Текст книги "Поиск седьмого авианосца"

11

Радио из штаба командования подводными силами на Тихом океане было получено в 17:10, а в 17:30 адмирал Фудзита собрал военный совет.

– Адмирал Аллен, – сказал он, взглянув через стол на американца. – Ваш друг Норман Вил свое дело сделал. В четырнадцать по нулям конвой в составе двух транспортов – «Эль-Хамры» и «Мабрука» – и двух эскортных эсминцев типа «Джиринг» прошел выходной буй владивостокского рейда. – В салоне загремели ликующие возгласы «банзай!», но адмирал, повысив голос, восстановил тишину. – Мы увеличим скорость до двадцати узлов. – Порывисто вскочив на ноги, он быстро засеменил к карте, ухватил указку и ткнул резиновым наконечником в южную часть Корейского пролива. – Они, делая по четырнадцать узлов, будут здесь через сорок семь часов. – Указка поползла еще дальше к югу. – Но мы перехватим их вот тут, южнее Кюсю, куда должны дойти через тридцать часов. Подполковник Мацухара, – обернулся он к Йоси. – Мы будем в непосредственной близости от Китая и Северной Кореи, в пределах досягаемости их авиации, а потому требуется постоянная бдительная разведка!

– Слушаю, господин адмирал! В каждом квадранте будут наши самолеты. Как быть с возможными нарушениями воздушного пространства?

– Плевать мне на эти нарушения! Вы – наши глаза!

– Понял, господин адмирал. С вашего разрешения, мы начнем патрулирование завтра в пять ноль-ноль.

– Прекрасно. Какими силами?

– Две тройки «Зеро», господин адмирал.

– Когда пересечем сто двадцать восьмой меридиан, добавьте еще две.

– Есть, господин адмирал!

– А что же, представителя ЦРУ, Джейсона Кинга, нет на борту? – обратился Фудзита к Аллену.

– Нет. Он так и не вернулся из американского посольства. Есть основания предполагать, что арабы что-то затевают…

– Основания?

– Да, адмирал, и веские основания. У нас собрался вот такой толщины том радиоперехватов, а за всю последнюю неделю РУ ВМС не удалось засечь ни одного выхода в эфир с арабских АВ[23]23
  Авианосцев.


[Закрыть], крейсеров или эсминцев. Ни единого перехвата!

– Да? А самолеты?

– Ничего, адмирал. Не то что с землей – даже друг с другом хранят полнейшее радиомолчание, хотя обычно арабские летчики болтают в эфире без умолку. – Аллен постучал пальцем по стопке документов, лежавших на столе. – Вот это и дает веские основания предполагать, что оба АВ противника – в море.

– Я так и знал. – Фудзита искоса глянул в свою записную книжку в коричневом кожаном переплете. – У Каддафи – АВ класса «Маджестик» и новый испанский авианосец, переделанный для… как его?.. СВВП, не меньше двух крейсеров с орудиями 5,25 и 4,5 дюйма. И, по крайней мере, дюжина миноносцев типа «Джиринг».

Аллен сверился со своими собственными записями.

– Все верно, сэр. Думаю, все они вышли в море, и боюсь, пока мы будем перехватывать конвой, ударят нам в спину. Поглядите сами: они отрежут нас от наших баз.

– И это мне известно, – кратко ответил Фудзита и задумчиво произнес: – А что… этот ваш «Трепанг» все еще в Южно-Китайском море?

– Разумеется, сэр. «Трепанг» или однотипная с ним лодка.

– Стало быть… – указка Фудзиты, обогнув Индонезию, прочертила линию между Суматрой и Малайзией. – Стало быть, в Малакский пролив незамеченным не проберется никто?

– Виноват, господин адмирал, – вмешался подполковник Тасиро Окума. – Они могут двинуться в обход Южной Америки…

– Через весь Тихий океан? – спросил Фудзита и наставительно продолжил: – Топливо, подполковник! Такой рейд потребует трех-четырех дозаправок в море. Нет. Если они сунутся – только через Малаккский пролив, благо, Индонезия, – он саркастически фыркнул, – даст им топлива столько, сколько потребуется для последующего броска на север, в Южно-Китайское море.

– Господин адмирал, – сказал Брент Росс. – Нас упорно убеждают, что пойдут именно так?

