Текст книги "Человек, который пришел слишком рано"

– Так не принимают гостя, отец! – возмутилась она. – Заставляешь его работать, словно он простой керл.

Джеральд улыбнулся.

– Я рад работе, – ответил он. – Мне нужно… что-нибудь такое, что бы меня подбодрило. И, кроме того, я хочу хоть немного отплатить вам за вашу доброту.

Я снова почувствовал расположение к нему и сказал, что мы, мол, не виноваты в том, что у них в Соединенных Штатах совсем другие обычаи. Завтра он может начать работу в кузнице, я буду платить ему, но считать его мы будем равным себе, поскольку искусные мастера у нас в почете. После этих слов наши слуги стали косо поглядывать на него.

В этот вечер Джеральд вовсю развлекал нас рассказами о своем доме; правдивы они были или нет, но слушали мы их с интересом. Однако настоящего лоска у него не было: он не умел сложить даже двух стихотворных строк! Необразованные и отсталые люди, видно, живут в этих Соединенных Штатах! Он объявил, что в его обязанности входило поддержание порядка в войске. Хельги был несказанно удивлен и заявил, что Джеральд, должно быть, очень храбрый человек, раз не боится обижать других людей, но тот ответил, что солдаты подчинялись ему из страха перед королем. Когда Джеральд добавил, что молодые люди обязаны находиться на военной службе в течение двух лет и что они могут быть призваны даже во время сбора урожая, я заметил, что ему повезло, раз он выбрался из страны, которой правит такой безжалостный властелин.

– Нет, – задумчиво проговорил он, – мы люди свободные и говорим, что нам захочется.

– Но делать, что захочется, по-видимому, не можете, – заметил Хельги.

– Что ж, – отозвался Джеральд, – разумеется, мы не можем, например, убить человека только за то, что он нас оскорбил.

– Даже если он убил твоего родственника? – спросил Хельги.

– Даже в этом случае. Король… Король мстит за всех нас.

– Твои рассказы хороши, – усмехнулся я, – только здесь ты споткнулся. Как может один король выследить всех убийц, уж не говоря о том, чтобы им отомстить? Тогда у него даже не хватит времени родить наследника.

Раздался такой хохот, что гость не смог мне ответить.

На следующий день Джеральд в сопровождении раба, который должен был раздувать мехи, отправился в кузницу. Я же целые сутки пробыл в Рейкьявике у Яльмара Широконосого, ездил договариваться насчет покупки овец. Я пригласил Яльмара к нам погостить на денек, и мы прискакали в усадьбу вместе с ним и его сыном Кетилем, рыжеволосым двадцатилетним молодцом угрюмого нрава, которому в свое время тоже отказала наша Торгунна.

Джеральда я застал в зале, где он с мрачным видом сидел на скамье. На нем была одежда, которую я ему подарил – его собственная была вся прожжена искрами и запачкана пеплом. Чего иного следовало ожидать от этого глупца? Он о чем-то тихонько беседовал с моей дочерью.

– Ну, – спросил я еще с порога, – как работалось?

Мой керл Грим захихикал.

– Сломал наконечники у двух копий, а пожар нам удалось погасить: не то сгорела бы вся кузня.

– Как? – воскликнул я. – Ты ведь сказал, что умеешь ковать?

Джеральд встал и вызывающе взглянул на меня.

– Дома у меня были другие инструменты, причем лучшего качества, – ответил он. – Здесь у вас все не так.

Оказалось, он раздул слишком сильный огонь, а молот его бил куда угодно, но только не туда, куда нужно. Он испортил сталь, не зная, как ее закаляют. Кузнечному делу, разумеется, учатся годами, но ему следовало бы признаться, что он и в подмастерьях-то не был.

– В таком случае, – резко обратился я к нему, – чем же ты будешь зарабатывать себе на хлеб?

