Текст книги "Трон черепов"

Глава 1
Раскачка

333 П. В., осень

Джардир проснулся на закате с затуманенным рассудком. Он лежал в северной постели с одной огромной подушкой вместо многих. Белье было грубым, ничуть не похожим на привычные шелка. Комната – круглой, с окнами меченого стекла по всей окружности. Какая-то башня. В сумерках раскинулся дикий край, но Джардир не узнал его.

«Где я, что это за место на Ала?»

Его пронзила боль, когда он шевельнулся, но боль была старой спутницей, принятой и забытой. Он подтянулся, усаживаясь, и негнущиеся ноги царапнули друг о дружку. Он откинул одеяло. Гипсовые повязки от бедер до ступней, из-под которых торчали распухшие пальцы – красные, лиловые, желтые и совершенно недосягаемые для Джардира. Он согнул их на пробу, игнорируя боль, и был удовлетворен вознаградившим его слабым подергиванием.

Вспомнилось, как в детстве он сломал руку и оставался беспомощным неделями, пока она заживала.

Он не замедлил потянуться к прикроватному столику за короной. В ней даже днем хватало магии, чтобы срастить несколько сломанных костей, особенно уже вправленных.

Руки встретили пустоту. Джардир повернулся и долго смотрел перед собой, пока не осознал положение, в котором очутился. Он годами не позволял себе держать корону и копье дальше чем на расстоянии вытянутой руки, но и то и другое исчезло.

Воспоминания нахлынули мигом. Поединок с Пар’чином на горной вершине. Сын Джефа обратился в дым, когда Джардир нанес удар, чтобы мгновением позже вновь загустеть, с нечеловеческой силой схватить древко копья и с подворотом выдернуть его из рук.

А затем Пар’чин повернулся и бросил его за край скалы, как обглоданную дынную корку.

Джардир облизнул потрескавшиеся губы. Во рту пересохло, а мочевой пузырь едва не лопался, но об обеих нуждах позаботились. Вода, поставленная у постели, была сладка, и после некоторых усилий он сумел воспользоваться ночной вазой, нащупав ее под кроватью.

Торс был туго перевязан, ребра отозвались болью при движении. Поверх бинтов на него надели тонкую рубаху – желто-коричневую, как он отметил. Наверно, шуточка Пар’чина.

Двери не было – лишь лестница, ведущая в комнату, вверх, но в его нынешнем состоянии она служила ничуть не хуже тюремной решетки. Других выходов не наблюдалось, и ступени не уходили выше. Он наверху башни. Помещение было скудно обставлено. Прикроватный столик. Один-единственный стул.

Из лестничного колодца донеслись голоса. Джардир застыл, прислушиваясь. Его могли лишить короны и копья, но годы поглощения через них магии перестроили тело и настолько приблизили его к образу Эверама, насколько это доступно смертному. Он обладал зрением ястреба, нюхом волка и слухом летучей мыши.

– Уверен, что справишься с ним? – спросила первая жена Пар’чина. – По-моему, он собирался убить тебя на той скале.

– Не беспокойся, Рен, – ответил Пар’чин. – Он ничего мне не сделает без копья.

– Днем может, – сказала Ренна.

– Не со сломанными ногами, – возразил Пар’чин. – Все схвачено, Рен. Честное слово.

«Посмотрим, Пар’чин».

Послышался чмокающий звук: сын Джефа зацеловал оставшиеся протесты своей дживах.

– Тебе нужно вернуться в Лощину и присматривать за происходящим. Сейчас, пока у них не зародились подозрения.

– Лиша Свиток уже подозревает, – сказала Ренна. – Ее догадки недалеки от истины.

– Пока это только догадки – не важно, – ответил Пар’чин. – Продолжай играть дурочку, и пусть она говорит и делает, что угодно.

Ренна издала короткий смешок.

– А, ну с этим проблем не будет. Мне нравится ее бесить.

– Не трать на это слишком много времени, – сказал Пар’чин. – Охраняй Лощину, но не выделяйся. Укрепляй народ, но бремя пусть несут сами. Я появлюсь, как смогу, но только чтобы повидать тебя. Никто не должен знать, что я жив.

– Мне это не нравится, – возразила Ренна. – Муж и жена не должны жить таким манером, врозь.

