Текст книги "Дамам на все наплевать"

Глава 7
ПОЦЕЛУЙ РОСКОШНОЙ БЕБИ

По дороге на гасиенду я много думал. Мне казалось, что Фернандесу известно гораздо больше, и Полетту Бенито он назвал только потому, что испугался, как бы я не ухлопал его. Но думаю, что даже это не заставило бы его говорить, если бы он не полагал, что мне кое-что уже известно о ней.

Интересно и другое. Он всячески пытался опровергнуть рассказ Генриетты насчет существования любовницы Эймса. Совершенно очевидно, что Фернандес и Бэрдль работают вместе, а вот что именно связывает их, убей меня Бог, не могу понять.

И если хотите знать, то и Фернандес, и Бэрдль, и Генриетта, и Мэлони могут быть членами одной шайки. Мне часто приходилось сталкиваться с бандами мошенников, которые отлично разыгрывали подобные комбинации. И выходило так, что мне известно было столько же относительно этого дела, сколько было известно с самого начала. Все время в деле появлялись новые люди, которые запутывали все мои предположения.

Но одно было совершенно ясно: и Лэнгтон Бэрдль и Фернандес всячески стараются внушить мне мысль, что Грэнворта Эймса убила Генриетта. Все, что они говорили и делали, было рассчитано на то, чтобы убедить меня в этом. А, собственно, чего они хотят этим достичь?

Я думаю, что мне следует повидаться с Полеттой Бенито, потому что, по-моему, она может рассказать мне о Грэнворте Эймсе больше, чем кто-либо другой. Если она та самая женщина, за которой гонялся Эймс, бросив такую роскошную дамочку, как Генриетта, значит, в ней есть что-то такое, чего нет в других женщинах, нет и у Генриетты. По всей вероятности, у Полетты сведений о Грэнворте больше, чем у всех остальных вместе взятых.

Меня не оставляла мысль, что Бэрдлю, Фернандесу и кому-то еще, кто с ними связан, всем им очень хочется, чтобы я поскорее арестовал Генриетту. В конце к«н-цов у меня есть несколько свидетельских показаний о том, что она в тот вечер была в Нью-Йорке. Мне не раз довольно прозрачно намекали, что ей что-то известно относительно фальшивых облигаций. Во всяком случае, я сейчас могу считать ее хотя бы свидетельницей поэтому делу.

И не арестовал я ее до сих пор только потому, что они ждут не дождутся от меня этого шага. А я такой парень, который всегда делает то, чего от него меньше всего ожидают. Вот почему я передал Фернандесу все, что мне рассказывала Генриетта. Я хотел увидеть его реакцию.

Поставив машину позади гасиенды, я пошел к главному входу. Роскошная ночь, хотя жарко, как в аду. Кирпичные стены гасиенды серебрятся в лучах лунного света. В саду причудливые тени, и вообще чувствуешь себя, как в сказочной стране. В гасиенде большая часть огней была погашена. Музыканты упаковывали свои инструменты, и за столиками уже никого не было. На лестнице мелькнула какая-то пара и скрылась в игорном зале. Вероятно, Перейра уже организовал игру.

Только я о нем подумал, как он собственной персоной появился из кладовки и направился ко мне.

– Мистер Кошен, – проговорил он, – у нас сегодня игра, но не очень крупная. Я знаю, что это незаконное дело, но, надеюсь, что вы не будете возражать? А? Ведь это вас не касается?

– Конечно, не касается, – согласился я. – Я – федеральный агент, а не легавый из Палм Спрингс. Не мое дело следить за этим. Может быть, попозже я и сам поднимусь наверх, взгляну, как там идет игра.

Он поблагодарил, и вид у него при этом был такой счастливый, как будто я дал ему по крайней мере тысячу долларов. Я, кажется, уже говорил вам, что мне очень не нравится Перейра. Типичный подонок! И, хотя я с радостью в любой момент готов вздуть его как следует, время, пожалуй, для этого пока еще не пришло. Я хотел, чтобы они думали, что им все удалось и что я для них что-то вроде безмозглой курицы. Пусть они будут спокойны в этом отношении, и тогда, рано или поздно, кто-нибудь из них допустит промах, который даст мне возможность уцепиться кое за что.

