Текст книги "Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761"

Процесс перехода к новым женским фасонам еще больше осложнился после 1718 г., с появлением надеваемых под юбки обручей по английской моде, по-французски именуемых panier (корзина, чехол), а по-русски известных как фижмы, или фишбейн (от немецкого Fischbein – китовый ус). Они сделались общепринятой частью дамского гардероба при всех дворах Европы и представляли собой круглую, а позднее овальную конструкцию из бересты или китового уса, крепившуюся на талии поверх нижней юбки, а уже сверху надевалось платье. Окружность фижм постепенно возрастала, достигнув высшего (или лучше сказать, широчайшего) предела в 1730-х гг.949949
  Ribeiro A. Dress in Eighteenth-Century Europe, 1715–1789. 2^nd ed. New Haven, CT, 2002. P. 42–45.


[Закрыть] Введение фижм в обиход определенным образом сказывалось на осанке и движениях носивших их женщин. Больше нельзя было стоять, опустив руки вдоль тела, а потому их постоянно держали перед собой согнутыми в локтях. К тому же сам размер каркаса (который зависел от уровня светского мероприятия) затруднял любое движение вбок, так что каждый простой маневр – пройтись по комнате, сесть, войти в дверь – превращался в отдельное физическое упражнение950950
  Кирсанова Р.М. Русский костюм. С. 39.


[Закрыть]. Русским женщинам, привычным к довольно свободным старомосковским одеяниям, это переодевание как минимум причиняло неудобства, потому что ни двигаться, ни дышать в таком наряде без практики было невмоготу. Словом, так как женщинам петровского времени было велено носить неподобающую с их точки зрения одежду, создававшую им физические затруднения, то и нетрудно понять, отчего многие знатные женщины предпочитали в частной обстановке своих домов или имений по-прежнему надевать старомодные платья.

Старомосковский стиль удерживался в некоторых областях женской моды, например в косметике. В XVI–XVII вв. косметику применяли, чтобы добиться необходимой белизны лица и румянца на щеках, этих традиционных признаков женской красоты. Георг Шлейзинг, немец, побывавший в России в 1680-х гг., отметил, что такой грим был в числе первых подарков, которые муж делал своей молодой жене951951
  Шлессингер Г.-А. Полное описание России, находящейся ныне под властью двух царей-соправителей Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича / Пер. Л.П. Лаптева // Вопросы истории. № 1. 1970. С. 115.


[Закрыть]. Но при этом русским дамам хотелось вовсе не нежного румянца. Сэмюэл Коллинз, личный врач царя Алексея Михайловича, писал: «Румяна их похожи на те краски, которыми мы украшаем летом трубы наших домов и которые состоят из красной охры и испанских белил»952952
  Collins S. The Present State of Russia, in a Letter to a Friend at London. London, 1671. P. 69.


[Закрыть]. Намазанная на лицо толстым слоем, эта краска вызывала немало комментариев со стороны иностранных наблюдателей, хотя и не все они были столь прямолинейны, как Питер Генри Брюс, который забраковал «этот нелепый обычай раскрашивать лица»953953
  Bruce P. H. Memoirs of Peter Henry Bruce, Esq., a Military Officer in the Services of Prussia, Russia & Great Britain. London, 1782. P. 85.


[Закрыть]. Некоторые современники сравнивали его с английской модой наклеивать мушки – крохотные кусочки шелка или бархата, которыми скрывали изъяны кожи на лице, на плечах, на груди или на руках954954
  См., например: Vigor J. Letters from a Lady. P. 20.


[Закрыть]. В России они также приобрели популярность как средство привлечь внимание к той или иной части тела, и, подобно языку вееров, появился и язык мушек, названия которых зависели от их размещения955955
  Пыляев М.И. Старое житье. Очерки и рассказы. М., 1990. С. 73.


[Закрыть]. О популярности мушек можно судить по одному лубку середины XVIII в., на котором были представлены их разнообразные формы, названия и значения956956
  «Реестр мушек». Лубок: русские народные картинки, XVII–XVIII вв. Альбом / Ред. и сост. Ю. Овсянников. М., 1968. Илл. 46.


[Закрыть].

Внедрение этих реформ шло нелегко. Когда местные чиновники из Сибири обратились с прошением разрешить им сохранить свою привычную одежду, так как просто не могли себе позволить одеваться согласно новым указам, то правительство, по практическим причинам, ничего не могло с этим поделать957957
  Hughes L. Russia in the Age. P. 285.


