Текст книги "Cлова подвижнические"

Слово 9
О чине и уставе новоначальных и о том, что прилично им

Вот целомудренный и любезный Богу чин – не обращать очей туда и сюда, но простирать всегда взор вперед. Не празднословить, но говорить только необходимо нужное. Довольствоваться убогими одеждами для удовлетворения телесной потребности. Пользоваться яствами, поддерживающими тело, а не для чревоугодия: вкушать всего понемногу, не презирать одного, а другое избирать и этим одним охотно наполнять чрево, прочее же отметать. Выше всякой добродетели рассудительность. Вина же, когда нет с тобой друзей или не имеешь болезни или упадка сил, не вкушай.

Не прерывай речи, когда говорит другой; и не отвечай, как невежда, но будь тверд[25]25
  В обуздании языка.


[Закрыть], как мудрец. И где бы ты ни находился, почитай себя меньшим всех и служителем братий своих. Ни перед кем не обнажай ни одного члена своего; не приближайся ни к чьему телу без необходимой причины. Не позволяй, чтобы и к твоему телу приближался кто без важной, как сказано, причины. Уклоняйся от дерзости в речах, как от смерти. И сну своему приобрети целомудренный чин, да не удалится от тебя охраняющая тебя сила[26]26
  Имеется в виду Ангел Хранитель.


[Закрыть]. Где ты ни спишь, пусть никто, если только можно, не видит тебя. Ни пред кем не извергай слюны. Если, когда сидишь за трапезой, найдет на тебя кашель, отвороти лицо свое назад и так кашляй. Ешь и пей с целомудрием, как прилично чадам Божиим.

Не протягивай руки своей, чтобы с бесстыдством взять что-либо из предложенного друзьям твоим. А если сидит с тобою странник, раз и два пригласи его вкусить и предлагай трапезу благочинно, а не в беспорядке. Сиди чинно и скромно, не обнажая ни одного из членов своих. Когда зеваешь, закрой уста свои, чтобы не видели другие, ибо, если удержишь дыхание свое, зевота пройдет. Если входишь в келью настоятеля, или друга, или ученика, храни очи свои, чтобы не видели, что там есть. Если же понуждает к тому помысл, будь внимателен к себе, не слушайся его и не делай этого. Ибо кто бесстыден в этом, тот чужд иноческого образа и Самого Христа, даровавшего нам этот образ. Не обращай взора на те места, в которых спрятана утварь в келье друга твоего. Тихо отворяй и затворяй дверь у себя и у друга своего. Ни к кому не входи внезапно, но постучась извне и, испросив дозволения, потом уже войди благоговейно.

Не будь тороплив в походке своей без необходимой потребности, заставляющей поспешить. Всем будь послушен во всяком добром деле, только не следуй за любостяжательными, или сребролюбцами, или миролюбцами, да не явится послушание твое делом диавольским. Беседуй со всякими кротко, смотри на всякого целомудренно, ничьим лицом не насыщай очей своих. Идя дорогой, не опережай тех, кто старше тебя. А если друг твой отстал, отойдя немного вперед, подожди его. Кто не так поступает, тот несмыслен и уподобляется свинье, которой нет закона. Если друг твой начнет речь с кем-либо встретившимся, подожди его и не торопи. Здоровый больному пусть заблаговременно скажет: сделаем, что потребно.

Никого не обличай в каком бы то ни было проступке, но себя почитай во всем ответственным и виновным в прегрешениях. Всякое низкое дело делать со смиренномудрием не отказывайся и не уклоняйся. Если вынужден засмеяться, не выставляй наружу зубов своих. Если принужден говорить с женщинами, отврати лицо от зрения их и так беседуй с ними. А от инокинь, от встречи и разговоров с ними и от лицезрения их удаляйся, как от огня и как от сети диавольской, чтобы в сердце своем не остудить тебе любви к Богу и не осквернить сердца своего тиной страстей. Если они и сестры тебе по плоти, блюдись от них, как от чужих. Остерегайся сближения со своими, чтобы сердце твое не охладело в любви Божией.