Я поднялся по лестнице и вошел в игорный зал. Там было несколько человек: Мэлони, Генриетта и еще шесть или семь парней и несколько дам. Официант обносил всех вином, а за центральным столом вовсю шла игра в покер.

Я походил по комнате, выпил отличного виски и будто просто так посматривал на всех. Генриетта сидела за покерным столом. Перед Мэлони высилась огромная стопка чипов, он чем-то был страшно доволен, может быть, наконец-то выиграл. Впервые в этом доме. Перейра болтался от стола к столу и старался держаться как можно приветливей со всеми. Полная картина тихого, спокойного вечера в клубе за картами. Фернандеса не было. Вероятно, он сидел у себя дома и старательно обдумывал создавшуюся ситуацию.

А о чем, собственно, он думал? Вероятно, об этой дамочке, Полетте Бенито.

Вы сами понимаете, что рассказал он о ней только потому, что испугался, как бы я не всадил в него несколько пуль. Здорово он испугался, когда увидел у меня в руке револьвер. А припугнул я его потому, что был уверен, что в этом деле должна быть еще одна женщина, помимо Генриетты. Эта мысль все время не покидала меня и главным образом потому, что Бэрдль, который в отношении всего этого дела проявил необычайную болтливость, почему-то и словом не обмолвился о существовании этой женщины. Даже когда он расска– зывал мне о том, что Генриетта выкрала свои письма из письменного стола мужа, он ни словом не обмолвился о том, были ли у нее основания писать эти письма.

Если бы никаких оснований не было, то есть, если бы в этом деле не была замешана другая женщина, он обязательно сказал бы мне об этом. Но, повторяю, он ни словом не обмолвился о другой женщине из-за которой, собственно, Генриетта и приезжала в Нью-Йорк. И это было одной из причин, почему я думаю, что Генриетта говорила правду.

Я решил тогда взять Фернандеса на испуг, и мне это удалось. Вы ведь помните, что он разговаривал по телефону с Бэрдлем, который успокоил его, сказав, что я поверил всему тому, что он мне наговорил. Они не подозревали, что их телефонный разговор подслушивали и что он мне известен до последнего слова. Поэтому мои слова о существовании другой женщины явились для Фернандеса полной неожиданностью.

И вы, конечно, понимаете, что, когда я увижусь с Полеттой Бенито – а я обязательно с ней увижусь – она уже будет подготовлена к встрече со мной. Могу поставить бутылку самого лучшего виски против бутылки пива, что Фернандес или еще кто-нибудь немедленно известили ее о том, что кто-то проговорился мне о ней и что теперь ей следует ждать в гости милого Лемми, который непременно приедет к ней разнюхать кое-что. И в этом они правы, я действительно приеду к ней, но разнюхивать я буду не то, что они ожидают.

По-моему, ребята, занятые этим делом, допускают одну громадную ошибку. Они сконцентрировали все свое внимание только на смерти Грэнворта Эймса и пытаются внушить мне мысль, что Эймс был убит, и что его убийца замешан в дело с фальшивыми облигациями. Это наиболее легкое решение вопроса с точки зрения фальшивомонетчиков, но в отношении меня они здорово ошибаются. Я никогда не иду самым легким путем.

Своими успехами в выполнении самых трудных дел я обязан и тому, что я всегда спокойно разговариваю с людьми, не волнуясь, ничем не возмущаюсь. Я неоднократно убеждался, что самый лучший метод общения даже с преступниками – это спокойно вести с ними беседу, даже говорить им всю правду. Тогда их бдительность притупляется, и они неизбежно допускают какой-нибудь промах.

Как я уже говорил вам, главная цель заключалась в расследовании дела о фальшивых облигациях. Чья-то смерть не имела ко мне особого отношения, и я скажу вам почему. Люди умирают все время, иногда их, правда, убивают, и очень хорошо, если находят убийц. Но в конце концов какая разница для государства будет ли на свете одним парнем, как Эймс, больше или меньше? А наличие организации фальшивомонетчиков – это совсем другое дело. И я полагаю, что парень, который ухитрился напечатать фальшивые облигации на сумму 200 000 долларов, заслуживает особого внимания дяди Сэма. И даже то, что именно очаровательная Генриетта купила их у кого-то или их ей сделали на заказ, дела не меняет. Мне нужно обязательно докопаться до того, кто их печатает. Слишком уж искусная подделка. До того искусная, что даже заведующий банком не сразу раскусил, что это подделка, да и Меттс говорил мне, что он никогда в жизни не видел такой чистой работы.

