Текст книги "Танцовщица из Атлантиды"

10

Возможность поговорить без свидетелей представилась три дня спустя, когда Диор привез Олега и Ульдина назад в Афины. Для Рейда это были дни, полные впечатлений, каскад зрелищ, звуков, запахов, песен, рассказов. То и дело он внезапно осознавал, что на самом деле означает такой-то миф, такая-то поэтическая строка. А по ночам они по молчаливому уговору с Эриссой не говорили о своей судьбе. Тревога, тоска по дому, культурный шок притупились в нем.

Русский и гунн вернулись в прекрасном настроении. Олег рассуждал о новшествах, которые он внесет в судостроение и металлургию. Сдержанный Ульдин тоже был полон энтузиазма. В Аттике оказалось полно быстрых и выносливых лошадей, годных под седло, и молодых людей, интересующихся кавалерийским делом. Он сказал, что через несколько лет смог бы создать войско, которое никто в этом мире не сможет остановить. И все это говорилось в зале перед Эгеем, Тезеем, Диором и военачальниками.

Рейд тоже прочистил горло:

– Вы полагаете, мы не сможем вернуться в свои дома?

– А как? – спросил Ульдин.

– Вот об этом и надо поговорить, – сказал Рейд. – Господин наш царь, нам четверым нужно о многом потолковать между собой. В том числе и о том, как нам отблагодарить тебя. Люди мы разные, достигнуть соглашения нам будет нелегко, а сейчас, в суете приема, и вовсе невозможно. Ты не подумаешь о нас дурного, если мы удалимся?

Эгей колебался. Тезей нахмурился. Диор же улыбнулся и спокойно сказал:

– Разрази меня Зевс – нет! Вот что мы сделаем. Завтра будет готова повозка с удобными сиденьями, со съестными припасами и вином, и надежный воин повезет вас, куда захотите, – он протестующе поднял руку. – Только не отказывайтесь, друзья мои, я настаиваю. Для товарищей по плаванию мне ничего не жаль. Одних вас нельзя отпустить: с вами красивая женщина, а мечом владеют лишь двое…

«Вот оно что, – угрюмо подумал Рейд. – Нам никогда не позволят поговорить наедине».

Когда он сказал об этом Эриссе, она почему-то не огорчилась.

Погода стояла прекрасная, воздух был чист, солнце освещало золотую листву. Экипаж, запряженный мулами, действительно оказался удобным. Возница, молодой рослый воин по имени Пенелеос, держался с пассажирами вежливо, хоть и поглядывал настороженно. Рейд был уверен, что выбрали его не столько из-за физической силы, как из-за острого слуха да знания языка кефту.

– Куда? – спросил он, когда они покинули дворец.

– В тихое место, – опередила всех Эрисса. – В такое место, где никого бы не было, кроме нас.

– Хм, может, роща Перибеи? Доберемся туда к обеду. Если ты поклоняешься Богине, как я слышал, госпожа, то ты знаешь, как умилостивить нимфу рощи.

– Да. Превосходно. – Эрисса повернулась к Олегу. – Расскажи-ка мне про поместье Диора. Я же сидела как привязанная. О нет, я не жалуюсь: царица весьма великодушна. Но все же ахейцы живут не так, как критяне.

Рейд понял: она что-то задумала. Сердце забилось чаще. Вести разговоры на нейтральные темы было нетрудно: у всех было что порассказать о доме, о Греции. Но и без этого Эрисса справилась бы. Она не прибегала к женским уловкам. Она действительно влекла Олега, Ульдина и Пенелеоса, задавая им умные вопросы и делая умные замечания. («Если ваши корабли, Олег, такие прочные, что эти… норвежцы, так? – сумели переплыть Реку Океан, то почему? Ваша древесина прочнее? Или из-за металлических гвоздей? Или из-за снастей? В чем тут дело?»). Потом, склонив голову, выслушивала ответ. Невозможно было глаз оторвать от ее точеной фигуры, от меняющихся глаз, от губ, обнажавших белоснежные зубы, от стройной шеи. Солнечный свет играл на ее волосах, ветер играл ахейским платьем, обтягивая грудь и талию.

«Она знает мужчин, – подумал Рейд. – Ох, знает!».