Меня сердило, что я предстал в глупом свете перед Яльмаром и Кетилем, которым столько нарассказал о чужеземце.

– Это известно только Одину, – отозвался Грим. – Я поехал с ним верхом пасти коз и убедился, что никогда в жизни не видывал более неловкого всадника. Я спрашивал его, умеет ли он прясть или ткать; нет, ответил он.

– Мужчине не задают таких вопросов! – вспыхнула Торгунна. – Убить бы ему тебя за это!

– Пусть убивает, – засмеялся Грим. – Только позволь мне договорить. Я думал, что мы починим мост через ров. И что же? Пилой он еле-еле орудовал, зато чуть не отрезал себе ногу стругом.

– Мы не пользуемся такими инструментами, говорю я тебе!

Джеральд сжал кулаки и, казалось, готов был заплакать.

Я пригласил гостей сесть.

– Разделать свиную тушу и закоптить ее ты тоже, наверное, не сумеешь? – спросил я.

– Нет, – чуть слышно донесся ответ.

– Тогда… что же ты умеешь?

– Я… – слова застряли у него в глотке.

– Ты был воином, – напомнила ему Торгунна.

– Да, я был воином! – подтвердил он, и лицо его просветлело.

– В Исландии от этого мало проку, коли больше ничего не умеешь, – проворчал я, – хотя, быть может, если тебе удастся пробраться на восток, там какой-нибудь ярл[10]10
  Ярл (др.-сканд.) – независимый от короля (конунга) феодал. Отсюда английское слово «earl» – «граф».


[Закрыть] охотно возьмет тебя в свою дружину.

В глубине души, откровенно говоря, я сомневался в этом, ибо воин при дворе должен держать себя так, чтобы оказывать честь своему господину. Но мне было жаль его огорчать.

Кетилю Яльмарсону явно не нравилось, что Торгунна не отходит от Джеральда да еще заступается за него.

– Да ты и драться-то, наверно, не умеешь, – презрительно усмехнувшись, вмешался он.

– Этому-то меня хорошо учили, – мрачно отозвался Джеральд.

– Хочешь побороться со мною? – спросил Кетиль.

– Давай! – буркнул Джеральд.

Жрец, что такое человек, если как следует вдуматься? С годами жизнь все менее и менее представляется мне разделенной только на хорошее и плохое, на черное и белое, какой рисуешь ее ты; мы все – лишь существа серого цвета. Этот ни на что не годный парень, который даже не замахнулся топором, чтобы достойно ответить на вопрос, умеет ли он выполнять женскую работу, этот неотесанный увалень вышел с Кетилем Яльмарсоном во двор и там три раза кряду уложил его на обе лопатки. Он как-то по-особому захватывал Кетиля, когда тот лез на него… Заметив, что Кетиль в ярости готов убить нашего гостя, я приказал им остановиться, похвалил обоих и подал им по чаше пива. Но весь остаток вечера Кетиль просидел на скамье в мрачной задумчивости.

Джеральд рассказал, что можно сделать оружие, похожее на его пистолет. Оно будет размером больше пушки, как он ее назвал, и сможет потопить корабль и рассеять войско. Только ему нужна помощь кузнецов и различные материалы. Древесный уголь был у нас под руками, серу, наверное, можно найти возле вулкана, но что такое селитра?

Теперь уж, не веря ему на слово, я подробно расспросил его, как он все это сделает. Знает ли он, из какой смеси получается порох? Нет, признался он. Какой величины должна быть пушка? Когда он ответил мне, что самое малое величиной с человека, я расхохотался и спросил, каким образом можно отлить такой большой предмет, даже если мы сумеем собрать столько железа? И этого он не знал.

– У вас нет орудий, чтобы сделать орудия, необходимые для изготовления орудий, – пояснил он. Что он хотел этим сказать, я не понял. – Видит бог, мне не под силу в одиночку преодолеть тысячу лет истории.

