Текст книги "Трон черепов"

Но Ашия устала таиться, устала притворяться беспомощной дживах в своих покоях, в то время как ломала мужчин и убивала алагай в ночи. Все ради чести мужчины, которому не было до нее дела.

«Энкидо было бы стыдно за тебя». Слова Мичи эхом отдавались в памяти. Разве могло с ними сравниться мужнино недовольство?

Она вошла бесшумно, как призрак, но Асома не было, – вероятно, ее супруг спал в объятиях Асукаджи в новом дворце дамаджи. На месте оказалась только бабушка Ашии – Кадживах, спавшая на диване у детской. Святая мать души не чаяла в своем первом правнуке, отказывая ему в надлежащем воспитании.

«Кто может любить мальчика больше, чем бабушка?» – не уставала повторять она. В этом заявлении скрывался, конечно, намек на то, что сама Ашия, по ее мнению, для любви не годится, коль скоро взяла в руки копье.

Ашия проскользнула мимо, не потревожив ее, затворила за собой дверь детской и взглянула на спящего сына.

Она не хотела ребенка. Она боялась, что беременность повредит ее телу воина, а любовью у них с Асомом и не пахло. Потребность ее брата в том, чтобы сестра выносила дитя его любовника, казалась мерзостью.

Но Каджи, дитя совершенное и прекрасное, мерзостью не был. После месяцев, на протяжении которых она кормила его грудью, баюкала на руках, а он тянул к ее лицу крохотные ручонки, Ашия не могла желать перемен в своей жизни, способных устранить сына. Его существование было инэверой.

«Энкидо было бы стыдно за тебя».

Раздался громкий треск, и край кроватки отломился в ее руках. Каджи открыл глаза и пронзительно вскрикнул.

Ашия отшвырнула деревяшку и взяла мальчика. Материнское прикосновение всегда успокаивало его, но на сей раз Каджи неистово забился в руках. Она попыталась утихомирить сына, но он еще пуще разорался от ее хватки, и она увидела на его коже ссадины.

В ней все еще бурлила ночная сила.

Ашия поспешно уложила сына обратно на подушки, в ужасе глядя на его нежную кожу, исцарапанную и перепачканную демонским ихором, который по-прежнему прилипал к ней. Воздух наполнился смрадом.

Дверь со стуком распахнулась, и в комнату ворвалась Кадживах.

– Что ты делаешь, зачем тревожишь дитя в такой час?!

Тут бабушка увидела, что ребенок исцарапан и весь в ихоре. Издав вопль, она в ярости повернулась к Ашии:

– Убирайся! Убирайся! Позор на твою голову!

Она с силой толкнула Ашию, и та, боясь собственной силы, позволила выдворить себя из детской. Кадживах взяла ребенка на руки и пинком захлопнула дверь.

Второй раз за ночь Ашия утратила центр. На ватных ногах она проковыляла к себе, треснула дверью и в темноте, обмякнув, опустилась на пол.

«Наверно, мерзость – это я».

Впервые за многие годы Ашия утопила лицо в ладонях и разрыдалась. Ей не хотелось ничего, кроме утешающего присутствия господина.

Но Энкидо шел одиноким путем и, как ее бабушка, испытал бы за нее стыд.

Глава 4
Шарумова кровь

327–332 П. В.

Сядь прямо, – отрывисто приказала Кадживах. – Ты принцесса Каджи, а не какая-то жалкая ха’тинг! Я отчаиваюсь найти мужа, достойного твоей крови и готового тебя взять.

– Да, тикка. – Ашия дрожала, хотя дворцовые купальни были теплы и в пару.

Ей исполнилось всего тринадцать, и она не спешила замуж, но Кадживах увидела окровавленную вату и всполошилась. Тем не менее Ашия выпрямилась, а ее мать Аймисандра терла ей спину.

– Вздор, матушка, – возразила Аймисандра. – Тринадцати лет и красивая, старшая дочь дамаджи величайшего в Красии племени, да еще и племянница самого Избавителя? Ашия – самая желанная невеста на свете.

Ашию снова пробрала дрожь. Мать хотела утешить ее, но добилась обратного.

Кадживах возмущалась, когда дочери перечили ей, но сейчас лишь терпеливо улыбнулась, подав своей невестке Таладже знак подбросить в воду горячих камней. Она всегда старательно содержала двор, от детской до кухни и купален.