– Меня, например, уже убедили, – ко всеобщему удивлению ответил адмирал.

– То есть вы понимаете, что вам подстраивают ловушку и все-таки лезете в нее? – недоверчиво спросил Аллен.

Фудзита свел выпирающие косточки обоих сухоньких кулачков:

– Они могут появиться только с юга, адмирал Аллен. На западе – Азия, на севере и востоке – Япония, на юго-востоке – Тихий океан. Им один путь – на север, через узкий фарватер. Смотрите, – он повел указкой по карте: – Он ограничен Борнео, Малайзией, Филиппинами, Формозой. Так что еще вопрос, кому быть человеком, а кому – форелью. У нас, у японцев, есть поговорка: «Лиса и во сне цыпленка из зубов не выпустит». Мы откроем пасть, но и глаза тоже, и смотреть будем в оба. – Офицеры прервали его одобрительным смехом и криком «банзай!». Адмирал вновь навел черные щелочки глаз на Аллена. – Я понимаю, нет никакой гарантии, что именно «Мабрук» и «Эль-Хамра» повезут арабских летчиков. Они могут быть на их тайных авиабазах здесь, здесь, здесь, – указка ткнула в Китай, Корею, Вьетнам. – Но прошу каждого из вас запомнить – крепко запомнить! – мы больше не будем ждать в Токийском заливе, пока враг нападет! «Йонага» – оружие первого удара, и использовать его мы будем по прямому назначению!

– Но не безрассудно, – вдруг сказал адмирал Аллен.

Брент ожидал взрыва, но его не последовало. Фудзита, если и был возмущен дерзкой репликой, лишний раз продемонстрировал, как он владеет собой.

– К безрассудным поступкам я, адмирал, не склонен, но решения своего не переменю. Итак, господа, помните: они осмелились похитить наследника престола, средь бела дня атаковать стоящий на якоре корабль. Помните и то, что самолет одного из них был сбит в нескольких метрах от императорского дворца. Более терпеть такое мы не можем и не будем. Это прямая угроза самому существованию династии. Мы поступим так, как подобает самураям, – нападем на врага первыми и отомстим. Адмирал Аллен, – сказал он, швырнув указку на стол. – Вы помните, как погиб «Ямато» – корабль одного с нами типа?

– Разумеется. Я командовал тогда палубной авиацией «Банкер Хилла», мы атаковали авианосец южнее Кюсю.

– И я помню, господин адмирал, – сказал старший офицер Митаке Араи. – Я служил на одном из миноносцев. – Повинуясь знаку Фудзиты, он поднялся и устремил взгляд через головы присутствующих в какую-то дальнюю даль. – «Ямато» погиб славной смертью. Это было начало апреля сорок пятого. Авиация противника бесчинствовала над всей Японией как хотела. Мы не могли допустить, чтобы «Ямато» трусливо прятался в Японском море или был потоплен на якорях без сопротивления. – Влажные черные глаза прошлись по лицам офицеров. Аллен, выпрямившись, откинулся на спинку стула. Брент не знал, куда деваться от неловкости. – Враги высадились на Окинаве. «Ямато» заправили горючим с таким расчетом, чтобы он мог только-только дойти до Окинавы – о возвращении речь не шла. Ему предстояло выброситься на мель и огнем своих орудий главного калибра смести захватчиков с острова.

– Ему это не удалось, – сказал Марк Аллен.

Глаза Араи гневно вспыхнули.

– Нет, не удалось! На нас набросились сотни самолетов. «Ямато» пошел ко дну – и мы вместе с ним. Там погибло три тысячи моряков.

– Все они, без сомнения, обрели вечное бессмертие в храме Ясукуни, – прыжком вскочив на ноги и сорвав с носа пенсне, сказал Даизо Сайки.

– Банзай! Банзай! – разнеслось по рубке.

Подполковник Окума, перегнувшись через стол, размахивал кулаком перед самым носом у Брента, и лейтенант сердито отпихнул его руку:

– Нельзя ли поосторожней?!

В глазах летчика ярче вспыхнули зловещие огоньки. Он подался вперед еще больше и прошипел вне себя от злобы:

– Лейтенант, когда-нибудь мы выясним отношения до конца.

– За мной дело не станет, – ответил Брент, не отводя глаз.

Бас Марка Аллена заглушил все голоса:

– Сэр, правильно ли я понял: вы намерены пожертвовать «Йонагой»?