[Закрыть]. С другой стороны, утверждение доносчика, будто знатные московские женщины одеваются по старинке и смеются над дамами в «немецком» платье, казалось более серьезным, так как эти женщины как раз и были в числе главных мишеней петровской реформы, а имена, названные в доносе, – жены Петра Долгорукого и Ивана Мусина-Пушкина – принадлежали ведущим знатные родам958958
  Есипов Г.В. Раскольничьи дела XVIII столетия: извлечения из дел Преображенского приказа и тайной розыскных дел канцелярии. СПб., 1863. Т. 2. С. 176.


[Закрыть]. Тому, что реформы все же привились, вопреки всем неудобствам и неудовольствиям, существовало несколько причин. Это была обычная петровская система принуждения, как финансового, так и физического, вместе с некоторой долей бесчестья. Тем, кто не подчинялся петровским преобразованиям, грозил как минимум штраф вроде «бородового сбора», а то и побои от царя, как случилось с несколькими упрямыми представителями высшего общества959959
  Hughes L. Russia in the Age. P. 281; Korb J.-G. Diary of an Austrian Secretary. Vol. 1. P. 159–160.


[Закрыть]. Князь Б.И. Куракин вспоминал, как возле московских ворот стояли должностные лица, взимавшие штраф с людей, одетых на старый лад. Тех, кто не мог заплатить, подвергали унижению, обрезая их кафтаны до положенной длины прямо на улице960960
  Куракин Б.И. Жизнь князя Бориса Ивановича Куракина им самим описанная // Архив князя Ф.А. Куракина / Ред. М.И. Семевский. СПб., 1890. Т. 1. С. 257.


[Закрыть]. Приверженность новому стилю в одежде и прическе была важна еще и потому, что те, кто стремился приобрести влияние или покровительство при дворе, осознавали непреходящую ценность близости к царю. Поэтому в царствование Петра ведущие знатные фамилии нередко готовы были претерпеть унижение брадобрития и переодевания в чужеземное платье ради того, чтобы не дать какой-нибудь другой семье занять их привилегированное место961961
  Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб., 2002. С. 15.


[Закрыть].

В результате в 1720-е гг. обозначились видимые признаки успеха реформ, особенно среди молодых женщин двора. Берхгольц благоприятно отзывался о молодых русских дворянках, которых он встречал на придворных приемах, сравнивая их поведение и манеру держаться с обращением их французских ровесниц962962
  Берхгольц Ф.В. Дневник // Неистовый реформатор. С. 168.


[Закрыть]. Вельможи двора должны были способствовать этому преобразованию, обеспечивая дочерей нарядами и воспитанием должного европейского уровня. От членов царской семьи также ожидалось участие в этих начинаниях. Так, если царице Прасковье Федоровне позволялось по-прежнему одеваться на старомосковский манер, ее три дочери (в том числе и будущая императрица Анна Ивановна) на публике одевались по немецкой моде, как заметил голландский художник Корнелиус де Брюин, написавший их портреты во время своей поездки в Москву в 1702 г.963963
  Bruin C. de. Travels into Muscovy, Persia, and Part of the East-Indies. London, 1737. Vol. 1. P. 30.


[Закрыть] Царевна Наталья Алексеевна, сестра Петра, служит полезным примером смешения традиционных и новых элементов в образе жизни женщины из русской элиты. Составленная после ее смерти в 1716 г. обширная опись имущества содержит перечень внушительного собрания европейских нарядов и аксессуаров. У нее было целых одиннадцать корсетов, четыре фонтанжа, семь вееров и множество зеркал. Этому, несомненно, способствовала щедрость ее коронованного брата, который, как считали, выделял ей ежегодную сумму в 20 тыс. рублей. При этом царевна Наталья имела также много икон и религиозных книг964964
  Hughes L. Between Two Worlds: Tsarevna Natal’ia Alekseevna and the Emancipation of Petrine Women // Di Salvo M., Hughes L. (eds.). A Window on Russia. Rome, 1996. P. 31.


[Закрыть].

Изменения в одежде и внешнем облике подданных происходили не с такой скоростью и законченностью, как хотелось Петру, о чем свидетельствуют девять разных указов об одежде и уходе за внешностью, изданные при нем, и еще один при Екатерине I, касавшийся конкретно жителей Петербурга965965
  ПСЗ. Т. 7. № 4944. 5 июля 1726 г. С. 684.


[Закрыть]. Тем не менее к концу петровского царствования европейский костюм и внешний облик окончательно утвердились как норма среди тех групп населения, которые регулярно имели дело с государем и двором в Петербурге и Москве. В последующие царствования придворное платье высшего мужского и женского общества постепенно становилось все изящнее, по мере того как фасоны нарядов все точнее следовали новейшей европейской моде. Так, знатные русские женщины быстро освоили ношение mantua (от французского manteuil) – род платьев с фижмами, которые в конце XVII в. были главным фасоном официального придворного костюма при многих дворах966966
  Ribeiro A. Dress in Eighteenth-Century Europe. Р. 34.