Я посмотрел на Генриетту и улыбнулся ей. Она как раз выиграла и сгребла со стола около 50 долларов. А в ответ она приветливо улыбнулась мне, и я искренне любовался ею, видя, как она собирала чипы своими очаровательными пальчиками.

Она встала и передала чипы Перейре, тот оплатил их ассигнациями, которые вытащил из кармана. Она взглянула на Мэлони. Тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на нее. Она в ответ покачала своей прелестной головкой и бросила на меня быстрый взгляд, как будто хотела сказать ему, чтобы он не беспокоился, так как ей нужно поговорить со мной. Я сделал вид, что внимательно слежу за игрой и не заметил их обмена взглядами.

– А, мистер Лемюэль Кошен, этот козырной туз, не будет ли он столь любезен отвезти меня домой? – спросила она. – Или, может быть, он слишком занят?

Я понял. Вопросительный взгляд Мэлони означал – проводить ли ему ее домой, а она ответила, что нет, она попросит об этом меня. Вероятно, ей нужно о чем-то поговорить со мной.

Моя физиономия расплылась в широкой улыбке.

– О'кей, Генриетта! – ответил я. – Я с удовольствием отвезу вас. Куда мы поедем? На ваше ранчо?

Я пожелал всем спокойной ночи и спустился вниз. Пока я выводил машину, она стояла у входа.

Луна светила вовсю, и легкий ветерок доносил до меня запах ее духов. Это гвоздика, мой любимый аромат. Духи не очень крепкие, но нежные и приятные. Они напомнили мне о той ночи, когда я впервые пробрался в ее комнату в поисках писем. Я представил себе выстроившиеся в ряд ее башмачки и сапожки для верховой езды и вдруг осознал, что я проявляю слишком уж большой интерес к этой даме. Мне лучше не впадать в излишнюю сентиментальность, а то как бы, чего доброго, не влюбиться в нее, вместо того чтобы арестовать, если, конечно, в этом появится необходимость.

Именно это обстоятельство всегда причиняет всем без исключения агентам большое огорчение. Любой из них, безразлично какую службу он несет, федеральную или местную, выполняя свою работу, всегда сталкивается с очаровательными женщинами. Почему? Да потому, что именно такие женщины чаще всего бывают впутаны во всякие темные дела. Скажите, вы когда-нибудь слыхали, чтобы вокруг дурнушки затевалась какая-нибудь авантюра? А? Нет? Вот то-то же. А если попадается агент, который способен правильно воспринимать роскошные дамские формы, прелестный голосок и очаровательные ножки, ему нужно все время следить за собой, быть начеку, чтобы все эти прелести не помешали его работе.

Наконец она начала разговор.

– Джим Мэлони собирался сам отвезти меня домой, – сказала она, – но мне захотелось поехать с вами.

Я улыбнулся.

– Я понял, – ответил я. – Я видел, как вы обменялись взглядами, и мне показалось, что что-то произошло.

– Все-то вы видите, мистер Кошен.

– Да, леди, почти все, – согласился я. – Но бывали случаи, когда и меня заставали врасплох. Вот, например, одна дама – ее звали Лотти Фриш, жила она в Лондоне, на Бейкер-стрит – однажды чуть не прострелила меня. Я думал, что она читает письмо, которое у нее лежало в сумочке, а она, оказывается, целилась прямо в меня. Я и не подозревал, что представляет из себя эта красотка, пока она не всадила мне в руку пулю 22 калибра. И этот случай еще раз доказывает, что с женщинами нужно всегда быть начеку. Ведь так?

Генриетта скромно вздохнула.

– Да, – сказала она, – вероятно, вам много раз приходилось бывать в настоящих переделках. Вы знаете жизнь.