Он достал последнюю из курительных палочек я зажег ее. Хельги как-то попробовал сделать затяжку, его потом тошнило, но он по-прежнему тянулся к Джеральду. А теперь мой сын предложил взять шлюп и утром отправиться в Айс Фьорд, где мне надо было собрать арендную плату. Яльмар и Кетиль охотно согласились принять участие в поездке. Торгунна так слезно умоляла взять с собой и ее, что я согласился.

– Ну, теперь жди беды, – пробурчал Сигурд. – Кто не знает, что женщина на корабле – к несчастью. Не любят этого тролли.

– А каким же образом твой отец когда-то доставил женщин сюда, на наш остров? – усмехнулся я.

Эх, послушаться бы мне его! Мудрецом его назвать нельзя, но он знал, что говорил.

В то время я был совладельцем судна, которое ходило в Норвегию менять шерсть на лес. Дело это приносило прибыль, пока наше судно не встретилось с викингами во время беспорядков, когда Олаф Тригвасон сверг ярла Хаакона. Есть воры, убийцы, ради денег готовые на все. Вешать их надо, этих презренных разбойников, покушающихся на кошелек честного купца. Будь у них мужество или честность, они отправились бы в Ирландию – там полным-полно всяких грабителей.

Так или иначе, а корабль наш ушел в чужие страны. Но у меня оставалось три ладьи, и мы взяли одну из них. Кроме меня, Торгунны и Хельги, в путь отправились Яльмар с Кетилем, Грим и Джеральд. Я видел, как он скривился, ступив в холодную воду, когда мы спускали ладью, а затем, сняв башмаки и чулки, растирал ноги. В свое время он очень удивился, узнав, что у нас есть баня – наверное, он принимал нас за дикарей – но все же оставался по-женски брезгливым и вскоре пересел подальше от наших ног.

Ветер был попутный, мы поставили парус. Джеральд пытался нам помочь, но, разумеется, не мог отличить фал от шкота и все перепутал. Грим ворчал на него, а Кетиль злобно смеялся. Когда мы наконец пошли полным ходом, Джеральд пересел ко мне на корму.

Долго он сидел в задумчивости, а потом робко заметил:

– А у нас оснастка и руль лучше… будет лучше. С их помощью можно идти навстречу ветру.

– Ага, наш морской волк, видать, снова решил осчастливить нас советом, – ухмыльнулся Кетиль.

– Помолчи, – резко остановила его Торгунна. – Пусть Джеральд говорит.

Джеральд с благодарностью взглянул на нее, да и мне самому хотелось послушать.

– Это нетрудно сделать, – сказал он. – Я сам ходил на таких ладьях и неплохо их знаю. Во-первых, парус должен быть не прямоугольным, свисающим с нок-рея, как у вас, поперек ладьи, а треугольным. Короткую сторону паруса принайтовьте к рею, подвижно соединенному с мачтой на высоте в половину человеческого роста от борта. Кроме того, кормовое весло у вас не на месте. Его надо поместить ниже транцевой доски, чтоб оно было целиком под водой, а управлять длинным румпелем.

Он рассказывал с увлечением, рисуя указательным пальцем на плаще Торгунны, где и что нужно расположить.

– С помощью такого паруса, руля и киля, уходящего в воду на большую глубину, скажем в рост человека для судна такого размера, ладья смело пойдет наперерез ветру. А между мачтой и носом можно натянуть еще один косой парус, поменьше.

Что ж, жрец, признаюсь, мысль эта достойна внимания, и если бы я не боялся несчастья – ведь все, связанное с этим человеком, приносило несчастье, – быть может, я и воспользовался бы ею. Но были в ней и явные просчеты, на которые я ему благоразумно указал.