[Закрыть]. В царствование Анны Ивановны его сменила самара – от голландского слова samaar (платье), ставшая обязательным официальным видом платья для дам, посещавших придворные празднества967967
  Писаренко К.А. Повседневная жизнь русского двора в царствование Елизаветы Петровны. М., 2003. С. 67. См., например: КфЖ. 1734 (30 августа). С. 9; КфЖ. 1736 (19 января). С. 6; КфЖ. 1736. (3 февраля). С. 12.


[Закрыть]. Этот фасон был создан на базе французского contouch и состоял из свободного верхнего платья со спинкой в складку, которое надевалось на корсет и нарядную нижнюю юбку, поддерживаемую фижмами968968
  Ribeiro A. Dress in Eighteenth-Century Europe. Р. 35.


[Закрыть]. Позднее на смену самаре пришла более изысканная и парадная robe à la française (по-русски – роба) с более четкой талией, которая стала главным фасоном наряда для придворных торжеств в царствование Елизаветы Петровны969969
  Ibid. P. 136–138.


[Закрыть]. С середины 1740-х гг. ее придворным дамам разрешалось являться на куртаги в разновидности неформальных утренних платьев, какие носили в Англии (они назывались шлафроки, от немецкого schlafrock)970970
  См., например: КфЖ. 1748 (25 октября). С. 61; КфЖ. 1755 (12 марта). С. 26.


[Закрыть].

По мере того как в России начинало ощущаться влияние царившего тогда стиля рококо, цветовая палитра двора прояснялась и в нарядах придворных дам постепенно появлялось все больше светлых, пастельных тонов – розовых, голубых, салатовых, желтых. И хотя придворные кавалеры по-прежнему предпочитали более темные цвета, были и исключения, например великолепный датский посланник, граф Рохус Фридрих цу Линар971971
  Екатерина II. Mémoires IV (1) // Сочинения. С. 288–289.


[Закрыть]. Как и у их современников в Европе, костюмы русских придворных часто украшались шелковым шитьем, декоративными пуговицами, золотым и серебряным галуном. Дорогие аксессуары – веера, табакерки, часы, трости стали обычными покупками великосветских щеголей. Двор Елизаветы тратил очень большие суммы на эти предметы, которые привозили в страну и русские, и иностранные купцы. Только за 1753–1754 гг. общая сумма расходов на них составила около 230 тыс. рублей972972
  РГАДА. Ф. 14. Оп. 1. Д. 113 (Вещи, заказанные для двора Елизаветы Петровны, в том числе ткани и аксессуары дамского туалета, 1748–1755). Л. 41–44.


[Закрыть]. Императрица раздавала такие вещи в подарок членам своего ближнего круга, что видно по описям расходов на свадьбы нескольких ее придворных дам, относящимся к этому времени973973
  Так, Е.О. Ефимовская, одна из придворных дам Елизаветы, в 1749 г. вышла за И.Г. Чернышева и получила множество тканей, платьев и прочих вещей на сумму в 11 135 руб. РГАДА. Ф. 14. Оп. 1. Д. 98 (Подарки на помолвку фрейлинам от императрицы, 1747–1765). Л. 10–14 об.


[Закрыть]. Елизавета также жаловала в подарок деньги, позволявшие расплатиться с неотложными долгами, связанными с расточительным образом жизни ее двора, в чем не раз убеждалась сама Екатерина974974
  Екатерина II. Mémoires IV (1) // Сочинения. С. 211; Екатерина II. Mémoires IV (2) // Сочинения. С. 345.


[Закрыть]. Как при германских дворах того времени, при русском дворе вводились постановления, ограничивающие расходы, в попытке обуздать подобную неумеренность975975
  Ribeiro A. Dress in Eighteenth-Century Europe. Р. 92–97.


[Закрыть]. В начале 1740-х гг. было издано два таких указа, но, судя по множеству свидетельств, это не обескураживало расточительных елизаветинских вельмож976976
  ПСЗ. Т. 9. № 8301. 17 декабря 1740 г. С. 320–321; ПСЗ. Т. 9. № 8680. 11 декабря 1742 г. С. 832–834.


[Закрыть].

Некоторые мероприятия требовали особых костюмов, будь то события, происходившие от случая к случаю, как царские свадьбы, описанные в главе третьей, или регулярные увеселения вроде придворных маскарадов, рассмотренных в главе четвертой. В этот период была официально воспринята традиция придворного траура, и теперь русский двор отмечал кончины членов европейских династий согласно протоколу, принятому при других дворах977977
  См., например: Ribeiro A. Dress in Eighteenth-Century Europe. Р. 202–205.