Священная лавровая роща окружала небольшую поляну. Посередине поляны возвышался камень, посвященный полубогине Перибее. С одной стороны за рощей тянулся оливковый сад, с другой – поля, сжатые и пустые. На горизонте дремали на солнцепеке горы. Деревья негромко, успокоительно шумели, пожухлая трава была густой и теплой. Мир царил здесь.

Эрисса почтительно поклонилась, отломила хлеба и положила на камень – для птиц нимфы. Потом сказала:

– Нам разрешено остаться. Тащите из повозки еду и вино. Пенелеос, почему бы тебе не снять шлем и латы? Всякую опасность мы увидим издали, а во владениях женского божества негоже быть при оружии.

– Я попрошу ее простить меня, – сказал воин. Он был рад снять такую тяжесть и отдохнуть.

– Что ж, обсудим наши дела, – предложил Ульдин.

– Пока нет, – сказала Эрисса. – Я лучше придумала. Нимфа расположена к нам. Если мы ляжем и уснем, она может ниспослать нам вещий сон.

Пенелеос заерзал.

– Не хочу я спать, – сказал он. – К тому же мой долг…

– Конечно, твой долг перед царем – узнать как можно больше об этих странных делах. Верно?

– Ну… в общем, да.

– А вдруг ты понравишься нимфе больше, чем мы? Ведь ты на своей земле. Она будет рада, если ты обратишься к ней за советом. Пойдем, – Эрисса взяла его за руку. Он встал. – Вот сюда. На солнышко. Садись, откинься, ощути теплоту камня. А теперь… – она достала бронзовое зеркальце. – Смотри на эту святыню Богини, матери всех нимф.

Она склонилась к нему. Он непонимающе взглянул на нее, на сверкающий диск.

– Нет, – прошептала она. – Только на зеркало, Пенелеос. В нем ты увидишь то, что Она хочет сказать тебе, – и медленно стала вращать зеркало.

«О Господи!» – подумал Рейд и увлек Олега и Ульдина за большой камень.

– Что она делает? – с тревогой спросил русский.

– Тише, – прошептал Рейд. – Сидите и не шумите. Это священнодействие!

– Боюсь, что языческое, – сказал Олег и перекрестился. Но и он, и гунн подчинились.

Солнечный свет лился сквозь шелестящую листву. Навстречу ему поднимался сладкий запах сухой травы. Пчелы гудели в кустах шиповника. Эрисса негромко напевала.

Когда она зашла за камень, от утреннего оживления не осталось и следа. Она была серьезна.

– Тебе удалось? – Рейд встал.

Она кивнула.

– Он не проснется, пока я не прикажу. А потом будет думать, что дремал вместе со всеми, – она пристально взглянула на американца. – Не знала, что тебе знаком Сон.

– Это что за чары? – спросил Олег.

«Да гипноз, – мысленно ответил Рейд. – И она умеет делать это лучше любого врача моей эпохи. Впрочем, все дело в личности».

– Это Сон, – сказала Эрисса, – который я насылаю на больных и раненых, чтобы отогнать от них кошмары. Сон не всегда приходит по моему желанию. Но Пенелеос простой парень, а я по дороге приводила его в нужное состояние.

Ульдин кивнул.

– Однажды я видел, как это делал шаман, – заметил он. – Не бойся, Олег. Но никогда не думал, что встречу женщину-шамана.

– А теперь поговорим, – сказала Эрисса.

Решительность ее была подобна удару меча и показала Рейду, что перед ним не испуганная изгнанница в поисках убежища, не пылкая и тоскующая любовница, которую он знал. Все это рябь на поверхности глубокого моря. Она изменилась и по сравнению с той девушкой, о которой говорила – беглая рабыня, странница, выжившая среди варваров, глава крепкой семьи, которую она создала сама, целительница, ведьма, жрица и прорицательница. Внезапно он почувствовал благоговейный страх, словно сама триединая Богиня явилась сюда и вселилась в нее.

– Какая судьба ждет Атлантиду? – спросила она.

Рейд налил себе вина, чтобы скрыть смятение.

– Разве ты не помнишь? – сказал он.

– В самом конце – не помню. А вот месяцы, которые мы с тобой провели на священном острове и в Кноссе – никогда не забуду! Но говорить об этом не стану. Скажу одно: я выясняла, сколько лет прошло от воцарения последнего Миноса и от войны с Афинами. И поняла, что до того момента, как меня унесло с Родоса в Египет, еще 24 года. Скоро ты уедешь отсюда, Дункан.