Ей подчинялись пять дочерей даль’тинг – Аймисандра, Хошвах, Ханья, Таладжа и Эвералия, а также внучки – Ашия, Шанвах, Сиквах, Мича и Джарвах.

– Похоже, что дама Баден согласен, – сказала Кадживах.

Все головы резко повернулись к ней.

– Его внук Раджи? – спросила Аймисандра.

Широкая улыбка осветила лицо Кадживах теперь, когда тайна вышла наружу.

– Говорят, что никому еще не предлагали такого богатства за отдельную невесту.

У Ашии пресеклось дыхание. Секунду назад она желала оттянуть это мгновение на годы, но… принц Раджи? Юноша был красив и силен, наследовал белое и состояние, многократно превышавшее даже андрахово. Чего еще желать?

– Он не достоин тебя, сестра.

Все взгляды обратились к брату Ашии – Асукаджи, стоявшему в дверях спиной к женщинам. В этом никто не углядел ничего необычного. Обычно мужчин не пускали в женские купальни, но Асукаджи было всего двенадцать, и он еще носил бидо. Более того, он был пуш’тинг, и все знали, что его больше интересовала чепуха в голове женщины, чем то, что скрывалось под ее одеждой.

В семье все женщины обожали Асукаджи. Даже Кадживах не огорчало его предпочтение мужчин, коль скоро он исполнит свой долг и наберет жен, чтобы обеспечить ей внуков.

– Возлюбленный племянник, что привело тебя сюда? – спросила Кадживах.

– Боюсь, я в последний раз прихожу в женскую купальню, – ответил мальчик, вызвав хор ахов и охов. – Сегодня утром меня призвали на Ханну Паш. Я облачусь в белое.

Кадживах возликовала пуще других:

– Замечательно! Конечно, мы знали, что это скоро произойдет. Ты племянник Избавителя.

Асукаджи повел плечом:

– Разве ты не мать Избавителя? Разве здесь не его жены и сестры, не его племянницы? Почему никто из вас не носит белого, но должен я?

– Ты мужчина, – ответила Кадживах, как будто это все объясняло.

– Какая разница? – спросил Асукаджи. – Ты спрашиваешь, кого достойна Ашия, но правильный вопрос – кто достоин ее?

– Кто в племени Каджи выше наследника дама Бадена? – подала голос Ашия. – Отец не отдаст меня в другое племя… ведь не отдаст?

– Не будь дурой, – отрезала Кадживах. – Об этом даже думать нелепо.

Но на лицо ее легла тень сомнения, когда она взглянула на внука.

– Кто же тогда достоин?

– Асом, разумеется, – ответил Асукаджи.

Мальчики были почти неразлучны.

– Он же родня нам! – потрясенно напомнила Ашия.

– И что с того? – пожал плечами Асукаджи. – В Эведжахе говорится о многих таких союзах во времена Каджи. Асом – сын Шар’Дама Ка; он красив, богат и могуществен. Более того, он может укрепить связи между моим отцом и домом Джардира.

– Я из дома Джардира, – повысила голос Кадживах. – Твой отец – его шурин, а я – его мать. Какая еще нужна связь?

– Прямая, – ответил Асукаджи. – Между Избавителем и отцом и единственным сыном. – На краткое время он дерзнул оглянуться и встретиться взглядом с Ашией. – Твоим сыном.

– У тебя есть прямая связь, – возразила Кадживах. – Я – святая мать. Во всех вас течет кровь Избавителя.

Асукаджи вновь отвернулся и поклонился:

– Я не хотел проявить неуважение, тикка. Святая мать – славный титул, но он не сделал твои черные одежды белыми. Как и одежды моей благословенной сестры.

Кадживах промолчала, а Ашия начала размышлять. Замужество за двоюродным братом не было чем-то неслыханным во влиятельных семьях, и Асом действительно красив, как сказал Асукаджи. Он похож на мать, а по красоте Дамаджах не имела равных. Асом унаследовал ее внешность и стройный стан и умело их «носил».

– Почему не Джайан? – спросила она.

– Что? – вскинулся Асукаджи.

– Если я, как ты говоришь, должна выйти замуж за кузена, то почему не за первенца Избавителя? Если только он не женится на своей сестре, старшей племяннице Шар’Дама Ка, которая достойнее меня.