[Закрыть]. Как известно, Елизавета не любила черный цвет, который она естественным образом связывала со смертью, но ее двор прилежно фиксировал и отмечал (с несколькими перерывами) положенный период траура по случаю кончины королевских особ того периода. Так, в 1751 г. двор отмечал смерть вдовствующей императрицы Священной Римской империи Елизаветы Христины, шведского короля Фредерика I, Фредерика, принца Уэльского, Вильгельма IV, принца Оранского978978
  КфЖ. 1751 (3 марта). С. 40 (5 мая). С. 61 (26 мая). С. 63 (8 декабря). С. 119.


[Закрыть]. Вид придворного платья зависел также от того, где находился двор. Члены императорского двора и молодого двора великого князя и великой княгини получали особые инструкции относительно нарядов, их цвета и стиля, которые полагалось носить в летние месяцы в Петергофе и Ораниенбауме979979
  РГИА. Ф. 466. Оп. 1. Д. 87. Л. 72 (Приказ Дворцовой канцелярии от 26 мая 1752 г.).


[Закрыть].

Хотя в рассматриваемый период при дворе все больший вес приобретал подобающий костюм, случалось и так, что вкус правителя преодолевал принятый обычай. Елизавета в свое царствование устроила несколько маскарадов с переодеванием («метаморфозы»), на которых кавалеры надевали женские наряды, и наоборот. Эти маскарады, выходившие за границы допустимого в одежде, явственно демонстрировали, как далеко зашли изменения внешнего вида и насколько преобразились навыки пристойного взаимного обхождения в новой светской обстановке. Такие маскарады были впервые кратко упомянуты в камер-фурьерских журналах во время пребывания двора в Москве в 1744 г., причем трансгендерный характер костюмов, надевавшихся по этому случаю, был в камер-фурьерских записях обозначен вполне понятно. Екатерина, попавшая на маскарады с переодеванием вскоре после приезда в Россию, отмечала в мемуарах, что Елизавета приглашала на них «лишь тех, кого сама выбирала» – увеселения явно не годились для широкого круга980980
  Екатерина II. Mémoires I // Сочинения. С. 55.


[Закрыть]. Затем такие маскарады возобновились при дворе в 1750 г., на этот раз в более привычной резиденции, в Петербурге981981
  ЖДГА. 1750. 23 октября. С. 218.


[Закрыть]. Их описание в камер-фурьерском журнале проливает немного больше света на требования к облику приглашенных мужчин: «большие фижменные юпки», платья, женские придворные прически982982
  КфЖ. 1750. 23 октября. С. 118.


[Закрыть].

Если пятнадцатилетней Екатерине по нраву были такие развлечения, то подобное чувство разделяли далеко не все. Она описывает, как сильно не нравились они придворным кавалерам, которым было стыдно за свой вид и неловко двигаться в столь непривычных одеждах. Да и придворным дамам было ненамного лучше, так как покрой их мужских костюмов им явно не подходил, а у пожилых дам были «короткие толстые ноги»983983
  Екатерина II. Mémoires IV (1) // Сочинения. С. 296.


[Закрыть]. Екатерина упоминает о происшествии на одном из таких маскарадов, когда графиня Анна Гендрикова во время танца сбила ее с ног и она свалилась под юбку графа Карла Сиверса. Перед нами рассказ о смешном случае, но он свидетельствует о совершенно реальных практических затруднениях, которые испытывали мужчины и женщины, поменявшись платьем, ведь теперь они занимали в пространстве совсем не то место, к какому привыкли. Тот факт, что это случилось, когда Екатерина с Сиверсом танцевали полонез, в котором всегда ведет кавалер, наверно, только усилил неразбериху, потому что гендерные роли были практически, перевернуты наоборот. По сути дела, в центре этих увеселений блистала одна фигура Елизаветы, которая, очевидно, обладала подходящим телосложением (в частности длинными ногами) и осанкой, выработанной на уроках танцев, что позволяло ей достойно носить мужской костюм984984
  Екатерина II. Mémoires I // Сочинения. С. 55.


[Закрыть].

Маскарады с переодеванием были при русском дворе событием диковинным и потому в итоге так и не сделались характерной чертой придворных увеселений. Про такие обычаи здесь знали, так как они составляли привычную часть европейской маскарадной культуры, а знаменитый тогдашний любитель носить женскую одежду, шевалье д’Эон, в 1750-х гг. состоял во французской дипломатической миссии при петербургском дворе985985
  Bullogh V.L., Bullogh B. Cross Dressing, Sex, and Gender. Philadelphia, PA, 1993. P. 125–132.


