Текст книги "Последствия одиночества"

Последствия одиночества

Глава 1

Возвращение к истокам

Рано или поздно человечество себя уничтожит, я в этом уверена. Мы – воители. Человек вечно с чем-то борется: с людьми вокруг, с системой, c природой. Даже с самим собой.

Я отношу себя к последним. Естественно, попутно приходится бороться и с другими вещами, но борьба с собой отнимает у меня больше всего сил. Сил, которые я направляю на то, чтобы не убить себя. Не знаю, на сколько еще меня хватит.

Пустота бесконечна.

Печаль вечна.

Примерно так я ощущаю себя каждый день, где-то уже пять последних лет моей жизни. В моей груди бездонная яма, и что бы я туда ни забросила, оно бесследно исчезает под ребрами, не давая мне ни на секунду почувствовать себя целостной.

Говорят, так ощущают себя почти все люди с моим диагнозом: пусто.

И эта пустота остается внутри до конца жизни даже если пытаться избавиться от нее таблетками, походами к психотерапевтам и всяческими позитивными установками, которые ты навязываешь себе через силу, и потом дамба сдержанной боли может обрушиться на тебя в самый неподходящий и неожиданный момент.

Вот и сейчас эта дамба уже начала трещать по швам.

Сбылся мой худший кошмар – мама получила работу мечты в каком-то захолустье, в которое нам всем пришлось переехать.

Под всеми я подразумеваю маму, меня и мои проблемы с социализацией.

Собственно, главная причина моего нежелания. Мне понравился город, находившийся в окружении гор и невероятно красивых лесов, мне понравился климат, мне нравится, что мама вроде как чувствует себя счастливой, наконец уехав от моего отца после развода как можно дальше…

Но мне не нравится, что здесь у меня нет никого, кроме нее, мне не нравится, что все мои друзья – это теперь картинки на экране, появляющиеся на нем несколько раз в день. Хотя, если честно, не думаю, что этим друзьям есть дело до меня.

А сейчас мне еще придется идти в новую школу, рассказывать о себе, делать вид, что я вся такая общительная и вообще душа компании, а-ля «теперь я тут звезда».

Мне не хотелось этого. Я часто меняла школы, в которых каждый раз вела себя в соответствии с указанной моделью. Больше так не будет.

Меня тошнит от подобных людей (и от людей в принципе), я устала притворяться кем-то другим. Буду собой. Даже если настоящая я невыносима даже для меня самой.

Именно поэтому я решила максимально не выделяться. Наверняка все ожидают, что из большого города приедет какая-нибудь сучка с завышенной по всем параметрам самооценкой, а тут я. День «полюбуются» и забудут.

Тем более, что внешность у меня самая обычная: русые волосы, голубые, почти серые, глаза, вообще ничего особенного. Как у всех. Серой мышью я бы тоже не назвалась, скорее, почти самым обычным человеком.

Обычным человеком, рассудок которого рассыпается так же быстро, как в детстве рассыпались нечаянно порванные мамины бусы. И ты либо признаешься в этом, либо пытаешься собрать все назад, либо прячешь улики. Я перепробовала все вышеперечисленное.

Об этом я думала, собирая волосы в низкий хвост перед тем, как уйти на каторгу в ту самую школу.

– Евка, готова? – было слышно, как мама теребит в руках ключи от волнения.

Сегодня не только мой первый день на учебе, но и ее первый рабочий день.

– Все будет хорошо, мам, – я поцеловала женщину в щеку и вышла из дома.

На улице было довольно сыро, а это значит, что, пока я доберусь до школы, мои волосы, которые я час выпрямляла с самого утра, снова завьются. Утюжок можно забросить в самый далекий ящик.

С другой стороны, здесь невероятно красиво. Я бы сказала, даже мистично и загадочно: весь этот туман над влажно-зелеными елями…

«Сумерки» на минималках.

Слышала, этот фильм был культовым до того, как настал «судный день». Тот, когда ядерная тревога не умолкала и выла, как волк с отрубленной лапой. Говорить об этом теперь не принято. Все делают вид, что ничего не было. Коллективная десятилетняя амнезия.