Пар’чин вздохнул:

– Ничего не поделаешь, Рен. Я все поставил на этот бросок. Мне нельзя проиграть. Мы скоро увидимся.

– Ага, – отозвалась Ренна. – Я люблю тебя, Арлен Тюк.

– Я люблю тебя, Ренна Тюк, – сказал Пар’чин.

Они снова поцеловались, и Джардир услышал быстрые шаги: женщина спускалась из башни. Пар’чин же начал подниматься.

Джардиру на секунду пришла в голову мысль притвориться спящим. Возможно, он что-нибудь узнает, выгадает элемент неожиданности.

Он покачал головой: «Я Шар’Дама Ка. Прятаться – ниже моего достоинства. Я взгляну Пар’чину в глаза и выясню, что в нем осталось от человека, которого я знал».

Он сел потверже, приняв взрывную боль в ногах. Когда Пар’чин вошел, Джардир смотрел невозмутимо. Пар’чин был одет в простую одежду – почти как при первой встрече: вылинявшая белая рубашка и заношенные портки из грубой ткани; на плече – кожаная сумка вестника. Ноги босы, штанины и рукава закатаны для демонстрации кожных меток. Песочные волосы были сбриты, и памятное Джардиру лицо едва узнавалось под метками.

Джардир ощутил мощь этих символов даже без короны, но сила далась немалой ценой. Пар’чин больше смахивал на страницу из священного свитка о метках, чем на человека.

– Что ты с собой сотворил, мой старый друг? – Он не хотел говорить это вслух, но слова вырвались сами.

– Нужна недюжинная выдержка, чтобы называть меня так после того, что ты сделал, – ответил Пар’чин. – Это не я сотворил с собой. Это ты сотворил со мной.

– Я? – изумился Джардир. – Я взял чернила и осквернил твое тело?

Пар’чин покачал головой:

– Ты бросил меня умирать в пустыне без оружия и каких-либо средств выживания и знал, что меня выпотрошат, перед тем как я достанусь алагай. Мое тело было единственным, что ты оставил мне для меток.

Эти слова исчерпывающе ответили на вопрос Джардира о том, как удалось выжить Пар’чину. Умозрением он увидел друга в пустыне – одинокого, иссохшего и окровавленного, вынужденного голыми руками забивать до смерти алагай.

Это было блистательно.

Эведжах запрещал татуировать плоть, но он запрещал многое из того, что впоследствии разрешил Джардир во имя Шарак Ка. Он хотел заклеймить Пар’чина, но слова застряли в горле от услышанной правды.

Джардир дрогнул, когда его центра коснулся озноб сомнения. Ничего не случилось, но такова воля Эверама. Пар’чину предстояло выжить, чтобы они встретились вновь, – и в этом была инэвера. Кости сказали, что каждый из них мог быть Избавителем. Джардир посвятил жизнь тому, чтобы стать достойным этого титула. Он гордился достижениями, но не мог отрицать, что его аджин’пал, отважный чужак, мог обрести в глазах Эверама больше заслуг.

– Ты играешь в обряды, которых не понимаешь, Пар’чин, – сказал он. – Домин шарум – поединок смертельный, и победа была за тобой. Почему ты не берешь ее и не объявляешь себя вождем Первой войны?

Пар’чин вздохнул:

– В твоей смерти нет победы, Ахман.

– Значит, ты допускаешь, что я Избавитель? – спросил Джардир. – Если да, то верни мне Копье и Корону, коснись головой пола, и дело сделано. Все будет прощено, и мы снова встретимся с Най плечом к плечу.

Пар’чин фыркнул. Он поставил сумку на столик, сунул руку внутрь. Корона Каджи сияла даже в сгущающейся темноте, ее девять драгоценных камней сверкали. Джардир задрожал от возбуждения. Он прыгнул бы за Короной, если бы мог.

– Корона здесь. – Пар’чин вертел заостренный обод на пальце, словно ребенок, забавляющийся игрушкой-обручем. – Но копье не твое. По крайней мере, пока я не решу отдать его тебе. Оно спрятано в месте, куда тебе не попасть, даже не будь у тебя загипсованы ноги.

– Священными предметами владеют в паре, – сказал Джардир.

– Ничто не свято, Ахман, – снова вздохнул Пар’чин. – Я уже говорил тебе как-то, что Небеса – ложь. Ты пригрозил убить меня за такие речи, но оттого они не стали бы менее правдивыми.