Наступила напряженная тишина. Все взгляды обратились к адмиралу Фудзите, а тот, вскинувшись, издал то, что именуется «криком души».

– Нет! Неправильно! Я никогда не пойду на это! – а потом, с заметным усилием взяв себя в руки, произнес: – Но если «Йонаге» суждено погибнуть, он погибнет с честью, в открытом бою, в открытом море, разя врага, а не потонет в гнилой тихой заводи под камуфляжной сетью! – Шагнув к столу, он положил руку на переплет «Хага-куре»: – Почуяв близость смерти, не старайся отсрочить ее, а наоборот – ускорь ее приход.

Терпеливо переждав восторженные крики своих офицеров, он повернулся к Бернштейну:

– Что новенького вы нам расскажете, полковник, об арабских десантных операциях?

– Пока ничего, адмирал. «Зулусы» и два транспорта в сопровождении четырех миноносцев охранения тринадцать дней назад вышли из Триполи и Бенгази. Наша агентура уже давно не видит ни одного офицера из Пятого специального саперного батальона и Седьмой парашютно-десантной бригады в их излюбленных борделях. Ливийские газеты твердят о маневрах в Индийском океане.

– Лжецы, – промолвил адмирал Фудзита, большим и указательным пальцами дергая себя за седой волос на подбородке.

– Арабы, сэр, – просто ответил Бернштейн.

– Отрезать нас авианосцами с тыла, а с фронта прижать транспортами и высадить десант где-нибудь на западном побережье Тихого океана – там, откуда их новым дальним бомбардировщикам хватит горючего для налетов на японские города, – задумчиво глядя на карту, проговорил адмирал. – Вот чего они хотят. И это вполне возможно. Чтобы предвидеть, надо представить. Все свободны, господа.

Офицеры разом поднялись. Брент в дверях взял Мацухару за локоть:

– На два слова, Йоси-сан, – сказал он.

Летчик молча кивнул в сторону своей каюты.

– Ты все еще ищешь смерти, Йоси? – спросил Брент, взглянув на Мацухару, устроившегося за столом.

– Я виноват в смерти Кимио, и бремя вины гнетет меня невыносимо.

– Меня тоже.

– Ты опять заговорил как истинный самурай, Брент-сан, – мрачно усмехнулся летчик.

– Ты должен жить…

– Да? А для чего мне жить? – поднял брови Мацухара. – Семья моя погибла, Кимио была для меня всем на свете… Теперь и ее нет.

– В засаду мы попали по моей вине. Раскаиваться и искупать вину нужно мне, а не тебе.

– Дело тут не в раскаянии…

– Но ты сказал, что бремя вины скоро переломит тебе хребет.

– Сказал, Брент-сан. Но я прежде всего должен решить для себя самого, в силах ли я вынести свое существование.

– Ты служил Сыну Неба как должно. Твоя карма сильна, и вечное блаженство тебе обеспечено. – Отведя подпиравший голову кулак, он беспокойно постучал костяшками пальцев по столу. – Жить – значит страдать.

– Знаю. Я помню эти слова Будды.

– Но если у воина на одном плече – верность и почитание родителей, а на другом – отвага и сострадание, и он несет эту ношу двадцать четыре часа в сутки, он станет настоящим самураем.

– «Хага-куре», – мрачно улыбнулся летчик. – Иногда мне кажется, что японец не я, а ты.

– Но ты согласен, что самурай может нести бремя, от которого переломится хребет у всякого другого, и только закаляется от ниспосланных ему страданий?

Мацухара вздохнул:

– Зря ты пошел служить на флот, Брент. Тебе прямая дорога в адвокаты – в наши японские юристы.

– Значит, я тебя убедил?

– Каждый из нас следует своим путем. Быть может, мне не удастся умереть, обратясь лицом на север…

– Как Будда…

– Да. Но я сам выберу время и место своей смерти, и, поверь, это не будет просто одна строчка в «списке потерь личного состава». Нет, Брент! Это будет акт очищения.

– Огнем?

– Может быть.

– Я буду с тобой, Йоси.

Летчик безнадежно уронил руки на стол.

– Не надо так говорить, Брент-сан.

– Что тут такого? Запятнана была и моя честь.

Мацухара стиснул челюсти, стянул губы в жесткую прямую линию.