Идти нам с мамой было ровно в противоположные стороны, что не могло меня не радовать.

Город построили на месте какого-то очень древнего села, некоторые дома еще остались на месте, потому что немногочисленные жители были против того, чтоб их снести. Сейчас, конечно, это все еще похоже на поселок, но скоро все изменится. Мама как раз над этим и работает. Она здесь в качестве главного архитектора. У нас дома комнату с самым большим окном отдали ей под кабинет, и всего за сутки она успела навести там свой творческий «порядок».

Сейчас она полностью поглощена работой, наконец счастлива, поэтому и мне грех жаловаться.

Плюсы маленьких городков в том, что все близко. Школа всего в десяти минутах, а это уже целых двадцать минут ходьбы в день. Вряд ли я буду находиться на воздухе чаще этих двух вынужденных раз в сутки.

Я внимательно смотрела по сторонам, пытаясь определить, кому из редких прохожих со мной по пути, но не чтобы найти себе попутчика, а наоборот – избежать любых контактов.

Я словила себя на мысли, что веду себя слишком отчужденно и замкнуто, и мне стало противно от себя самой.

– Ты, должно быть, Ева? – девушка подошла ко мне совсем неожиданно, я даже подпрыгнула на месте и шумно выдохнула, согнувшись пополам. – Я Аглая.

На меня смотрело розовощекое чудо, иначе не назовешь.

Большие розовые щечки, черные глаза, курносый носик и спутавшиеся темные кудри волос.

Аглая была похожа на Белоснежку.

Можно было бы сейчас мило улыбнуться, незаметно передразнить ее легкомысленную манеру жизнерадостности и открытости, можно было бы представить, что вот, с этого момента, мы будем лучшими подругами на всю жизнь, всегда будем вместе, не разлей вода.

А мне хотелось тишины. Мне хотелось пройти путь до школы в одиночестве, оставаясь в своих мыслях хотя бы эти несчастные оставшиеся семь минут пути!

Много чего хотелось сделать, возразить, высказать, но я лишь вымученно улыбнулась, хотя со стороны моя улыбка явно выглядела дружелюбной.

И ведь не сбежишь никуда. Не спрячешься.

– Да, я Ева.

– Почему тебя так назвали?

Я еле успела подавить выражение на лице, которое даже сама я не в силах была до конца понять, но уверена, что Аглая бы испугалась. Я ожидала каких угодно вопросов, но не таких уж точно.

– Это сейчас шутка такая? – ответила я вопросом на вопрос. – Мне кажется, ты точно не из тех, кто должен задавать мне такие вопросы.

Черт, я была настолько раздражена ситуацией, что мой ответ мог бы показаться девушке резким, хотя я искренне не хотела ее обижать.

– Ну, просто… твои родители, например, верующие?

Что это за викторина со странными вопросами, да еще и с самого утра?

Зачем меня так мучить? Я и так еле заставляю себя передвигать свое тело в место, в котором совсем не хочу быть.

– Нет. Почему ты так решила?

Девушка замялась. Она шла в ногу со мной, достаточно близко, как будто, так и должно быть.

А может, и должно?..

– Ну, знаешь… Ева… та самая. Из Библии, – и все почему–то приглушенно, словно нельзя громко говорить о библейской Еве, только шепотом.

– Да. Просто красивое имя. К тому же, я слышала, в двадцатые годы девочек называли так довольно часто. Никакой связи, – я специально постаралась посмотреть на Аглаю как можно дружелюбней, но при этом дать ей понять, что этот разговор окончен.

Некоторое время мы шли молча, и сначала я обрадовалась, но потом тишина словно смешалась с воздухом и стала сдавливать все в моей груди. Впервые мне было тяжело от того, что человек рядом со мной молчит.

Аглая явно не из тех, кто умеет вовремя заткнуться по своей воле. Может, я ее все же чем-то обидела?

Еще до того, как я решилась совершить героический поступок и заговорить, девушка нарушила это молчание раньше меня.

– А ты не очень-то разговорчивая, да? – улыбнулась она.

Как проницательно!