Олег побледнел. Ульдин замер.

Рейд отхлебнул терпкого красного вина. Он не смотрел на Эриссу: взгляд его остановился на горной вершине.

– Что ты ясно помнишь из последних событий? – спросил он.

– Весной мы, сестры по обряду, отправились в Кносс. Я танцевала с быками, – ее равнодушный тон смягчился. – Потом появился ты, и мы… Но Тезей тоже был там, были и другие, которых я плохо помню. Наверное, была слишком занята своим счастьем. Наше счастье до сих пор живет во мне, – и добавила шепотом: – И будет жить, пока живу я. И я унесу его с собой к Богине.

И снова она стала мудрой женщиной на совете.

– Нам не хватит этих смутных воспоминаний и того, что я узнала здесь. А что ты скажешь?

Рейд крепко стиснул кубок.

– Твоя Атлантида, – сказал он, – это не вулканический остров милях в шестидесяти к северу от Крита?

– Да, я думаю, что из-за дыма, который поднимается из горы, ее и назвали «Землей Столпа». Атлантида – резиденция Ариадны, которая руководит всеми обрядами и жрицами в стране, как Минос правит морскими делами.

Ариадна? Значит, это не имя, как в мифе, а титул. Он означает «Священнейшая».

– Я знаю, что Атлантида погибнет в огне, пепле, буре и распаде, – сказала Эрисса.

– Выходит, ты знаешь почти столько же, сколько я, – ответил Рейд. – Мало сведений об этом дошло до моего века, слишком давно это было.

Он читал несколько популярных книг, в которых, по результатам раскопок, излагалось несколько гипотез об Атлантиде. Группа небольших островов казалась незначительной. Но это были остатки острова Санторин, взорвавшегося некогда во время извержения, затмившего извержение Кракатау. А потом некоторые ученые – прежде всего Ангелос Галанопулос – стали реконструировать погибший остров и получили картину, удивительно напоминающую описание платоновской Атлантиды. Известно, что под лавой и пеплом погребены древние стены. Там могли, как в Помпее, сохраниться участки огорода, не тронутые катастрофой.

Разумеется, Платон в своих диалогах «Тимей» и «критий» приукрасил картину. Погибший континент он поместил в середину океана, отдалил и наделил могуществом, равным современным ему Афинам. Но были основания считать, что сквозь классическую легенду просвечивают воспоминания о Минойской империи.

Предположим, его вычисления ошибочны. Платок утверждал, что заимствовал свой рассказ у Солона, а тот слышал его от египетского жреца, а жрец, в свою очередь, прочел его в древней рукописи. При переводе египетского счисления на греческое легко ошибиться: количество месяцев может быть принято за количество лет.

Логика вынудила Платона перенести свою Атлантиду за Столбы Геракла. В Средиземном море для нее попросту не было места. Итак, отбросим явно придуманные страны по ту сторону Океана, уменьшим размеры города. И получим остров Санторин. Теперь заменим годы на месяцы. Тогда дата гибели Атлантиды будет находиться где-то между 1500 и 1300 годами до нашей эры. А это совпадает с 1400 годом до нашей эры плюс-минус десять лет – временем, которым археологи датируют гибель Кносса и падение Талассократии.

Но Эриссе все этого не станешь объяснять.

– О чем вы говорите? – рявкнул Ульдин.

– Мы знаем, что взорвется остров, – сказал ему Рейд. – Произойдет самая ужасная катастрофа в этой части мира. Разлетится на куски гора, с неба посыплются камни и пепел, тьма распространится до самого Египта. Критский флот исчезнет в волнах, а другой защиты у крита нет. Города будут разрушены землетрясениями. Ахейцы легко смогут захватить остров.

Посреди этого островка священного мира обдумывали они грозные слова Рейда. Шумел ветер, гудели пчелы.

Олег, прикрыв глаза, спросил:

– А почему ахейские корабли уцелеют?

– Потому что они дальше, – предположил Ульдин.

– Нет, – сказала Эрисса. – Мне рассказывали. Корабли разбивало о берег, стена воды прошла вдоль всего Пелопоннеса и западного побережья Азии. Но афинский флот не пострадал. Он был в открытом море. Тезей до конца жизни похвалялся, что на его стороне сражался сам Посейдон.

Рейд кивнул. Он знал кое-что о цунами.