– Ты рассуждаешь неправильно… – начал он, глядя в суровые синие глаза.

В дверь каюты постучали. Мацухара открыл ее. В коридоре стоял Таку Исикава. Подполковник посторонился, указал на стул. Исикава сел, напряженно выпрямившись, не зная, куда девать руки. Потом заговорил подчеркнуто официальным тоном:

– Истребители готовы, подполковник. Однако среди них много необстрелянных новичков, которых нужно еще долго учить и школить.

Ясно было, что Исикава пришел вовсе не для того, чтобы еще раз сообщить то, что знала вся «Йонага». Но Мацухара ответил в тон ему:

– Да, разумеется. Мы будем использовать любую возможность повысить их летное и огневое мастерство. Боюсь, однако, что в наставники им судьба даст оберста Фрисснера и его людей.

Исикава покачал головой:

– Это значит обречь их на смерть.

– Знаю. У нас нет выбора.

Исикава перевел взгляд на Брента. Сейчас он скажет то, зачем пришел, подумал американец и не ошибся.

– До сих пор у меня не было случая поговорить с вами о той истории… в лазарете.

– Вы имеете в виду Кеннета Розенкранца?

– Именно. Вы, наверно, ждете от меня слов благодарности?

– Я ничего не жду.

– Это я вызвал его на поединок, я должен был с ним драться – победить или проиграть. Я! Я, а не вы!

– Не спорю. Я вовсе не хотел как-то затронуть вашу честь. Но вспомните – у меня были с Кеннетом свои счеты и свои причины драться.

Исикава повернулся к подполковнику. Глаза его налились кровью, на скулах заходили желваки, и Брент знал, что у слов, готовых сорваться с его губ, будет горький вкус.

– Подполковник, когда на совете я признался, что поторопился осудить вас за ваше поведение в бою над Токио, вы ничего мне не ответили.

– А что мне было говорить? Слова так дешево стоят.

– Я объяснился, но не попросил у вас извинения.

– Это я понял.

Исикава ударил себя кулаком по колену.

– Подполковник Мацухара, я летаю лучше, чем вы.

– Это легко оспорить и еще легче проверить.

– Когда же наконец мы решим это? – Исикава показал куда-то вверх. – Там, в небе?

– Это не вчера началось.

– Да, наша рознь тянется с Цутиуры. Что ж, давайте выясним отношения раз и навсегда. Боевыми патронами.

– Как ты считаешь, Брент, разумно это? – неожиданно обратился Мацухара к американцу.

– Нет, это вздор.

– Вздор – устраивать поединки в воздухе?

– Вздор – ждать так долго, когда можно взять ножи и выяснить отношения сейчас.

Летчики переглянулись. Потом Мацухара ответил за обоих:

– Дельное предложение. Но наш путь – в небо. Там все началось, там и должно кончиться.

Исикава одобрительно кивнул и улыбнулся – впервые за все то время, что Брент знал его.

К восьми утра оперативное соединение находилось в ста милях южнее острова Сикоку. Брент, растревоженный разговором с Мацухарой и Исикавой, никак не мог заснуть и появился в рубке на рассвете, когда стали меркнуть звезды и вода в кильватерном следе авианосца фосфоресцировала, словно целый сонм морских богов-ками с факелами провожал корабль. Адмирал Фудзита, как всегда, стоял справа. Брент не знал, спит ли этот человек вообще когда-нибудь.

Он любил встречать рассвет в море. Но в сегодняшнем утре при всем его великолепии ему почудилось что-то зловещее – восходящее солнце, словно смертельно раненный воин, заливало кровью низкие облака. Небо над головой радовало чистой голубизной, однако на западе и на юге уже копились тяжелые тучи, с театральной яркостью подкрашенные золотом и серебром, а выше, пронизанные ослепительным светом нарождающегося дня, проходили белоснежные перистые облака. И тихое море, отражая ясный цвет небес, было темно-синим.

– Лучше Диснейленда, – пробормотал он.

– Лучше чего? – переспросил Фудзита.

– Нет-нет, сэр, это я так… Сам себе, – ответил Брент, вытягивая из футляра бинокль.