– Прежде всего и хуже всего то, – ответил я, – что из-за этого руля и острого киля нельзя вытаскивать судно на берег или ходить по мелководью. Возможно, там, откуда ты пришел, есть много мест для причала, но здесь судно пристает, где потребуется, а в случае нападения его спускают на воду. Во-вторых, эту твою мачту трудно будет убрать, когда спадет ветер и придется взяться за весла. Наконец, твой треугольный парус нелегко превратить в шатер, чтобы спать в открытом море.

– Судно будет стоять на рейде, а вы подойдете к берегу в шлюпке, – ответил он. – Кроме того, можно построить каюты.

– Каюты мешают гребцам, – возразил я, – если только, разумеется, судно не чересчур широкое по траверзу или если гребцы не сидят ниже палубы, как рабы на галерах Миклагарда; ведь свободные люди не станут терпеть такое мучение!

– А разве весла обязательно нужны? – спросил он, словно малое дитя.

Раздался могучий взрыв хохота. Даже чайки, парившие за кормой, где смутно темнел берег, и те принялись оглашать воздух пронзительными криками.

– Неужели там, откуда ты пришел, и ветры подчиняются человеку? – фыркнул Яльмар. – А что делать, если на море уже несколько дней полный штиль и запас пищи на исходе?

– Можно построить такое судно, на котором хватит места для провизии сразу на много недель, – ответил Джеральд.

– Если ты богат, как король, тогда можно, – отозвался Хельги. – Однако такое королевское судно, стоит ему лишь попасть в штиль, сразу окажется беспомощным и быстро станет добычей первого же викинга из тех, что шныряют вдоль побережья от наших мест до Йомсборга. А если оставить судно на якоре и разбить на берегу лагерь, то где ты найдешь убежище и как сможешь защищаться, коли тебя заметят враги?

Джеральд ничего не сумел возразить. Тогда Торгунна тихо сказала:

– Некоторым людям не по душе новое. А мне кажется, это – прекрасная мысль.

Он устало улыбнулся ей и, собравшись с духом, принялся объяснять, как можно, даже при облачности, определить, где находится север. Есть камни, объяснил он, которые, если их подвесить на веревочке, всегда указывают на север. Я мягко ответил ему, что это очень интересно, но нужно иметь такие камни, или, быть может, если он знает, где такой камень можно достать, я попрошу торговца разыскать его для меня. Но этого он не знал и надолго замолчал. Кетиль открыл было рот, но Торгунна окинула его таким колючим взглядом, что он не сказал ни слова; однако всем видом он показывал, что считает Джеральда страшным лжецом.

Спустя некоторое время ветер стал встречным. Мы убрали парус и взялись за весла. Джеральд помогал охотно и энергично, но очень уж неумело, а руки его оказались такими нежными, что вскоре все были в крови. Я предложил ему немного отдохнуть, но он упорно сидел на веслах.

Глядя, как он мерно раскачивается взад и вперед под тоскливый скрип уключин – весло в том месте, где он его держал, было красным и влажным от крови, – я думал о нем. Все, за что он ни брался, что сумел бы шутя сделать любой мужчина, Джеральд делал из рук вон плохо – так казалось мне тогда, ибо я не ведал будущего. Не по душе мне было и то, что Торгунна нередко останавливает на нем свой взгляд. Без земли, без денег, совершенно беспомощный, он никак не годился в мужья моей дочери. И все же он мне нравился. Правду ли он рассказывал или все это было порождением безумия, я чувствовал, что он не лжет: нечто необычное было и в его появлении здесь. Я заметил на подбородке у него порезы от бритвы, которую я одолжил ему; он сказал, что не умеет обращаться с такой бритвой и что лучше уж ему отпустить бороду. Он изо всех сил старался быть полезным. Любопытно, думалось мне, как бы вел себя я, если б очутился один в его колдовской стране, а между мной и моим домом лежала бы целая вечность. Быть может, такая же жалость тронула и сердце Торгунны. Женщины – странные существа, жрец, и ты, который не имеешь дела с ними, вероятно, не в силах понять их так же, как и я, который спал, наверное, не меньше чем с полусотней женщин в шести различных странах. Порой мне кажется, они сами себя не понимают. Рождение, жизнь и смерть – это великие таинства, которые никому не дано познать, но женщина стоит к ним ближе, чем мужчина.

