Текст книги "Мщение Баккара"

– Я увижу Баккара, – пробормотал он, – и узнаю, что мне нужно предпринять в отношении ее. У меня есть теперь очень приличный предлог для того, чтобы быть у нее. Граф Артов был очень дружен с Фабьеном, от его-то имени я и явлюсь узнать о его здоровье.

Карета въехала во двор отеля. Рокамболю показалось с первого же взгляда, что хозяина нет дома. Окна первого и второго этажа были закрыты.

– Что вам угодно? – спросил его швейцар, увидев, что он выходит из кареты.

Рокамболь не обратил внимания на эти слова.

– Разве ваши господа уехали куда-нибудь? – спросил он.

– Да, сударь.

– Давно ли?

Швейцар замялся и, казалось, не решался отвечать, но ложный маркиз принял самый дворянский вид.

– Я двоюродный брат графа Артова, – сказал он, – и только что приехал из Петербурга.

– В таком случае, ответил швейцар, вам, вероятно, уже известно ужасное несчастье…

– Да, но ведь графа надеются вылечить; графиня писала мне, что она вверила его попечениям искусного врача Самуила Альбо.

– Точно так, господин барон.

– И они уехали.

– Точно так, граф находится теперь в своем имении в Фонтеней.

– А доктор Самуил Альбо с ним?

– Нет, они поехали десять дней тому назад вместе с графиней.

– Куда они уехали?

– Не знаю, да этого и никто не знает.

– Я узнаю это в Фонтеней, – сказал тогда мнимый барон, садясь в карету и приказав кучеру ехать.

Но, как вероятно, догадывается читатель, Рокамболь не поехал в Фонтеней, хотя и сказал это швейцару.

Слова швейцара: «Доктор уехал, вот уже десять дней, с графиней» вызвали его на размышления, которые скоро привели его к тому убеждению, что лица, приезжавшие в замок Оранжери и укравшие там портрет, были Баккара и Самуил Альбо.

Мнимый маркиз пришел уже пешком в улицу Вернэль.

Войдя в свой кабинет, он написал Концепчьоне следующее письмо:

«Моя милая! Я увидал, я прочел в вашем письме, что час нашего счастья уже наступает…»

Все это письмо было переполнено множеством любезностей, между которыми он успел поместить, что у него украли портрет и что похитительницей его оказалась одна из его прежних любовниц.

Это письмо должно было иметь двойную цель: во-первых, он хотел предупредить графиню Артову, если бы она стала действовать посредством этого портрета на Концепчьону, а во-вторых, ему нужно было чем-нибудь оправдать то, что он так долго не ехал в Кадикс.

Запечатав и отправив это письмо, Рокамболь задумался:

– Я уничтожил Шато-Мальи, дона Хозе, сэра Вильямса и всех, кто мешал мне, – рассуждал он, – но если я не избавлюсь теперь от кадикского каторжника, то дело мое все-таки еще не кончено, и я могу погибнуть…

Весь остаток этого дня мнимый маркиз занимался своими делами и не расставался с виконтом д'Асмоллем и его женой.

Бланш – этот олицетворенный ангел чистоты и благороднейший дворянин Фабьен посадили в карету убийцу Рокамболя, и женщина, предполагавшая, что целует своего брата, залилась слезами.

– Право, – подумал негодяй, освобождаясь от их объятий, – я решительно был рожден для семейной жизни… Это трогает меня… Неужели она действительно моя сестра?..

Почтовая карета быстро покатила по мостовой. Ученик сэра Вильямса улыбнулся.

– Теперь, – сказал он про себя, – надо победить или умереть, жить в шкурке испанского графа или окончить все галерами…

На другой день после бала, данного начальством города Кадикса ее католическому Величеству, часов в восемь вечера во двор гостиницы «Три мага» въехала дорожная карета. В ней приехал знатный польский вельможа граф Вячеслав Полацкий, имевший, по словам его четырех лакеев, громадные имения в Померании, он был вдовец и беспрестанно путешествовал, стараясь и надеясь забыть свою покойную жену.

Гостиница «Три мага», как мы уже знаем, находилась на площади близ самого порта, и из окон комнат, которые занял Полацкий, был великолепный вид на море.

