Текст книги "Cлова подвижнические"

С чего начал и Спаситель, когда явился миру на Иордане. Ибо по Крещении Дух извел Его в пустыню, и постился Он там сорок дней и сорок ночей. Подобно и все исходящие вслед за Спасителем на этом основании утверждают начало своего подвига, потому что пост есть оружие, уготованное Богом. И кто, если нерадит о нем, не будет укорен за это? Если постится Сам Законоположник, то как не поститься кому-либо из соблюдающих закон?

Потому-то до поста род человеческий не знал победы, и диавол никогда не испытывал поражения от нашего естества. Но от этого оружия изнемог в самом начале. И Господь наш был Вождем и Первенцем этой победы, чтобы на главу естества нашего возложить первый победный венец. И как только диавол видит это оружие на ком-нибудь из людей, тотчас приходит в страх этот противник и мучитель, немедленно помышляет и вспоминает о своем поражении в пустыне Спасителем, и сила его сокрушается, и воззрение на оружие, данное нам Началовождем нашим, попаляет его.

Какое оружие сильнее этого? И что придает столько смелости сердцу в борьбе с духами злобы, как алчба ради Христа? Ибо в какой мере утруждается и злостраждет тело в то время, как окружает человека полк демонский, в такой мере сердце исполняется упованием. Облеченный в оружие поста во всякое время распаляется ревностью. Ибо и ревнитель Илия, когда возревновал о законе Божием, пребывал в этом деле – в посте. Пост стяжавшему его напоминает заповеди Духа. Он есть посредник между ветхим законом и благодатью, данной нам Христом.

Кто нерадит о посте, тот и в других подвигах расслаблен, нерадив, немощен, показывает тем начало и худой признак расслабления своей души и воюющему с ним дает случай к победе. Так как нагим и безоружным исходит на подвиг, а потому явно, что выйдет из борьбы без победы, потому что члены его не облеклись в теплоту алчбы в посте. Таков пост. Кто пребывает в нем, у того ум непоколебим и готов встретить и отразить все лютые страсти.

О многих мучениках сказывают, что на тот день, в который ожидали они принять венец мученичества, если предузнавали об этом или по откровению, или по извещению от кого-либо из своих друзей, ничего не вкушали всю ночь, но с вечера до утра стояли бодрственно на молитве. Славя Бога в псалмах, пениях и песнях духовных, с веселием и радованиями ожидали они того часа, как иные уготовившиеся на брак, чтобы в посте встретить меч. Потому и мы, призванные к невидимому мученичеству, чтобы принять венцы святыни, будем трезвиться, и врагам нашим да не будет дано знака отречения ни одним членом, ни одной частью нашего тела.

Вопрос. Почему нередко иные, и даже многие, имея, может быть, и дела эти, не чувствуют тишины, и успокоения страстей, и мира помыслов?

Ответ. Страсти, сокровенные в душе, не исправляются, брат, телесными только трудами. Они не удерживают и помыслов о том, что пробуждается всегда чувствами. Труды эти охраняют человека от пожеланий, чтобы он не был ими препобеждаем, и от демонского обольщения, но не доставляют душе мира и тишины. Ибо дела и труды тогда доставляют душе бесстрастие, умерщвляют уды… яже на земли (Кол. 3, 5), и даруют упокоение помыслов, когда приобщимся безмолвия, когда во внешних чувствах прекратится смятение и несколько времени пребудут они в делании премудрости[42]42
  То есть в премудрости безмолвия.


[Закрыть]. А пока человек не лишится возможности быть в сообществе с людьми и членов своих и себя самого от развлечения помыслов не соберет сам в себя, до тех пор не возможет узнать страсти своей.

Безмолвие, как сказал святой Василий, есть начало очищения души. Ибо когда во внешних членах прекратятся внешний мятеж и попечение о внешнем, тогда ум от внешних попечений и парения возвращается в себя и упокоевается в себе, а сердце пробуждается к исследованию внутренних душевных мыслей. И если человек хорошо устоит в этом, то приходит он понемногу в состояние шествовать к душевной чистоте.