Лобовой ветер усилился, под низкими свинцовыми тучами море стало серо-стальным и заволновалось. Мы еле-еле шли вперед. На закате, выбившись из сил, мы были вынуждены войти в маленький необитаемый залив и устроить что-то вроде лагеря на берегу.

Мы взяли с собой дрова и трут. И тут Джеральд, хоть он чуть не падал от усталости, оказался на высоте, ибо его палочки разожгли костер скорее, нежели сталь и кремень. Торгунна принялась стряпать ужин.

Ладья плохо загораживала нас от пронизывающей до костей стужи. Плащ Торгунны крыльями метался по ветру, а волосы ее развевались над языками пламени. Стояла пора светлых ночей, когда небо окутано темно-голубой дымкой, море похоже на измятый лист металла, а берег едва приподымается над царством туманов. Мы, мужчины, завернувшись в плащи, грели у костра озябшие руки и молчали.

Надо чем-то развеселить людей, решил я, и приказал откупорить бочонок моего лучшего, самого крепкого пива. Не иначе как злая Норна подсказала мне сделать это, но куда уйдешь от судьбы? Лишь только, разбрызгивая во все стороны сало, зашипела на огне баранья нога, как мы еще сильней ощутили пустоту в наших желудках, и пиво быстро ударило нам в голову. Я, помню, принялся читать предсмертную песнь Рейнара Волосатого и делал это только потому, что мне хотелось ее читать.

Торгунна подошла к тому месту, где Джеральд не сел, а скорее рухнул на землю. Я заметил, что она слегка провела рукой по его волосам; не ускользнуло это и от Кетиля Яльмарсона.

– А в твоей стране разве не читают стихов? – спросила она.

– Не так, как здесь, – ответил он, подняв на нее взгляд, и секунду они, не отрываясь, глядели друг Другу в глаза. – Мы больше поем, чем читаем стихи. Вот была бы со мной моя гитара… Это инструмент такой, вроде арфы.

– А, так ты – ирландский бард! – догадался Яльмар Широконосый.

Не понимаю даже, почему я так хорошо запомнил слова, которые Джеральд с улыбкой произнес на своем языке. Но они мне запомнились, хотя я и не понял их значения: Only on me mither's side begorra[11]11
  «Один из предков моей матери, бродяга…» (искаж. англ.)


[Закрыть]. Наверное, это было какое-то заклинание.

– Спой нам что-нибудь, – попросила Торгунна.

– Сейчас, только подумаю, – ответил он. – Ведь мне надо переложить песню на норвежский язык, чтобы вы ее поняли.

Чуть помедлив, глядя во мрак студеной ночи, он запел. Песня его мне понравилась. Звучала она примерно так:

 
«Покидаешь ты нашу долину,
И в глазах, что полны огня,
Ты с собою уносишь солнце,
Озарившее жизнь для меня!»
 

Только это я и запомнил да еще то, что песня дальше была не очень скромной.

Когда он кончил петь, Яльмар и Грим поднялись посмотреть, не готово ли мясо. В глазах моей дочери я увидел слезы.

– Очень славная песня! – сказала она. Кетиль сидел выпрямившись. Отсветы пламени беспорядочно метались по его лицу.

– Наконец-то мы дознались, что умеет делать этот молодчик, – произнес он, и голос его зазвучал грубо: – сидеть-посиживать да напевать песенки девчонкам. Этим пусть он и служит тебе, Оспак.

Торгунна побледнела, а Хельги схватился за меч. У Джеральда, увидел я, потемнело лицо, и он хрипло проговорил:

– Ты не имеешь права так говорить. Возьми свои слова обратно.