– Да, – согласился я, – и смертей тоже приходилось много видеть. По совести говоря, между ними небольшая разница. Только жизнь тянется медленно, а смерть иногда наступает очень быстро. Возьмите, к примеру, Грэнворта, – продолжал я, поглядывая на нее, – держу пари, что еще 12 января он и не предполагал, что на следующее утро его выловят из реки. Видите, вот как иногда бывает.

Она ничего не ответила и смотрела вперед прямо на дорогу.

Вскоре мы подъехали к ее ранчо. На террасе сидела толстая мексиканка, и, как только она увидела нас, тотчас встала и ушла в комнаты.

Генриетта вышла из машины и подошла ко мне. Глаза ее блестели, и по всему видно было, что она взволнована.

– Мне очень понравилась наша прогулка, – сказала она, – и, если у вас есть желание выпить стаканчик виски, милости прошу ко мне.

Я выскочил из машины.

– Вот это дельное предложение! – воскликнул я. – Мне сейчас как раз виски и недостает, и, кроме того, я хотел задать вам еще несколько вопросов.

Она засмеялась и направилась к террасе.

– У вас когда-нибудь кончается рабочий день? – спросила она. – Или вы только тем и заняты, что круглые сутки пытаетесь выяснить что-нибудь у кого-нибудь?

– По большей части я именно этим и занимаюсь, – согласился я. – Но вам я хочу задать только один самый простой и короткий вопрос: расскажите, каким парнем был этот Грэнворт Эймс?

Мы вошли в дом. Она закрыла за собой решетчатую дверь на террасу и провела меня в гостиную. Генриетта была очень серьезна, потому что, если вы, читатель мой, – женщина, то вам понятно, что вопрос я задал ей весьма деликатный. И когда я спросил у нее, что она думает о мужчине, которого она любила и любит, фактически я задал вопрос о ней самой, о ее мыслях и чувствах.

Она бросила на меня быстрый взгляд, сняла с себя накидку и принесла из буфета бутылку «Кентукки», стакан для виски и еще один стакан для воды. Наблюдательная женщина. Вероятно, она заметила на гасиенде, что я люблю спиртное именно такого разлива. Потом она подняла штору и в комнату ворвалась струя свежего воздуха. Все озарилось лунным светом. Она села в качалку и вновь взглянула на меня.

– Что я думаю о Грэнворте? – переспросила она. – Прежде чем ответить на ваш вопрос, нужно как следует подумать. Я даже не могу сказать, почему, собственно, я вышла за него замуж. Может быть потому, что дома мне жилось не очень-то весело и мне казалось, что любое замужество будет лучше моей настоящей жизни.

Но нечего скрывать. Грэнворт мне нравился. Я вообще-то не очень верила в любовь. Мне казалось, что это чувство обычно приходит после замужества. К сожалению, для того чтобы разочароваться в Грэнворте, много времени не потребовалось. Это тип мужчины, для которого немыслимо хранить верность кому бы то ни было в чем-либо. Он считал себя спортсменом по натуре, но предпочитал обман проигрышу. Он воображал себя идеалистом, но я не встречала человека, у которого было бы меньше идеалов, чем у него.

Две вещи вечно причиняли ему беспокойство: деньги и женщины. Он стремился иметь и то, и другое, и мне кажется, он не очень-то разбирался в средствах. Дела свои он вел очень неровно. Одну неделю он развивает лихорадочную деятельность, добивается хороших результатов, в следующую же неделю все теряет.

Он очень быстро уставал. У него полностью отсутствовала способность сосредоточиться. Если же дело требовало особой собранности и серьезности расчета, он тотчас же бросал его.

По-моему, в конторе у него все было организовано неплохо. Бэрдль – умный, способный работник. Я считаю, что те деньги, которые иногда получал Грэнворт, фактически зарабатывал Бэрдль. Грэнворт по натуре был игрок. Он стремился нажить как можно больше денег, а в результате его часто преследовали неудачи и провалы. Потом вдруг он снова что-то выигрывал.

Она встала с качалки, подошла к двери, выходящей на террасу, и с печальным видом стала смотреть на темный сад.