Вопрос. Не может ли душа очиститься и во время пребывания вне двери?[43]43
  То есть вне кельи.


[Закрыть]

Ответ. Если дерево ежедневно поливается, то засыхает ли когда корень его? Убывает ли когда в сосуде, в который ежедневно прибавляют? И если чистота есть не иное что, как удаление от свободной жизни и оставление этой привычки, то как и когда пожелает очиститься душой своей тот, кто деятельно, сам собой или другими, посредством чувств обновляет в себе памятование старой привычки, то есть познание вновь порока? Когда может очиститься своей душой от этого или освободиться от внешних противодействий, чтобы хоть увидеть себя? Если сердце ежедневно оскверняется, то когда оно очищается от скверны?

Не в силах он противостоять действию внешней силы, не тем ли паче не может очистить сердца, когда стоит среди воинского стана и ежедневно ждет слышать частые вести о брани? И как осмелится он возвестить мир душе своей? Если же удалится от этого, то может понемногу прекращать сперва внутренние волнения. Пока река не преграждена вверху, не иссякают воды ее внизу. Когда же придет человек в безмолвие, тогда душа может различать страсти и разумно изведывать свою мудрость. Тогда и внутренний человек пробуждается на духовное дело и день ото дня более ощущает сокровенную мудрость, цветущую в душе его.

Вопрос. Какие точные указания и близкие признаки, по которым человек ощущает, что начал он видеть в себе плод, сокрытый в душе?

Ответ. Когда сподобится кто благодати многих слез, проливаемых без понуждения, потому что слезы положены уму как бы неким пределом между телесным и духовным, между состоянием страстным и чистотой. Пока не примет человек этого дарования, совершается дело его еще только во внешнем человеке и еще вовсе не ощутил он действенности тайн духовного человека.

Ибо когда человек начнет оставлять телесное настоящего века и оказывается переступившим предел того, что находится в естестве, тогда скоро достигает этой благодати слез. И слезы эти начинаются от первой обители сокровенного жития и возводят человека к совершенству любви Божией. И чем далее преуспевает он, тем более обогащается этой благодатью, пока от продолжительного излияния слез не начнет пить их и в пище своей, и в питии своем.

И это точный признак, что ум исшел из мира сего и ощутил оный духовный мир. Но в какой мере человек умом своим приближается к сему миру, в такой же мере умаляются эти слезы. И когда ум совершенно бывает в сем мире, тогда совершенно лишается он этих слез. И это есть признак, что человек погребен в страстях.

О различии слез

Бывают слезы сожигающие и бывают слезы утучняющие. Потому все те слезы, которые исходят из сущности сердца от сокрушения о грехах, иссушают и сожигают тело, а нередко и самое владычественное в душе во время излияния слез ощущает от них вред. И сперва человек по принуждению вступает на эту степень слез, и ими отверзается ему дверь войти на вторую ступень, лучшую первой. И это есть страна радости, в которой человек приемлет милость.

Это уже слезы, проливаемые по благоразумию. Они и украшают, и утучняют тело, и исходят непринужденно сами собой. И не только, как сказано, утучняют тело человеческое, но и вид человека изменяется. Ибо сказано: Сердцу веселящуся, лице цветет: в печалех же сущу, сетует (Притч. 15, 13).

Вопрос. Что значит воскресение души, о котором говорит апостол: Аще воскреснусте со Христом (Кол. 3, 1)?

Ответ. Апостол, сказав: Бог рекий из тмы свету возсияти, иже возсия в сердцах наших (2 Кор. 4, 6), показал, что воскресением души должно называть исшествие из ветхости, именно чтобы произошел новый человек, в котором нет ничего от ветхого человека, по сказанному: И дам им сердце ново и дух нов дам им (Иез. 36, 26). Ибо тогда воображается в нас Христос Духом премудрости и откровения познания Его.

Вопрос. В чем состоит, говоря кратко, сила делания безмолвия?

