Текст книги "Королевский фаворит"

Глава XXVII. ПОЛНОЧЬ

Инфант несколько раз перечитал записку. Наконец он взглянул на Васконселлоса, стараясь проникнуть в его мысли; тот спокойно выдержал этот взгляд.

– Это действительно почерк монаха, – прошептал инфант, – но от какой опасности он хочет меня защитить…

– Пока это тайна между мной и монахом, – отвечал Васконселлос.

– Я удаляюсь, – сказал принц, подумав несколько минут. – Но я не могу довериться вам, несмотря на рекомендацию монаха, которого я уважаю и который уже доказал мне свою преданность, но которого внутренний голос заставляет меня избегать. Итак, я удаляюсь, но не для того, чтобы повиноваться его таинственным приказаниям, но из уважения к желанию ее величества.

Королева рассеянно ответила на глубокий поклон, который последовал за этими словами. Она с трудом сдерживала свое нетерпение.

– Идите к себе, мои милые дети, – сказала она молодым девушкам после ухода дона Педро, – я позову вас, когда будет надо.

– Потрудитесь сказать его высочеству принцу инфанту, что ее величество просит его не выходить пока из дворца; ей необходимо будет через некоторое время с ним переговорить, – добавил Васконселлос.

Васконселлос и королева остались одни. После ночной сцены в отеле Суза это случилось в первый раз. Изабелла не скрывала своего волнения. Васконселлос молчал, и это молчание еще более смущало королеву. Чтобы выйти из такого положения, она первая решилась прервать молчание.

– Что вы мне хотели сказать, дон Симон? – спросила немного дрожавшим голосом королева.

– Государыня, – отвечал Васконселлос, – я пришел к вам по одному очень важному делу… Но прежде позвольте мне предложить вам один вопрос: надеюсь, что теперь, когда над вами уже не тяготит грубая тирания, вы отказались от мысли, погрести себя навеки в каком-нибудь монастыре?

– Я не знаю… Я еще колеблюсь… Свет считает меня супругой короля; чем можно быть после этого, как не невестой Христовой? Чтобы поступить иначе, нужно иметь в оправдание взаимную и страстную любовь.

– Можно поступить иначе, государыня; были примеры, что королевы удерживали за собою трон после падения своих супругов.

– Я не понимаю вас, дон Симон.

– В свою очередь, я тоже колеблюсь, государыня, – с жаром произнес Васконселлос. – Я колеблюсь, потому что теперь я уклоняюсь от пути, который я предначертал себе, и отступление это мне кажется преступлением против принесенной клятвы, изменой своему долгу; к тому же… Выслушайте меня, государыня… О! Поддержите меня! Я люблю вас!

Слова эти он проговорил хриплым и задыхающимся голосом. В ту же минуту он спохватился и готов был бы пожертвовать своей жизнью, чтобы только взять назад свои слова.

– Вы любите меня! – воскликнула королева, страстно взглянув на Симона, но глаза ее встретили суровый и холодный взгляд Васконселлоса.

– Бывают минуты, – сказал он, – когда страсть овладевает человеком, и тогда вся жизнь, хотя бы полная самоотвержения и мужества пропадает даром и обесчещивается одним каким-нибудь словом…

После минутной паузы он снова продолжал тихо:

– Я произнес такое слово, государыня, тогда, когда его нужно было скрывать от вас под страхом вашего презрения ко мне, или быть подлецом в своих собственных глазах.

– Что! – вскричала Изабелла. – Разве преступление любить?..

– Имейте сострадание ко мне! Ради вас я уничтожил в себе воспоминание о немногих днях, составлявших все счастье моей молодости! Ради вас уничтожил я воспоминание о первой и единственной моей любви, потому что другая любовь, более могущественная, овладела моим сердцем. Но честь нашего имени! Я один, государыня, один, чтобы поддержать честь имени, которое было передано мне длинным рядом предков незапятнанным. Мой брат – это мертвая ветка от благородного дерева. От меня одного зависит теперь слава фамилии Суза! То, как поступаю я сегодня, делает меня клятвопреступником, хотя я не виновен ни в каком преступлении.

Изабелла слушала, ничего не понимая. Она чувствовала только, что между ней и Васконселлосом возвышается препятствие, непреодолимее всех тех, которые она знала до сих пор.