Разобрав свои вещи, он не замедлил вынуть из своего портфеля рекомендательное письмо к капитану дону Педро С, данное ему в Париже генералом С, и немедленно послал его по адресу.

Затем он отправился погулять и, вернувшись вскоре после этого в гостиницу, встретился при входе в нее с мужчиной и женщиной, вид которых окончательно смутил его и даже заставил задуматься.

Он узнал их – это были Фернан и Эрмина Роше.

Вечером, оставшись один, Рокамболь вздохнул и пробормотал:

– Да, я буду очень простоват, если не извлеку никакой пользы из всех моих сегодняшних открытий и если встреча с Роше не наведет меня на истинную дорогу. Мне кажется, что Баккара узнала через Роше

О настоящем Шамери, и если только ее теперь нет в Кадиксе, то она все-таки имеет здесь хороших представителей.

Но в это время в дверь его комнаты постучались.

– Войдите! – сказал он по-французски. Дверь отворилась.

Вошел посланный капитана дона Педро С.

Полацкий сразу узнал его, он мгновенно выскочил в другую комнату и через три минуты вышел оттуда.

Цампа вдруг отступил назад – он узнал в поляке человека, у которого он был рабом в Париже.

У поляка был теперь в руке револьвер.

– Мой милый друг, – сказал тогда поляк на чистом французском наречии, – мне кажется, что мы с тобой старые знакомые.

– Действительно, – пробормотал португалец.

– И я хочу поговорить с тобой, потому что мы долго не видались.

– Может быть, ответил португалец, дрожа всеми своими членами.

– Ну, садись же, – продолжал Рокамболь, – и оправься немного от своего волнения, ты впечатлителен, как какая-нибудь молодая девушка.

Затем Рокамболь улыбнулся и, заперев дверь на ключ, возвратился к Цампе, сел и стал играть пистолетом.

Возвратимся теперь к Концепчьоне де Салландрера, которую мы оставили, если читатель помнит, при получении письма от ее жениха мнимого маркиза де Шамери.

Это письмо дошло к ней именно в тот день, когда он въехал в Кадикс под именем поляка Вячеслава Полацкого.

Прочитав письмо, Концепчьона побежала с ним к своей матери и подала его ей.

– Напрасно де Шамери до сих пор не едет сюда, заметила старая герцогиня, ведь он должен быть официально представлен королеве, а она хотя и здесь покуда, но может скоро уехать из Кадикса.

Молодая девушка молчала. Прошел целый день… Концепчьона помнила хорошо, что графиня Артова назначила ей свидание, и по мере того, как час этого свидания наступал, ее нетерпение увеличивалось все больше и больше. К непонятному страху присоединилось непобедимое любопытство. Это происходило от того, что в рукописи графини говорилось, что Концепчьона без ведома своего, замешана в длинную историю, которую она только что прочла ночью, хотя там не было помещено ее имени, да и никто из лиц, о которых там упоминалось, не был лично знаком с нею.

Она провела большую часть вечера с матерью и только тогда вышла на террасу, к берегу моря, когда герцогиня удалилась уже в свою спальню.

Почти в полночь подплыла к вилле лодка… из нее сперва выскочил мужчина и, привязав лодку к железному кольцу, помог выйти из лодки женщине.

Ее удивление усилилось еще больше, когда она увидела, что эта женщина одна вошла на террасу, а мужчина остался внизу, у лодки.

В руках у женщины был какой-то круглый сверток.

Концепчьона пошла навстречу к ней.

Они встретились и поклонились друг другу.

– Вы одна? – спросила тогда Баккара.

– Совершенно одна… моя мать уже спит… а этот человек… кто это?

– Это простой матрос из порта, – ответила графиня Артова.

– А! – произнесла Концепчьона печальным голосом.

– Я хотела взять с собой Цампу, – сказала Баккара, – и если не сделала этого, то только потому, что не могла дождаться его… это очень жалко, так как он мог бы рассказать вам гораздо лучше некоторые подробности, чем я.

Концепчьона вздохнула.

– Не хотите ли вы опять говорить о Шато-Мальи? – сказала она.

– Может быть для того только, чтобы открыть вам истину.

– В ваших словах так много искренности, что я не имею права не доверять вам, но вы, вероятно, были обмануты им так же, как и я.