Джардир открыл рот, чтобы ответить, и гневные слова уже складывались на губах, но Пар’чин упредил его, резко остановив вращающуюся корону и воздев ее. Кожные метки коротко вспыхнули, а коронные – зажглись.

– Это, – сказал про корону Пар’чин, – тонкая полоска черепа мозгового демона и девять рогов, заключенные в меченый сплав серебра и золота и фокусируемые драгоценными камнями. Это шедевр искусства нанесения меток, но не более. – Он улыбнулся. – Во многом похожий на твою серьгу.

Джардир вздрогнул, дотронулся до голой ушной мочки, когда-то проколотой обручальным кольцом.

– Ты хочешь похитить не только мой трон, но и первую жену?

Пар’чин рассмеялся искренним смехом, которого Джардир не слышал годами. Ему пришлось признать, что он стосковался по нему.

– Не знаю даже, какое бремя тяжелее, – произнес Пар’чин. – Я не хочу ни того ни другого. У меня есть жена, а для моего народа одной более чем достаточно.

На губы Джардира попросилась улыбка, и он позволил себе ее показать.

– Достойная дживах ка одновременно и опора и бремя, Пар’чин. Она побуждает нас быть лучшим мужчиной, а это всегда борьба.

– Честное слово, – кивнул Пар’чин.

– Тогда почему ты украл мое кольцо? – вопросил Джардир.

– Я просто подержу его у себя, пока ты под моей крышей, – ответил Пар’чин. – Я не могу позволить тебе позвать помощь.

– Что? – не понял Джардир.

Пар’чин склонил к нему голову, и Джардир почувствовал, как взор сына Джефа проникает в его душу во многом так же, как делал он сам, когда обладал даром коронного видения. Как это удавалось Пар’чину без короны?

– Ты не знаешь, – чуть погодя сказал Пар’чин и хохотнул. – Даешь мне брачные советы, а за тобой шпионит собственная жена!

Насмешка в его тоне разозлила Джардира, и он сдвинул брови, несмотря на желание сохранять на лице спокойствие.

– Что это значит?

Пар’чин сунул руку в карман, извлек серьгу. Это было простое золотое колечко, с которого свисал изящно помеченный шарик.

– Внутри – отломок демоновой кости, а другая половина – в ухе твоей жены. Ей слышно все, что ты делаешь.

Джардир вдруг получил ответ на множество загадок. Стало ясно, почему жена, казалось, знала все его планы и тайны. Много информации поступало к ней от костей, но алагай хора часто изъяснялись туманно. Он должен был сообразить, что хитроумная Инэвера не станет полагаться только на расклады.

– Значит, ей известно, что ты меня похитил? – спросил Джардир.

Пар’чин помотал головой:

– Я заблокировал ее силу. Она не найдет тебя, пока мы здесь не закончим.

Джардир скрестил руки:

– Закончим – что? Ты не пойдешь за мной, а я не пойду за тобой. Мы стоим в том же тупике, в котором оказались в Лабиринте пять лет назад.

Пар’чин кивнул:

– Тогда ты не смог заставить себя убить меня, и я был вынужден изменить мое мировосприятие. Тебе было предложено то же самое. – С этими словами он швырнул корону через комнату.

Джардир инстинктивно поймал ее:

– Зачем возвращать ее мне? Разве она не залечит мои раны? Без них тебе будет трудно меня удержать.

Пар’чин пожал плечами:

– Ты вряд ли уйдешь без копья, но я в любом случае осушил корону. Из Недр на такую высоту поднимается не очень много магии, – он указал на окна по окружности помещения, – а солнце каждое утро очищает комнату. Корона даст тебе коронное видение, но мало что еще, пока ее не перезарядят.

– Так зачем ее возвращать? – повторил Джардир.

– Я подумал, что мы можем поговорить, – ответил Пар’чин. – И я хочу, чтобы ты видел мою ауру. Хочу, чтобы ты видел правдивость моих слов, силу моих убеждений, начертанных в душе. Возможно, тогда ты поймешь.

– Пойму – что? – спросил Джардир. – Что Небеса – ложь? Ничто из начертанного в твоей душе не убедит меня, Пар’чин.