В отличие от стройного Асома, Джайан пошел в Избавителя – был шире в плечах, с могучими мускулами. Его нельзя назвать добрым, но от него исходило достаточно силы, чтобы зарделась даже Ашия.

Асукаджи сплюнул.

– Собака из шарумов. Сестра, это животные, которых выращивают для Лабиринта. Я скорее выдам тебя за шакала.

– Довольно! – гаркнула Кадживах. – Ты забываешься, мальчик. Сам Избавитель – шарум.

– Был шарумом, – ответил Асукаджи. – Теперь он носит белое.

В тот же день Кадживах подговорила Ашана и приволокла Ашию, Шанвах и Сиквах к Шар’Дама Ка, где потребовала произвести их в дама’тинг.

Но Избавитель и Дамаджах не поступили ожидаемым образом. Кадживах и ее дочери получили белые покрывала. Ашию и ее сестер отправили во дворец дама’тинг.

– Это хорошо, сестра, – сказал Асукаджи, когда девушек подтолкнули к ожидавшей Дамаджах. – Теперь у нашего отца и Избавителя нет оснований считать тебя неровней Асому.

Кадживах не выглядела довольной, и Ашия не понимала почему. Избавитель назвал их своей кровью и осыпал почестями. Ашия не хотела становиться дама’тинг, но кто знает, каким секретам она обучится в их дворце?

Кай’тинг. Ей понравилось звучание слова. В нем чувствовалась мощь. Величие. Шанвах и Сиквах перепугались, но Ашия пошла с радостью.

Дамаджах вывела девушек из большого зала через личный вход. Это само по себе было честью. Там ждали Кева, Дамаджах’тинг из племени Каджи, и ее дочь и преемница Мелан, а также немой евнух из охраны Дамаджах.

– Девушек нужно по четыре часа в день учить письму, пению и постельным танцам, – приказала Дамаджах Кеве. – На остальные двадцать они поступят в распоряжение Энкидо.

Она кивнула на евнуха, и Ашия задохнулась. Шанвах вцепилась в нее. Сиквах расплакалась.

Дамаджах оставила это без внимания и обратилась к евнуху:

– Сделай из них что-нибудь стоящее.

Най’дамаджи’тинг Мелан провела их через подземный дворец дама’тинг. Говорили, что при помощи магии хора дама’тинг могли залечить любую рану, но кисть и предплечье женщины были изуродованы чудовищными рубцами, согнутые в жуткую клешню, которая не сильно отличалась от тех, что Ашия видела на известных изображениях алагай.

Сиквах продолжала всхлипывать. Шанвах обнимала ее, но у нее самой глаза были полны слез.

«Ты образец для всех молодых женщин племени, – сказал ей однажды отец. – И потому я буду строже с тобой, чем с остальными, дабы ты никогда не опозорила нашу семью».

Так Ашия научилась скрывать страх и сдерживать слезы. Она пребывала в ужасе не меньше кузин, но была старшей, и они всегда смотрели на нее. Она держала спину гордо выгнутой, когда их подвели к маленькой двери. Энкидо прислонился спиной к стене у входа, а Мелан ввела их в большую келью, выложенную плиткой. По стенам тянулись ряды колышков с белыми балахонами и длинными лентами белого шелка.

– Раздевайтесь, – велела Мелан, как только закрылась дверь.

Кузины судорожно сглатывали и мялись, но Ашия знала, что спорить с невестой Эверама глупо – и бесполезно. Не теряя достоинства, она откинула капюшон и стянула через голову одеяние из тонкого черного шелка. Под ним оказалась широкая шелковая лента, которая охватывала грудь и сглаживала наметившиеся женские формы. Ее бидо тоже было из тонкого черного шелка, намотанное для удобства свободно и просто.

– Полностью, – сказала Мелан. Ее взгляд метнулся ко все еще колебавшимся Шанвах и Сиквах, и голос уподобился хлысту. – Живо!

Вскоре все три девушки стояли обнаженными; их отвели через дальний выход в купальню – огромную естественную пещеру, освещенную меточным светом высоко расположенных камней. Пол – выложен мрамором, вода – глубока. Узорные фонтаны поддерживали воду в движении, и воздух был горяч и густ от пара. По сравнению с этим можно устыдиться даже купален Кадживах.