Кетиль встал.

– Нет. – ответил он. – Я не буду просить извинения у бездельника, живущего нахлебником у честного хозяина.

Он пришел в ярость, однако у него хватило ума не трогать мою семью и оскорбить только Джеральда. Иначе ему и его отцу пришлось бы иметь дело с нами четырьмя. Тем временем Джеральд тоже встал и, сжав кулаки, спросил:

– Ты готов в стороне решить наш спор?

– С радостью!

Кетиль повернулся и, пройдя несколько шагов по берегу, достал из шлюпки свой щит. Джеральд последовал за ним. Стоявшая неподвижно Торгунна, на лице которой был написан неподдельный страх, вдруг схватила его топор и бросилась вслед за ним.

– Ты идешь без оружия? – крикнула она. Джеральд остановился и непонимающе взглянул на нее.

– Мне это не нужно, – пробормотал он. – Кулаки…

Полный самомнения Кетиль выпрямился, обнажил меч и сказал:

– Ты, конечно, умеешь сражаться только так, как сражаются рабы на твоей земле. Поэтому, если ты попросишь у меня прощения, я буду считать дело улаженным.

Джеральд стоял ссутулившись. Он пристально, как слепой, смотрел на Торгунну, словно спрашивая у нее, что ему делать. Она подала ему топор.

– Значит, ты хочешь, чтобы я его убил? – прошептал он.

– Да, – был ее ответ.

И я понял, что она его любит, иначе почему она так не желала допустить его позора?

Хельги подал ему шлем. Он надел его, взял топор и пошел навстречу Кетилю.

– Недоброе дело! – заметил Яльмар. – Ты на стороне чужеземца, Оспак?

– Нет, – ответил я. – Он мне не кровный и даже не названый брат. Эта ссора меня не касается.

– Вот и хорошо, – обрадовался Яльмар. – А то мне вовсе не хочется ссориться с тобой, приятель. Ты всегда был добрым соседом.

Мы вместе прошли вперед и очертили площадку для противников. Торгунна попросила меня одолжить Джеральду меч, чтобы он тоже мог пользоваться щитом, но он, как-то странно поглядев на меня, сказал, что предпочитает держать в руках топор. Он и Кетиль стали друг против друга, и бой начался.

Это не был обычный хольмганг[12]12
  Хольмганг (исл.) – поединок.


[Закрыть] с определенными правилами и порядком наносимых ударов, где первое появление крови означает победу. Нет, эти двое бились насмерть. Кетиль бросился вперед, и меч в его руке со свистом полоснул воздух, а Джеральд отпрыгнул назад, неуклюже размахивая топором. Топор со звоном отскочил от щита Кетиля. Юноша усмехнулся и полоснул мечом по ногам Джеральда. Я видел, как на его штанах выступили пятна крови. Это было убийство с самого начала. Джеральд, видно, никогда не держал в руках топора. Один раз он даже нанес удар не острием топора, а плашмя. Кетиль давно зарубил бы его, если бы меч у него не притупился от удара по шлему и Джеральд не сумел тотчас вскочить на ноги. Тем не менее он уже шатался от десятка ран.

– Прекратите! – крикнула Торгунна и кинулась к ним.

Хельги схватил ее за руки и силой заставил вернуться на место, но она так вырывалась и билась, что пришлось Гриму прийти Хельги на помощь. Я увидел, что мой сын огорчен, а на лице керла играет злобная улыбка.

Джеральд повернулся взглянуть на Торгунну. Клинок Кетиля, скользнув, полоснул Джеральда по левой руке, и он выронил топор. Кетиль зарычал, готовясь его прикончить. Тогда Джеральд вытащил пистолет. Вспышка, звук, похожий на короткий лай. Кетиль упал, судорожно вытянулся и застыл. У него разнесло нижнюю челюсть и затылок.