Вольного обращения и собеседования с юными убегай, как дружбы с диаволом. Одного имей собеседника и сотаинника – того, кто боится Бога и всегда внимателен к себе самому, беден в храмине своей, но богат тайнами Божиими. Утаивай от всякого свои тайны, деяния и брани. Ни перед кем, кроме крайней нужды, не сиди с непокрытой головой. С целомудрием приступай к исполнению необходимой нужды, как бы стесняясь хранящего тебя Ангела, и совершай дело со страхом Божиим и принуждай себя до самой смерти, хотя бы и неприятно было это сердцу твоему.

Лучше тебе принять смертоносный яд, чем есть вместе с женщиной, хотя бы это будет мать или сестра твоя. Лучше тебе жить вместе со змеем, нежели спать и лежать под одним покровом вместе с юным, хотя бы это будет брат твой по плоти. Если идешь дорогой и скажет кто из старших тебе: «Иди, будем петь», послушайся его. А если не скажет этого, языком молчи, сердцем же славословь Бога. Никому ни в чем не противься, ни с кем не ссорься, не лги, не клянись именем Господа Бога твоего.

Будешь пренебрегаем, сам не пренебрегай. Будешь обижаем, сам не обижай. Пусть лучше гибнет телесное вместе с телом, только бы не потерпело вреда что-либо душевное. Ни с кем не входи в суд, а незаслуженно осужденный – терпи. Не возлюби душой своей чего-либо мирского, но покорствуй игуменам и начальствующим, а от близких сношений с ними удерживайся, потому что это сеть, уловляющая нерадивых в погибель.

Тебе, чревоугодник, старающийся угодить чреву своему, лучше уголь огненный ввергнуть в утробу свою, нежели кушанья правителей и начальствующих. На всех изливай милость и от всех будь унижен. Храни себя от многоглаголания, ибо оно угашает в сердце мысленные движения, бывающие от Бога. Как мечущегося на всех льва, избегай рассуждений о догматах: не сходись для этого ни с питомцами Церкви, ни с чужими. Не проходи и стогнами гневливых или сварливых, чтобы сердце твое не исполнилось раздражительности и душой твоей не возобладала тьма прелести. Не живи вместе с горделивым, да не будет действенность Святого Духа отъята от души твоей и да не соделается она жилищем всякой лукавой страсти. Если же соблюдешь ты, человек, эти предосторожности и будешь всегда заниматься богомыслием, то душа твоя действительно узрит в себе свет Христов и не омрачится вовеки. Христу слава и держава вовеки! Аминь.

Слово 10
Сказания святых мужей, их преподобные изречения и чудное житие

В один день пошел я в келью к одному святому брату и по немощи своей прилег у него на одном месте, чтобы походил он за мною ради Бога, потому что знакомых у меня никого там не было. И видел я, как этот брат встает ночью прежде времени и имеет обычай приходить на правило до братии. Достаточно времени он стихословил, и вдруг на все то время, пока продолжалось это с ним, оставлял правило, падал на лицо свое и до ста или более раз с горячностью, какую возжигала в сердце его благодать, ударял головой в землю. После этого вставал, лобызал крест Владычний, снова делал поклон и лобызал тот же крест и опять повергался на лицо свое.

И такой обычай соблюдал он всю жизнь, так что невозможно изобразить мне числом множества его коленопреклонений. Да и кто был бы в состоянии исчислить поклоны этого брата, какие клал он каждую ночь? Раз двадцать со страхом и горячностью, с любовью, растворенной благоговением, лобызал он крест и опять начинал стихословие. А иной раз от великого возгорания помыслов, распалявших его своей горячностью, когда не в силах был выносить разжжения этого пламени, препобеждаемый радостью, восклицал, потому что не мог удержаться. Поэтому много дивился я благодати этого брата и подвигу и трезвенности его в деле Божием.

Поутру же, после первого часа, когда садился он за чтение, делался подобен человеку плененному и в продолжение каждой читаемой им главы не раз падал на лицо свое и на многих стихах воздевал руки свои к небу и славословил Бога. Отроду же ему был сороковой год. Употреблял он и пищу в весьма малом количестве, и очень сухую. И так как сверх меры и силы делал частые принуждения своему телу, то казался подобным тени, почему жалость возбуждало во мне изнеможение лица его, так исхудавшего от многого неядения, что в нем не было и двух перстов.