В воде были десятки девушек в возрасте от детского до застенчивого, созревшего женского. Все они либо стоя мылись в каменной купальне, либо расслабленно сидели на скользких каменных ступенях по ее краям, бреясь и подрезая ногти. Все как одна подняли взгляды, чтобы оценить новеньких.

Ашии и ее спутницам приходилось купаться с другими девушками, но между этой купальней и теми, что располагались в женском крыле отцовского дворца, имелось пугающее различие: все головы были обриты налысо.

Ашия дотронулась до своих роскошных умащенных волос, за которыми ухаживала всю жизнь, в надежде понравиться будущему супругу.

Мелан перехватила ее взгляд:

– Потрогай, девочка, насладись. Это будет в последний раз на какое-то время.

Кузины задохнулись, и Шанвах схватилась за голову, защищая шевелюру.

Ашия заставила себя опустить руки и успокоиться вздохом.

– Это всего лишь волосы. Отрастут заново.

Краем глаза она отметила, что и кузины успокаиваются.

– Аманвах! – позвала Мелан, и вперед вышла девушка возраста Сиквах. Она была слишком юна для женских форм, но лицом и глазами сильно походила на Дамаджах.

Ашия испытала прилив облегчения. Святая Аманвах была их кузиной, первеницей Избавителя и Дамаджах. Когда-то они были так же близки, как Асом и Асукаджи.

– Кузина! – сердечно приветствовала ее Ашия, простирая руки.

С тех пор как они с Аманвах играли, прошли годы, но это не имело значения. Она – их крови и поможет в этом странном и незнакомом месте.

Аманвах проигнорировала ее, не взглянула даже. Она была на несколько лет младше и на дюймы ниже Ашии, но ее поведение наглядно показало, что теперь она считала себя выше кузин. Двигаясь с плавной грацией, она обошла девушек, остановилась перед Мелан и отважно для обрученной выдержала взор най’дамаджи’тинг.

– Пришли учиться постельным танцам? – ухмыльнулась она.

Молодых женщин – в основном из бедных семей – нередко забирали во дворец и обучали постельным танцам, после чего продавали в великий гарем. Некоторых возвращали отцам невестами, выкуп за которых мог принести целое состояние.

– По часу ежедневно, – кивнула Мелан. – И по часу – пению. Третий – письму, а четвертый – на купание.

– А остальные двадцать? – спросила Аманвах. – Ты же не хочешь сказать, что их допустят в Палату Теней? – Кожа Ашии покрылась мурашками при этих словах, и она сделала над собой усилие, чтобы не задрожать, хотя воздух был горяч.

Но Мелан помотала головой.

– Остальные двадцать они будут изучать шарусак. Они принадлежат Энкидо.

Кое-кто из девушек ахнул, и даже с лица Аманвах слетело самодовольство.

Ашия подавила рык. Она – кровь Избавителя. Энкидо – всего лишь полумужчина. Ей, может быть, придется подчиняться его инструкциям, но забери ее Най, если она сочтет себя его собственностью.

– Обрей их и научи свивать бидо, – распорядилась Мелан.

– Да, най’дамаджи’тинг, – поклонилась Аманвах.

– Благодарю тебя, ку… – начала Ашия, но стоило Мелан уйти, как Аманвах отвернулась. Она щелкнула пальцами, указав на трех старших девушек, которые немедленно подошли к Ашии с сестрами и направили их в воду.

Аманвах вернулась в свою компанию и возобновила праздную болтовню, полностью игнорируя Ашию, Шанвах и Сиквах, пока най’дама’тинг среза́ла их прекрасные волосы и обривала головы. Ашия смотрела перед собой, не желая чувствовать утрату по мере падения тяжелых локонов.

Затем най’дама’тинг подступила к ней с бруском мыла и бритвой. Ашия застыла, когда девушка намылила ей скальп и принялась опытными движениями орудовать лезвием.

Аманвах вернулась, едва со всеми закончили. Смотрела поверх голов, не позволяя заглянуть себе в глаза.

– Вытирайтесь. – Она указала на стопку снежно-белых, только что сложенных полотенец. – Потом идите за мной.

Она опять отвернулась; Ашия и ее спутницы вытерлись и последовали за надменной кузиной в раздевалку. За ними пошли три девушки, которые их стригли.