Тем не менее он надел Корону. Полутемная комната мгновенно ожила от коронного видения, и Джардир облегченно вздохнул, подобно слепцу из Эведжаха, которому Каджи вернул зрение.

То, что секундой раньше виделось в окнах всего лишь тенями и расплывчатыми силуэтами, обозначилось резко, воспламененное сочащейся из Ала магией. Все живое имело искру силы в сердцевине, и Джардир мог различить силу, светящуюся в древесных стволах, прикипевших к ним лишайниках и всех животных, обитавших на ветвях и в коре. Сила струилась в равнинных травах и больше всего – в демонах, которые крались по земле и объезжали ветра. Алагай светились, как маяки, пробуждая в нем первобытное желание охотиться и убивать.

Как и предупредил Пар’чин, в его камере было темнее. Усики силы тянулись по стенам башни, втягиваемые метками, выгравированными на оконных стеклах. Те оживали с мерцанием, становясь щитом против алагай.

Несмотря на сумрак в комнате, Пар’чин светился ярче демона. Так ярко, что на него, казалось бы, не посмотришь без боли в глазах. Но нет. Совсем наоборот: эта магия представала великолепной, обильной и соблазнительной. Джардир потянулся через корону, пытаясь Втянуть ее каплю для себя. Не так много, чтобы Пар’чин ощутил утечку, но, может быть, достаточно, чтобы ускорить выздоровление. Сгусток силы зазмеился к Джардиру, как благовонный дым.

Пар’чин сбрил брови, но метки над левым глазом поднялись в безошибочном выражении. Его аура колыхнулась, выказывая скорее ошеломление, нежели негодование.

– Ой-ой. Добудь свою собственную.

Поток магии резко развернулся и втянулся обратно.

Джардир сохранил на лице спокойствие, хотя усомнился, что в том была необходимость. Пар’чин прав. Джардир мог прочесть его ауру, прозреть каждое чувство, и не приходилось сомневаться, что старый друг способен на то же. Пар’чин был невозмутим, сосредоточен и не желал Джардиру зла. В нем не было лукавства. Только усталость и опасения, что Джардир окажется слишком упрямым, чтобы спокойно и честно обдумать его слова.

– Скажи мне еще раз, почему я здесь, Пар’чин, – произнес Джардир. – Если твоя цель действительно, как ты всегда говорил, избавить мир от алагай, то почему ты противодействуешь мне? Я близок к исполнению твоей мечты.

– Не настолько близок, как тебе кажется, – ответил Пар’чин. – И способ, которым ты это делаешь, отвращает меня. Ты душишь человечество и угрожаешь ему ради его же спасения, не заботясь о цене. Я знаю, что вы, красийцы, любите одеваться в черное и белое, но мир не так прост. В нем есть краски, и их больше, чем оттенков серого.

– Я не дурак, Пар’чин, – заметил Джардир.

– Иногда сомневаюсь, – сказал Пар’чин, и его аура согласилась.

Это была горькая чаша: старый друг, которого он столь многому научил и всегда уважал, считал его таким мелким.

– Тогда почему ты не убил меня и не забрал копье и корону? – требовательно вопросил Джардир. – Свидетели были связаны честью. Мой народ принял бы тебя как Избавителя и пошел бы за тобой на Шарак Ка.

Спокойная аура Пар’чина вспыхнула от раздражения, словно пожар.

– Ты все никак не поймешь! – выпалил он. – Я не блистательный Избавитель! Ты тоже! Избавитель – это все человечество как одно, а не один как человечество. Эверам – просто имя, которым мы назвали идею, а не какой-то великан в небесах, сражающийся с тьмой пространства.

Джардир сжал губы, зная, что Пар’чину видна вспышка его ауры в ответ на кощунство. Годы назад он пообещал убить Пар’чина, если тот повторит эти слова. Аура Пар’чина подстрекала его попробовать сделать это сейчас.

Но было в ауре аджин’пала кое-что еще, удержавшее от подобной попытки. Он был готов к нападению и встретил бы его лоб в лоб, но Пар’чина одолевал образ: алагай, пляшущие на фоне горящего мира.

Его страхи сбудутся, если они не придут к согласию.

Джардир длинно выдохнул, принимая свой гнев и выпуская его с воздухом. Пар’чин на другом краю комнаты не шелохнулся, но его аура расслабилась, подобно шаруму, опускающему копье.