– Есть такое, – я ухмыльнулась. – Люблю быть наедине с собой.

– Тогда больше не буду тебя провожать.

Правильно было бы возразить и сказать, что она мне ни в коем случае не мешает, что ее компания – сплошное удовольствие.

Я благодарно кивнула.

Впервые в жизни я прониклась уважением к едва знакомому человеку только за то, что к моим личным границам отнеслись уважительно.

– Спасибо.

– Волнуешься? – снова спросила Аглая, и мне этот вопрос показался таким искренним и интимным, что я снова невольно прониклась к девушке толикой симпатии.

– Немного. Не люблю новые места. Надеюсь, я быстро привыкну.

Я смотрела под ноги, на сырую грязь, потому что, если смотреть вперед и вверх, – от величия и высоты сосен начинала кружиться голова и накатывали тоска и тревожность.

– Как только я начну слишком надоедать своим присутствием, сразу говори, я не обижусь, – Аглая говорила искренне, и это почему-то меня удивляло.

Со мной никогда раньше так не говорили.

Школа, я бы сказала, находилась в сказочном месте. Современное здание с черными панорамными окнами, за которыми не было видно, что происходит внутри. Немного футуристичный дизайн, окруженный столетними деревьями и горами, ломал мой мозг и заставлял смотреть снова и снова.

Школу спроектировала мама еще три года назад. Может, она хотела превратить всю местность в сочетание будущего и далекого холодного прошлого?

Это был первый мамин проект после развода, за который она взялась с огнем в глазах. Возможно, только это и помогло ей выйти из того ужасного состояния обиды на весь мир.

А я так и не вышла.

По дороге к школе все дома выглядели современно и абсолютно точно вписывались в бесконечные горные просторы.

Насколько мне было известно, частный сектор (пока что единственное, что здесь есть) будет только один. В ближайшие лет десять. Сейчас шел упор на таунхаусы и общественные места.

Короче, застряла я здесь надолго.

Даже колледж планируют открыть, такой, чтобы захватывал широкий спектр специальностей.

Но если я пойду учиться, придется ездить в соседний город, примерно в часе езды.

На самом деле, я бы с радостью уехала назад, к отцу, если бы не ненавидела его, но маму я оставить не могу, она по жизни еще более беспомощная, чем я, хоть и не показывает этого.

Хоть в чем-то мы похожи.

Да и про то, что папе я не нужна, забывать тоже не стоит.

– А ты давно здесь? – спросила я у Аглаи.

– С самого основания. Сюда почти никто не приезжает, мы, как первые переселенцы, самые смелые. Остальные будут приезжать с появлением удобств. Тогда и больше семей с детьми подтянется, я уверена. Хотя и население в десять тысяч за три года – это уже большой прогресс, я считаю. Ну, это если охватывать больше территорий. Например, близлежащие деревни…

У подножия ступеней я остановилась и вздохнула, пытаясь собраться с силами.

Ну, поехали.

– К слову, я так и не сказала, – замялась на пороге школы Аглая, оглядываясь по сторонам, словно ища кого-то, – так как мы в одном классе, меня поставили к тебе сопровождающей, поэтому извини, но сегодня нам придется побыть вместе, чтобы я показала тебе все.

Звучало логично, да и к девушке я уже начала привыкать, поэтому даже не расстроилась.

Хорошо, что она, а не кто-нибудь еще, с кем придется, как и с ней, провести весь день.

Хватит с меня пока что Аглаи.

Первым делом девушка провела меня в раздевалку с отдельным личным шкафчиком, забрала вместе со мной мои учебники и мы пошли в класс.

Одиннадцатый класс был всего один, три десятых и два девятых. Седьмого и восьмого не было, а вот младшие были полными. Здесь полупустым был лишь детский сад, что меня удивляло: вырасти среди природы, должно быть, прекрасно. Возможно, родителей пугала перспектива нападения диких животных или падение их чада с какой-нибудь скалы, а может и вообще – погребение под водопадами. Все это, конечно, не звучало серьезно и казалось глупым и надуманным, но мама объясняла это так.