– Вода поднимается над холмами и сносит все на своем пути, – сказал он. – Но в открытом море такая волна почти незаметна. Вероятно, корабли критян были в гавани или возле побережья, которое они защищали. Вал подхватил их и понес на сушу.

– Как при хорошем приборе, – сказал Олег и поежился.

– В тысячу раз страшнее, – сказал Рейд.

– Когда это будет? – спросил Ульдин.

– В начале следующего года, – ответила Эрисса.

– Весной, – уточнил Рейд, так как у русских года считались по-другому, а гунны, поди, вообще не знали календаря.

– Так, – сказал Олег после паузы. – Так…

Он подошел к женщине и неловко похлопал ее по плечу.

– Жаль мне ваших, – сказал он. – И ничего нельзя сделать?

– Можно ли противостоять демонам? – спросил Ульдин. Эрисса не глядела на спутников.

– Духи добры к нам, – продолжал гунн. – Мы на стороне победителей.

– Нет! – вспыхнула Эрисса. Она глядела на мужчин, сжав кулаки. Взгляд ее горел. – Этого не будет! Мы предупредим Ариадну и Миноса. Атлантида и прибрежные города будут переселены. Флот выйдет в море и прижмет корабли проклятых афинян к берегу. Тогда империя выживет.

– Кто нам поверит? – вздохнул Рейд.

– Да и можно ли изменить предначертанное – негромко спросил потрясенный Олег. Он крестил воздух.

– Да и зачем? – пожал плечами Ульдин. – Афиняне – народ здоровый. Духи благоприятствуют им. Только безумец станет с ними бороться.

– Замолчи, – сказал Олег. – Опасны твои слова.

Эрисса сказала со спокойствием божества:

– Но мы попробуем. Я знаю, как. И ты, Дункан, скоро узнаешь.

– Во всяком случае, – сказал Рейд, – Атлантида – наша единственная возможность вернуться домой.

11

Вечером пошел дождь. Он хлестал в стены, стекал с крыш, журчал между булыжниками двора. Ветер свистел и хлопал дверями и ставнями. Глиняные жаровни в зале не могли рассеять влажный холод, а лампы, факелы и пламя очага не в силах были отогнать ночь. Под балконами жались тени, они падали на воинов, которые сидели на скамьях и негромко разговаривали, поглядывая в сторону тронов.

Эгей кутался в медвежью шкуру и молчал. За царя говорили Тезей и Диор. В противоположной группе Олег и Ульдин также хранили молчание.

Рейд и Гатон разговаривали впервые – они виделись лишь мельком, когда чужеземцев, как требовали правила, представили Голосу Миноса. Но с той поры, как Гатон вошел в зал и снял мокрый плащ, взгляды их встретились, и они стали отныне союзниками.

– Что за дело ко мне, что не могло подождать до утра? – спросил Гатон после необходимых формальностей.

Речь его была вежливой, но не почтительной, поскольку он представлял владыку Крита. Рангом ниже вице-короля, но выше обычного посла, он наблюдал, сообщал в Кносс, следил, чтобы афиняне оставались верными данниками. На вид это был истый критянин: красивый, с большими темными глазами, сохранявший стойкость несмотря на годы. Волнистые черные волосы его были перевязаны лентой, две пряди свисали перед ушами, сзади аккуратно расчесанные локоны спускались почти до талии. Он был гладко, насколько позволяли ножницы и серпообразная бронзовая бритва, выбрит. Одежда его походила на египетскую: между Критом и Египтом издавна существовала тесная связь.

Тезей склонился вперед. Отблески огня играли на его мощной фигуре, сверкали в хищных глазах.

– Наши гости желали встретиться с тобой как можно скорее, – заявил он. – Они рассказали нам об оракуле.

– Дело Богини не ждет, – подхватил Рейд. Эрисса объяснила ему, что торопливость в данном случае будет убедительной. Рейд поклонился Гатону. – Господин Голос, ты знаешь, что нас привело из разных стран. Не знаем, случайно ли это произошло или по воле богов, а если так – то по воле какого божества, и что от нас требуется – тоже не ведаем.

Сегодня мы выехали поискать спокойное место, чтобы побеседовать. Приставленный к нам от царя человек посоветовал направиться в рощу Перибеи. Там госпожа Эрисса принесла жертву по кефтскому обряду Богине, которой она служит. Вскоре мы уснули и увидели сон. Причем все один и тот же, даже наш проводник.