Аманвах миновала многочисленные скатки шелковых белых бидо и приблизилась к лакированному сундуку в дальнем конце комнаты.

– Вы не дама’тинг.

Она швырнула каждой по скатке черного шелка из сундука:

– Вы недостойны носить белое.

– Недостойны, – эхом откликнулись сзади старшие девушки.

Ашия сглотнула. Обрученные или нет, они – кровь Избавителя, а не какие-то заурядные даль’тинг.

Они вышли из купален в шелковых черных косынках и балахонах поверх бидо к ожидавшему их Энкидо. Шанвах и Сиквах перестали всхлипывать, но продолжали липнуть друг к дружке и смотреть в пол.

Ашия храбро взглянула евнуху в глаза. Она – кровь Избавителя. Если этот человек посмеет ее тронуть, отец отрежет ему не только член. Она не убоится.

Не убоится.

Евнух оставил ее без внимания, взирая на Сиквах, которая тряслась, как заяц перед волком. Он сделал резкий пренебрежительный жест. Сиквах знай смотрела в пол, не понимая, чего от нее хотят, и вновь начиная плакать.

Энкидо стремительно поднес к лицу Сиквах палец, заставив девушку глотнуть воздуха и встать прямо. Ее глаза, огромные от страха, сошлись, следя за пальцем.

Энкидо повторил пренебрежительный жест. Сиквах, как будто на одном его пальце и держалась, снова согнулась и разрыдалась пуще. От этого и Шанвах дошла до ручки, и обе, дрожа, прижались друг к дружке.

– Она понятия не имеет, чего ты хочешь! – выкрикнула Ашия.

Она не поняла, глух ли евнух в придачу к своей немоте, так как он не взглянул на нее.

Вместо этого Энкидо с такой силой хлестнул Сиквах ладонью по щеке, что ее голова ударилась о голову Шанвах, и обе резко впечатались в стену.

Ашия пришла в движение прежде, чем осознала это, и встала между евнухом и девушками.

– Как ты смеешь? – возопила она. – Мы принцессы Каджи, кровь Избавителя, а не базарные верблюды! Шар’Дама Ка позаботится, чтобы ты лишился этой руки!

С секунду Энкидо рассматривал ее. Затем его рука мелькнула молнией, и Ашию отбросило, вдобавок странно онемела челюсть. Она скорее услышала, чем почувствовала, отдачу скальной стены, когда ударилась о нее. Звук эхом отозвался в голове, едва она рухнула на пол, и Ашия поняла, что вскоре последует боль.

Но Шанвах и Сиквах нуждались в ней. Она оперлась на руки, пытаясь встать. Она была старшей. Ее долг…

Периферийное зрение размылось, затем сгустилась тьма.

Когда она очнулась, Энкидо, Шанвах и Сиквах стояли как прежде. Казалось, что пролетело мгновение, но запекшаяся кровь, из-за которой щека прилипла к мраморному полу, свидетельствовала об ином. Девушки перестали плакать и держались прямо. Они с ужасом смотрели на нее.

Ашии удалось толчком подняться на колени, затем – на неверные ноги. В лице пульсировала боль, какой она еще не испытывала. Ощущение не столько устрашило, сколько разозлило ее. Возможно, полумужчина мог их бить, но умертвить не посмеет. Он лишь старался поселить в них страх.

Она встала тверже, осмелившись вновь поднять взгляд на Энкидо. Ее так просто не запугать.

Но евнух отнесся к ней как к пустому месту; он развернулся и пошел по коридору, жестом приказав им идти следом.

Девушки безмолвно пошли за ним.

Энкидо стоял перед тремя испуганными девушками в большой круглой палате, освещенной лишь тусклым меточным светом. На каменных, как и во всем подземном дворце, стенах и полу были вырезаны метки, их шлифовали многие поколения. Напольные метки образовывали концентрические круги, напоминая стрелковую мишень.

Мебели в комнате не было, только тьма оружия висела на стенах. Копья и щиты, луки и стрелы, орудия для ловли алагай и короткие боевые ножи, метательные клинки и дубинки, цепи с грузами и другое, чему Ашия даже не знала названия.

Их снова заставили раздеться, повесить одежду на крючки у двери и остаться в одних свитках бидо.