К тому же, не всем подходит горный климат. Город проектировался как зона, рядом с которой вряд ли упадет очередная термоядерная боеголовка, что для меня уже было веским основанием, ведь я была согласна с мнением, что, пока существуют люди, существуют и войны.

Первым занятием была экология, предмет, который вел классный руководитель.

Что ж, чем быстрее я пройду через стадию знакомства со всеми, тем лучше.

От волнения уже и так начала болеть голова.

Когда мы вошли, все, так или иначе, бросили на меня оценивающий взгляд. Двое, парень и девушка, сразу же направились в нашу сторону. Я сильнее сжала учебники и постаралась размеренно и глубоко дышать, чтобы успокоиться. Получалось плохо.

Захотелось курить.

– А вот и новенькая, – улыбнулся парень.

Он был красивым. Я бы даже сказала слишком. Стильно одет, весь аккуратный, с иголочки, и даже приторно идеальный.

И что только такой человек забыл в этой глуши?

– Я Адам, а это Вероника, – самодовольная улыбка не сходила с его лица, он явно понимал, как он выглядит и какое впечатление оставляет после себя. Но ради кого? Пары десятков старшеклассниц из младшей параллели и… (я быстро окинула взглядом класс) восьми своих одноклассниц, включая и меня?

Я почувствовала раздражение.

Я посмотрела на Веронику, и мне и секунды хватило, чтобы понять, что она влюблена в него и в принципе должна пользоваться популярностью в классе. Маленького роста, мило одета, невероятно мягкой, немного детской внешности, с огромными голубыми глазами и достаточно длинными, до пояса, прямыми светлыми волосами.

– Приятно познакомиться.

Аглая издала какой–то непонятный утробный звук, я покосилась на нее.

– Адам и Ева, – расплылась та в улыбке.

Я даже позволила себе пихнуть девушку в бок локтем.

– Аглая!

Я успела заметить, как Вероника поджала губы и опустила глаза, вымученно улыбнувшись.

Шутку она, как и я, явно не оценила.

Зазвенел звонок, и класс разошелся по местам. По первой оценке, человек пятнадцать, не больше.

У каждого была своя парта, прям как в зарубежных школах в кино, и я села за ту, что оставалась свободной. Благо, хоть не в задних рядах класса, а то совсем покажусь изгоем.

В ту же минуту, как я села, вошел преподаватель. Мужчина.

– Доброе утро, класс, рад всех видеть, – он обвел глазами всех учеников и посмотрел на меня. Мне пришлось собрать все силы, чтобы не отводить взгляд. – Как вы уже могли заметить, в нашем коллективе появился новый человек, поэтому попрошу помочь ей как можно быстрее стать частью нашей семьи.

И, к моему удивлению, на этом внимание ко мне кончилось. Он начал урок. Я облегченно выдохнула.

Я приехала как раз на осенних каникулах, поэтому материал был новым для всех, и я в принципе смогу легче влиться в жизнь новой школы.

Парень, сидевший передо мной, немного развернулся ко мне, протянул кусочек бумаги, сложенный пополам, и подмигнул.

Для меня это было так неожиданно, что я даже улыбнуться в ответ забыла.

Только первый день, а уже миллион ошибок, так и до школьного психолога недалеко, а с ними у меня, как правило, вообще не ладилось.

Я аккуратно положила листочек между страниц тетради и развернула.

«Завтра в шесть посвящение. Познакомишься со всеми. Придешь вместе с Аглаей, мы уже договорились. Это обязательно. Отказ не принимаю. Сегодня покажем тебе окрестности и «местных». Возражений не хочу и слышать.

Адам».

Замечательно.

Ненавижу, когда парни считают, будто бы девушки голову теряют, когда ими командуют и не оставляют выбора.

Просто отвратительно.

Скажу, что неважно себя чувствовала.

Да даже врать не придется, мне уже и так ужасно болит голова. Можно даже сказать об этом сегодня и не пойти в школу завтра, ссылаясь на плохое самочувствие.

Выбора мне не оставили.

***

– Да успокойся ты, обычная прогулка после школы, – Адам закатил глаза, сложив руки на груди, что точно не добавляло ему важности в моих глазах. – Немного поднимемся в гору, подышим разреженным воздухом… Сказка!