– Вы ошибаетесь до сих пор, – заметила Баккара. Тогда она рассказала молодой девушке все, что мы уже знаем относительно сватовства герцога де Шато-Мальи.

– Но я никогда ему не писала, – проговорила Концепчьона.

– Однако у меня есть ваши письма.

– Я положительно опровергаю это.

– Я вам их покажу сейчас, – сказала Баккара, «пойдемте в вашу комнату.

– Знаете ли, графиня, – заметила Концепчьона, – я начинаю думать, что или вы или я сошли с ума. Идемте скорее!..

Концепчьона провела графиню через длинный коридор в свою комнату, заперла за собою дверь и зажгла свечу.

Тогда графиня вынула несколько писем, связанных голубой ленточкой, и подала их Концепчьоне.

– Вот ваша переписка с герцогом, – сказала она.

– Моя переписка!.. О, я никогда, кроме одного раза, не писала герцогу.

Но взглянув на почерк первого же письма, девушка вздрогнула.

– Да, это мой почерк, – прошептала она… —Мне кажется, что я начинаю сходить с ума или это сон!..

– Нет, это не сон, сеньорита, – проговорила Баккара.

– Но ведь это я писала! – воскликнула Концепчьона.

– Нет—это просто подделались под ваш почерк. – И герцог получал эти письма?

– Да.

– И думал, что от меня?

– Он умер с этой уверенностью.

– Но ведь это ужасно!

– Вы правы… но читайте все!..

Тогда Концепчьона прочла все письма, переданные герцогу от ее имени Цампой.

– Боже! – прошептала она, – теперь я все понимаю, герцог думал, что я люблю его…

– Конечно.

– И что мнимый враг противился нашему браку…

– Герцог умер с уверенностью, что герцогиня де Салландрера была единственным препятствием для его счастья.

– Кто же носил ему эти письма?

– Цампа.

– Говорите имя того, кто вынудил его сделать это!

– Это соперник герцога де Шато-Мальи.

И тогда Баккара рассказала Концепчьоне историю Рокамболя, но не назвала его именем де Шамери.

– Объяснитесь же… говорите… говорите!.. – требовала молодая девушка, находясь в каком-то неопределенном волнении и испуге.

Несколько минут графиня была в нерешимости, но наконец она медленно сказала:

– Молодой человек, который ходит в рубашке каторжников, – этот молодой человек, у которого похитили имя, состояние, семейство, —настоящий маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери. Вы любите – Рокамболя!..

Девица де Салландрера, как подкошенная, грохнулась на пол.

При этом шуме отворилась дверь, и на пороге ее показалась старая герцогиня.

Она посмотрела на графиню и вскрикнула:

– Я все слышала… вы убили мое дитя!

Прошло несколько минут, прежде чем Концепчьона пришла в себя. Наконец молодая девушка встала.

– Милостивая государыня! – проговорила Концепчьона. – Я последняя в своем роду и чувствую, что во мне соединилась вся энергия моих предков. Вы сказали мне, что человек, которого я люблю, не маркиз де Шамери.

– Да.

– Ну так слушайте же мою клятву, если вы докажете ваши слова, то он, этот негодяй, дорого заплатит за то, что осмелился держать меня за руку. Но если вы солгали и обманули меня, то вы будете убиты мной же…

Тогда Баккара показала ей портрет. Одного взгляда на него было достаточно для Концепчьоны. Она все поняла.

Через час после этого графиня Артова вернулась в город, где ее встретил Роше.

– Ну, что? спросил он.

– Все кончено – она спасена.

Возвратимся теперь к графу Вячеславу Полацкому.

Итак, Цампа пришел в гостиницу совершенно случайно, как лакей, исполняющий приказание своих господ.

Можно себе представить его ужас, когда в лице польского вельможи он узнал убийцу, у которого так недавно был рабом и который спустил его в подвал тетки Фипар, наполненный водой.

Увидя, что лакей узнал его, Рокамболь спокойно проговорил:

– Цампа, черт спас тебя от смерти только потому, что ты мне еще нужен.

– И на этот раз черт поступил очень не глупо, – отвечал португалец, улыбнувшись.

– Я немного поторопился тогда, но иначе нельзя было сделать, потому что я услышал шум приближающихся шагов, и тогда, не добив тебя как следует, спустил в люк.