– Однажды, – снова начал Васконселлос, – ко мне пришли, чтобы сказать: твой отец умирает. Я бросился к нему. Как сейчас помню его. Он сидел в античном кресле, в которое садятся перед смертью все из фамилии Суза. Он был совершенно спокоен. Лицо его поражало своею бледностью, той бледностью, которая появляется у человека только перед – смертью. Мы упали на колени, то есть я и Кастельмелор.

Мой отец простер над нами свои худощавые руки и глаза его обратились на нас. Я плакал; Луи, мой брат, также: с тех пор я не всегда верю в слезы.

Отец сказал: «Дети мои, любите короля, защищайте короля, умрите за короля!» Он заставил нас дать ему клятву.

Дон Луи поклялся первый. Потом я, приложив руку к сильно бившемуся в груди сердцу, сказал: «Да поможет мне Бог выполнить мою клятву!»Я был искренен. О! Поверьте мне, я любил короля, я хотел бы умереть за него! Но разве нет на свете долга более священного, чем клятва, данная у постели умирающего отца?

Дон Симон произнес последний вопрос, как бы обращаясь к самому себе. Королева продолжала слушать и чувствовала, что дрожь пробегает по ее телу. В то же время она испытывала сострадание, потому что в голосе Васконселлоса слышалось глубокое горе.

– Португалия не должна погибнуть, – продолжал он, – у Португалии должен быть король… Король здоровый телом и духом, ум которого помогал бы руке, а рука была достаточно сильна, чтобы выдержать тяжесть скипетра… Я буду клятвопреступником, но Жуан Суза, мой отец, простит мне, потому что Португалия будет спасена!

Он поднял глаза на Изабеллу, которая с беспокойством глядела на него.

– Я долго колебался, – продолжал он, – долго молился я Богу, прося у него совета; и Бог помог мне. Я пришел к вам, государыня, чтобы просить вашей помощи.

– Располагайте мною, – поспешно сказала королева, – я буду гордиться, сеньор, если окажу помощь исполнению ваших благородных планов. Что я должна сделать?

– Сделаться женою дон Педро, инфанта Португалии.

Изабелла была так поражена этими словами, что не могла произнести ни слова.

– Высшее дворянство вас любит, – продолжал Симон, – оно станет на сторону вашего супруга, и когда настанет час, а он приближается, изменники, разрушающие трон Альфонса, найдут за его развалинами другой трон, который, опять-таки будет законным троном.

Изабелла молчала. Васконселлос опустился на колени.

Тогда королева, казалось, вдруг пробудилась, глаза ее засверкали, дыхание стало прерывисто, горькая улыбка появилась на губах.

– Встаньте, – с гневом сказала она, – и ни слова больше, сеньор! А! Так вот как низко я пала, что из меня хотят сделать пассивное орудие в руках политического торга… Сеньор! Сеньор! Во Франции, на моей родине, оскорбление слабой женщины считается позором для дворянина. Заботясь о славе дома Сузы, вы опозорили его, вы воспользовались моим безумием и тем, что однажды мой язык произнес слова… От которых я отказываюсь, слышите ли вы? Вы считаете себя вправе располагать мною! Разве я ваша раба? Или вы сделались моим повелителем благодаря тому, что оказывали мне покровительство, которого я не просила. Еще раз повторяю: позор вам и вашему дому, где подлость, кажется, наследственна!.. Я вам запрещаю, показываться мне на глаза!

Она встала и хотела уйти, но силы ее оставили, и она почти без чувств снова опустилась в кресло, волнение разбило ее.

Васконселлос был еще бледнее ее, он стоял молча, опустив голову на грудь. Невыразимые мучения терзали его сердце.

Эта женщина была так прекрасна в своем гневе, и ее горе выражало столько любви. Каждое новое оскорбление было только новым признанием, а он должен был бросить ее в объятия другого, наперекор ей и самому себе! И он не мог жалеть ни ее, ни себя! Его долг повелевал ему принести в жертву себя и ее.

Но он был человек, его воля была поколеблена. Он опустился на колени перед Изабеллой и с отчаянием глядел на нее.

Она не шевелилась, глаза ее были закрыты.

– Боже мой! Боже мой! – прошептал Васконселлос, прижимая руки к сильно бьющемуся сердцу. – Она любит меня почти так же, как я ее люблю!