Энкидо тоже был в одном бидо. Хватило полоски шелка, ибо ему, конечно, не приходилось прикрывать мужское достоинство. Мускулистое тело было гладко выбрито и покрыто сотнями вытатуированнных линий и точек. Узор выглядел хаотичным, но Ашия уловила порядок, который пока не могла распознать.

В нем скрывалась загадка. Шарада Энкидо. Ашия неизменно выказывала искушенность в играх-загадках. Девушек сызмальства обучали шарадам, чтобы впоследствии развлекали мужей.

Немой шарум встал в стойку шарусака. Секунду девушки смотрели тупо, но, когда у Энкидо потемнели глаза, Ашия поняла, чего от них хотят, и приняла ту же позу. Шарусак запрещался даль’тинг, однако Ашию и ее кузин научили не только загадкам, но и танцам. Разница была невелика.

– Повторяйте за ним, – сказала она спутницам.

Шанвах и Сиквах повиновались, и Энкидо обошел их, осматривая. Он крепко схватил Ашию за руку, выпрямил ее и грубым пинком расставил ноги дальше. Его хватка ощущалась еще долго после того, как он отпустил Ашию и занялся Шанвах.

Шанвах вскрикнула и подскочила от громкого шлепка по бедру; затем Энкидо снова встал в стойку. Не будучи глупой, Шанвах быстро возобновила имитацию. На этот раз удачнее, но Энкидо сделал подсечку и повалил ее на пол. Сиквах при виде такого «обучения» отшатнулась, и даже Ашия позволила себе чуть расслабиться, поворотившись к ним.

Энкидо указал на нее, и у нее замерло сердце от этого простого жеста. Ашия восстановила позу, тогда как Сиквах все пятилась. В итоге она вжалась в стену и изо всех сил постаралась втянуться в нее, как призрак.

Энкидо в очередной раз принял стойку, и Шанвах поспешила взвиться на ноги и повторить. На сей раз она правильно расставила ноги, но спину не выпрямила. Энкидо сгреб полосы шелка бидо, которые соединяли сплетение на бритом черепе с тем, что прикрывало ее таз. Он с силой дернул, уперев большой палец в позвоночник Шанвах. Она взвыла от боли, но, беспомощная, не оказала сопротивления, когда он выпрямил ей спину.

Энкидо отпустил ее и повернулся к Сиквах. Девушка в ужасе прижималась к стене, прикрывая нос и рот, из ее округлившихся глаз текли слезы. Евнух плавно вернулся в свою позу.

– Делай, как он, дуреха! – резко велела Ашия.

Но Сиквах только помотала головой, хныча в попытках еще сильнее вжаться в неподатливую стену.

Энкидо двинулся быстрее, чем Ашия считала возможным. Сиквах дернулась было бежать, но он мигом подступил к ней и рванул за руку, пуская инерцию ее попытки к бегству на бросок. Она с воплем покатилась по полу на середину комнаты.

Энкидо очутился там в мгновение ока и пнул ее в живот. Сиквах с кувырком грохнулась о пол и растянулась навзничь. На лице была кровь, Сиквах стонала, руки и ноги обмякли, как пальмовые листья.

– Вставай, заклинаю тебя Эверамом! – крикнула Ашия.

Но Сиквах не захотела – или не смогла – подчиниться. Энкидо пнул ее снова. И еще. Она стенала, но с тем же успехом можно было рыдать перед каменным изваянием, хотя евнух все видел. Вероятно, он был действительно глух.

Похоже, он не стремился искалечить ее или убить, но не чувствовалось в нем и намека на жалость или намерения прекратить избиение, если она не встанет и не примет стойку. Он делал паузу после каждого удара, давая ей возможность подняться, но Сиквах была невменяема, изувечена страхом.

Последствия ударов начали накапливаться. Из носа и рта Сиквах струилась кровь, висок рассекли вторично. Один глаз уже заплывал. Ашии пришлось склониться к мысли, что Энкидо и правда может ее убить. Она глянула на Шанвах, но девушка застыла на месте и беспомощно взирала на происходящее.

Евнух так сосредоточился на Сиквах, что не заметил, как Ашия вышла из стойки и тихо скользнула к стене. Священный закон запрещал женщинам прикасаться к копью, и она выбрала короткую увесистую дубинку, охваченную сталью. Та хорошо села в руку. Правильно.