В пять утра вылетели первые разведчики на B5N, а сейчас, выбрасывая желто-оранжевое, словно обесцвеченное ярким солнцем, пламя выхлопа, по палубе начинал разбег первый истребитель. Вот белый «Зеро» взмыл в воздух в двухстах футах от авианосца, а через четыре минуты все шесть патрульных машин ушли за горизонт. Затем начались тренировочные полеты. Кормовой самолетоподъемник доставил на палубу десяток истребителей – в кабине каждого уже сидел механик, проверяя исправность приборов и двигателя. В сопровождении своих летчиков появились Мацухара и Исикава. Все они были в коричневых летных комбинезонах, меховых шлемах, с мечами у пояса и с планшетами через плечо.

Подполковник, остановившись у своего «Зеро», собрал вокруг истребителей для последнего инструктажа. Он что-то живо объяснял им, показывая то в небо, то на листок полетного задания. Вот его летчики крикнули: «Банзай!» – и разбежались к своим машинам, из тесных кабин которых, освобождая место пилотам, уже выбрались на крылья механики. Брент невольно улыбнулся, глядя, как они, словно заботливые клуши, склонялись над своими питомцами, удостоверяясь, что связь и кислород подключены и все приборы и агрегаты действуют. Наконец, убедившись, что все проверено, все напутствия и советы сказаны, старики спрыгнули на палубу. Каждый прошел к носу своего самолета, остановившись справа от пропеллера.

Фудзита отдал приказ телефонисту, и в тот же миг по корабельной трансляции разнеслось: «Ключ на старт!» Немедленно ожили двенадцать новых двигателей, дернулись и светлым серебром засияли на утреннем солнце лопасти пропеллеров, вразнобой застреляли холодные цилиндры, выбрасывая из выхлопных труб синеватый дымок, подхваченный и развеянный ветром, задрожали корпуса принайтовленных к палубе машин, окруженных техниками и гаковыми. Но вот двигатели прогрелись, «Йонага» стал круче к ветру, взвился желтый флаг, и, взревев 1700-сильным двигателем, истребитель Мацухары, узнаваемый по красному обтекателю и зеленому колпаку, начал разбег и легко взмыл в воздух. За ним один за другим взлетели остальные и четырьмя тройками стали ввинчиваться в небо, не приближаясь к грозовому фронту на юге. Авианосец лег на прежний курс.

Брент, заслоняясь от солнца, следил, как «Зеро» перестроились в две группы по шесть машин: одну вел Йоси, другую – Исикава. Истребители начали учебный бой, атакуя друг друга, удивляя тем, как согласованно тройки набирали высоту, пикировали, сходились и расходились. Брент совсем запрокинул голову, наблюдая за наскакивавшей на истребитель Исикавы машиной Мацухары, и солнце ослепило его, ударив прямо в глаза. Он зажмурился и вдруг увидел Маюми – ее полуоткрытые жаждущие губы, сияющий теплым светом взгляд, распущенные волосы. Она неотступно стояла перед ним, куда бы он ни поворачивал голову, словно образ ее навеки запечатлелся в его душе и на сетчатке его глаз. Стараясь отделаться от этой галлюцинации, он глубоко вздохнул, потряс головой, как человек, мучимый мигренью, и перевел взгляд на холодную бездонную синеву океана.

– Проще измерить глубину Марианской впадины, чем постичь душу женщины, – раздался рядом голос адмирала Фудзиты.

Брент вздрогнул и обернулся к нему:

– Я никогда не допущу, сэр, чтобы личные дела мешали моим служебным обязанностям.

За спиной послышались шаги:

– Разрешите, господин адмирал? – хором произнесли два старика.

– Разрешаю.

Брент невольно улыбнулся при виде этой пары: в рубку входили двое «коренных» членов экипажа «Йонаги» – командир самолета B5N лейтенант Йосиро Такии и его штурман младший лейтенант Морисада Мотицура. Первый, хоть и был сед как лунь и согнут чуть не вдвое, был первоклассным летчиком, за пятьдесят лет службы словно приросшим к своему самолету, как будто конструктор внес в «синьки» своего детища и эту одушевленную деталь.

У штурмана были широко раскрытые глаза с немного сумасшедшим выражением, и Брент подозревал, что солнце, выдубившее его кожу, слишком долго пекло и наконец напекло ему голову. Он, захлебываясь и брызгая слюной, чему способствовало и отсутствие передних зубов, выпаливал слова скороговоркой: язык явно не поспевал за мыслью. С негласного одобрения адмирала Брент летал с ними стрелком-наблюдателем и даже сбил из пулемета над Средиземным морем арабский DC—6. Оба старика уверяли, что американец – зорок и меток как орел.