Я мрачно посмотрела на него исподлобья.

– Да давай, будет весело, – поддержала его Аглая, игриво мне улыбаясь. – Домашку не задали, чем ты будешь заниматься остаток дня?

Это была ситуация, когда проще согласиться и потерпеть нежелательное общение, чем сто тысяч лет доказывать, почему ты этого общения не хочешь.

– Может, в отличие от вас, у меня есть работа? Мне нужно вернуться к четырем, чтобы вовремя приступить к заданию.

– Ну ничего себе, – Адам улыбнулся, широким жестом хлопнув меня по плечу, отчего в глазах Вероники заплясало едва скрываемое удовольствие, смешанное со страхом. – И где работает наша маленькая первая женщина?

Он улыбался, точно лис, щуря на меня свои карие, глубокие глаза, напоминавшие о соснах и коре деревьев, солнце, горьком утреннем кофе и дорогих сигарах.

Ненавижу, когда кто-то пытается подначивать меня библейской Евой.

– Во-первых, хватит, и ты сейчас понимаешь, о чем я. Во-вторых, я даю уроки репетиторства по английскому языку первоклассникам, – я гордо вскинула подбородок и вступила в противостояние с сигарами своим уставшим зимним небом.

На самом деле я не работала. У меня едва ли хватало сил заставить себя почистить зубы или умыться перед сном, поэтому о работе не могло быть и речи, в чем меня периодически упрекала моя мама, которая считала, что в семнадцать лет я могла бы обеспечивать себя и сама. А раз уж я имею наглость сидеть у нее на шее, свесив ножки, то и жить должна по ее правилам.

Мое расстройство давалось мне куда тяжелее, чем я давала ей или кому-либо еще понять. Я стыдилась того, кто я есть, и этот стыд и чувство вины пожирали меня без остатка.

– Какая деловая! – мягко рассмеялась Аглая.

Мне пришлось отмотать разговор назад, чтобы понять, о чем она говорит: иногда в моей голове за доли секунды проносилось слишком много мыслей, из-за которых я могла теряться во время разговоров.

Когда мы вышли на улицу, я специально шла на пять шагов позади всех, заранее предупредив, что, если они не дадут мне личного пространства, я просто уйду домой.

После получаса ходьбы в гору вглубь леса, ко мне подошла Аглая и взяла меня под руку, чему я не стала возражать: у меня уже началась отдышка и ноги немного потрясывало.

– Как тебе Адам? – тихо спросила она, глядя на впереди идущих друзей.

– В смысле? – я метнула взгляд в их сторону, – Ну, симпатичный, но явно ублюдок. Возможно, с нарциссической травмой.

Аглая закатила глаза.

– Да я не о том! Он тебе нравится? – девушка кокетливо коснулась меня бедром.

Теперь глаза закатила я.

– Нет! – возможно, категоричнее и горячее, чем того требовалось, воскликнула я, чем привлекла внимание Вероники и причины моих сегодняшних неловких ситуаций, Адама.

Они остановились.

– Долго еще идти? – спросила я, пытаясь замять ситуацию. – Я скоро умру!

– Еще десять минут, – уверил меня Адам.

Шли мы пятнадцать, потому что я еле передвигала ногами.

В итоге мы стали спускаться по пологому склону, сосны мелькали все реже, и мы вышли к одинокому домику, огражденному редким частоколом. Я бы даже назвала это строение избушкой. Сырые темные брусья покрывал мох, и я сначала решила, что в домике никто не живет, но из маленькой узкой трубы на крыше вилась тоненькая струйка дыма, поднималась выше и растворялась в густом тумане, который уже начал застилать верхушки деревьев.

– Вот и пришли, – улыбался Адам.

Улыбалась и Вероника, пристроившая левую руку в его карман, ссылаясь на то, что замерзла. Эта улыбка делала ее ангелом и заставляла меня забыть о ее беспочвенной ревности Адама ко мне.

– Мы пойдем внутрь? – удивилась я. В моем желудке начинало сгущаться неприятное предчувствие чего–то недоброго.