Он был очень нервный, легко возбудимый человек, – продолжала она, – и абсолютно не заслуживающий доверия. Я уже давно подозревала, что у него есть женщины, но думала, что все они определенного типа – хористки и им подобные. Меня это нисколько не трогало, потому что последние три года нашей совместной жизни мы были чужими друг другу. Виделись мы редко, и только в том случае, если он не был пьян.

Потом вдруг совершенно неожиданно он заработал четверть миллиона. И, по-видимому, решил взять себя в руки. Он заявил мне, что передает мне 200 000 долларов в государственных облигациях, так что я могу быть спокойной относительно нашего будущего. Уверял меня, что хочет начать новую жизнь. Все будет так, – говорил он – как в старые времена, в первые годы замужества. Он говорил это так искренне, что я почти поверила ему.

– Если вы знали, что он путается с другими женщинами, – сказал я, – то почему вы так рассердились, когда получили анонимку с сообщением, что у Грэнворта любовная связь с женой автора этой анонимки? И потом вам не кажется странным, что он написал об этом именно вам? Не логичней было бы написать самому Грэнворту, чтобы тот держался в стороне от его жены?

Она повернулась ко мне.

– Ответ на оба эти вопроса может быть один, – сказала она. – Грэнворт знал, что до тех пор, пока его партнершами в любовных интригах являются случайные женщины, меня не интересовали ни эти женщины, ни их флирт с Грэнвортом. Но я не раз предупреждала его, что, если его любовные связи вызовут публичный скандал или вообще причинят мне неприятности, я непременно разведусь с ним.

А ему почему-то очень не хотелось разводиться со мной. Поэтому он всегда старался вести свои любовные дела аккуратно, ни в коем случае не затрагивая моих интересов. И, , вероятно, автор анонимки предупреждал Грэнворта, что, если тот не прекратит встречаться с его женой, он обо всем напишет мне.

Когда я получила анонимку, я была вне себя от бешенства. Моя ярость усилилась после того, как я позвонила ему, и он не проявил никакого интереса к моим словам. Меня это очень удивило. Ведь только недавно он горячо протестовал против развода, а теперь вдруг как будто и не возражал против него. И я решила раз и навсегда покончить с этим делом: или он по– рывает с этой женщиной, или я буду добиваться развода. – Как будто что-то вспомнив, она улыбнулась.

– Видимо, я такая же, как и большинство женщин. Сначала думала, что мне удастся сделать из Грэнворта порядочного человека. Вероятно, все женщины, выходя замуж за подобных типов, мечтают перевоспитать их; Все мы, женщины, в душе – потенциальные реформаторы.

– И еще какие, – улыбнулся я ей. – Вот почему паршивым мерзавцам всегда везет. 'Если парень хороший, женщины не проявляют к нему интереса. А вот со всякими подонками они носятся и мечтают их перевоспитать.

Странные вы создания, женщины, – продолжал я. – Я знал одну даму в Иллинойсе. Она тоже хотела перевоспитать молодого человека, в которого влюбилась. Этот парень ежедневно выпивал по две бутылки виски, и она решила отучить его от пьянства еще до замужества. Она заявила, что никогда не выйдет замуж за цистерну с виски.

О'кей! Года через два я встретил эту женщину. Она проявила такой повышенный интерес к его перевоспитанию, что незаметно сама втянулась в пьянку и ежедневно напивалась до того, что валилась под стол. И парень этот был страшно недоволен сложившейся ситуацией. Потому что, как он говорил, если бы она с самого начала оставила его в покое, он давно бы уж умер от самогона, и ни у кого не было бы никаких неприятностей. А теперь ему до тошноты надоел вид его вечно пьяной супруги, и он собирается стать ярым противником спиртного.

Я закурил.

– Значит, Грэнворт вам не нравился? – продолжал я. – Собственно, к этому и сводится все дело. Скажите, Генриетта, а какие ребята вам нравятся? Вы уверены, что вы сами ни в кого не влюбились? Ведь извечная проблема треугольника может быть разрешена двумя способами, вы отлично это знаете.

Улыбка исчезла с ее лица. Она серьезно взглянула на меня, потом подошла поближе и посмотрела мне в лицо.

– Вот что я вам скажу, мистер следователь, – начала она. – Меня никогда в жизни не интересовал ни один мужчина… до настоящего времени, когда мне это, как говорится, совершенно ни к чему.