– Да, меня погубило то, что я узнал ваше настоящее имя.

– Как! – воскликнул Рокамболь, вздрогнув. – Ты знаешь мое настоящее имя?

– Конечно, тетка Фипар назвала вас Рокамболем. Кроме того, я знаю, еще одно ваше имя.

– Какое?

– Которым ваше сиятельство называетесь в свете. Рокамболь слегка побледнел.

– А, ты знаешь мое имя? – спросил мнимый маркиз с беспокойством, которое напрасно старался скрыть.

– Я даже знаю, что вы должны жениться на девице де Салландрера.

– Еще что? – вскрикнул Рокамболь и, схватив револьвер, прицелился в Цампу.

– Господин маркиз, – проговорил спокойно португалец, – вы можете убить меня, но если бы вы хоть на одну минуту подозревали то, что я знаю и что могу сделать для вас…

– Хорошо, ты не умрешь, – сказал Рокамболь, положив револьвер на стол.

На лице Цампы появилась насмешливая улыбка.

– Ваше сиятельство очень счастливы, что приехали сегодня вечером.

– Почему?

– Потому что, если бы вы приехали завтра, то девица Концепчьона знала бы, что вы Рокамболь и что настоящий маркиз де Шамери находится в галерах в Кадиксе.

– Ты знаешь и это? – воскликнул мнимый маркиз.

– Как видите, – спокойно отвечал Цампа. – А теперь сядем и поговорим, я уверен, что мы сойдемся, потому что такие люди, как мы, т. е. такие мошенники, как мы, скоро делаются неразрывными друзьями. Брось, пожалуйста, на время свое маркизство, потому что титулование тебя удлиняет наш разговор. Поговорим лучше по душам.

– Пожалуйста, говори, как хочешь, – сказал Рокамболь, прикусив от злости губу.

– Слушай же! Я знаю женщину, которая напала на твой след и которая хочет уличить тебя в самозванстве и во всех преступлениях, орудием для исполнения этого должен служить я.

– Имя этой женщины? – Графиня Артова.

– О, я знаю это, – прошептал Рокамболь.

– В твоем замке Оранжери украли портрет?

– Да.

– Это я.

– Что ты сделал с этим портретом?

– Я отдал его графине Артовой.

– Мерзавец!

– Гм…– сказал простодушно Цампа– она хорошо платила, притом знала кое-какие мои грешки. А ты – убил меня…

– Это правда.

– Графиня Артова в Кадиксе.

– Черт возьми! – воскликнул Рокамболь.

– Вместе с портретом она представит Концепчьоне и настоящего маркиза де Шамери.

– Я погиб, – прошептал мнимый маркиз де Шамери.

– Нет еще, если только я вмешаюсь в дело.

– Что же ты можешь сделать?

Мы свернем шею Баккара, утопим настоящего маркиза, и ты сделаешься мужем Концепчьоны.

От этих слов, высказанных с такой уверенностью, высокомерный Рокамболь вдруг смирился перед Цампой.

– Итак, – проговорил Рокамболь после короткого молчания. – На каких условиях ты хочешь предложить мне сделку?

– Они довольно значительны, – отвечал Цампа и при этом схватил револьвер, положенный Рокамболем на стол.

Рокамболь вздрогнул от испуга и хотел броситься на португальца, чтобы отнять оружие. Но Цампа направил на него дуло.

– Стойте же смирно или лучше сядьте, ибо в противном случае револьвер может выстрелить.

Рокамболь, пожав плечами, уселся в кресло.

– Итак, – проговорил Цампа, – мы заключим небольшое условие.

– Я слушаю.

– Во-первых, я хочу быть управителем в имениях Салландрера.

– Согласен.

– Благодарю. Теперь я должен вам сказать, что графине Артовой известно все, что известно мне.

– Мерзавец!

– То есть – от смерти дона Хозе до смерти де Шато-Мальи. Кроме того, я обещал все это рассказать девице Концепчьоне и передать ей письма, которые ты подписывал буквою К. и которые я передавал герцогу от ее имени.

– Как, они у тебя?

– Да, я взял их со стола покойного герцога. Рокамболь вздрогнул.