Эти слова, казалось, оживили Изабеллу, которая медленно выпрямилась и положила руки на плечи Васконселлоса; ее большие, синие глаза плакали и смеялись в одно и то же время.

– О, если бы я могла так умереть! – прошептала она, опуская голову на грудь Васконселлоса. – Я все слышала, – прошептала она, как бы говоря сама с собою, – вы сказали мне, что любите меня… Это правда… Я это знаю… Но вы хотите убить меня долгой и жестокой пыткой. Почему? Я еще так молода и уже так много страдала.

Она вдруг поднялась и провела рукою по лбу. Потом с удивлением посмотрела на Васконселлоса и испуганно оттолкнула его.

– Что вы здесь делаете, сеньор? – сказала она.

И когда он хотел отвечать, она прибавила:

– Да, я припоминаю! Мы очень несчастливы.

Две слезы потекли из глаз дона Симона и упали на руку Изабеллы.

– Не плачь! – прошептала она с отчаянием. – Ты любишь меня! Значит, я твоя… Симон, скажи мне: я хочу… И я буду повиноваться.

Тогда произошла тяжелая сцена, которую мы отказываемся описать. Королева, поддерживаемая своим возбужденным состоянием, ждала своего приговора. Васконселлос собирался с силами и старался не слушать криков своего измученного сердца.

Долго он боролся напрасно. Язык его отказывался разбить одним словом целый мир счастья, представлявшегося его измученному воображению. Наконец лицо его вдруг покрылось краской, и он сказал с усилием:

– Вы будете дважды королевою: я хочу этого!

Изабелла выпустила его руку, которую держала в своих.

– Сеньор, – сказала она, – ваше приказание будет исполнено.

В полночь капелла монастыря бенедиктинцев в Лиссабоне была ярко освещена. Готовились к венчанию.

Рюи Суза де Маседо сам ожидал жениха и невесту.

Вскоре две кареты без гербов остановились у дверей монастыря. Из первой вышла королева в сопровождении своих двух фрейлин, из второй вышел инфант, он был один.

На пороге капеллы к инфанту подошла, чтобы быть его свидетелем, таинственная личность, известная под именем монаха.

Инфант с трудом скрывал свою радость и едва мог верить в такое счастье. Васконселлос, которого он считал своим соперником, вложил руку Изабеллы в его руку. Он должен был сделаться мужем женщины, которую обожал, не осмеливаясь никогда открыть ей свою любовь!

Обряд венчания совершился быстро и без всякого великолепия. На нем присутствовали только две девицы де Соль и монах. Изабелла представила Рюи Сузе расторжение ее брака кардиналом Вандомом, и сейчас же было приступлено к венчанию.

Королева не раз искала глазами Васконселлоса, надеясь в его взгляде почерпнуть мужество, но церковь была пуста.

– Изабелла Немур-Савойская, – спросил аббат, – согласны ли вы взять себе в мужья принца дон Педро Браганского, инфанта Португалии?

Ответ прозвучал не сразу. Изабелла чувствовала, что мужество оставляет ее.

Но в эту минуту она услышала голос Васконселлоса, шептавшего ей на ухо:

«Я хочу этого!»

– Да, – сказала она слабым голосом и поспешно обернулась, чтобы видеть Симона, но сзади нее стоял только на коленях монах.

Услышав «да», произнесенное Изабеллой, инфант вздрогнул от гордости и счастья. Изабелла принадлежала ему. Когда они сели обратно в карету, он не заметил смертельной бледности, покрывавшей лицо его молодой супруги, счастье эгоистично и думает только о самом себе.

Монах проводил их до порога монастыря.

– Будьте счастливы! – сказал он глухим голосом.

Затем он вернулся в свою келью.

Ночь уже давно наступила, а день монаха еще не закончился.

Он долго еще ходил по келье, размышляя о чем-то.

– Так надо, – прошептал он наконец. – Каждый день увеличивает несчастье Португалии, ждать дольше было бы преступлением.

Он позвонил. Вошел лакей.

– Иди во дворец Кастельмелора… – начал монах. – Нет, постой…

И он прибавил про себя: «Постараемся избавить Сузу хоть от одного преступления…»

– Иди в отель его сиятельства лорда Ричарда Фэнсгоу, спроси там его секретаря сэра Виллиама и скажи ему, чтобы он сейчас же передал своему господину большую новость: инфант женился на королеве… Иди!