Ответ. Безмолвие умерщвляет внешние чувства и воскрешает внутренние движения. А занятие внешним производит противоположное этому: возбуждает внешние чувства и умерщвляет внутренние движения.

Вопрос. Что бывает причиною видений и откровений, ибо иные имеют видения, а иные трудятся больше их, однако же видение не действует в них столько?

Ответ. Причин этому много. Одни из них – домостроительственные и имеют целью общую пользу, другие же – утешение, дерзновение и научение немощных. И во-первых, все это устрояется по милости Божией к людям. По большей же части устрояется это ради троякого рода людей: или ради людей простых и крайне незлобивых, или ради некоторых совершенных и святых, или ради тех, которые имеют пламенную ревность Божию, отреклись и совершенно отрешились от мира, удалились от сожительства с людьми и, оставив все, не ожидая никакой помощи от видимого, пошли вослед Богу.

На них-то нападает боязнь вследствие их уединения или окружает их опасность смертная от голода, от болезни или от какого-нибудь обстоятельства и от скорби, так что приближаются они к отчаянию. Потому если таковым бывают утешения, а тем, которые превосходят их трудами, не бывает, то первая тому причина – непорочность и порочность, и именно совести[44]44
  Не совсем ясное выражение. По мнению издателя греческого текста Никифора Феотокиса, здесь имеется в виду либо непорочность от телесных страстей, но не душевных и совести, либо несовершенная и неполная непорочность, либо то, что лишь кажется в глазах других людей или самого подвижника непорочностью, не будучи таковой на самом деле.


[Закрыть].

Вторая же причина, наверное, следующая. Как только имеет кто человеческое утешение или утешение чем-либо видимым, то не бывает ему подобных утешений, разве по некоему домостроительству, ради общей пользы. У нас же слово об отшельниках, и свидетель сказанному один из отцов, который молился об утешении и услышал: «Достаточно для тебя утешения человеческого и беседы с людьми».

И другой некто подобно этому, когда был в отшельничестве и вел жизнь отшельническую, ежечасно услаждался благодатным утешением, а когда сблизился с миром, взыскал по обычаю утешения – и не обрел. И молил Бога открыть ему причину, говоря: «Не ради епископства, Господи, отступила от меня благодать?» И ему было сказано: «Нет, но потому, что Бог промышляет о живущих в пустыне и их удостаивает таких утешений». Ибо невозможно, чтобы кто-либо из людей имел видимое утешение, а вместе принял и невидимое от благодати, Божественное и таинственное, разве по какому-нибудь упомянутому выше сокровенному домостроительству, которое известно в подобных случаях одному Домостроительствующему.

Вопрос. Видение и откровение – это одно и то же или нет?

Ответ. Нет. Они различны между собой. Откровением часто называется то и другое. Ибо так как [и в том и в другом] обнаруживается сокровенное, то всякое видение называется откровением. Откровение же видением не называется. Слово «откровение» по большей части употребляется о познаваемом – о том, что умом испытывается и уразумевается. Видение же бывает всякими способами, например в изображениях и образах, как бывало в древности ветхозаветным в глубоком сне или в бодрственном состоянии, и иногда со всей точностью, а иногда как бы в призраке и несколько неявственно, почему и сам имеющий видение часто не знает, в бодрственном ли состоянии видит он или в сонном.

Можно и через глас слышать о заступлении, а иногда видеть какой-либо образ, а иногда яснее, лицом к лицу. И видение, и совместное пребывание, и вопрошение, а с ним и собеседование суть святые силы, видимые достойными и творящие откровения. И таковые видения бывают в местах наиболее пустынных и удаленных от людей, где человек необходимо имеет в них нужду, потому что нет у него иной помощи и утешения от самого места. Откровения же, ощущаемые умом, при чистоте удобоприемлемы и бывают только совершенным и могущим разуметь.

Вопрос. Если достиг кто сердечной чистоты, что служит ее признаком? И когда познает человек, что сердце его достигло чистоты?