– Чтобы устранить все эти неприятности, – сказал Цампа, продолжая играть револьвером, – мы заключим с тобой письменное условие. Возьми чернила и перо и пиши, что я тебе продиктую.

Рокамболь повиновался. Цампа начал диктовать:

«Сего (поставьте число), находясь в Кадиксе, в гостинице „Три мага“, я объявил служителю сеньора Педро С. Цампе следующее:

«Я не маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери. Я похитил бумаги настоящего маркиза. Настоящее мое имя Рокамболь».

Мнимый маркиз де Шамери вскочил со стула, раздавив перо на бумаге.

– Ты с ума сошел, – вскричал он, – если думаешь, что я напишу это.

– А если не напишете, – хладнокровно сказал португалец, – вы никогда не женитесь на Концепчьоне и пойдете на галеры.

Рокамболь побледнел, и у него сделалась нервная дрожь.

Затем он топнул ногой и, разгорячась, вскричал:

– Стало быть, тебе нужна моя голова, мерзавец!

– Фу, к чему она мне?

– Так зачем тебе этот смертный приговор?

– А вот, видите ли, в продолжение шести месяцев я верно служил вам, отчасти потому, что боялся вас, а отчасти и потому, что вы сулили мне большое вознаграждение, но вместо него вы отправили меня купаться в погреб.

– Это правда, – пробормотал Рокамболь.

– Итак, я требую этот лоскуток бумаги для того, чтобы это не повторилось.

– А что ты сделаешь с этой распиской?

– Я отнесу ее нотариусу и скажу ему, что это мое завещанье, что буду являться к нему каждый месяц. В случае, если я не явлюсь, он должен считать меня умершим и вскрыть конверт с завещанием. Вы понимаете?

– Да.

Несмотря на это объяснение, Рокамболь все еще не решался писать. Наконец он пристально посмотрел на Цампу.

– Если у тебя действительно только эта цель, то ты, в свою очередь, не откажешься дать мне тоже маленькую записочку следующего содержания:

«Меня зовут не Цампой, а Жуаном Альканта. Я португалец родом и приговорен к смертной казни за убийство».

– Ах, боже мой! – отвечал Цампа. – Если для вашего спокойствия нужно только это, – дайте перо, маркиз.

Цампа написал вышеприведенную записку и подписал ее: Жуан Альканта. Рокамболь, в свою очередь, сделал то же самое, и они обменялись смертными друг на друга приговорами.

– Ах, да! – проговорил вдруг Цампа. – Прочти же письмо дона Педро С.

Рокамболь развернул письмо и прочитал:

«Господин граф! Друзья генерала С. всегда доставят мне честь позволить быть им полезным. Теперь уже поздно, и я сам не могу явиться к вам, исполню это завтра, чтобы предложить вам мои услуги.

Ваш покорнейший слуга Педро С».

– Сеньор Педро С, – сказал Цампа, – прекрасный человек, он пригласит тебя обедать, и ты увидишь у него маркиза де Шамери.

– Молчи, кроме меня, не существует маркиза де Шамери.

– Это пока еще не правда, но завтра может сделаться правдой. Прощай!

Выйдя на улицу, Цампа вдруг погрузился в глубокое раздумье. Отойдя далеко от гостиницы, он сел на тумбу и начал рассуждать:

– Без сомнения, было бы очень приятно отомстить Рокамболю, но, однако, если бы нашлось средство вывести его из затруднения и сделать герцогом Салландрера, мое положение было бы недурно, благодаря записочке, которая лежит у меня в кармане. Но как спасти моего убийцу?.. Если графиня все еще ждет меня, если мы будем одни в лодке и поедем на виллу… черт возьми… можно все-таки утопить ее,

Цампа подошел к порту уже далеко за полночь и увидел удаляющуюся от берега лодку.

– Кто это уехал от берега? – спросил он у стоявшего здесь лодочника.

– Какая-то дама поехала кататься. Ее повез в своей лодке мой товарищ.

– Ах, черт возьми! – подумал Цампа. – Все мои планы рушатся. Эта дама – графиня; она поехала на виллу и взяла с собой портрет. Через час Концепчьона все узнает. Нет, я не хочу изменять графине Артовой.

В три часа утра Цампа спокойно сидел на пороге дома, где жила графиня Артова.