И нередко говаривал я ему: «Пожалей и себя, брат, в подвиге своем, и это доброе житие, какое стяжал ты. Не спутай и не порви этого, подобного духовной цепи, жития твоего и из желания прибавить несколько труда не умали и не останови совершенно течения пути своего. Ешь в меру, чтобы не лишиться возможности есть; не простирай ноги своей сверх силы, чтобы не сделаться вовсе неспособным к делу». Был же он милостив, весьма скромен и милость оказывал с благодушием.

Чистый по врожденным качествам, готовый на утешение, мудрый по Богу, он был всеми любим за свою чистоту и за благодушие. С братией же, когда имели в нем нужду, нередко работал дня по три и по четыре и только к вечеру уходил в свою келью, потому что искусен был и во всяком служении. Когда же приобретал что, хотя имел в том нужду, из великого уважения своего к большим и малым не мог сказать[27]27
  Просящим у него.


[Закрыть], что не имеет этого. И даже когда работал с братией, то по большей части делал это как бы из уважения и принуждал себя, не находя для себя удовольствия в выходах из кельи. Таково было житие и поведение этого подлинно дивного брата. Богу же нашему да будет слава вовеки! Аминь.

Слово 1
О ветхом старце

В другой раз опять пошел я к одному ветхому, прекрасному и добродетельному старцу. Он весьма любил меня и хотя был невеждой в слове, но просвещен ведением и глубок сердцем и говорил, что внушала ему благодать. Нечасто выходил он из своей кельи, разве только к святым службам; был же внимателен к себе и жил в безмолвии. Некогда сказал я ему: «Пришел мне, отец, помысл пойти в воскресный день на церковную паперть, сесть там и рано утром есть, чтобы всякий входящий и выходящий, увидев меня, уничижил».

На это старец отвечал мне так: «Писано, что всякий, кто делает соблазн мирянам, не узрит света. А ты никому не известен в этой стороне, жития твоего не знают, будут же говорить, что иноки с утра едят. Тем более что братия здесь – новоначальные и немощны в своих помыслах. Многие из них, имея веру к тебе и пользуясь от тебя, как только увидят, что сделал ты это, потерпят вред.

Древние отцы делывали так по причине многих совершённых ими чудотворений и по причине оказываемой им чести и прославления их имени, и делали это, чтобы подвергнуть себя бесчестью, скрыть славу жития своего и удалить от себя причины к гордыне. А тебя что заставляет поступить подобным образом? Не знаешь разве, что всякому житию свой чин и свое время? Ты не имеешь такого отличного жития и такого имени, а живешь, как и прочие братия. Ты себе не принесешь пользы, а другому повредишь.

Притом такое действование полезно не всем, но одним совершенным и великим, потому что в нем есть разрешение чувств[28]28
  То есть свобода пользования чувствами, обученными в добре.


[Закрыть]. Достигшим же только середины и новоначальным оно вредно, потому что таковые имеют нужду в большей предосторожности и в подчинении чувств. Старцы уже пережили время осторожности и извлекают пользу, из чего только захотят. Ибо неопытные купцы в больших оборотах великие причиняют себе убытки, а в маловажных оборотах скоро идут с успехом вперед.

И опять, как сказал я, всякому делу свой порядок и всякому роду жизни известное время. Кто прежде времени начинает, что сверх его меры, тот ничего не приобретает, а усугубляет только себе вред. Если вожделенно тебе это, с радостью терпи то бесчестие, которое по Божию смотрению, а не по твоей воле постигает тебя, и не смущайся, не питай ненависти к тому, кто бесчестит тебя».

Была у меня однажды еще беседа с этим благоразумным мужем, вкусившим плода с древа жизни за труды, понесенные им с ранней юности до вечера старости своей. И, преподав мне много уроков добродетели, говорил он еще так: «Всякая молитва, в которой не утруждалось тело и не скорбело сердце, вменяется за одно с недоношенным плодом чрева, потому что такая молитва не имеет в себе души».

И еще говорил мне: «Человеку любопрительному, который хочет поставить на своем слове, лукавому умом и бесстыдному в чувствах своих ничего не давай и у него вовсе ничего не бери, чтобы тебе не удалить от себя чистоту, приобретенную с великим трудом, и не наполнить сердца своего тьмой и смущением».