[Закрыть]. Но в русской культуре эти гендерные метаморфозы были крайне редки, ибо православная церковь, как и западная церковь, крайне не одобряла подобные отступления от нормы, связывая их с гомосексуальностью и распутством986986
  Стоглав / Ред. Дм. Кожанчиков. СПб., 1863. Гл. 93. С. 265.


[Закрыть]. В переодевании в одежду противоположного пола воплощались испытания, выпавшие нескольким поколениям русской элиты, которой приходилось приспосабливаться к новой физической и социальной обстановке при дворе, правда в перевернутом виде. Мужчинам и женщинам на маскарадах приходилось очень быстро осваиваться с непривычным фасоном одежды и успешно преодолевать связанные с этим трудности. Дамам, конечно, это преображение причиняло дискомфорт и неловкость, но это бледнело в сравнении с тем, что ожидало их кавалеров, которым надо было учиться ходить, танцевать и вообще держаться в своих пышных платьях. Словом, мужчинам предстояло постигать те же трудные уроки, через которые прошли русские женщины за два предшествующих десятилетия.

В целом одежда представляла собой весьма очевидный признак перемен, идущих в русском обществе в то время. Европейские моды и аксессуары поначалу вводились государственными указами, но вскоре усваивались как верхушкой, так и другими группами городского общества. Сравнивают роль новых фасонов в придании формы телам русской знати с тем, как строения и пространства Петербурга должны были упорядочивать и украшать облик города. В свете этого сравнения обращает на себя внимание тогдашний русский обычай говорить, что одежду «строят», а не «шьют»987987
  Каганов Г. Санкт-Петербург. Образы пространства. М., 1995. С. 27–28.


[Закрыть]. Впрочем, эти перемены достались нелегко. Князь М.М. Щербатов в 1780-е гг. писал, что этот период вызвал расцвет чрезмерной роскоши при русском дворе и оказал вредоносное воздействие на нравы прежде всего среди дворянства. Эти новые явления напрямую связывались с последствиями правления женщин, не обладавших самодисциплиной Петра I. В одежде явственно видели символ этих проблем, когда двор принуждал дворянство нести тяжелые расходы на дорогостоящие наряды и украшения988988
  Shcherbatov M.M. On the Corruption of Morals in Russia. Cambridge, 1969. P. 159–161, 191–193, 223–225 (см.: https: //ru.wikisource.org/wiki/О_повреждении_нравов_в_России_(Щербатов)).


[Закрыть]. Даже если не принимать во внимание консервативные взгляды Щербатова на женское правление, нельзя отрицать, что двор и высшее общество тратили в этот период громадные суммы на одежду и аксессуары. Более взвешенный подход Екатерины II, пусть и не в ущерб внешнему великолепию, отвечал тогдашней тенденции к ограничению расходов двора во многих странах989989
  Франция оставалась исключением. Ср.: Duindam J. Vienna and Versailles: the Courts of Europe’s Major Dynastic Rivals, 1550–1780. Cambridge, 2203. P. 87–89; Beales D. Joseph II. Volume I: In the Shadow of Maria Theresa, 1741–1780. Cambridge, 1987. P. 156–160; Schieder Th. Frederick the Great / Ed. and transl. S. Berkeley and H. Scott. London, 2000. P. 34–38.


[Закрыть].