Вскоре Баккара подошла к португальцу и провела его в небольшую комнату, в нижний этаж.

– Ты заставил меня напрасно ждать, – проговорила она, – и я нахожу, что это весьма странно. Однако, что ты мне можешь сказать?

– Несколько слов о Рокамболе, которого я вчера вечером видел.

– Что ты говоришь! – воскликнула графиня. – Разве он в Кадиксе?

– Да, под именем и оболочкой графа Вячеслава Полацкого.

Цампа рассказал про свое свидание с графом Полацким и про результат этого свидания. После этого он показал графине записку Рокамболя, подписанную его рукой.

– Я думаю, – сказал он, – что с этой запиской мы заведем его далеко.

– Не дальше как до эшафота, – отвечала торжественно Баккара.

Португалец пробыл наедине с графиней Артовой более часа.

Выйдя от нее, Цампа снова отправился к графу Вячеславу Полацкому.

– Возьми, – сказал Цампа, – вот портрет твоего двойника.

При этом он развернул толстый сверток, и Рокамболь увидел портрет юного маркиза де Шамери.

Указав на родимое пятно, виднеющееся на правой ноге портрета, Цампа прибавил:

– Вот что могло погубить тебя! Рокамболь завладел портретом.

– Что мне с ним сделать? – спросил он.

– Я думаю, что лучше всего сжечь его, – отвечал Цампа, – и тогда…

– Что же будет тогда?

– Что? Ты приблизишься к грандству и к руке девицы Концепчьоны.

Прошли сутки. На рассвете из восточных ворот Кадикса выехал экипаж и, объехав сначала вокруг города, вероятно для того, чтобы обмануть, направился к вилле архиепископа гренадского. В экипаже этом сидели два человека: мужчина и женщина.

Мужчина был Фернан Роше. Женщина была Баккара. Она была одета в мужское платье, которое постоянно носила после отъезда из Парижа.

– Любезная графиня, – проговорил Фернан, в то время как экипаж, запряженный четырьмя мулами, ехал во всю рысь, – как вы полагаете, не пора ли объяснить ваши действия?

– Я вас понимаю, – сказала Баккара, —и сейчас дам вам ответ.

Господин Роше прислонился к стенке экипажа, а графиня продолжала, улыбаясь:

– Вас, вероятно, удивляли мои поступки?

– Да, немало.

– Вы, вероятно, не совсем поняли, для чего я желала, чтобы девица де Салландрера полюбила настоящего маркиза де Шамери.

– Вы мне сказали, что не хотите передать суду Рокамболя, которого Бланш так долго любила и называла своим братом.

– Да, это так.

– Но вот чего я не понимаю: положим, что ваши планы все сбудутся, что настоящего маркиза Концепчьона полюбит и что он женится на ней вместо Рокамболя, но все-таки со временем это откроется.

– Не думаю.

– Не узнает ли Бланш теперь или после…

– Никогда.

– В таком случае, графиня, я вас положительно не понимаю.

– Выслушайте меня, мой друг, я вам все расскажу.

– Слушаю.

– Настоящий маркиз де Шамери, этот благородный человек, произвел глубокое впечатление на Концепчьону; она сначала не признавалась себе, что любит его, да и не понимала этого, потому что была влюблена в негодяя Рокамболя, который украл у маркиза имя и титул. Теперь же я полагаю, что она поймет это.

– Хорошо, – проговорил Роше, – дальше.

– Если мне удастся зажечь эти два сердца, и я надеюсь, что я этого добьюсь, потому что Концепчьона произвела на маркиза сильное впечатление, – ничего нет легче, как заменить ложного маркиза настоящим.

– Вы так думаете?

– По всей вероятности. К свадьбе все уже готово, они должны обвенчаться без шума в часовне замка де Салландрера. После церемонии молодая чета должна отправиться в Мадрид. Там маркиз получит аккредитивы к бразильскому императору и они уедут через несколько дней.

– В Бразилию?

– Без сомнения.

– Все-таки я не понимаю…

– Не торопитесь… положим, что подлог возможен, настоящий маркиз, на имя которого Рокамболь уже получил документы о перемене подданства, займет место Рокамболя, он увезет Концепчьону в Бразилию и проживет там лет десять.

– Да, теперь я понял.