Ответ. Когда всех людей видит кто хорошими и никто не представляется ему нечистым и оскверненным, тогда подлинно он чист сердцем. Ибо как исполниться слову апостольскому, по которому до́лжно всех равно от искреннего сердца честию болша себе творити (Флп. 2, 3), если человек не достигнет сказанного, что око благое не узрит зла (см. Авв. 1, 13)?

Вопрос. Что такое чистота и где предел ее?

Ответ. Чистота есть забвение способов ведения через естество, заимствованных от естества в мире[45]45
  Преподобный Исаак различает здесь вид знания сущих по естеству и вид знания сущих через естество. Первый не противен чистоте, а второй должен быть забыт для достижения чистоты. Вид знания сущих через естество есть знание вещей не просто по естеству, но с примешением мыслей, происшедших от употребления вещей не по естеству, а по страсти. Так, представление в мыслях золота как создания Божия есть знание сущего по естеству, а представление золота с корыстным вожделением есть знание сущего через естество.


[Закрыть]. А чтобы освободиться от них и стать вне их, вот предел этому: прийти человеку в первоначальную простоту и первоначальное незлобие своего естества и сделаться как бы младенцем, только без младенческих недостатков.

Вопрос. Может ли кто взойти на эту степень?

Ответ. Да. Ибо вот, иные приходили в эту меру, как и авва Сисой пришел в эту меру так, что спрашивал ученика: «Ел я или не ел?» И другой некто из отцов пришел в такую же простоту и почти младенческую невинность, почему совершенно забывал все здешнее, так что стал бы и есть до приобщения, если бы не препятствовали ему в этом ученики. И, как младенца, приводили его ученики к приобщению. Итак, для мира был он младенец, для Бога же – совершенен душой.

Вопрос. Какие помыслы и размышления должно иметь подвижнику, пребывающему на безмолвии, в безмолвной своей келье? И что надлежит ему непрестанно делать, чтобы ум его не имел досуга для суетных помыслов?

Ответ. Спрашиваешь о помыслах и размышлении, как человек становится мертвым в келье своей? Разве человек рачительный и трезвенный душой имеет нужду спрашивать, как ему вести себя, когда бывает он один сам с собой? Какое иное занятие у монаха в келье его, кроме плача? Разве бывает у него время от плача обратиться к другому помыслу?

И какое занятие лучше этого? Самое пребывание монаха и одиночество его, уподобляясь пребыванию во гробе, далекому от радости человеческой, учат его, что деятельность его – плач. И самое значение имени его к тому же призывает и убеждает, потому что называется он сетующим, то есть исполненным горести в сердце. И все святые в плаче переселялись из этой жизни. Если же святые плакали и, пока не переселились из этой жизни, очи их всегда были наполнены слезами, то кто же не будет плакать?

Утешение монаху порождается плачем его. И если совершенные и победоносные здесь плакали, то как стерпит исполненный язв, чтобы пребыть ему без плача? Кто имел лежащего перед собой мертвеца своего и видит, что сам он умерщвлен грехами, того нужно ли учить, с какой мыслью пользоваться ему слезами? Душа твоя, которая для тебя дороже целого мира, умерщвлена грехами и лежит пред тобой, ужели же не требует она плача? Поэтому если пойдем на безмолвие и с терпением будем пребывать в нем, то, конечно, в состоянии будем пребывать в плаче.

Поэтому будем непрестанно в уме своем молить Господа, чтобы даровал нам плач. Ибо если примем эту благодать, лучшую и превосходнейшую прочих дарований, то при помощи ее достигнем чистоты. А как только достигнем ее, не отнимется уже у нас чистота до самого исхода нашего из этой жизни.

Потому блаженны чистые сердцем, потому что нет времени, когда бы не услаждались они этой сладостью слез, и в ней они всегда зрят Господа. Пока еще слезы у них на глазах, они сподобляются зрения откровений Его на высоте своей молитвы; и нет у них молитвы без слез. Это-то и значит сказанное Господом: Блажени плачущий: яко тии утешатся (Мф. 5, 4). Ибо от плача приходит человек к душевной чистоте.