Глава XXVIII. МИСС АРАБЕЛЛА

Поручение монаха было в точности исполнено. В ту же ночь сэр Виллиам, секретарь его сиятельства лорда-посланника, узнал о тайном браке. Первым движением сэра Виллиама, или лучше сказать, Антуана Конти, скрывавшегося под этим псевдонимом, было разбудить своего начальника и предупредить его; но он передумал и лег в постель, чтобы лучше на досуге обдумать план восстановления своего положения при дворе, пришедший ему в голову.

Конти имел очень слабую веру в ловкость лорда Фэнсгоу. Невежественный и грубый, но хитрый по природе, бывший фаворит еще большему научился в несчастье. После своего изгнания он очень скоро бежал и в скитаниях научился распознавать и оценивать людей.

Наконец он поступил на место секретаря к Фэнсгоу, но в высшей степени тяготился своим зависимым положением.

Главное желание Конти было оставить службу Англии. Он желал во что бы то ни стало сойтись с Кастельмелором, и ему только недоставало предлога, а теперь известия о свадьбе королевы и появлении у нее Васконселлоса были отличными предлогами.

Рано утром Конти заменил свой английский костюм на португальский и отправился во дворец Кастельмелора.

К несчастью для него, поступок монаха привел Кастельмелора в дурное расположение духа, и он приказал никого к себе не пускать, так что, после дюжины неудачных попыток, сеньор Винтимиль должен был печально возвратиться назад.

Первый, кого он встретил в приемной лорда, был прекрасный падуанец, которому возвратили свободу после неудачи вчерашнего предприятия, но который не думал оставлять места, куда его притягивал, как магнит, образ очаровательной Арабеллы.

Асканио ждал в приемной Балтазара, своего Меркурия, но Балтазар не являлся.

Конти рассеянно прошел мимо, не поклонившись; но падуанец был не такой человек, чтобы безнаказанно пропустить подобную невежливость.

Он решительно надвинул шляпу на левое ухо и зазвенел шпагой.

– Черт возьми! Вот редкий невежа! – закричал он. – А! Да это сеньор Антуан Конти-Винтимиль!

Конти с беспокойством огляделся вокруг.

– Молчите! – прошептал он. – Не произносите моего имени, сеньор. Здесь я сэр Виллиам.

– Сэр Виллиам, – повторил Асканио, – пожалуй; но изменив имя, вы должны бы были изменить и манеры. Таково мое мнение… Что вы на это скажете?

Конти не отвечал. В то время как падуанец говорил, его поразила неожиданная идея.

– Так все идет на свете! – продолжал между тем многозначительно Асканио. – Ваше сиятельство опустились до ничтожества. Я же добился того, что возвысился. Мои таланты оценили. Благодарю Бога, моим благородным предкам нечего краснеть за меня.

– Сколько я помню, – сказал вдруг Конти, – ты был ловкий малый…

– Что такое? – перебил, нахмуря брови, Асканио.

Конти повторил.

Асканио мгновенно выхватил шпагу.

– Это что за комедия? – возмутился Конти.

– А! Вы думаете, что я шучу? Защищайтесь! А не то, клянусь прахом Танкредо дель Аквамонда, моего прапра-прадеда, я проколю вас насквозь!

Говоря это, он размахивал шпагой около самого лица Конти.

Конти, как читатель помнит, добился милости Альфонса-ребенка благодаря своей замечательной ловкости во всех телесных упражнениях. Выведенный из терпения упрямством падуанца, он вынул в свою очередь шпагу.

Асканио в то же мгновение хладнокровно вложил свою в ножны.

– Это научит вас, сеньор, – сказал он, – как надо вести себя с такой особой, как я. Вам нужен был урок, и капитан королевского патруля дал вам его.

При этих словах Конти внимательнее взглянул на него и увидал, что он сильно возвысился в чинах. Это только увеличило его желание войти с ним в мирные сношения.

– Сеньор Асканио, – сказал он, – прошу вас принять мои извинения. Я предлагаю вам свою руку.

Он протянул руку падуанцу, который сложил свои за спиной.

– Я принимаю мир, – сказал он, – так как я человек великодушный, что же касается руки… То не забывайте о расстоянии, которое разделяет нас. Зовите меня сеньор дель Аквамонда. До свидания, мой милый!