Олег переминался с ноги на ногу. Он-то видел, как Эрисса внушала это сновидение Пенелеосу. Ульдин слегка фыркнул – словно блик света исказил его шрамы. Порыв дождя ворвался в дымовое отверстие, в очаге зашипело, затрещало, повалили клубы серого дыма.

Гатон сделал ритуальный жест. Но лицо его выражало не тревогу, а задумчивость в противоположность боли Эгея, сдержанной ярости Тезея и скрытому недоверию Диора.

– Несомненно, это знамение свыше, – сказал он ровным голосом. – Так что же вы увидели?

– Как мы уже поведали нашим хозяевам, – ответил Рейд, – к нам подошла женщина в одежде высокородной критянки. Лица ее мы то ли не видели, то ли не можем вспомнить. В каждом кулаке она держала по змее, которые вились вокруг ее рук. Она шептала, и шепот ее сливался со змеиным шипением: «Лишь чужеземцы смогут донести мое слово: пусть разделенные дома соединятся, и море будет оплодотворено молнией, когда Бык соединится с Совой. Но горе вам, если вы не услышите!»

Наступила тишина, словно перед бурей. В эпоху повсеместной веры в богов и покойников, предсказывающих живым грядущее, никого не удивило, что откровение выпало и на долю людей, уже отмеченных судьбой. Теперь следовало понять значение этого откровения.

Рейд и Эрисса не могли высказаться прямо: у оракулов это не принято. Диор, вероятно, обвинил бы их во лжи, если бы их слова не подтвердил его человек. Но Диор все равно сомневался.

– Как ты это понимаешь, Голос? – спросил Тезей.

– А что думают сообщившие нам? – сказал критянин.

– По нашему мнению, нам приказано отправиться в твою страну, – заявил Рейд. – При всем уважении к нашим хозяевам, мы должны предоставить свои услуги тому, кто выше их.

– Если бы таковы были намерения богов, – сказал Тезей, – они послали бы за вами в Египет критский корабль.

– Но тогда чужеземцы не попали бы в Афины, – заметил Гатон. – А, судя по сообщению, именно они посланы, чтобы… соединить разделенные дома. Год от года растет непонимание между нашими странами. Эти люди пришли издалека, их трудно заподозрить в предвзятости. Не посредники ли они, гласящие волю богов? Если Бык Кефту возьмет в жены Сову Афин, если молнии Зевса оплодотворят воды Нашей Госпожи – не означает ли это союз? А может быть, династический брак между Акрополем и Лабиринтом, от которого произойдет великий государь? Да, без сомнения, эти люди должны явиться в Кносс для дальнейшей беседы. И немедленно. В эту пору надежный корабль с доброй командой еще сможет добраться до Крита.

– Я не согласен! – неожиданно бухнул Ульдин.

«Сукин ты сын», – подумал Рейд.

Но гнев его утих. Гунн знал, что они блефуют, пытаясь достичь обреченной на гибель земли. Он еще в роще резко возражал против присоединения к проигравшей стороне. Он согласился молчать только после уверений, что ехать в Атлантиду необходимо, чтобы вернуться домой. Должно быть, теперь он решил не рисковать.

– Это почему же? – проворчал Олег.

– Я… – Ульдин выпрямился. – Я обещал Диору кое-что для него сделать. Разве боги благосклонны к нарушителям слова?

– Можем ли мы ведать их волю? – вмешался Тезей. – Оракул мог иметь в виду противоположное тому, что предположил господин Голос. Предупреждение о гибельности заключения противоестественного союза! – зубы сверкнули в его бороде.

Гатон опешил от этого плохо скрытого намека на грязную сплетню, которой ахейцы объясняли появление на свет первого Минотавра.

– Вряд ли повелитель мой будет доволен, когда узнает, что предназначенные ему речи отвергнуты, словно дырявый шлем, – сказал он.

Тупик… Ни одна из сторон не хотела отдавать чужеземцев с их необыкновенными умениями несомненною близостью к богам. Но никто не хотел и открытой ссоры.

Вперед выступил Диор. По его дубленой физиономии пробежала улыбка:

– Господа, – сказал он. – Друзья мои. Выслушаете ли вы меня?

Царевич кивнул.

– Я всего лишь простой мореход, балующийся конями, – продолжал Диор.