– Роста он одного с Рокамболем. Маленькое сходство у них есть, без которого бандит не имел бы таких успехов.

– Когда виконтесса Бланш д'Асмолль увидит своего настоящего брата, она будет уверена, что он тот самый, которого видела прежде в Париже.

– Теперь я вас совершенно понял, – проговорил Роше, – но это не так легко!

– Да, но… Бог не без милости.

– К тому же… Рокамболь… что же вы с ним хотите сделать?

Из глаз графини посыпались искры.

–О! – проговорила она. – Он будет жестоко наказан, вы это увидите.

Голос Баккара был страшен и вместе с тем торжествен, как голос судьи.

– Но, – проговорил Фернан, – объясните мне, графиня, почему вы не хотите передать Рокамболя в руки правосудия, так как он находится здесь переодетым и под чужим именем?

– Это я вам теперь не скажу, мой друг, – ответила Баккара, отодвигая своей нежной рукой кожаные занавески кареты, которая остановилась.

Они подъехали к вилле. При звуке бубенчика на крыльцо вышла женщина. Это была герцогиня де Салландрера. Бедная мать поспешила протянуть руку графине.

– Ну, что с ней? – спросила Баккара.

– Сперва много плакала, но теперь успокоилась и желает видеть вас.

– Где она?

– В своей комнате, она пристально смотрит на море. Это упорство пугает меня.

– А мне так кажется, что это к лучшему.

– Дай Бог, чтобы ваши слова оправдались, графиня!..

– Позвольте мне одной войти к ней.

– Сделайте одолжение.

Герцогиня взяла под руку Фернана Роше и повела его в приемную виллы; графиня же поднялась на лестницу, в первый этаж, прошла через широкие сени и, подойдя к комнате Концепчьоны, тихо стукнула в дверь. Ответа не последовало. Дверь была не заперта, Баккара вошла. Она увидела Концепчьону, сидевшую при открытом окне и устремившую взгляд свой на бушующее море. Она была погружена в глубокую задумчивость.

Графиня, заперев двери, подошла к девице де Салландрера так тихо, что последняя ничего не слышала. Подойдя к ней, графиня положила свою руку на плечо Концепчьоны.

– Ах, это вы, графиня, я вас ждала, – проговорила она. Они обнялись и поцеловались.

– Бедная, – сказала графиня, – как вы страдаете. От последних слов графини пробудилась гордость молодой девушки. Она выпрямилась и со спокойным, холодным, почти угрожающим взглядом проговорила:

– Напротив, графиня, я думаю, как отомстить этому негодяю.

– За вас отомстят.

– Теперь, – прибавила Концепчьона, – я чувствую такое презрение к этому подлецу, что мщение кажется недостойным меня.

– Верю, – проговорила графиня, – мщение недостойно вас, но вы имеете право наказать его, и вы, вероятно, накажете его?

Девица де Салландрера вздрогнула и посмотрела на Баккара.

Графиня продолжала:

– Этого подлеца нужно наказать жестоко, его нужно удалить навсегда от общества; он похитил чужое имя, чужое состояние, он коварно умерщвлял всех тех, кто ему мешал, он подлежит человеческому правосудию.

– Отчего же вы не передаете его в суд? – сказала Концепчьона хладнокровно.

– Нет, – отвечала графиня, – это со временем, а не теперь.

– Что же вы будете теперь делать?

– Сначала надо подумать, а потом уже взяться за такое дело, как наказание этого убийцы и мошенника.

– Ах, графиня, – прошептала девица де Салландрера, – я угадала. Меня целый день сегодня не оставляла эта мысль, что надо возвратить обокраденному человеку его имя, титул и состояние, нужно, чтобы маркиз… де Шамери… освободился… с каторги…

– Да, это необходимо.

– О, я пойду к королеве, если нужно, я-даже.. Графиня остановила Концепчьону и потом проговорила:

– Прежде, нежели примете от меня совет, сделайте мне одно одолжение.

– О, говорите скорей.

– Позвольте попросить сюда маркиза для того, чтобы он увиделся с вами.

Концепчьона побледнела, кровь прилила к ее сердцу… она пошатнулась. Графиня, увидав это, обняла ее обеими руками.

– Уйдемте, – прошептала девушка, увлекая графиню на террасу.

Ночь была ясна.