– До свидания, сеньор дель Аквамонда.

На пороге Асканио обернулся и сделал самый грациозный поклон.

– Имеет ли ваше сиятельство доступ во дворец Кастельмелора? – спросил Конти.

– Конечно, утром и вечером я бываю там как капитан рыцарей Небесного Свода, и во всякое время как друг его сиятельства графа.

– Это прекрасная привилегия! Ну, сеньор, как ни низко я пал, но у меня есть сто луидоров, которые я могу предложить за одну услугу.

В два прыжка Асканио был около Конти.

– Как вы это находите? – продолжал последний. – Вы должны за это провести меня к графу!

– Э! – сказал Асканио. – Это не совсем невозможно. Я чувствую желание что-нибудь для вас сделать и…

– Покончим эту комедию, – сухо перебил Конти, – я плачу и не люблю, чтобы со мною слишком долго шутили. Можете ли вы сейчас же проводить меня к графу?

В эту минуту дверь кабинета приотворилась и в нее показалась голова милорда.

– Сэр Виллиам, – сказал Фэнсгоу, – я вас жду целый час.

И он снова закрыл дверь.

– Черт возьми! – с досадой вскричал Конти. – Сеньор Асканио, дело придется отложить до шести часов вечера.

– Невозможно! В шесть часов я буду одеваться к любовному свиданию.

– Ну, в семь!

– О, в семь я буду около той, которую обожаю…

– Дурак! – пробормотал Конти. – Когда же в таком случае?

– Но… – сказал Асканио, – я думаю, что в восемь часов… Погодите!.. Да, я думаю, что в восемь… Я буду иметь возможность…

Послышался звонок милорда.

– Скорее, – сказал Конти, – я должен знать наверно…

– Хорошо, будьте уверены.

– Где же мы встретимся?

– Здесь, в саду.

– А кто вам откроет дверь.

– Это моя тайна!..

Снова послышался нетерпеливый звонок милорда, и наши друзья расстались.

В ожидании их встречи мы познакомим читателя с мисс Арабеллой Фэнсгоу, наследницей милорда.

Мисс Арабелла представляла британский тип не менее интересный, чем ее отец. Это была особа длинная, бледная и худая. В первой молодости она могла быть довольно сносной мисс, но в описываемое нами время ей было уже тридцать пять лет. Особенностью ее лица было развитие верхней челюсти и громадные зубы, ослепительной белизны, которые пугали детей.

Отправляясь в Португалию, прелестная мисс решила покорить сердца всех знатных португальцев и сделать их слугами Англии или, по крайней мере, приобрести себе мужа.

В этот вечер она назначила свидание прекрасному падуанцу. И утро застало ее уже за приготовлениями, хотя свидание было назначено на вечер.

Благодаря стараниям горничной, к пяти часам мисс Арабеллу издали можно было принять за очень хорошо одетую восковую куклу, которой недоставало только гибкости настоящей мисс.

– Как ты меня находишь, Пешенс? – спросила она свою горничную, пресвитерианку.

– О, мисс лучше, чем вообще должна быть всякая дочь Адама! – вскричала камеристка.

– Итак, ты меня находишь красивой? – проговорила мисс. – Надеюсь, что то же самое найдет и этот дерзкий солдат, осмелившийся поднять на меня взгляд. Кастельмелор любит меня, его взгляд сказал мне это. Но он молод и скромен и, без сомнения, боится отказа. Я хочу ободрить его примером этого итальянца, письмо которого, впрочем, очень недурно.

– Суета сует! – прошептала Пешенс.

– Как ты можешь так говорить! – возмутилась мисс. – Разве ты не знаешь, какая благородная мысль руководит мною!

Затем она приказала подать ей громадный кусок мяса и бутылку крепкого пива, чтобы поддержать свое воздушное существо.

Наконец настал час свидания.

После получасового ожидания мисс услыхала, как кто-то вложил ключ в замок и калитка с шумом распахнулась.

– Неосторожный, – прошептала Арабелла, – сколько шума!

По песку аллеи раздались поспешные шаги, и какой-то человек, блестя золотом и драгоценными каменьями, бросился к ногам Арабеллы.

– Кто вы? – прошептала она.

Луна, выйдя в эту минуту из-за тучи, осветила во всем великолепии прекрасного падуанца.