Поэтому Господь, сказав: Яко тии утешатся, не объяснил, каким утешением. Ибо когда монах сподобился с помощью слез прейти область страстей и вступить на равнину душевной чистоты, тогда сретает его такое утешение. Потому если кто из получивших утешение здесь прострется на эту равнину, то на ней встретит утешение, не обретаемое здесь, и уразумевает тогда, какое конец плача получает утешение, которое плачущим дает Бог за их чистоту. Потому что непрестанно плачущий не может быть тревожим страстями.

Проливать слезы и плакать – это дарование бесстрастных. И если слезы временно плачущего и сетующего могут не только путеводить его к бесстрастию, но и совершенно очистить и освободить ум его от памятования страстей, то что скажем о тех, которые с ведением день и ночь упражняются в этом делании? Потому никто не знает помощи, бывающей от плача, кроме тех одних, которые предали души свои этому делу. Все святые стремятся к этому входу[46]46
  То есть к получению дара плача.


[Закрыть], потому что слезами отверзается перед ними дверь для вшествия в страну утешения. И в этой стране в откровениях изображаются преблагие и спасительные следы Божии.

Вопрос. Так как иные по немощи тела не в состоянии непрестанно плакать, что должно иметь им к охранению ума, чтобы против него, когда он ничем не занят, не восставали страсти?

Ответ. Страсти не могут восстать на душу и смутить подвижника, если в его отшельничестве, удаленном от всякого рассеяния, сердце его не занимается житейским, разве только будет он ленив и нерадив к своему долгу.

А преимущественно если будет он упражняться в изучении Божественных Писаний, то, занимаясь изысканием их смысла, пребывает нимало не тревожим страстями. Ибо при возрастающем и укореняющемся в нем разумении Божественных Писаний бегут от него суетные помыслы, и ум его не может отстать от желания читать Писания или размышлять о читанном. И не обращает он ни малейшего внимания на жизнь настоящую по причине весьма великого наслаждения своим занятием, возвышаясь над этим[47]47
  Имеются в виду суетные помыслы этой жизни.


[Закрыть] в глубоком пустынном безмолвии.

Потому забывает себя и естество свое и делается как бы человеком, который пришел в исступление, вовсе не памятует о сем веке, преимущественно занят мыслью о величии Божием и, погружаясь в это умом, говорит: «Слава Божеству Его!», и еще: «Слава чудесам Его! На какую высоту возвел Он мое убожество, чему сподобил меня поучаться, на какие отваживаться помыслы, чем услаждать душу мою!» Обращаясь мыслью к этим чудесам и всегда ими изумляемый, пребывает он в непрестанном упоении и как бы уже вкушает жизнь по воскресении, потому что безмолвие весьма много содействует этой благодати.

Ибо ум его находит возможность пребывать в себе самом с миром, какой приобретен им в безмолвии. А вместе с тем возбуждается этим к памятованию того, что сообразно с порядком его жизни. Ибо, мысленно представляя славу будущего века и блага, по упованию уготованные праведным, пребывающим в оной духовной жизни и в Боге, и новое то восстановление, не содержит ни в мысли, ни в памяти того, что есть в мире сем. И когда будет этим упоен, снова переносится оттуда созерцанием к веку сему, в котором еще живет, и в изумлении говорит: О, глубина богатства и премудрости и разума и домостроительства неисследимого Бога, яко неиспытани судове Его, и неизследовани путие Его! (Рим. 11, 33).

Ибо, когда Он уготовал иной столько чудный век, чтобы ввести в него все разумные существа и сохранить их в нескончаемой жизни, какая была причина сотворить Ему этот первый мир, расширить его и столько обогатить его полнотой и множеством видов и естеств и дать в нем место причинам многих страстей и тому, что их питает и что им противоборствует? И почему сначала поставил нас в этом мире, водрузил в нас любовь к долголетней в нем жизни и внезапно похищает нас из него смертью, немалое время хранит нас в бесчувственности и неподвижности, уничтожает образ наш, разливает растворение наше[48]48
  То есть рассыпает наше тело.