Слово 12
О другом старце

Пошел я некогда в келью к одному из отцов. Святой же нечасто кому отворял двери. Но, как только увидел в окно, что иду я, сказал мне: «Хочешь ли войти?» – и я отвечал: «Да, честный отец». После же того, как я вошел, сотворил молитву и сел, о многом мы побеседовали. Напоследок спросил я его: «Что мне делать, отец? Иные приходят ко мне, и я ничего не приобретаю и никакой не извлекаю пользы из беседы с ними, но стыжусь сказать им “не ходите”. Даже препятствуют они мне нередко исправлять обычное правило, и поэтому скорблю».

На это отвечал мне блаженный тот старец: «Когда придут к тебе таковые любители праздности, как только посидят немного, подай им вид, что хочешь стать на молитву, и пришедшему скажи с поклоном: “Помолимся, брат, потому что наступило уже для меня время правила. И не могу нарушить его: тяжело мне делается, когда хочу выполнить его в другой час, и это бывает для меня причиной смущения. Поэтому без крайней какой-либо нужды не могу оставлять правила. А теперь нет необходимости, чтобы отменена была моя молитва”.

И не отпускай его без того, чтобы не молился с тобой. Если скажет: “Молись, а я пойду”, – сделай ему поклон и скажи: “Любви ради сотвори со мной хотя бы эту одну молитву, чтобы мне была польза от молитвы твоей”. И когда станете, продли молитву твою даже сверх того, как привык ты делать. Если так будешь поступать с ними, как только придут к тебе, то, узнав, что не потакаешь им и не любишь праздности, не приблизятся и к месту тому, о котором услышат, что ты там.

Потому смотри, чтобы тебе из лицеприятия не разорить дела Божия. Если же встретится кто из отцов или утрудившийся странник, то побыть с таковым вменится тебе вместо самой длинной молитвы. Но если странник будет один из любителей суесловия, то успокой его по возможности и отпусти с миром».

Один из отцов сказал: «Дивлюсь, слыша, что некоторые в кельях своих занимаются рукоделием и могут без опущения совершать правило свое и не смущаться». Изрек же достойное удивления слово: «По правде сказать, если выхожу за водой, то чувствую замешательство в своем обычае и в его порядке и встречаю препятствие к усовершению своей рассудительности[29]29
  То есть в деле рассуждения своих помыслов.


[Закрыть]».

Слово 13
О вопросе одного брата

Тот же старец вопрошен был однажды некоторым братом: «Что мне делать? Нередко бывает у меня какая-нибудь вещь, в которой имею надобность или по немощи, или по делу, или по другой какой причине. И без этой вещи не могу жить в безмолвии. Но вижу, что кто-нибудь имеет в ней нужду, и, побеждаемый жалостью, отдаю ему эту вещь, а часто делаю это и потому, что бываю кем-либо упрошен. Ибо вынуждают меня к тому и любовь, и заповедь, и уступаю, что самому мне нужно.

А потом потребность для меня этой вещи делает, что впадаю в беспокойство и смущение помыслов, и это отвлекает мой ум от попечения о безмолвии. Иногда даже бываю принужден оставить безмолвие и идти искать той же вещи. Если же достает терпения не выходить из безмолвия, то бываю в великой скорби и в смятении помыслов. Поэтому не знаю, что избрать мне: или для успокоения брата своего делать то, что рассеивает меня и прекращает мое безмолвие, или презирать просьбу и пребывать в безмолвии?»

На это старец отвечал и сказал: «Если милостыня, или любовь, или милосердие, или что-либо, почитаемое сделанным для Бога, препятствуют твоему безмолвию; обращают око твое на мир; ввергают тебя в заботу; помрачают в тебе памятование о Боге; прерывают молитвы твои; производят в тебе смятение и неустройство помыслов; делают, что перестаешь заниматься Божественным чтением – оставляешь это оружие, избавляющее от парения ума; ослабляют твою осторожность; производят, что, быв до тех пор связан, начинаешь ходить свободно и, вступив в уединение, возвращаешься в общество людей; пробуждают на тебя погребенные страсти; разрешают воздержание чувств твоих; воскрешают для мира тебя, умершего миру, от ангельского делания, о котором у тебя единственная забота; низводят тебя и поставляют на стороне мирян – то да погибнет такая правда!

Ибо выполнять обязанность любви, доставляя успокоение телесное, есть дело для людей мирских, а если и монахов, то недостаточных, не пребывающих в безмолвии или таких, у которых безмолвие соединено с единодушным общежитием, которые непрестанно и входят и выходят. Для таковых это есть дело прекрасное и достойное удивления.