– Да, познакомим тебя с нашей подругой, Христиной.

Дворик выглядел уныло: высокая, падающая под своей тяжестью от влаги трава, мокрая от тумана старая скамейка под окном у покосившейся двери, и больше ничего.

Стало тоскливо и тревожно.

Я вошла самая последняя. На удивление, внутри было очень тепло и уютно, пахло травами, развешенными по стенам. Тревога в груди сменилась другим странным чувством. Ностальгией.

– Христина! Мы пришли не одни.

Ребята стояли на месте, поэтому и я не шевелилась, только рассматривала окружающую обстановку. Мне нравилось дерево, которым было обделано все вокруг, нравились запахи и сама атмосфера. Только внутри было темновато, отчего сильно напрягались глаза.

– Иду! – проскрипел старческий голос, и из глубины избы послышались шаркающие шаги.

К нам вышла седая сгорбленная старуха, улыбавшаяся своим беззубым ртом, как младенец.

– Здравствуйте, – негромко сказала я, борясь с желанием попятиться назад. Все впечатление тепла и уюта мгновенного испарилось.

Старуха сильно прихрамывала на левую ногу, из-за чего во время ходьбы ее шатало со стороны в сторону, она напоминала мне буйки в беспокойных морских волнах.

– Е-е-ева-а, – протянула старуха мое имя слащавым голосом, и меня бросило в холодный пот, – подойди сюда, детка.

Женщина стояла прямо напротив нас, я сделала несмелый шаг вперед и оглянулась на одноклассников. Они замерли, но их обездвиженность не была тревожной, скорее, полной любопытства.

Я сделала еще шаг и посмотрела старухе в глаза. Она была слепой.

– Дай мне ручку детка, пойдем со мной, – мне было страшно обидеть пожилого человека, поэтому я послушалась, хоть и испытывала определенный страх и недоверие. – Погуляйте, – сказала она остальным.

Я нервно сглотнула и еще раз посмотрела на троицу друзей. Адам кивнул: мол, иди, бояться нечего.

Мы прошли к печи и небольшому деревянному столу, на котором стоял заварник и две маленькие чашки рядом.

– Я заварила травы для нас, девочка, – старуха безошибочно точно взяла в руки заварник и налила травяной настой в чашки, не пролив ни капли, как будто ее глаза могли видеть. – Это летний карпатский сбор. Нет ничего лучше его в холодную пору, чтобы недуги обходили тебя стороной.

– Спасибо, – прошептала я и взяла чашку темного цвета, сделанную не очень аккуратно, зато пестро и красиво украшенную местным орнаментом.

Я рассматривала узоры, грея руки о стенки посуды, стараясь не смотреть женщине в глаза.

– Твой отец много говорил о тебе, только ни разу не упомянул, как ты похожа на мать.

Я резко поставила чашку на стол, расплескав по его поверхности содержимое, и встала из-за стола.

– Сядь.

Мое сердце стучало так громко, что я почти ничего не слышала.

Во-первых, отца я не видела уже пять лет. Во-вторых, на мать я не была похожа совершенно. В-третьих, женщина слепая! Слепая!!!

– Вы что-то перепутали, – уже окрепшим голосом сказала я, не садясь на место.

– Я, конечно, уже выгляжу так, словно я не жилец в этом мире, но я никогда ничего не путаю, Ева, – старуха прищурилась, ее губы расплылись в неприятной улыбке, – Евуля. Да, так он и говорил. Моя Евуля.

Конечности похолодели, как под анестезией. Папа действительно называл меня так.

– Откуда вы знаете моего отца?

Вместо ответа к чашке, как змея, медленно протянулась сморщенная рука, похуже, чем в фильмах ужасов, ухватилась за нее, а другая змея-рука тем временем наливала в нее отвар.

– Сядь.

Я послушалась.

– Пей.

Я взяла в руки мокрую чашку и отхлебнула. Отвар был насыщенным и приятным, но туда так и просился сахар, о чем я вежливо промолчала.

В голове мелькнула мысль, что там может быть какая–нибудь отрава, но я сочла ее слишком глупой.