[Закрыть], смешивает его с землей, попускает, чтобы состав наш разрушился, истлел и исчез и чтобы вовсе не оставалось ничего от естества человеческого, а потом, во время, какое определил достопоклоняемой премудростью Своей, когда восхощет, воздвигнет нас в ином образе, какой Ему только известен, и введет нас в другое состояние?

На это не только мы, человеки, надеемся, но и сами святые Ангелы, не имеющие нужды в этом мире, по необычайности естества своего малым чем не достигшие совершенства, ожидают нашего восстания из тления, когда восстанет род наш из персти и обновится тление его. Ибо ради нас и им возбранен вход, и они ждут единократного отверстия двери нового века. И эта тварь (Ангелы) с нами почиет от тяжести тела, обременяющей нас, как говорит апостол: тварь откровения сынов Божиих чает свободится от работы истления в свободу славы чад Божиих (Рим. 8, 19, 21) по совершенном разорении века сего в целом его устройстве и по восстановлении естества нашего в первоначальное состояние.

И отсюда уже возносится умом своим к тому, что предшествовало сложению мира, когда не было никакой твари: ни неба, ни земли, ни Ангелов – ничего из приведенного в бытие; и к тому, когда Бог, по единому благоволению Своему, внезапно привел все из небытия в бытие и всякая вещь предстала перед Ним в совершенстве.

И снова нисходит умом своим ко всем созданиям Божиим, обращает внимание на чудесность тварей у Бога и на премудрость произведений Его, в изумлении рассуждая сам с собой: «Какое чудо! Насколько домостроительство и Промысл Его превышают всякое понятие, насколько чудная сила Его крепче всех творений Его! Как из небытия привел Он в бытие эту тварь, это неисчислимое множество различных вещей? И как опять разорит ее, уничтожив это чудное благоустройство, эту лепоту естеств, это стройное течение тварей, часы и время, это сочетание ночи и дня, годовые перемены, эти разнообразные прозябающие из земли цветы, эти прекрасные здания городов и в них преукрашенные чертоги, это быстрое движение людей, это существование их, обремененное трудами от вшествия в мир до самого исшествия?

И как внезапно прекратится чудный этот порядок и наступит другой век, и воспоминание о первой этой твари вовсе не взойдет никому на сердце и будут иное видоизменение, иные помышления, иные попечения! И естество человеческое также не воспомянет вовсе об этом мире и о первом образе жизни своей, потому что ум человеческий прилепится к созерцанию оного состояния и уму людей не будет досуга возвратиться снова к брани с плотью и кровью.

Ибо с разорением сего века немедленно примет начало век будущий. И всякий человек скажет тогда следующее: “О матерь, забытая своими чадами, которых родила, воспитала и умудрила и которые во мгновение ока собраны на чужое лоно и соделались истинными чадами неплодной, никогда не рождавшей! Возвеселися, неплоды, нераждающая (Ис. 54, 1), о чадах, которых родила тебе земля!”».

И тогда как бы в исступлении размышляет и говорит: «Сколько еще времени будет стоять век этот? И когда воспримет начало век будущий? Сколько еще времени храминам этим спать в этом виде и телам быть смешанными с перстью? Какова будет оная жизнь? В каком образе восстанет и составится естество это? Как перейдет оно в новую тварь?» И когда размышляет он об этом и подобном этому, приходит в восторг, изумление и безмолвное молчание. И восстает он в этот час и преклоняет колена и с обильными слезами воссылает благодарения и славословия единому Премудрому Богу, всегда славимому во всепремудрых делах Его.

Итак, блажен, кто сподобился такового! Блажен, у кого такой помысл и день и ночь! Блажен, кто об этом и подобном тому размышляет все дни жизни своей! И если человек в начале своего безмолвия не ощущает силы таковых созерцаний по причине парения своего ума и не может еще возноситься к силам[49]49
  Величию.


[Закрыть] сказанных выше чудес Божиих, то да не приходит в уныние и да не оставляет тишины своей безмолвной жизни!