Годы танцев отразились в грации ее быстрой и бесшумной походки, когда она, тщательно хоронясь, подкралась к евнуху сзади. Оказавшись достаточно близко, она без колебаний взмахнула дубинкой с силой, способной раздробить череп евнуха.

Энкидо будто не замечал ее, но в последний миг крутанулся и приложил к ее запястью мизинец. Это было подобно касанию перышка, которое Ашия едва ощутила, но удар прошел далеко мимо головы Энкидо. Его невозмутимый взгляд встретился с ее, и Ашия поняла, что он ждал, искушал ее, желая выяснить, защитит ли она кузину.

Забытая Сиквах лежала дрожащей грудой крови и синяков.

«Он убил бы ее только ради того, чтобы испытать меня», – подумала Ашия. Она оскалила зубы, отступила и ударила снова, теперь под другим углом.

Это была обманка, и она, не дав Энкидо отреагировать, развернулась, чтобы разбить ему коленную чашечку.

Однако немой евнух не удивился и вновь отвел ее удар слабейшим касанием. Ашия снова и снова замахивалась дубинкой, но Энкидо блокировал ее без труда. В ней рос страх: что же будет, когда он сочтет урок завершенным и ударит в ответ?

Секундой позже она это узнала: евнух поймал ее запястье большим и указательным пальцами левой руки, выворачивая его. Захват был слаб, но рука Ашии словно застряла в камне. Другой рукой Энкидо обвил ее плечо и ткнул твердым пальцем в болевую точку.

Рука мгновенно онемела и упала, едва Энкидо ее выпустил. Что он сделал? Ашия не почувствовала, как разжались и уронили дубинку пальцы, но услышала, как та стукнулась о пол. Она посмотрела вниз, попыталась сжать кулак и поднять руку, но тщетно. Она выругала свое тело за предательство.

Энкидо бросился на нее, и, защищаясь, Ашия вскинула другую руку. Он ткнул пальцем, и та тоже повисла. Ашия попробовала отступить, но он ударил снова. Всего лишь тычок, и ноги перестали держать ее. Она рухнула на пол, и голова забилась о камень, как язык колокола о стенку.

С усилием Ашия перекатилась на спину; перед глазами все плыло, пока она следила за приближением Энкидо. Она задержала дыхание, твердо решив не закричать при последнем ударе.

Но Энкидо присел на корточки сбоку и бережно, по-матерински успокаивающе заключил в ладони ее лицо.

Его пальцы нащупали виски и с силой нажали. Боль превзошла все, что могла представить Ашия, но она закусила губу до крови, не желая доставить ему удовольствие криком.

Пальцы напряглись. Поле зрения сузилось, затем начало темнеть по краям. Мигом позже зрение исчезло полностью. Несколько секунд перед глазами плясал водоворот красок, потом он тоже пропал, оставив ее во тьме.

Энкидо отпустил ее, выпрямился и направился к кузинам.

Она не знала, сколько времени пролежала без сил, внимая их воплям. Но постепенно крики и всхлипы стихли. Ашия не поняла, кто отключился – она или другие. Она напрягла слух, слыша слабые вздохи, ровное дыхание и мягкий шорох.

Золотая пелена пала на ее зрение, как песчаная буря, и она начала различать смутные очертания. Да, евнух ослепил ее, но, похоже, не навсегда.

Ашия попыталась согнуть онемевшие пальцы, встряхнуть ладонью. Рука почти не слушалась, но уже чувствовалась большая разница по сравнению с мнимой, минутами раньше, гибелью конечности.

Она смутно видела евнуха, который уносил одну кузину. Вторая так и лежала рядом. Шанвах, поняла она, когда начала восстанавливаться острота зрения. Евнух вернулся, вынес и ее. Ашия осталась одна посреди комнаты, извиваясь и пытаясь восстановить контроль над медленно оживавшим телом. Каждая попытка становилась мучением, но таковым же было чувство беспомощности. И потому она будет сражаться до смерти.

Евнух возвратился к ней – большое темное пятно на золотом поле. Она ощутила, как он положил руку на ее обнаженную грудь, и задержала дыхание.