– Нет у меня ни такой мудрой головы, как у вас, ни вашей учености. Но бывает так, что и самый мудрый кормщик не ведает, что впереди, пока какой-нибудь дурак не вскарабкается на мачту и не глянет вдаль, верно?

– Он жестикулировал, улыбался – словом, играл на публику.

– Ну вот, – продолжал он сквозь шум дождя, вой ветра и треск пламени,

– что же получается? С одной стороны, боги ничего не имеют против того, чтобы чужеземцы пребывали среди нас, ахейцев: ведь со времени их прибытия не случилось никакой беды, верно? С другой стороны, Минос тоже должен увидеть их – если это не опасно. Мы думаем, что боги приказали им плыть на Крит. Думать-то мы думаем, – он потер пальцем нос, – но вот знаем ли наверняка? Вода мелкая, друзья, а берег наветренный. В таких местах я велю грести медленно и слежу за берегом. Кефту тоже поступают так, Голос Гатон.

– Что же ты предлагаешь? – в нетерпении спросил Гатон.

– Сейчас скажу, и скажу напрямик. Сперва узнаем мнение той, что ближе всех к богам, особенно критским. Я имею в виду Ариадну и ее совет на Атлантиде.

Тезей выпрямился и хлопнул ладонями о колени. Дыхание с шумом вырвалось из его рта. Рейд удивился такому приливу энтузиазма.

– …А еще я скажу, что не надо нам рисковать и посылать пред царские очи всех чужеземцев сразу, тем более что приближается сезон бурь. Давайте отправим одного – того, кто говорит от имени своих друзей. Впрочем, все мы здесь сегодня друзья. Да. Лучше всего отправить Дункана. Он мудрее всех – я не хочу обидеть Олега и Ульдина. Да и госпожу Эриссу, коли она узнает об этих словах. Дункан прибыл из самой далекой страны, он сумел понять слова умиравшего волшебника. Он умеет высекать огонь из пальцев. Может, и еще что-нибудь умеет. К нему обращаются со всеми вопросами и правильно делают. Пусть поговорит с Ариадной из Атлантиды. Они все выяснят, и мы будем знать, на каком якоре стоим. Верно?

– Верно, клянусь Аресом! – воскликнул Тезей.

Гатон задумчиво кивнул. Он, конечно, видел, что такой компромисс позволит ахейцам удержать чужеземцев и воспользоваться их знаниями, более полезными, чем мудрость Рейда. Однако дело неясное и зловещее, нужна осторожность: Ариадна же и вправду духовная владычица Кефту.

Рейд знал, что так предопределено. Предчувствие рока вновь охватило его, как тогда, под луной на Кифере – он казался себе дождинкой, уносимой ночным ветром.

…Лампу они не стали гасить. Свет ее ласкал Эриссу, как руки Рейда.

– Разве я кажусь моложе от этого? – шептала она со слезами.

Рейд целовал ее в губы, в ямку на горле. От нее исходило тепло в той холодной комнате. Мышцы ее казались шелковыми, когда они касались друг друга. Пахло от нее, как на поляне нимфы.

– Ты прекрасна, – только и мог сказать он.

– Но завтра…

День прошел в предотъездных хлопотах. Они провели его вместе.

– Время года такое, что нельзя откладывать.

– Я знаю, знаю. Но ты мог бы подождать. С тобой ничего не может случиться, Дункан. Ты благополучно доберешься до Атлантиды, – она уткнулась ему в плечо, волосы ее рассыпались по груди Рейда. – Я обманываю эту девушку, да? Но это бесполезно. О, как я рада, что мы не знаем о том, что принесет нам грядущая весна! Я не перенесла бы этого.

– Я верю, что тебе под силу все перенести, Эрисса.

Некоторое время она лежала неподвижно. Потом приподнялась и сказала:

– А может быть, мы победим судьбу. И спасем мой народ. Ты постараешься там, Дункан, а я здесь, ожидая тебя.

– Да, – пообещал он и говорил в эту минуту честно.

Не то чтобы он верил в возможность спасти ее мир. И если бы даже мог, если человек вообще может изменить Вселенную – то он же подпишет смертный приговор Битси, которой не суждено будет родиться. Хотя разве и в этом случае не удастся найти лазейку во времени?

Эрисса вымученно улыбнулась.

– Не надо печалиться, – сказала она. – Люби меня до рассвета.

До нее он не знал, что такое любовь.