– Завтра опять с нами полетишь, Брент-сан! – сказал Такии.

– Что? Лейтенант Росс летит в воздушную разведку? С какой стати? – осведомился Фудзита.

– Вы сами разрешили, господин адмирал.

– Он нам нужен, господин адмирал, без него не обойтись, – подхватил штурман, брызнув на последнем «с» слюной.

Фудзита вытер щеку и глубоко вздохнул, явно сетуя про себя на то, что безупречная память опять дала неожиданный сбой.

– Добро, – сказал он.

– Банзай! – воскликнули летчики.

Мотицура вскинул к небу сжатый кулак:

– Завтра мы облетим проливы, Японское море, Корею, отыщем конвой и покажем этим арабским козлоедам нашу самурайскую мощь! – Он потащил было из ножен меч, но от слишком резкого движения не устоял на ногах, и его мотнуло в сторону. Брент подхватил его одной рукой и помог выпрямиться.

– Младший лейтенант Мотицура, на ходовом мостике мечами не машут, – строго сказал адмирал и перевел влажно блеснувшие глаза на Брента. – А вам, лейтенант, хочу напомнить, что благоразумный стрелок бережет боеприпасы и расходует их экономно. У вас всего восемьсот патронов. Дальше чем за двести метров огонь не открывайте.

– Есть, господин адмирал. Понял и запомнил.

– Вы свободны, – повернулся Фудзита к старикам.

Оба вытянулись, поклонились и вышли. Брент слышал, как за дверью мостика они затянули песню и даже стали приплясывать.

На следующий день напряжение на «Йонаге» стало ощущаться почти физически. Группа шла курсом на Корейский пролив, оставив на юге остров Кюсю, и каждый матрос понимал, что в любую минуту можно ждать появления арабских судов, то есть – боя. Все знали и то, что авианосцы Каддафи вышли в море и с большой вероятностью приближаются к «Йонаге» с юга. Тревога чувствовалась в отрывистой речи, бегающих глазах, повышенной раздражительности.

В полдень Брент, облачившись в тесноватый ему и неудобный меховой комбинезон, следом за Такии и Мотицурой вышел на полетную палубу. Четыре самолета, оборудованные дополнительными баками для горючего, стояли перед уже убранным аварийным барьером, механики возились в кабинах, а шестеро гаковых готовились убрать колодки из-под колес и отнайтовать машину. Завидев троицу, подходившую к головному самолету, механик выбрался из кабины на крыло, а с крыла спрыгнул на палубу и отдал честь лейтенанту Такии:

– «Тигр» к полету готов!

Летчик в сопровождении штурмана, стрелка и механика начал осматривать самолет: толкнул одну из трех лопастей пропеллера «Сумитомо», лично проверил балансировку винта, похлопал ладонью капот, скрывавший 958-сильный двигатель «Сакаэ-11», провел под ним рукой, чтобы убедиться, не подтекает ли масло или бензин. Потом откинул лючок и удостоверился, что бензопровод не подтекает и здесь, поднырнул под укрепленные на фюзеляже дополнительный топливный бак и замки для 1764-фунтовой торпеды, проверил щитки-закрылки, покачал из стороны в сторону укрепленные на крыльях баки, пнул носком сапога оба колеса и пробурчал что-то невнятно-одобрительное. Наконец он погладил оскаленного тигра, изображенного на фюзеляже, и повернулся к штурману и Бренту:

– Экипаж, по местам!

Следом за Такии и Мотицурой американец по короткому трапу, который держал матрос-гаковый, влез на крыло и, взявшись за гребенку кокпита, поставил ногу в паз ступеньки, а потом подтянулся и осторожно перенес тело в кабину стрелка. Проверив, заперт ли фонарь, он пристегнул ремни и несколько раз повернулся вокруг своей оси во вращающемся кресле – оно двигалось на четырех стальных шарнирах легко и плавно. Брент подключил переговорное устройство, убедился, что все три кислородных резервуара полны, сигнальный пистолет-ракетница заряжен и находится на месте. Повернув кресло к корме, Брент потянул на себя двадцатифунтовый 7,7-мм пулемет «Тип-96» на турели, взялся за двойную рукоять и, уперев ноги в специальную приступочку, поводил идеально отцентрованным стволом из стороны в сторону и вверх-вниз. «Натуральный флюгер», – удовлетворенно пробормотал он.