Глава XXIX. ДВА СВИДАНИЯ

Асканио, становясь на колени, бросил под них платок, чтобы не выпачкаться, но кроме этой предосторожности, доказывавшей некоторое хладнокровие, поведение его было – поведение самого страстного любовника.

– Божественная Арабелла! – прошептал он. – На земле ли я? Гладя на вас, я думаю, что на небе, потому что вы – божество!

Говоря это, он хотел схватить руку Арабеллы, чтобы поцеловать, но она отскочила на несколько шагов.

Падуанец поднял платок, прошел на цыпочках разделявшее их расстояние и снова стал на колени.

– Суровая красавица, – вскричал он, – так вы сжалились над моими мучениями?

«Этот солдат очень красивый мужчина», – подумала Арабелла.

– Неужели вы не подадите мне божественной ручки, за которую я отдал бы все сокровища света?.. – «И на пальцах которой, – прибавил он про себя, – я вижу бриллианты, стоющие немало».

– Сеньор, – отвечала наконец Арабелла, – мне кажется, что я поступаю очень неосторожно, уже поздно…

– О прелестный голос! – со вздохом прошептал падуанец.

– Я должна вам сказать…

– Говорите, звезда моей судьбы! Говорите, говорите… Еще… Всегда!

– Я хочу вам сознаться…

– Я услышу наконец слова, за которые мало заплатить жизнью!

«Он говорит восхитительно, – подумала с сожалением Арабелла, – но все равно, у меня есть предназначение, я должна выполнить его».

– Ну, обожаемый ангел!.. – продолжал Асканио.

– Вы ошибаетесь, сеньор, – договорила наконец Арабелла, – я не для вас просила вас прийти.

Падуанец положил платок в карман и встал.

– А для кого же, мой ангел? – – насмешливо спросил он.

– Мне сказали… Я вас не оскорблю, предложив вам этот бриллиант, сеньор?

– Э! Прелестная мисс! – вскричал Макароне. – Вы задаете вопрос, на который ответил бы маленький ребенок. Чем же я могу оскорбиться? Я буду носить его на кольце до гроба, божественная Арабелла!

Он взвесил кольцо и поглядел на бриллиант.

«Кольцо стоит сотню пистолей, – подумал он. – Но куда, к черту, ведет она разговор?»

Арабелла была заметно смущена. Дерзкая фамильярность падуанца казалась ей развязностью знатного вельможи, а при неверном свете луны Асканио казался очень красивым. Мисс Фэнсгоу спрашивала себя, не лучше ли предпочесть его самого, чем использовать его посредничество. Но она должна была одержать для Англии важную победу.

– Выслушайте меня, сеньор, – сказала она, – я заметила, что один из первых придворных вельмож…

– Значит один из моих друзей, кто такой?

– Луи Суза.

– Дорогой граф… Продолжайте, моя прелесть.

– Мне показалось, что однажды… Я его только раз видела… его взгляд остановился на мне…

– Э! Э! Мы это знаем!…

– Граф молод. Вероятно, он не осмелился объяснить своих чувств…

Асканио едва удержался от смеха.

– Прелестная Арабелла, – сказал он, – я понял остальное. Вы любите… Увы! Несмотря на всю любовь к вам, я пойду к Кастельмелору, если вы этого требуете, потому что я ваш раб… Но в то же время я должен сказать, что такая роль не приличествует ни моему знатному происхождению, ни моему положению при дворе.

«Не ошиблась ли я? – подумала мисс Фэнсгоу. – Может быть, это настоящий дворянин?.. У него такой вид… И я могу полюбить его так же, как и Кастельмелора».

– И к тому же, – прибавил Асканио, – достоин ли этот ничтожный фаворит вашей привязанности?

– Как? – удивилась Арабелла. – Он считается могущественнейшим лицом при дворе.

Падуанец расхохотался.

– Вот как составляются репутации! – воскликнул он. – Но чем же в таком случае представляюсь вам я, моя прелесть?

– Вы, сеньор?

– Да, я, мисс… Бедный Асканио Макароне дель Аквамонда, командующий королевской милицией, владеющий дюжиной замков в Италии и считающий своим предком одного из героев Гомера?

Мисс Фэнсгоу была ослеплена.

– А мне сказали, что вы просто выслужившийся солдат.

На этот раз Макароне расхохотался во все горло.