– Какая разница, – произнес наконец Джардир, – кто такой Эверам – великан в небесах или имя, которым мы нарекаем честь и отвагу, позволяющие нам выстоять в ночи? Если человечество должно действовать как одно целое, должен быть вождь.

– Как мозговой демон у трутней? – уточнил Пар’чин, надеясь заманить Джардира в логическую ловушку.

– Именно так, – отозвался Джардир. – Мир алагай всегда был тенью нашего.

Пар’чин кивнул:

– Да, войне нужны полководцы, но они должны служить людям, а не наоборот.

Теперь вскинул брови Джардир:

– По-твоему, я не служу моим людям, Пар’чин? Я не андрах, жиреющий на троне, пока мои подданные истекают кровью и голодают. В моих владениях нет голода. Нет преступлений. И я выхожу в ночь лично, чтобы обезопасить народ.

Пар’чин издевательски и резко рассмеялся. Джардиру было впору оскорбиться, но его остановило неверие в ауре Пар’чина.

– Вот потому-то это и важно, – сказал Пар’чин. – Потому что ты искренне веришь в такое демоново дерьмо! Ты пришел в края, тебе не принадлежавшие, убил тысячи мужчин, изнасиловал их женщин, поработил их детей и считаешь, что душа твоя чиста, ибо их священная книга чуточку отличается от твоей! Ты охраняешь их от демонов, но цыпленок на разделочной колоде не называет мясника Избавителем за то, что он не подпускает лису.

– Близится Шарак Ка, Пар’чин, – возразил Джардир. – Я превратил этих цыплят в соколов. Теперь мужчины Дара Эверама сами защищают своих женщин и детей.

– Как и жители Лощины, – заметил Пар’чин. – Но они делают это, не убивая друг друга. Ни одна женщина не изнасилована. Ни один ребенок не вырван из материнских рук. Мы не стали демонами, чтобы сражаться с ними.

– Значит, вот кем ты меня считаешь? – осведомился Джардир. – Демоном?

Пар’чин улыбнулся:

– Знаешь, как тебя называет мой народ?

«Пустынным демоном».

Джардир много раз слышал это прозвище, хотя произносить его открыто осмеливались только в Лощине. Он кивнул:

– Твои люди глупы, Пар’чин, как и ты, если уравниваешь меня с алагай. Ты, может быть, не убивал и не насиловал, но и не выковал единства. Ваши северные герцоги грызутся за власть, даже когда перед ними разверзается бездна, готовая исторгнуть полчища Най. Най не заботит твоя мораль. Най не разбирает, кто невинен, а кто продажен. Ей дела нет даже до Ее алагай. Ее цель – стереть все начисто и начать заново. Твой народ живет дольше ожидаемого, Пар’чин. Это время одолжено вам до дня Шарак Ка, когда ваша слабость превратит вас в мясо для Недр. Тогда вы возжелаете тысячи убийств, тысячи тысяч, если они понадобятся для подготовки к битве.

Пар’чин печально покачал головой:

– Ты похож на коня с шорами на глазах, Ахман. Ты видишь только то, что поддерживает твои убеждения, и не смотришь на остальное. Най все равно потому, что Ее, будь Она проклята, не существует.

– Слова не дела, Пар’чин, – возразил Джардир. – Слова не могут убить алагай или прервать бытие Эверама. Одними словами не удастся, пока не поздно, объединить нас всех для Шарак Ка.

– Ты говоришь о единстве, но не понимаешь смысла этого слова, – сказал Пар’чин. – То, что ты называешь единством, я называю господством. Рабством.

– Я говорю о единстве цели, Пар’чин, – ответил Джардир. – Все должно подчиниться одной цели – избавить Ала от демонов.

– Единства нет, если оно держится на одном человеке. Все мы смертны.

– То единство, которое я принес, будет не так-то легко отвергнуть, – сказал Джардир.

– Неужели? – откликнулся Арлен. – Я многое узнал в Даре Эверама, Ахман. Не северные герцоги враги твоего народа. Твои дама не пойдут за Джайаном. Твои шарумы не пойдут за Асомом. Никто не пойдет за Инэверой, а твои дамаджи перебьют друг друга, едва сядут за общую трапезу. Никто не усидит на троне без гражданской войны. Твое драгоценное единство рассыплется, как песочный замок.