Энкидо сильно надавил, сжимая легкие, чтобы вынудить ее к выдоху. Когда Ашия попробовала сделать вдох, у нее ничего не получилось. Он продержал ее так долго. Она извивалась и дергалась, пытаясь заставить руки и ноги повиноваться, чтобы ударить его.

Но он все держал, и у Ашии наконец не осталось сил даже на попытки. Медленно возвращавшееся зрение вновь исчезало.

«Обратно в сон», – подумала она почти с облегчением.

Но евнух чуть ослабил нажим. Ашия попробовала глотнуть воздуха и задохнулась. Ее легкие еще не расширились полностью. Но коротко вдохнуть она могла, что и сделала. Вдох был слаще всех, какие она когда-либо делала, но его было мало, и она повторила. И еще раз.

Она обрела в коротких вдохах устойчивый ритм, и зрение вновь начало возвращаться, а конечности – оживать. Но она не шевелилась, сосредоточившись исключительно на трепещущих, животворных вдохах.

И тогда Энкидо снова ослабил давление. Ей разрешили половинный вдох, и она приняла его жадно, вновь отыскав устойчивый ритм для компенсации недостающей половины.

Он вновь приподнял ладонь, и та осталась нежно лежать на груди. Ашия сделала полный вдох и поняла, что это его подарок. Никакое удовольствие в жизни не могло сравниться с совершенством этого единичного вдоха.

Затем Энкидо медленно надавил опять. Ашия обмякла, давая ему выдавить воздух из легких. Через мгновение он приподнял руку, и Ашия снова вдохнула. Он управлял ее дыханием несколько минут. После отчаянной борьбы за воздух она целиком и полностью отдыхала – Энкидо дышал за нее.

Она подумала, что чувство покоя ее усыпит. Но Энкидо отнял руку и принялся массировать виски, заботясь о тех же точках, через которые вызвал такие муки.

Теперь зрение восстанавливалось стремительно, и стоявший перед глазами туман сгустился в мускулистую фигуру евнуха. Ашия никогда не видела раздетого мужчину и знала, что должна опустить глаза, но татуировки на его теле побуждали взглянуть еще раз. Шарада Энкидо.

Искусные пальцы евнуха перешли с висков на все еще онемелую руку – он как бы растягивал ее, Ашия это чувствовала, хотя прикосновения к коже не ощущала. Однако затем вспыхнула боль, от которой Ашия дернулась. Она резко повернула голову и увидела, что Энкидо массирует крохотный синяк на плече. Почти безупречный кружок лиловой плоти в месте, куда он ткнул концом пальца.

Боль быстро прошла, преобразившись в приятное покалывание, когда рука Ашии полностью ожила.

Энкидо чуть повернулся, и Ашия заметила на плече евнуха татуировку, почти идентичную ее синяку.

Другие были на висках точно там, где он нажимал у Ашии. Ее взгляд пробежал по его телу, следуя линиям, которые соединяли точки. Было много участков схождения, больших и малых. Затем Энкидо взялся за синяк на ее пояснице. Она изогнулась, чтобы лучше видеть, но уже заметила на спине евнуха такой же, вытатуированный.

Еще до того, как евнух принялся за дело, она поняла, что скоро возникнет и покалывание в ногах.

«Он учит, – осознала она. – Священный текст – это линии на его теле».

Она подняла на Энкидо взгляд, и его лицо, пока он массировал пострадавшее место, показалось почти добрым. Она потянулась и неуверенно дотронулась до точки схождения линий на спине Энкидо.

– Теперь мне ясно. Я понимаю и передам остальным… господин.

Энкидо склонился к ней. На миг она подумала, что ей мерещится. Но нет. Он пробыл в этом положении слишком долго.

Энкидо поклонился ей, как учитель ученице, после чего взял на руки, как младенца, и отнес в тепло, где спали кузины. Он уложил ее и нежно провел кончиками пальцев по векам, закрывая их за нее.

Ашия не противилась, заботливо обняла кузин и провалилась в глубокий сон.

Проснулись они резко. Энкидо был нем, но все-таки мог извлекать громовой звук из отшлифованного бараньего рога, приложенного к губам. Казалось, задрожали стены. Девушки с визгом заткнули уши, но рог не умолкал, пока они не вскочили на ноги. Ашия понятия не имела, сколько прошло времени, но проспали они, верно, часы. Она чувствовала себя освеженной, хотя боль еще не ушла.