Ибо и земледелец, когда сеет, не тотчас с посевом семени видит и колос, но за сеянием следует у него уныние, труд, изнеможение собственных членов, удаление товарищей, разлука с близкими людьми. А когда претерпит это, приходит иное время, в которое услаждается делатель, и скачет, и радуется, и веселится.

Какое же это время? Когда вкусит он [духовного] хлеба, добытого потом своим, и в безмолвии соблюдено будет размышление его. Ибо великую и нескончаемую сладость возбуждают в сердце и в неизреченное удивление приводят ум безмолвие и это, сказанное выше, терпеливое в безмолвии размышление. И блажен, кто терпеливо пребывает в нем, потому что отверзся перед ним сей боготочный источник, и пил он из него и насладился, и не перестанет пить из него всегда, во всякое время, во всякий час дня и ночи, до скончания и последнего предела целой своей временной этой жизни.

Вопрос. Что главное во всех трудах этого дела, то есть безмолвия, чтобы человеку, который дошел и до этого, можно было знать, что достиг он уже совершенства в житии?

Ответ. То, когда сподобится человек непрестанного пребывания в молитве. Ибо как только достиг он этого, взошел на высоту всех добродетелей и соделался уже обителью Святого Духа. А если кто не приял несомненно этой благодати Утешителя, то не может свободно совершать пребывания в этой молитве, потому что, как сказано, когда вселится в ком из людей Дух, тогда не прекратит он молитвы, ибо Сам Дух молится всегда (см. Рим. 8, 26).

Тогда и в сонном, и бодрственном состоянии человека молитва не пресекается в душе его, но ест ли, пьет ли, спит ли, делает ли что, даже и в глубоком сне без труда издаются сердцем его благоухания и испарения молитвы. Тогда молитва не отлучается от него, но всякий час хотя и не обнаруживается в нем внешне, однако в то же время совершает в нем службу Божию втайне. Ибо молчание чистых один из христоносных мужей называет молитвой, потому что помыслы их – кроткие гласы, которыми сокровенно воспевают Сокровенного.

Вопрос. Что такое духовная молитва? И как подвижнику сподобиться ее?

Ответ. Душевные движения за строгую непорочность и чистоту делаются причастными действенности Святого Духа. И ее сподобляется один из многих тысяч людей, потому что это – тайна будущего состояния и жития. Ибо он возносится, и естество пребывает недейственным, без всякого движения и памятования о здешнем. Не молитвой молится душа, но чувством ощущает духовные вещи оного века, превышающие понятие человеческое, уразумение которых возможно только силой Святого Духа. А это есть умное созерцание, но не движение и не взыскание молитвы, хотя от молитвы заимствовало себе начало. Ибо через это некоторые из подобных этим людей достигали уже совершенства чистоты.

И нет часа, в который бы внутреннее их движение было не в молитве, как сказали мы выше. И когда приникает Дух Святой, всегда обретает таковых в молитве и от этой молитвы возносит их к созерцанию, которое называется духовным зрением. Ибо не имеют они нужды в образе продолжительной молитвы, ни в стоянии и в чине продолжительной службы. Для них достаточно воспомянуть о Боге, и тотчас пленяются любовью Его. Впрочем, не нерадят совершенно и о стоянии на молитве, когда воздают честь молитве и, кроме непрестанной молитвы, в назначенные часы стоят на ногах.

Ибо видим святого Антония стоящим на молитве девятого часа и ощутившим возношение ума своего. И другой из отцов, с воздетыми руками стоя на молитве, приходил в восхищение на четыре дня. И другие многие во время таковой молитвы пленяемы были сильным памятованием о Боге и великой любовью к Нему и приходили в восхищение. Сподобляется же ее человек, когда хранением заповедей Господних, противящихся греху, и внутренно, и наружно совлечется греха.

Кто возлюбит эти заповеди и воспользуется ими по чину, для того необходимым сделается освободиться от многих человеческих дел, то есть совлечься тела и быть вне его, так сказать, не по естеству, но по потребности. Кто ведет жизнь по образу Законоположника и руководствуется заповедями Его, в том невозможно оставаться греху. Потому Господь обетовал в Евангелии сохранившему заповеди сотворить у него обитель (см. Ин. 14, 23).