В наушниках зазвучал голос командира:

– Зарядить, закрыть на предохранитель и постараться не отстрелить мне хвост.

Брент повторил приказ, отстегнул привязные ремни, поднялся и, сняв кожух, взглянул на подающий механизм. Оружейники уже протянули ленту в приемник, но для безопасности не дослали патрон в камору. Брент замычал от удовольствия, пройдясь пальцами по снаряженной ленте, в которой бронебойные патроны с синими головками чередовались с красными, а каждый пятый патрон, помеченный желтым, был трассирующим. Со щелчком закрыв ствольную коробку, Брент взялся за рукоятку затвора справа, потянул ее на себя и отпустил. Тугая возвратно-боевая пружина, звонко лязгнув, стала на место, дослав первый патрон в камору. Но Бренту этого показалось мало. Склонив голову, он заглянул в лючок на крышке ствольной коробки, убедившись, что патрон – в каморе. Потом поставил пулемет на предохранитель, вдвинул его в гнездо и закрепил. И наконец прощупал пальцами каждый патрон, проведя рукой по ленте, пока не наткнулся на ее конец, уходящий в прорезь самолетной палубы, под которой находился восьмисотпатронный ящик.

– Стрелок готов, – сказал он в микрофон, сел и пристегнул ремни. Он услышал, как доложил о готовности штурман. Командир описал круг над головой, и Брент опустил очки-консервы.

Такии запустил двигатель – самолет дернулся и задрожал, застреляли вразнобой все его четырнадцать цилиндров, а потом беспорядочный треск перешел в устойчивый ровный гул: густое масло разошлось по разогретым, расширившимся до нужной степени поверхностям. Брент нетерпеливо взглянул на мостик и увидел адмирала: он догадывался, что Фудзита жалеет о том, что разрешил ему лететь. Но лейтенант, как и все моряки «Йонаги», мучился смутным чувством вины перед летчиками, которых они, используя весь свой опыт и мастерство, всего лишь доставляли в нужную точку. Когда противник оказывался в пределах досягаемости, эскадрильи взлетали и исчезали в воздухе, превращаясь в живые снаряды неслыханной дальнобойности, а морякам оставалось сидеть и гадать – вернутся они или нет. На «Йонаге» воевала по-настоящему одна его палубная авиация – только она и в самом деле превращала корабль в наступательное оружие.

Снова взревел на холостых оборотах двигатель – Такии проверял приборы. Машину качнуло – это четверо гаковых отцепили фалы и врассыпную отскочили от самолета. Двое матросов готовились вынуть из-под колес тормозные башмаки, но офицер-регулировщик все еще держал свои желтые флажки над головой, не разрешая выруливание. «Чего они тянут? Чего не дают взлет?» – пробормотал он с досадой и тотчас понял причину: палубу по правому борту заволакивал отработанный пар из носовой вентиляционной трубы. Брент в сердцах стукнул себя по колену. Он почувствовал, как «Йонага» повернулся левей и лента пара протянулась точно посередине полетной палубы.

Такии трижды поднял над головой сжатый кулак. Колодки были выдернуты, флажки опустились, матросы отскочили от самолета, и летчик, сняв тормоза, дал полный газ. Брента мотнуло, когда B5N, весивший на 3700 фунтов больше «Зеро», но оборудованный тем же двигателем, рванулся вперед и понесся по палубе с поразительным для такой махины проворством. Брент всегда испытывал восторг, наблюдая за взлетом с мостика, глядя, как машина, тяжелая сама по себе да еще с торпедой под брюхом, отрывалась от палубы и взмывала в воздух. Но сейчас, когда он оказался внутри тесной кабины, ему было не до восторгов – он начал молиться. Когда позади мелькнула островная надстройка, штурман обернулся к нему, показал вверх и расхохотался.

И в ту же минуту прекратились тряска и вибрация: колеса «Накадзимы» оторвались от тикового настила – самолет был в воздухе. Убрав шасси, Такии заложил правый вираж. Брент развернулся лицом к хвосту, вытянул из гнезда пулемет. Дальность их машины составляла 1600 миль, и в воздухе они могли находиться часов двенадцать. Полет обещал быть долгим.