– Я вас не понимаю, леди, – улыбнулся я. – По-моему, Мэлони – отличный парень. Вероятно, он будет великолепным мужем.

Она улыбнулась.

– Я думала не о Мэлони, – сказала она. – Я имела в виду вас.

– Пожалуй, мне пора домой. – Я встал и пристально посмотрел на нее. Но она и глазом не моргнула. Просто так стояла и продолжала улыбаться.

– Вы, пожалуй, первый мужчина, который по-настоящему волнует меня, – продолжала она. – А к Мэлони у меня всегда было отношение как к хорошему, верному другу.

Она подошла ко мне ближе.

– Вы чудесный человек, – произнесла она. – Сильный. И гораздо умнее, чем многие о вас думают. Если вы хотите знать мое мнение о вас, вот оно.

Она сделала еще один шаг вперед, обвила мою шею руками и поцеловала меня. Да, целоваться она умеет. Я стоял, как сраженный острой секирой, и все думал: что это? Сон или реальность? Все это время в глубине моей башки сверлила мысль, что Генриетта просто разыгрывает со мной комедию. Она боится, что я сейчас арестую ее, и хочет одурачить меня.

Я ничего ей не сказал. Она повернулась, подошла к столу, налила еще один бокал «Кентукки» и подала его мне. Улыбка так и сияла в ее глазах, и по всему было видно, что она с трудом удерживается от смеха.

– Кажется, это вас немного испугало. Да? – спросила она. – Вероятно, я – первая женщина, которой удалось испугать великого Лемми Кошена. Что ж, вот ваше вино, выпейте и можете идти, куда вам угодно.

Я проглотил виски.

– Я ухожу, – сказал я ей. – Но прежде, чем я уйду, я хочу сказать вам кое-что. Конечно, вы роскошная беби. У вас есть все, что полагается, и за словом в карман вы не полезете. Я бы мог всерьез влюбиться в такую даму, как вы, и… забыть все на свете, в том числе и свою работу. Но если вы думаете, что эта сцена с жаркими поцелуями может помочь вам выпутаться из того положения, в которое вы попали, вы жестоко ошибаетесь. Меня и раньше многие целовали, и, надо сказать, мне это очень нравится. Вообще я очень люблю женщин, но, послушайте, леди, если я приду к заключению, что по данному делу мне придется арестовать вас, никакие по– целуй в мире не смогут удержать меня. И запомните это как следует, леди.

Она засмеялась в ответ.

– И как еще запомню, – передразнила она меня. – И именно это мне и нравится в вас. Ну что ж, Лемми. Спокойной ночи. Заходите как-нибудь, когда у вас будут готовы для меня наручники.

С этой шуткой она вышла, оставив меня посреди комнаты со стаканом в руке.

Я тоже смылся. Сел в машину и поехал в Палм Спрингс. По дороге я пытался думать о деле, но, хотите верьте мне, хотите нет, от этого поцелуя во мне до сих пор все горело.

И теперь мне уже стало окончательно ясно, что Генриетта очень умная девчонка. Правда, и обо мне она сказала, что я умный парень, но очень возможно, что этот комплект входил в программу ее игры.

Тут я как следует нажал на педаль. Я принял решение. Сейчас я поеду прямо к Меттсу и договорюсь с ним, что надо сделать. Мне надоели эти леди, которые всячески стараются обмануть меня и одурачить. Сейчас я начну действовать, и действовать буду решительно и быстро.

Ну, подумайте сами. Я до тошноты наработался здесь, имея дело со всякими людьми. Ездил в Нью-Йорк и там выслушал от Бэрдля несусветную чепуху. В результате единственные ценные сведения я получил только тогда, когда под угрозой револьвера заставил Фернандеса рассказать мне о Полетте.

Да, у ребят, замешанных в это дело, действительно крепкие нервы. Они водят меня вокруг да около, изредка рассказывая всякие пустячки. Но они же убили Сэйджерса, и они глубоко ошибаются, если считают, что это пройдет им даром.

О'кей! Если они ожидают от меня решительных мер, проявим и мы, черт возьми, решительность и твердость.