В начале 1760-х гг. явственно обозначилось приближение русского двора и окружавшей его элиты к зрелости. Начатые Петром I преобразования общественной и культурной среды (зачастую принудительные) сделались теперь обыденными для дворянского образа жизни, а также стали хорошо заметными чертами уклада жизни других социальных групп в Петербурге, а также в Москве и других больших городах. Этот социальный феномен зиждился на сочетании обучения и опыта. На протяжении всего рассматриваемого периода учреждались новые учебные заведения, такие как Морская академия и Кадетский корпус, которые давали молодым людям академические, практические, светские навыки и знания, необходимые, чтобы играть полезную роль на государственной службе и при дворе. Официальные учебные заведения дополнялись частным домашним обучением силами иностранных наставников. Этот традиционный подход к обучению детей знати был особенно важен для воспитания девиц до открытия Смольного института. Появившиеся в это время русские переводы воспитательной литературы способствовали самообразованию читателей и совершенствованию нравов и манер, а также служили руководством по поведению в изменившейся социальной обстановке при дворе и в быту. Эти навыки были особенно важны в контексте реформ в области костюма и ухода за телом, повлиявших на групповое взаимодействие и межличностное пространство. Двор выступал двигателем этих преобразовательных процессов, их примером и покровителем, но их усвоение дворянством, а затем, во второй половине столетия, и все более широким кругом представителей других социальных групп оказалось решающим для обеспечения их долговечности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вряд ли можно сомневаться в том, что основание Санкт-Петербурга в 1703 г. было важнейшим событием. Он представляет собой поразительное физическое воплощение воли одного правителя создать новый город, а затем использовать его как платформу для разработки других замыслов, будь то коммерческие, военно-морские или культурные начинания. Однако новому городу едва исполнилось 20 лет, как его основатель умер. Поэтому дальнейшим своим восхождением к славе внутри России и, что еще важнее, – на европейской (а затем и на мировой) арене Петербург больше обязан стараниям сменявших друг друга преемников Петра. Наследие Петра имело громадное символическое значение, и сам факт захоронения императора в 1725 г. в Петропавловском соборе, в сердце его собственного творения, служит самым красноречивым свидетельством этой преемственности. Если при юном Петре II кратковременный отъезд государя и двора в Москву грозил низвести Петербург до положения провинциального порта, то символичное возвращение Анны Ивановны в северный город в 1732 г. возвестило о намерении впредь культивировать его как главную резиденцию двора, и преемники Анны продолжили этот процесс. С начала 1730-х гг. двор и элита постоянно пребывали в Петербурге, благодаря чему восстановилась его роль испытательного полигона для проекта «европеизации» России. В настоящей работе, путем изучения институтов и практик, вводившихся тогда в Петербурге, были исследованы различные аспекты взаимосвязи России с остальной Европой в этот период.

Созидание города, рассмотренное в первой главе, было грандиозным проектом, особенно в неблагоприятных природных условиях побережья Балтики. Хотя в первые десятилетия существования Петербурга разрабатывались многочисленные планы и издавались указы и распоряжения, он с неизбежностью нес на себе следы поспешной и нерегулярной застройки. Но, пожалуй, при всех недостатках физического облика города, важным было то, что он олицетворял собой к концу жизни своего основателя в 1725 г. В целенаправленном создании и стимулировании развития определенных городских пространств (от дворцов царской семьи и знати до верфей Адмиралтейства, от основания нового образцового научного учреждения – Академии наук – до становления Петербурга как места постоянного отправления религиозного ритуала) слились традиционные и новые течения. Еще важнее было то, что город физически воплощал причастность России к жизни остальной Европы, что во многом и задало тон этой взаимосвязи на сотню лет вперед. Внешний облик Петербурга, его институты, его общественная и культурная жизнь – все имело отношение к другим тогдашним дворам и городам Европы, но при этом обладало отчетливым русским колоритом.

В планировании и строительстве Петербурга проявилось царившее тогда во всех странах Европы увлечение регулярностью. Во второй главе рассмотрено, как эти идеи воплощались в Петербурге посредством создания нового учреждения, Полицейской канцелярии. На этот орган возлагалась обязанность установления «доброго порядка» путем регулирования многих аспектов повседневной жизни города. Полицейские законодательные предписания касались, в большинстве своем, тех же сфер ответственности власти, что и их эквиваленты в других странах Северной и Центральной Европы, с особым вниманием к охране здоровья и безопасности горожан. Некоторые меры регулирования, вроде попыток ограничивать чрезмерное употребление алкоголя или пресекать безнравственное поведение, имели прецеденты в российском контексте, но столичность Петербурга повышала значимость таких процессов, как дело Дрезденши. Другие сферы законодательного регулирования, например азартные игры, были сравнительно новыми и отчасти объяснялись европеизацией светской жизни двора. В законодательстве проясняется различие между непристойным или неподобающим поведением народа и светскими развлечениями знати с новыми элементами – освоения последних ожидали от элиты, тогда как среди других групп общества они распространялись лишь постепенно.

Третья глава посвящена еще одному институту – двору, который играл решающую роль в утверждении претензий Санкт-Петербурга на легитимность и в то же время претерпевал такой же процесс европеизации, как и сам город. Перемещение двора в Петербург, пусть поначалу частичное и ставшее окончательным лишь при Анне Ивановне, было, Тем не менее важной заявкой на статус города и предназначенную ему роль. Начиная с 1730-х гг. Петербург являлся официальной резиденцией русского двора и близкой к нему элиты. В качестве института русский двор постепенно усваивал звания, титулы и практики, заимствованные в других европейских государствах того времени. В его пышных празднествах отражался интерес к обычаям других дворов и стремление сравняться с ними, а то и превзойти их по части надлежащей формы, истраченных сумм, зрелищной стороны придворных мероприятий. Стремление русского двора войти в изысканный круг европейских дворов можно усматривать также в публикации памятных изданий по случаю важнейших придворных событий, которые затем рассылались в русские посольства в Европе. Впрочем, русский двор сохранял свой особый характер, а православие продолжало играть центральную роль в его ритуальной культуре, тем самым обеспечивая прочную основу для других нововведений. В рассматриваемый период Петербург стал той сценой, на которой двор мог представлять себя и свои мероприятия, как для внутренней, так и для международной аудитории.