Наступило долгое молчание; были слышны лишь вой ветра да грохот волн.

Затем вперед вышел Яльмар; лицо его было искажено горем, но держался он с достоинством. Опустившись на колени, он закрыл сыну глаза, тем самым как бы говоря, что за ним остается право мести.

– Это колдовство. Тебя следует объявить вне закона.

– Никакого колдовства тут нет, – глухо отозвался Джеральд. – Это… это как стрела из лука. У меня не было выбора. Ведь я же предлагал ему биться на кулаках.

Я стал между ними, сказав, что это дело должен решать Тинг, но что, я надеюсь, Яльмар согласится принять выкуп за убитого сына.

– Но ведь я убил его, спасая свою жизнь, – возразил Джеральд.

– Все равно, выкуп должен быть уплачен, если только родичи Кетиля согласятся его принять, – объяснил я. – А за такое оружие, думаю, придется заплатить вдвое больше, но это уж решит Тинг.

У Яльмара было много сыновей, Джеральд же не принадлежал к враждебной ему семье, и поэтому, я чувствовал, Яльмар не откажется от выкупа. Сдержанно усмехнувшись, он, однако, спросил, где человек, у которого нет денег, достанет столько серебра.

Сохраняя ледяное спокойствие, Торгунна сделала шаг вперед и заявила, что мы заплатим выкуп. Я открыл было рот, но, увидев ее глаза, только кивнул головой в знак согласия.

– Да, – подтвердил я, – во имя сохранения мира.

– Значит, ты хочешь принять участие в этой ссоре? – спросил Яльмар.

– Нет, – ответил я. – Этот человек мне не родня. Но разве я не могу, если пожелаю, сделать ему подарок в виде денег, а он использует их, как ему заблагорассудится?

Яльмар улыбнулся. Горе таилось в уголках его глаз, но на меня он смотрел взглядом старого друга.

– Этот человек, наверное, скоро станет твоим зятем, Оспак, – предположил он. – Судя по всему, так и случится. Тогда он действительно будет членом твоей семьи. А твое желание помочь ему сейчас поставит тебя на его сторону.

– И что же? – тихо спросил Хельги.

– А то, что хоть я и ценю твою дружбу, но у меня есть сыновья, которые плохо встретят весть о смерти их брата. Они захотят отомстить Джеральду Сэмсону, пусть даже ради чести своего имени, и таким образом наши дома перестанут дружить, а за одним убийством последует другое. Так часто случалось прежде. – Яльмар вздохнул. – Я-то не хочу ссориться с тобой, Оспак, но если ты примешь сторону убийцы, все будет по-другому.

Я на минуту задумался, представив себе Хельги на земле с раскроенным черепом и других моих сыновей, вынужденных покинуть свои дома и выйти на бой из-за человека, которого они никогда в жизни не видели, подумал о том, что впредь, отправляясь на берег за плавником, мы должны будем постоянно надевать кольчуги, а ложась спать, бояться, как бы утром не увидеть, что дом окружают вооруженные люди.

– Да, – заметил я, – ты прав, Яльмар. Я беру свое предложение назад. Это дело должны решать с ним вы одни.

И мы пожали друг другу руки.

Торгунна, тихо вскрикнув, бросилась к Джеральду. Он прижал ее к себе.

– Что это значит? – тихо спросил он.

– Я больше не могу держать тебя у нас в доме, – ответил я, – но ты найдешь приют у кого-нибудь из крестьян. Яльмар – человек, уважающий законы, и не обидит тебя, пока Тинг не решит твою судьбу. А это будет не раньше середины лета. Быть может, до той поры тебе удастся выбраться из Исландии.

– Такому бездельнику, как я? – горько усмехнулся он в ответ.