А тем, которые действительно избрали для себя отшельничество от мира и телом и умом, чтобы установить мысли свои в уединенной молитве в омертвении для всего преходящего, для зрения мирских вещей и для памятования о них, – таковым не подобает служить Христу деланием чего-либо телесного и правдой дел явных (чтобы ими оправдаться). Но, по слову апостола, умерщвлением удов своих, яже на земли (Кол. 3, 5), надлежит им приносить Христу чистую и непорочную жертву помыслов как первый плод возделывания самих себя и телесную скорбь в терпении опасностей ради будущего упования. Ибо житие иноческое равночестно ангельскому. И не подобает нам, оставив небесное делание, держаться житейского».

Богу же нашему слава вовеки! Аминь.

Слово 14
Об одном укоренном брате

Однажды укорен был некий брат, что не подал милостыни. И он дерзко и гордо отвечал укорившему его: «Монахам не поставлено в обязанность подавать милостыню».

Но укоривший возразил ему: «Виден и явен тот монах, которому не поставлено в обязанность подавать милостыню. Ибо не поставлено это тому, кто с открытым лицом может сказать Христу, как написано: Се, мы оставихом вся и вслед Тебе идохом (Мф. 19, 27), то есть кто ничего не имеет на земле, не занимается телесным, не помышляет ни о чем видимом, не заботится о каком-либо приобретении, но, если кто и дает ему что, берет только нужное на потребу, а что сверх потребности, ставит то ни во что и живет, точно как птица. Таковому не поставлено в обязанность подавать милостыню. Ибо как может давать другому из того, от чего свободен сам?

Но кто занят делами житейскими, собственными своими руками работает и сам берет у других, тот тем более обязан подавать милостыню. И если нерадеть ему о милостыне, то немилосердие это есть противление Господней заповеди. Ибо если кто не приближается к Богу втайне[30]30
  То есть сокровенным деланием.


[Закрыть] и не умеет служить Ему духом, но не заботится и о делах явных, которые возможны для него, то какая еще будет у такового надежда приобрести себе жизнь? Таковой несмыслен».

Другой старец сказал: «Дивлюсь тем, которые смущают себя в деле безмолвия, чтобы других успокоить в телесном». И еще говорил: «Не надобно нам к делу безмолвия примешивать попечение о чем-либо другом; всякое же дело да будет чествуемо на своем месте, чтобы поведение наше не имело в себе смешения[31]31
  Двух образов жизни.


[Закрыть]. Ибо кто имеет попечение о многих, тот раб многих. А кто оставил все и заботится об устроении своей души, тот – друг Божий.

Смотри, подающих милостыню и в отношении к ближним выполняющих любовь удовлетворением нужд телесных и в мире много, а делатели всецелого и прекрасного безмолвия, занятые Богом, едва обретаются и редки. Кто же из подающих в мире милостыню или соблюдающих правду в том, что касается тела, мог достигнуть хотя одного из тех дарований, каких бывают сподобляемы от Бога пребывающие в безмолвии?»

И еще сказал он: «Если ты мирянин, то проводи время в занятиях добрыми мирскими делами. А если ты инок, то прославься делами, какими отличаются иноки. Если же намерен ты заниматься тем и другим, то утратишь то и другое. Дела инока суть следующие: свобода от телесного[32]32
  Попечения.


[Закрыть], в молитвах телесный труд и непрестанное сердечное памятование о Боге. Суди же сам, можно ли тебе без этих дел удовольствоваться мирскими добродетелями?»

Вопрос. Не может ли инок, злостраждущий в безмолвии, приобрести два рода занятий, то есть помышлять о Боге и иметь в сердце другую заботу?

Ответ. Думаю, что намеревающийся пребывать в безмолвии, когда все оставит и будет заботиться об одной своей душе, не возможет без упущения управиться в деле безмолвия, даже если поставит себя вне житейского попечения. А тем более если будет заботиться и о другом. Господь оставил Себе в мире работающих Ему и радеющих о чадах Его и избрал Себе таких, которые служили бы перед Ним.