– Славная история! – воскликнул он. – Кто мог сказать вам подобную ложь.

– Сеньор, – сказала Арабелла, – извините меня… – «Несчастная я, – прибавила она про себя, – я рассердила его! Я погубила свое счастье, он не станет меня больше любить».

– Э, мне нечего вам прощать! Вам все позволено. Но что же сказать этому Кастельмелору?

– Не говорите ему ничего! – поспешно воскликнула Арабелла.

– Вы переменили намерения?

– Да, сеньор.

– Э! Э! Э! Красота капризна и изменчива, как океан… Ну, моя дорогая, не позволите ли вы мне продолжить разговор с того места, на котором мы его оставили, когда вы заговорили о Кастельмелоре.

Арабелла не отвечала, но довольная улыбка обнажила ее громадные зубы, способные съесть всего Асканио.

Без сомнения, их вид привел в восторг падуанца, потому что он вытащил из кармана знаменитый платок, разостлал его на земле и снова опустился на колени.

В эту минуту калитка сада тихо отворилась, и в нее без шума скользнула черная тень.

– О-о! – проговорила неслышно тень, заметив Асканио у ног Арабеллы. – Кто это?

Тенью был Конти, и он скоро узнал Арабеллу.

«Дуралей не получит моих денег», – подумал он.

И спрятавшись за деревьями, он стал слушать.

– Итак, мой жестокий кумир, – говорил Асканио, – я снова возвращаюсь к нашему разговору; дело шло о поцелуе вашей руки, в котором вы мне отказали.

Конти услышал поцелуй.

«Хороша парочка!» – подумал он.

– О, какое счастье дотронуться до этой божественной ручки! – с пафосом продолжал Макароне. – Теперь я надеюсь, что вы не станете противиться моей нежной любви…

– Сеньор!.. – прошептала Арабелла.

Асканио громко вздохнул.

– Тихо, – сказал он, – ты разобьешь мою грудь! Это я говорю моему сердцу, мисс… Скажи же мне, мой кумир, что ты не безучастна к моей страсти!.. И, так как мы теперь объяснились, то я намерен просить вашей руки.

– О! Сеньор!

– Есть преграды? Неважно! Тайный брак – это прелестно и очень модно! При дворе их сколько угодно.

«Это правда!» – подумал Конти.

– Все ли вы обдумали, сеньор?

– Положительно, моя радость. Иначе я не говорил бы вам об этом. Итак, дело решено. Завтра…

– Но, сеньор…

– Без «но»; или я буду думать, что вы все еще думаете о Кастельмелоре.

– О! Сеньор!..

– Давно бы так! Завтра вечером я вас похищаю… Ждите меня у садовой калитки… Ты будешь моей! Ты будешь называться сеньора Макароне дель Аквамонда. Если же тебе нужен титул, то германский император даст мне, какой хочешь. Если же ты хочешь трон, то мы подумаем и о нем, так как мои предки оставили мне права на константинопольский трон.

– Трон… Константинополь! – прошептала мисс Фэнсгоу, голова которой совсем закружилась.

– Да! Но теперь идем домой, чтобы не возбудить подозрений милорда.

И он без церемонии довел ее до дому и втолкнул в дверь.

– Уф! – проговорил он затем, вытирая лоб. – Вот так работа! Урод, глупа и тщеславна! Но у милорда княжеские поместья в Англии, а она единственная наследница!

В эту минуту к Асканио приблизилась черная тень.

– Сеньор дель-Аквамонда, – сказал Конти, – я не хотел мешать вам…

– Вы все слышали? – перебил Асканио.

– Да. Но поторопитесь.

– Я к вашим услугам… А принесли вы обещанные сто луидоров.

– Конечно. Но я не отдам их вам.

– В таком случае вы пойдете один во дворец.

– Да? Но в таком случае завтра вместо мисс Фэнсгоу на свидание придет лорд Фэнсгоу.

Асканио помолчал, размышляя.

– Хорошо, – сказал он вдруг, – счастье делает великодушным, я не хочу ваших денег и окажу вам услугу даром.

– Это очень похвально с вашей стороны, – насмешливо сказал Конти. – Идемте.

Придя ко дворцу, Асканио велел доложить о себе и его сейчас же впустили. Он вошел первым и покровительственным жестом позвал за собой Конти.