Торгунна вырвалась из его рук и, пылая гневом, закричала, что я трус, клятвопреступник и все такое прочее. Я дал ей выговориться, а потом, положив руки ей на плечи, сказал:

– Только ради нашего дома. Дом и семья священны. Мужчины умирают, женщины плачут, но пока существует род, наши имена будут помнить. Разве ты имеешь право ради своей прихоти требовать смерти десятка людей?

Долго стояла она молча, и каков был бы ее ответ, я и по сей день не знаю. Но тут заговорил Джеральд.

– Да, – произнес он. – Наверное, ты прав, Оспак… прав по законам вашего века. Это не мой век.

Он пожал руку мне, затем Хельги, скользнул губами по щеке Торгунны, повернулся и зашагал во мрак.

Потом, как я слышал, он обрабатывал землю у Торвальда Хольсона, арендатора Хэмпбек Фелла, но не рассказал ему о том, что произошло. Должно быть, Джеральд надеялся, что о нем забудут, а тем временем он сумеет пробраться на восток. Но, разумеется, пошли слухи. Я помню, как он хвастал, что в Соединенных Штатах люди могут разговаривать друг с другом с разных концов земли. Видя, как мы живем в своих уединенных усадьбах, он и представить себе не мог, как быстро у нас разносятся слухи. Сын Торвальда Хрольф, прийдя о чем-то поговорить с Брэндом – Тюлений Сапог, конечно, упомянул о чужеземце, и скоро вся западная часть Острова была посвящена в эту историю.

Знай Джеральд, что ему следует в первой же усадьбе, где он остановился, рассказать о случившемся, он был бы в безопасности, по крайней мере до созыва Тинга, ибо Яльмар и его сыновья – люди рассудительные и никогда не убьют человека, который находится под охраной закона. А он хранил все в тайне, и это, превращая его в убийцу, ставило чужеземца вне закона. Яльмар со своей родней подъехал к Хэмпбек Феллу и, окликнув Джеральда, приказал ему выйти из дома. С помощью пистолета Джеральд прорвался в холмы. Враги последовали за ним. Несколько человек были ранены, один убит, и за эту смерть тоже предстояло отомстить. Джеральд, наверное, думал, что необычность его оружия лишит их присутствия духа. Он, вероятно, не знал, что каждый умирает только тогда, когда ему предназначено, не раньше и не позже, поэтому нет смысла бояться смерти.

В конце концов, когда его окружили, пистолет вдруг почему-то смолк. Тогда он схватил меч убитого и так мужественно оборонялся, что Ульф Яльмарсон хромает до сих пор. Он вел себя храбро, это признали даже его враги. Они, наверно, все колдуны там, в Соединенных Штатах, но отваги им не занимать.

Когда с ним было покончено, труп его приволокли назад. И чтобы дух его не бродил по домам – ведь он, наверное, тоже был колдун, – тело сожгли, и все его имущество положили на костер вместе с ним. Тогда-то я и потерял нож, который он мне подарил. Курган, где покоится его прах, находится вон там, возле болота, к северу отсюда, и люди обходят это место стороной, хотя дух его ни разу не появлялся. А теперь, после стольких событий, о нем все больше начинают забывать…

Вот и вся история, жрец, все, что я видел и слышал. Большинство людей считают, что Джеральд Сэмсон был безумцем, но сам я верю: он действительно пришел к нам из другого века, и проклятие его было в том, что он пришел слишком рано. Нельзя снимать урожай, пока жатва не созрела. А я гляжу в будущее, в то самое будущее, что наступит через тысячу лет, когда люди будут летать по воздуху, ездить в повозках без лошадей и уничтожать одним ударом целые города, и думаю о тогдашней Исландии и о молодых людях из Соединенных Штатов, которые придут в нашу страну в тот год, когда нам будет грозить конец света. Быть может, кто-нибудь из них, бродя по вересковым полянам, увидит курган и подумает: какой древний воин похоронен в нем? И быть может, ему даже захочется перенестись в те далекие времена, когда жил он и когда люди были свободны…