…Такии взял курс на северо-запад. Небо было безоблачным, и с высоты в шесть тысяч футов Брент мог видеть горы на южной оконечности Кюсю. Через час справа в сапфировом море, окаймленном синевато-белым алмазным блеском искрящейся на солнце пены, возник россыпью изумрудов остров Фукусима, а слева – корейский остров Чеджудо. «Курс ноль-один-ноль», – услышал Брент рекомендацию штурмана, и командир взял правее – к северо-востоку, на Корейский пролив. Еще час спустя они были над Цусимой в самом центре пролива, а на северо-востоке появилось пурпурное пятно Хонсю. Брент видел, десятки рыбачьих баркасов, промышлявших на отмелях, видел несколько пароходов между островами Кюсю и Хонсю в проливе Симоносеки, однако арабского конвоя не заметил.

Когда на западе показались поросшие соснами и дубами холмы Кореи, темными очертаниями напоминавшие притаившегося в засаде льва, самолет пошел к южной части Японского моря. По-прежнему внизу не было ничего заслуживающего внимания – бесчисленные рыбачьи суденышки да один-два сухогруза. Они добрались уже почти до самой северо-восточной границы своей зоны, и теперь предстояло поворачивать к западу, входя в воздушное пространство Северной Кореи.

Мотицура поднялся, держа в руках секстан, взял высоту солнца и вернулся к своим картам. Потом в наушниках гнусаво прозвучал его голос:

– Командир, пересекаем тридцать восьмую параллель. Предлагаю курс два-восемь-ноль.

Брент знал, что оба старика глубоко презирают «прочесноченных корейцев» и не откажут себе в удовольствии, возвращаясь на «Йонагу», пройти над полуостровом и подразнить Пхеньян. В эту минуту на севере в раздернувшейся туманной дымке он заметил белый кильватерный след. Потом второй. Наведя бинокль на резкость, он поймал в фокус серый зализанный корпус и, не в силах совладать с волнением, возбужденно проговорил в микрофон:

– Командир, вижу два военных судна, идут зигзагом! Пеленг ноль-два-ноль, дальность пятьдесят километров.

Командир и штурман разом вытянули жилистые старческие шеи, и самолет пошел на сближение. Мотицура прижал ладони к наушникам, склонясь над радиопередатчиком, и Брент услышал его недоуменный голос:

– Сплошные помехи.

– Ну-ка, дай послушать, – сказал Такии.

В наушниках Брента раздался волнообразный вой, сменившийся треском и гулом.

– Нас запеленговали, командир. Сейчас определяют дальность.

– Радар управления огнем?

– Трудно сказать.

Через две минуты, когда трескотня стала невыносимой, из тумана на ослепительный солнечный свет вышли те, кого они искали: курсом на юг двигались два арабских транспорта и два эскортных эсминца. Брент слышал, как Такии передает на «Йонагу»:

– Сугроб, Сугроб, я Дайме Один! Вижу конвой в составе четырех судов: широта тридцать восемь градусов, пятнадцать минут, долгота сто тридцать три градуса, двадцать минут, – и знакомый голос Пирсона, подтвердивший прием.

Рванувшись на север, самолет стал стремительно приближаться к шедшему слева миноносцу, и Брент в бинокль видел теперь во всех подробностях его длинную, изящную, гладкую палубу, четыре спаренных пятидюймовки на носу, стволы которых, как ему показалось, медленно вращались в башнях, следуя за «Тигром», низкий обтекаемый ходовой мостик, где толпились, поблескивая стеклами биноклей, люди, фок-мачту, ощетиненную антеннами и радарами, две широкие трубы, десять торпедных аппаратов, кормовую орудийную башню, сдвинутую к левому борту, бесчисленные зенитные установки и резервуары с водой для охлаждения на верхней палубе и марсе, матросов в синих робах и германских глубоких касках. Было ясно, что на миноносцах сыграли боевую тревогу, и Брент, ощущая сосущую пустоту в желудке, понимал, что вся огневая мощь этих стволов вот-вот обрушится на него. Он понимал, впрочем, и то, что лишь искусство Такии позволило им забраться в самую гущу этого дремучего леса, где каждое дерево грозило смертью.