолбами, торчавшими как драконьи зубы, повез его за ворота. Там адмирал пересел в стоявший наготове лимузин и в сопровождении полицейской машины с красной мигалкой на крыше отбыл. Впереди и сзади шли два бронетранспортера с двенадцатью матросами в каждом и шевелящимися в бойницах стволами крупнокалиберных «Намбу».

– Вольно! Разойдись! – в последний раз рявкнули динамики, но матросы, глядя вслед удаляющемуся кортежу, продолжали восторженно кричать и размахивать бескозырками.

Брент, Марк Аллен и Ирвинг Бернштейн медленно повернулись спиной к фальшборту. Брент следом за ними шел к трапу, а в голове у него стучала одна и та же мысль: «До встречи с Маюми еще семь часов. Целых семь часов. Я не доживу».