Ибо не у земных только царей можно замечать различие чинов и видеть, что славнее те, которые всегда стоят перед лицом царя и участвуют в его тайнах, нежели те, которые занимаются делами внешними. Но можно видеть это же в делах Царя Небесного, а именно: какое дерзновение приобрели те, которых всегдашнее пребывание в молитве соделало собеседниками и таинниками Его; какого сподобляются они богатства и небесного и земного и в какой мере обнаруживают они власть свою над всякой тварью более тех, которые служат Богу своим имением и житейскими благами и благоугождают Ему творением добрых дел, что также весьма важно и прекрасно. Поэтому должно нам брать в образец не последних, которые еще недостаточны в делах Божиих, но тех подвижников и святых ратоборцев, которые прекрасно совершили житие свое, оставили все житейское и на земле возделали Царство Небесное, однажды навсегда отринули земное и простерли руки к вратам небесным.

Чем благоугодили Богу древние святые, проложившие нам путь сего жития? Иже во святых Иоанн Фивейский – это сокровище добродетелей, этот источник пророчества – тем ли благоугодил Богу, что в телесных нуждах упокоивал братий внутри своего затвора, или молитвой и безмолвием? Не спорю, что и первым многие также благоугодили Богу, но меньше тех, кто угодил молитвой и оставлением всего.

Ибо от живущих в безмолвии и прославляющихся им есть явная некая помощь братиям их. Разумею же, что во время нужды помогают они нам словом или приносят о нас молитвы. А что кроме этого (если памятование или попечение о чем-либо житейском таится в сердце пребывающих на безмолвии), то это не дело духовной мудрости. Ибо не безмолвствующим, но вне безмолвия живущим сказано: Воздадите убо кесарева кесареви, и Божия Богови (Мф. 22, 21). То есть каждому свое: что ближнего – то ближнему и что Божие – то Богу.

Тем, которые живут в ангельском чине, то есть имеют попечение о душе, не заповедано благоугождать Богу чем-либо житейским, то есть заботиться о рукоделии или брать у одного и подавать другому. Поэтому иноку не должно иметь попечения ни о чем таком, что колеблет и возводит ум его от предстояния лицу Божию.

Если же кто, противореча ему, упомянет о божественном апостоле Павле, что он работал собственными своими руками и подавал милостыню, то скажем ему, что Павел один мог все делать. Мы же не знаем, чтобы другой был Павел, подобно ему способный на все. Покажи мне другого такого Павла, и я поверю тебе. Притом что бывает по Божию смотрению, того не выставляй на вид для дел общих. Ибо иное дело – благовествования и иное – деятельность безмолвия.

Ты же, если намерен держаться безмолвия, будь подобен Херувимам, которые не заботятся ни о чем житейском. И не думай, что кроме тебя и Бога есть кто другой на земле, о ком бы тебе заботиться, как научен ты прежде тебя бывшими отцами. Если не ожесточит кто своего собственного сердца и не будет с усилием удерживать милосердия своего так, чтобы стать далеким от попечения обо всем дольнем и ради Бога, и ради чего-либо житейского, и не станет пребывать в одной молитве в определенные на то времена, то не может он быть свободным от смущения и заботы и пребывать в безмолвии.

Потому, когда придет тебе мысль позаботиться о чем-либо под предлогом добродетели и тем возмутить тишину, какая у тебя в сердце, тогда скажи той мысли: «Прекрасен путь любви, прекрасно дело милосердия ради Бога, но я ради Бога же не хочу этого».

«Остановись, отец, – сказал один монах, – ради Бога спешу за тобой», – и тот отвечал: «И я ради Бога бегу от тебя». Авва Арсений ради Бога ни с кем не беседовал ни о пользе душевной, ни о чем ином. Другой ради Бога весь день говорил и принимал всех приходящих странников, а он вместо этого избрал молчание и безмолвие. И по этой причине среди моря настоящей жизни беседовал с Божественным Духом и в величайшей тишине переплывал его на корабле безмолвия, как ясно видели это подвижники, дознавшиеся об этом у Бога.

И вот закон безмолвия: умолкнуть для всего. А если и в безмолвии окажешься исполненным смятения и будешь смущать тело рукоделиями, а душу заботой о ком-нибудь, то суди сам, какое проводишь тогда безмолвие, заботясь о многих, чтобы угодить тем Богу? Ибо стыдно и сказать, будто бы без оставления всего, без удаления себя от всякой заботы можно преуспеть в безмолвном житии.

Богу же нашему слава!