– Так откуда вы знаете моего отца? – повторила я попытку.

– Он многому научил меня в мои лучшие годы.

Звучало странно.

– Когда вы виделись в последний раз? – я нервно сжимала чашку, раздирая ногтями заусенцы. – Что он говорил обо мне?

– Мы летом собирали травы, которые ты сейчас пьешь.

Я покосилась на заварник. Во мне смешалось два желания: выплюнуть все, что я только что проглотила, и осушить маленький чайник до дна, проглотив и всю траву, которая была на этом самом дне.

– Усмири свою ненависть, – старуха отхлебнула чай. – Отец не сделал тебе никакого зла. Он любит тебя.

Как бы ни так.

Тех, кого любят, не бросают, не обрывают с ними связь, не сжигают мосты.

– Мне, пожалуй, пора, – я отставила чашку. – Даже если вы и правда знакомы, вы явно не в курсе, что он за человек. А сказки о нем я могу придумать и сама.

Я вышла из избы со странным неприятным чувством, преследовавшим меня до самого дома, пока я не легла спать. Чувством неудовлетворенного любопытства.

Одноклассники хотели меня проводить, но я разрешила довести меня только до школы, а дальше пошла сама.

Дома я приготовила ужин, к которому даже не прикоснулась, и легла спать, не переодеваясь и, тем более, не умывшись.

Сон пришел ко мне только в первом часу ночи.

***

Я лежала дома на диване после второго школьного дня и смотрела в потолок. Домашка на завтра была сделана, ужин приготовлен, и ничего другого мне просто не хотелось.

Я надеялась немного поспать, чтобы к тому моменту, как вернется мама, моя вечная головная боль уже отступила. Один из минусов моей болезни: мозг воспринимает за стресс любую мелочь, очень остро реагируя на огромное число триггеров, отчего у меня иногда даже были мигрени.

Обследование показало, что причины головных болей исключительно психологические.

Мама наверняка будет болтать без умолку, такая она у меня. Иногда. Если есть настроение.

Когда Адам после уроков спрашивал, приду ли я и настаивал на том, что это безумно важно и необходимо, я пообещала прийти. Это была минута слабости, когда мне снова отказаться было сложнее, чем согласиться, пусть даже и в урон себе.

До этого их «посвящения» оставалось чуть больше часа, но я решительно не собиралась никуда идти.

Вот сейчас усну, потом даже врать не придется, будто я проспала из-за головной боли.

Когда ко мне пришли первые, едва уловимые и хрупкие сновидения (а быстро я могла уснуть только днем или ближе к вечеру), в дверь позвонили.

Я тут же проснулась и села, но открывать не пошла.

Я сплю, оставьте меня в покое и до свидания.

Как говорится, добро пожаловать отсюда.

Звонок раздался еще раз.

Боже, как же я вас всех ненавижу, почему так сложно отстать от меня?

Сделать вид, что меня нет дома, я бы не смогла, потому что оставила свет в прихожей, совсем не подумав о том, что за мной кто–нибудь зайдет.

Да и куда бы я могла пойти?

Я очень сильно потерла глаза, чтобы они покраснели, взъерошила волосы и всю дорогу до двери, шла не моргая, чтобы проступили слёзы.

Несмотря на все мои старания вынести напоказ то, как я плохо себя чувствую, Аглая даже не заметила этого и сразу шагнула за порог.

– Ты что, спишь что ли? – она окинула комнату взглядом. – Вы еще не разобрали коробки?..

Она как-то рассеянно это проронила.

Возможно, я все еще не занялась коробками с вещами, потому что надеялась, что кто–нибудь меня отсюда заберет.

– Мы не успели разобрать, – зачем-то попыталась оправдаться я. – Ты что-то хочешь?..

К своей неожиданности, я встретилась с осуждающим и мрачным взглядом девушки.

– Приводи себя в порядок, прекращай стоить из себя дурочку и пойдем! – процедила она сквозь зубы.

– Если честно, я…

– Вся ложь этого мира начинается именно с этих слов, одевайся и пойдем! Это очень важно!