Джардир сжал челюсти. Зубы заныли, когда он ими скрипнул. Конечно, Пар’чин прав. Инэвера была умна и могла какое-то время поддерживать порядок, но он не мог позволить себе длительное отсутствие – иначе его закаленная армия обратится против самое себя в условиях только начавшегося Шарак Ка.

– Я еще не мертв, – произнес Джардир.

– Нет, но скоро не вернешься, – сказал Пар’чин.

– Посмотрим, Пар’чин. – Джардир без предупреждения воспользовался короной, изо всех сил Втянув магию Пар’чина. Аура Пар’чина, застигнутая врасплох, потрясенно взорвалась, а затем деформировалась, когда Джардир впитал добычу.

Сила пронеслась по телу Джардира, сшивая мышцы и кости, наполняя его мощью. Он напрягся – бинты на торсе разорвались, гипс на ногах разлетелся. Он спрыгнул с кровати и в мгновение ока пересек комнату.

Пар’чин сумел отреагировать вовремя и принял защитную стойку, но это была стойка шарума, так как он не прошел подготовку в Шарик Хора. Джардир с легкостью скользнул мимо и произвел захват. Лицо задохнувшегося Пар’чина побагровело.

Но затем он превратился в туман, как в их поединке на скале. Джардир потерял равновесие, когда сопротивление исчезло, но Пар’чин соткался до того, как он грохнулся на пол, схватил Джардира за правые руку и ногу и швырнул через комнату. Он ударился в окно с такой силой, что хрустнули укрепленные магией кости, но меченое стекло даже не треснуло.

От меток тянулся слабый поток магии, и Джардир инстинктивно Втянул ее, используя силу для залечивания костей, прежде чем вспыхнет боль.

Пар’чин испарился с того места, где стоял, и объявился ближе, но Джардир был мудро готов к трюку. Туман еще лишь начал сгущаться, а он уже двигался – увернулся от хватки Пар’чина и нанес два мощных упреждающих удара, пока тот не растаял опять.

Так они боролись несколько секунд: Пар’чин обретал форму и снова исчезал, до того как Джардир успевал нанести ощутимый ущерб, но не мог ударить в ответ.

– В Недра, Ахман! – крикнул он. – На это нет времени!

– Здесь мы сходимся, – ответил Джардир, становясь поудобнее.

Он запустил в Пар’чина единственным в комнате стулом, и сын Джефа предсказуемо растворился, хотя мог легко увернуться.

«Твои силы ослабляют тебя, Пар’чин», – подумал Джардир и прыгнул к лестнице, благо путь был открыт.

– Ты никуда не уйдешь! – прорычал Пар’чин, формируясь вновь и рисуя в воздухе метку.

Джардир увидел, как магия собралась и устремилась к нему, чтобы нанести удар, который сбил бы его с лестницы, как огромный молот. Не имея времени уворачиваться, он принял волну, слабея, чтобы впитать как можно больше.

Но удара-то и не было. Корона Каджи разогрелась и вспыхнула светом, поглощая силу. Не думая, Джардир сам нарисовал в воздухе метку, превратив энергию в молнию чистого жара. Этого хватило бы, чтобы превратить в угли десяток лесных демонов.

Пар’чин поднял руку, Втягивая магию обратно в себя. Джардир, ошеломленный внезапным истощением, уставился на него.

– Мы можем развлекаться так всю ночь, Ахман, – заметил Пар’чин, растаял и вновь появился между Джардиром и лестничным колодцем. – Так ты из башни не выберешься.

Джардир скрестил на груди руки:

– Даже ты не сможешь удерживать меня вечно. Взойдет солнце, и твои демонские трюки и магия хора закончатся.

Пар’чин развел руками:

– Мне и не нужно. К рассвету ты останешься добровольно.

Джардир чуть не рассмеялся, но аура Пар’чина в очередной раз остановила его. Он верил в сказанное. Верил, что его дальнейшие слова поколеблют Джардира, – или не поколеблет ничто.

– Зачем ты принес меня сюда, Пар’чин? – спросил он в последний раз.

– Чтобы напомнить о настоящем враге, – ответил Пар’чин. – И просить твоей помощи.

– С чего мне тебе помогать?

– С того, – ответил Пар’чин, – что нам предстоит захватить мозгового демона и заставить его провести нас в Недра. Пора дать бой алагай.