В четвертой главе мы обратились к пространствам для общественного взаимодействия, которые двор создавал в Петербурге. Двор опять взял на себя ведущую роль в создании и поощрении новых видов времяпровождения в обществе. Поначалу доступ к придворным светским развлечениям ограничивался кругом элиты, хотя в царствование Петра I существовали исключения, а именно ассамблеи, на которых бывали иностранные моряки и пр. Но с конца 1740-х гг. обозначился сознательный переход к расширению доступа на конкретные мероприятия (публичные маскарады и театральные представления) и в определенные места (оперный театр, Летний сад) для более широких слоев дворянства и для ряда других групп петербургского общества. Доступ туда по-прежнему обставлялся некоторыми ограничениями, главным образом касавшимися внешнего вида и поведения посетителей, но стремление расширить круг участников играло важную роль в развитии общественной жизни города. Появление маскарадов и театральных зрелищ, а также нанятых двором профессиональных исполнителей – театральных трупп, музыкантов – повлекло за собой организацию такого рода мероприятий для платной публики из различных социальных слоев. В итоге к 1760–м гг. в Петербурге образовался целый ряд хорошо организованных площадок для светского времяпровождения, регулярно посещавшихся двором, дворянством и другими избранными социальными группами.

В заключительной главе отмечается, что занятия и внешний облик представителей петербургской элиты отображали процесс европеизации самым наглядным образом: в появлении новых общественных пространств, а также разнообразных компонентов, необходимых для доступа в эти пространства, т.е. европейских мод и светских навыков, в том числе танцев. Эти навыки на протяжении данного периода становились все более привычной частью образования в высшем обществе, подкрепляемые публикацией воспитательной литературы, помогавшей читателю корректировать свое поведение. Затем новые моды и манеры становились обязательными для других социальных групп как средство получить доступ на общественные мероприятия, вошедшие в обиход к концу изучаемого периода. Двор играл ведущую роль в формировании вкусов и моды в петербургском обществе. Его влияние проявлялось в приобретении товаров, ассоциируемых с образом жизни европейской элиты, – одежды, париков и других аксессуаров – и в найме специалистов для ухода за всем этим, т.е. портных, парикмахеров и мастеров всевозможных ремесел. Рассматриваемый период был решающим для укрепления этих тенденций при русском дворе, а Петербург – резиденция двора и важный пункт контактов с остальной Европой – функционировал как сцена, на которой эти нововведения опробовались на практике и демонстрировались.

Устойчивость всех этих нововведений проявилась в том, что после смерти Елизаветы в 1761 г. они не утратили значения. Двор играл ключевую роль в борьбе ее преемников за власть и легитимность. Петр III пренебрежительно относился к этикету на придворных церемониях, окружил себя узкой группой офицеров-голштинцев, и это составляло резкий контраст с его прилежно соблюдавшей правила и набожной женой Екатериной, имевшей обширные связи в обществе. После захвата престола в 1762 г. она позаботилась о том, чтобы все положенные церемониальные атрибуты власти были налицо, когда за тщательно подготовленными празднествами по случаю ее коронации в Москве последовало триумфальное возвращение императрицы в Санкт-Петербург990990
  Dixon S. Catherine the Great. London, 2009. P. 3–22, 114–128.


[Закрыть]. Екатерина откровенно предпочитала Петербург в роли главного оплота своей власти, в личных бумагах писала о нелюбви к Москве и, взойдя на престол, первым делом принялась за дальнейшее благоустройство Петербурга как столичного города. В конце 1762 г. была учреждена новая «Комиссия о каменном строении» для руководства и расширения строительных проектов в городе. Существующее полицейское законодательство также было расширено, чтобы охватить множество текущих проблем – пожары, болезни, бродяжничество991991
  Munro G. The Most Intentional City. St. Petersburg in the Reign of Catherine the Great. Madison Cranbery, NJ, 2008. P. 120–143.


[Закрыть]. В более поздние годы екатерининского царствования Петербург в обоих названных аспектах служил образцом для вновь учрежденных губернских городов992992
  Jones R. Urban Planning and the Development of Provincial Towns in Russia, 1762–1796 // J. Garrard (ed.). The Eighteenth Century in Russia. Oxford, 1973. P. 321–344.