Графиня указала пальцем по направлению к Кадиксу.

– Глядите и слушайте, – проговорила графиня. – Вы видите там вдали движущуюся черную точку… лодку… слышите ли вы удары весел… это он…

Концепчьона в изнеможении оперлась на руку Баккара.

– Она уже его любит, – подумала графиня, – дело идет на лад.

Обе женщины, облокотясь на парапет, устремили взоры на море и молча стали следить за движением лодки… лодка приближалась. Когда уже лодка была близко, обе женщины увидели в ней двух людей, один из них греб, а другой стоял на корме лодки.

Сердце Концепчьоны стало сильно биться.

Наконец лодка подъехала к лестнице, на которой стояли Концепчьона и графиня. Тогда молодая девушка, с трудом стоявшая на ногах, увидела, что молодой человек, который был на корме, с легкостью выскочил из лодки на лестницу и поднялся наверх; это был он… точно он.

Но маркиз де Шамери не был уже в рубашке каторжника. Он был в костюме морского офицера, и понятно, видя его в этом костюме, нельзя было сомневаться, что это настоящий маркиз де Шамери. Как ни волновалась Концепчьона, но она спросила себя: «Как я могла предпочесть этому благородному и бледному молодому человеку отвратительного негодяя Рокамболя?»

Маркиз был также взволнован; он поклонился Концепчьоне и поцеловал ей руку.

Баккара отступила.

В эту минуту, без сомнения, вдохновенная мысль пробежала в уме и сердце Концепчьоны. И, взяв руку графини, она сказала ей нерешительным голосом: «Пожалуйста, пойдите к моей матери и оставьте меня наедине с маркизом де Шамери».

Вероятно, Баккара поняла, что происходило с Концепчьоной, потому что она, не возражая, пожала ей руку и ушла.

Концепчьона и маркиз остались одни, с глазу на глаз посреди безмолвной тишины. В продолжение нескольких секунд они сидели молча.

Но наконец Концепчьона, пересилив себя, посмотрела на маркиза своим печальным, кротким взором и проговорила:

– О, маркиз! Я теперь все знаю: ваше происхождение, ваше имя, и вы, конечно, знаете, что тот, который осмелился называться вашим именем…

– Я уверен, – проговорил с живостью маркиз, – что вы самая честная и благородная из женщин, но вместе с тем самая несчастная.

– О, маркиз, – отвечала гордо Концепчьона. – Тут дело идет не обо мне. Убийца, подлец, укравший ваше честное имя, встал мне на дороге, и я, легковерная, слепая, думала, что люблю его. За мою легковерность я готова выслушать, как кругом будут говорить: «Девица де Салландрера чуть не сделалась женой убийцы».

Она произнесла последние слова с неизъяснимой тоской.

– Ах! – проговорил маркиз, с трудом удерживая свое волнение. – Я понимаю вас, если я выдам себя, то это происшествие убьет вашу мать… мою сестру… Знаете что, отсрочьте вашу свадьбу с этим подлецом. Я еще некоторое время не объявлю про свое имя и состояние, и мы отделаемся от этого человека… Вы будто бы будете оплакивать его, – моя сестра, моя милая сестра будет тоже оплакивать своего мнимого брата. И тогда наша честь будет спасена, и никто не посмеет сказать, что убийца назывался моим именем и что он осмеливался просить руки дочери де Салландрера… Не оставляйте меня в каторге… помогите мне выйти… чтобы я мог увидеть хоть на один час… на одну минуту, хоть где-нибудь в толпе мою дорогую Бланш, и я буду доволен, я буду благословлять вас…

Маркиз говорил это сквозь слезы, и одна слезинка скатилась с его щеки на руку Концепчьоны, эта слеза обожгла ее.

– Господин маркиз де Шамери, – проговорила она, – я была незнающей, легковерной девушкой, но во мне течет благородная кровь, и я проведу у ног человека, протягивающего мне руку в моем несчастье, всю свою жизнь.

– Боже мой! – воскликнул маркиз, боясь понять смысл слов, сказанных Концепчьоной.

– Маркиз, вы хотите пойти еще на одну жертву, – продолжала Концепчьона, – для того чтобы спасти меня от позора, мать мою от отчаяния, может быть, жизнь вашей обожаемой сестры?