Мне захотелось прикрикнуть на нее и выставить за дверь, но я понимала, что это всего лишь реакция на то, что меня уличили во лжи.

– Извини, но я, правда, очень не хочу идти.

Она понимала меня. Она знала и понимала причины, но было что-то, из-за чего она не могла от меня отстать.

Как будто ее жизнь зависела от того, пойду я или нет.

Аглая подошла ближе ко мне и сжала мою руку.

– Правила устанавливаю не я. Поверь, если Адам хочет, чтобы ты пришла, тебе лучше прийти, – серьезное выражение на лице резко сменилось на кокетливо–добродушное. – Да за ним полшколы бегает. Ты должна радоваться, что он обратил на тебя внимание.

– Разве он и Вероника не?..

Я понимала, что они не встречаются, просто тянула время.

– Нет, не пара. Хотя она явно хотела бы. Сейчас строит из себя его лучшую подружку, пока по ней самой сохнет остаток мужской половины класса…

Аглая явно была этим раздражена.

– Лично я не собираюсь начинать какие–либо отношения в последний год учебы. Потому что мне еще поступать и…

Аглая закатила глаза.

– А как же выпускной? Провести этот день не одной, танцевать с любимым, запереться в каком-нибудь классе…

– Аглая! Боже, фу! – мне в принципе сложно с людьми общаться, не говоря уже об отношениях. – Я пойду с тобой, только не поднимай больше эту тему, пожалуйста!

Перед выходом я просто расчесала волосы и написала маме сообщение о том, что ухожу и постараюсь не задерживаться.

Уж кому, а ей мое общение со сверстниками будет только в радость.

На улице уже было темно, фонари встречались редко, а бесконечный лес нагонял атмосферу страха и угнетал, потому что казался сплошной черной пропастью, за пределами которой нет ничего, кроме тьмы.

– Как думаешь, скоро ли выпадет снег? – мне хотелось отвлечься от темноты, давившей на меня.

– В этой части Карпат зима наступает ближе к середине декабря, все-таки, не умеренные широты, как у тебя на севере было… Из какого ты города?..

– Неважно, – отрезала я, не желая вспоминать место, из которого меня силой притащили сюда. – Но там о погоде, считай, не нужно беспокоиться. Почти все время одно и то же.

Можно считать, что из серого тумана я перебралась во влажно-зеленый.

Чем ближе мы были к пункту назначения, тем сильнее возрастало волнение девушки, почему-то окрашенное, как мне показалось, беспокойством.

Аглая буквально тащила меня вниз по улице. За руку она меня взяла, видимо, сама того не заметив, когда я начала отставать. Возможно, она подсознательно боялась, что я постепенно исчезну из виду и уйду домой, растворившись во влажной темноте леса.

К сожалению, дороги назад уже не было. Я заранее чувствовала дискомфорт и просто старалась думать о том, что через несколько часов я уже буду дома, а все это – позади.

Дом Адама был на окраине и выглядел дороже и массивнее остальных. Ранее Аглая уже говорила, что его отец – местный управляющий и в принципе коренной житель, решивший превратить эти места во что-то невероятное и современное. Именно он и финансировал строительство. Соответственно, денег у него было – даже не представишь, сколько.

Мне же до сих пор казалось, что такие места нельзя переделывать, перестраивать и пытаться изменить. От гор веяло величием, и каким-то тревожным, преувеличенным спокойствием, от которого сердце билось так, что начинало тошнить.

Мне словно твердил какой-то голос изнутри, что все, что меня окружает, должно оставаться неизменным, что человеку здесь нет места.

Мне в принципе были свойственны плохие предчувствия, но у этого было как будто что-то особенное, что-то, заставляющее прислушаться.

И вот мы уже стоим на крыльце, а внутри меня пружина, еле-еле сдерживающаяся, готовая вот-вот прийти в действие.

Аглая позвонила в дверь, за которой уже различалась музыка, от которой мне стало не по себе.

Вот жили бы дальше в городе, нет же, надо ехать, надо что-то менять, надо довести родную дочь до суицида.

Я всей душой начинала ненавидеть тот день, когда маме предложили эту чертову работу.