Вопрос. В чем совершенство многих плодов Духа?

Ответ. В том, когда сподобится кто совершенной любви Божией.

Вопрос. И почему узнает человек, что достиг ее?

Ответ. Когда памятование о Боге возбудилось в уме его, тогда сердце его немедленно возбуждается любовью к Богу и очи его обильно изводят слезы. Ибо любви обычно воспоминанием о любимых возбуждать слезы. А пребывающий в любви Божией никогда не лишается слез, потому что никогда не имеет недостатка в том, что питает в нем памятование о Боге, почему и во сне своем беседует с Богом. Ибо любви обычно производить что-либо подобное, и она есть совершенство людей в сей их жизни.

Вопрос. Если после многого труда, злострадания, борения, которое принял человек, помысл гордыни не стыдится приразиться к нему, потому что заимствует себе пищу в лепоте добродетелей его и рассчитывает на великость понесенного им труда, то чем одолеть человеку помысл свой и приобрести в душе своей такую твердость, чтобы не покорилась она помыслу?

Ответ. Когда познает кто, что отпадает он от Бога, как сухой лист падает с дерева, тогда уразумевает силу души своей, то есть своей ли силой приобрел он эти добродетели и перенес ради них все борения, между тем как Господь удерживал помощь Свою и попускал ему одному вступать в борьбу с диаволом и не ходить с ним вместе, как обыкновенно участвует Он в борьбе с подвизающимися и содействует им. Тогда обнаруживается сила его, лучше же сказать, ясным делается поражение и затруднение его. Ибо со святыми всегда бывает Промысл Божий, охраняющий и укрепляющий их. Им побеждает всякий чин людей, если бывает в подвиге и в страданиях мученических и в прочих бедствиях, постигающих за Бога и ради Него претерпеваемых.

И это ясно, очевидно и несомненно. Ибо как естество может победить силу щекотаний, непрестанно возбуждающихся в членах людей, причиняющих им скорбь и очень сильных для того, чтобы преодолеть их? И почему другие желают победы и любят ее, но не могут одерживать ее при сильном противоборстве своем, напротив, каждый день терпят поражение от телесных щекотаний и пребывают в труде, в плаче и в изнеможении, трудясь о душах своих, а ты удобно возможешь понести притязания тела, которые столь люты, и не приходить от того в большое замешательство?

И как тело, в других случаях чувствительное к страданиям и не терпящее уязвления тернием, уколовшим его ноготь, может побороть резание железом, переносить сокрушение членов и всякого рода муки и не препобеждаться страданиями, не ощущая, как обычно естеству, даже различия этого в мучениях, если кроме естественной силы не приходит отынуду другая сила, отражающая от него лютость мучений?

И поскольку заговорили мы о Божием Промысле, то не поленимся привести на память одну душеполезную повесть, возвышающую человека в борениях его. Один юноша, по имени Феодор, у которого все тело подвергнуто было мучениям, спрошенный кем-то: «Чувствуешь ли ты мучения?» – отвечал: «Вначале чувствовал, а впоследствии увидел некоего юношу, который отирал пот моего борения, укреплял меня и доставлял мне прохладу во время моего страдания». О, как велики Божии щедроты! Сколь близка бывает благодать Божия к подвизающимся за имя Божие, чтобы им с радостью претерпевать за Него страдания!

Поэтому не будь непризнателен, человек, к Божию о тебе промышлению. Если наконец явно, что ты не победитель, а только как бы орудие, побеждает же в тебе Господь и ты даром получаешь победное имя, кто возбраняет тебе и во всякое время просить той же силы, и побеждать, и принимать похвалу, и исповедоваться[50]50
  То есть приносить хвалу.


[Закрыть]Богу? Разве не слыхал ты, человек, сколь многие подвижники от сложения мира, быв непризнательными к этой благодати, пали с высоты жизни и с высоты своих подвигов?