[Закрыть].

Кроме того, Екатерина продолжила сложившуюся практику использования двора как фокуса оживленной светской жизни Петербурга, хотя при этом обзавелась Эрмитажем – привилегированным личным убежищем внутри публичной сферы двора993993
  Dixon S. Catherine the Great. P. 191–192.


[Закрыть]. У платных зрителей во второй половине XVIII в. появился более широкий выбор развлечений, так как все больше и больше иностранных импресарио прибывало в Петербург994994
  Smith D. Working the Rough Stone: Freemasonry and Society in Eighteenth-Century Russia. DeKalb, IL, 1999. P. 64–72.


[Закрыть]. Город оставался важным культурным центром, причем покровительство Екатерины и ее двора искусству и литературе распространялось на новое поколение писателей, музыкантов и художников, обученных в российских и иностранных учебных заведениях995995
  Hughes L. Russian Culture in the Eighteenth Century // Lieven D. (ed.). The Cambridge History of Russia. Cambridge, 2006. Vol. 2. P. 81–88.


[Закрыть]. Сохранившееся наследие Петра III – указ об эмансипации дворянства от обязательной службы был в дальнейшем подтвержден Екатериной, что дало дворянству свободу заниматься образованием и другие прерогативы, например право ездить за границу. Результат получился в лучшем случае неоднозначный, и некоторые современники язвительно отзывались о дурно воспитанных и недалеких недорослях, которые «извлекли пользу» из опыта заграничных поездок, но так было, пожалуй, не только в России996996
  Dixon S. The Modernization of Russia, 1676–1825. Cambridge, 1999. P. 152–188.


[Закрыть].

У России в эту эпоху установились гораздо более прочные отношения с остальной Европой, чем в предыдущем столетии. Членство России в антипрусском альянсе времен Семилетней войны говорило о признании со стороны ведущих европейских держав важности ее участия в столь крупном континентальном конфликте. Впрочем, международное положение России было скорее предметом торговли, чем общепринятым фактом. В частности ее политическая природа и культурная самобытность по-прежнему вызывали серьезные споры между авторами того периода, в том числе Монтескье, Вольтером и Дидро997997
  Wolff L. Inventing Eastern Europe: The Map of Civilization in the Mind of the Enlightenment. Stanford, CA, 1994 (см. русский перевод: Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003).


[Закрыть]. При этом Россия вносила в эти споры и свои аргументы, по мере того как ученые и писатели здесь начинали исследовать историческое и этнографическое своеобразие ее положения между Европой и Азией998998
  Hartley J. Is Russia Part of Europe? Russian Perspectives on Europe in the Reign of Alexander I / Cahiers du monde russe. 33/4. 1992. P. 369–385.


[Закрыть]. Желаемая цель была сформулирована в знаменитых словах самой Екатерины из «Наказа Уложенной комиссии», изданного потом на французском, немецком и латыни: «Россия есть европейская держава»999999
  The Nakaz of Catherine the Great: Collected texts / Ed. W. Butler and V.A. Tomsinov. Clark, NJ, 2010 (см.: Наказ императрицы Екатерины II, данный Комиссии о сочинении проекта Нового уложения / Под ред. Н.Д. Чечулина. СПб., 1907).


[Закрыть]. Все больше иностранных путешественников, посетивших Петербург во второй половине XVIII в., положительно отзывались об успехах развития города за такой краткий промежуток времени, хотя и видели в нем еще далеко не завершенный проект10001000
  См., например: Cross A. St. Petersburg and the British. London, 2008. P. 55–60.


[Закрыть].

Возвращаясь к замечаниям, высказанным Альгаротти в 1730-е гг. по поводу недостатков Санкт-Петербурга, английский купец Дж. Хэнвей в своем очерке 1753 г. тоже отметил недостатки, но при этом подчеркнул, что Петербург является большим достижением: «Санкт-Петербург, который был основан Петром Великим в начале этого века, может в настоящее время считаться современным и благоустроенным столичным городом и главной резиденцией Российской империи; и хотя совсем недавно на его месте лежало болото, теперь же это превосходный и великолепный город»10011001
  Hanway J. An Historical Account of the British Trade over the Caspian Sea. London, 1754. Vol. 2. P. 135.


[Закрыть]. За первые полвека своего существования Санкт-Петербург стал постоянным местопребыванием русского императорского двора и признанной величиной на карте Европы. Следующие полвека увидят, как он станет крупнейшим городом России и столицей одной из ведущих европейских военных держав.