Текст книги "Последствия одиночества"

– Это и нужно.

Я непонимающе уставилась на Адама.

– Отец сказал, что Кассий вернулся не столько из-за нашего ритуала, сколько из-за твоего желания. Он сказал, что Кассий будет жив, пока ты живешь. Он был твердо убежден, что ты не сможешь отпустить его искренне, пока он не обманет твое доверие.

От его слов стало больно, ведь Кассий действительно резанул по самому больному – по доверию.

– От твоего решения зависит слишком многое, – взмолился парень. – Уверяю тебя, ты еще полюбишь. Первая любовь – необязательно последняя. Поверь мне. Пожалей себя. Ты достойна лучшего.

Под его давлением я согласилась.

***

Собираясь в сумерках в лес, к месту бывшей могилы Каса, меня не покидало ощущение дежавю. Я не чувствовала, что во мне достаточно силы воли, чтобы я могла сделать то, что сделать должна. К тому же, я не знала, как отреагирует Кассий, если у меня не получится.

Было бы неплохо, если б он стер меня в порошок.

Уговаривая себя тем, что хуже точно не будет, я вышла из дома. С Адамом мы договорились, чтобы он запирался в ванной, на случай, если Веронике захочется перекусить, а с последней – о том, что если голод станет нестерпим, лучше убить лесного зверька, а не человека.

Улицы и вправду оказались пустынными. И, что еще более странно, как бы я ни всматривалась, я не могла найти ни одного дома, в котором бы уже был зажжен свет. В груди заскулила тревога.

По лесу идти одной было очень страшно, особенно, если представить, что не все местные жители, как и мавки, рады моему существованию.

Только я об этом подумала, как метрах в десяти от меня замелькала бледная женская фигура. Я немного свернула с тропинки в лес, но существо пошло за мной.

– Оставь меня в покое! – закричала я, когда испуг уже нельзя было держать в себе. – Я ничего плохого тебе не сделала! Сейчас Чугайстера позову!

– В этом нет нужды, – мавка была уже совсем близко, так, что я могла разглядеть ее лицо, отчего меня затрясло еще больше. – Я не причиню тебе вреда.

– Мама…

– Я рада, что ты все еще так меня называешь.

Несмотря на мертвенную бледность, невесомость, мама сильно похорошела: морщины разгладились, лишние килограммы ушли. На меня смотрела хорошенькая девушка примерно моего возраста и одураманено улыбалась, плавно раскачиваясь на зимнем ветру.

– Зачем ты пришла? – не без усилия спросила я.

– Чтобы ты не забывала обо мне. К тому же, я знаю, куда ты напрявляешься, – шепотом, почти что заговорщицки добавила женщина. – Не хочу, чтобы на полпути ты сдалась.

– Если бы ты должна была убить моего отца, ты бы смогла сделать это? – хотя дело здесь было совершенно в другом.

Дело было в том, что мертвый Кассий куда опаснее живого Филиппа.

– Если бы он совершил что-то ужасное – без сомнений.

Я вздохнула, привалившись к стволу ближайшей сосны.

– Это Кассий заставил меня написать предсмертную записку и взяться за лезвие. Это Кассий обратил в чудовище твою подругу, а вторую едва не убил. Весь лес шепчется о том, какая ты слабая и бесхребетная, какая глупая и наивная, что веришь ему.

– Только не начинай опять, – взмолилась я, – я уже почти начала тебя прощать.

– Это Кассий вывел твоего отца за пределы гор и убил.

Мир мгновенно рухнул, перестав восприниматься реальным. Я всем своим существом отказывалась верить в услышанное. Нет, она врет, она просто ищет способ причинить мне еще больше боли.

– Поэтому сработал автоответчик, продолжала мама, нежно улыбаясь. – Если бы Филипп уехал, он бы внес твой номер в черный список, как сделал пять лет назад, чтобы не видеть твоих жалких звонков.

– Замолчи! – не выжержав, закричала я. – Уйди с дороги.

Я хотела ее оттолкнуть, но женщина уже растворилась.

Каковы шансы, что она сказала правду? Каковы шансы, что Кас мог пойти на такое?

Я ускорила шаг, и уже через семь минут стояла на треснувших плитах, в месте, где я впервые снова увидела отца спустя пять долгих лет разлуки. Место, где у меня снова появился шанс не быть сиротой.

– Это тебе за отца, Кассий.

Я достала из кармана лезвие, упакованное в коричневую бумагу, сняла обертку и приставила к левой ладони.

Мой гнев был достаточно велик, огромный, ослепляющий, беспощадный. Я хладнокровно провела лезвием по коже, с наслаждением наблюдая, как снег у ног окрашивается в алый. Земля завибрировала, застонала, и стон этот казался стоном облегчения.

– Что свет, что тьма:

Одна пустота.

Что тьма, что свет:

Тебе выхода нет.

Кровь моя

Течет из ручья.

Напейся ее и встреть забытье.

Когда я закончила читать, земля подо мной уже не вибрировала и стонала, она дрожала и выла, как будто бы говорила, что этой крови слишком мало. Мне стало очень жарко, горячо во всем теле, особенно, в свежей, зияющей ране, которую я открыла вновь, когда резала по старому рубцу.

Мне пришлось снять куртку, чтобы кровь и дальше стекала вниз, под каменные плиты, пока я не решу, что все получилось.

И тут, как назло, потому что ничто не может идти гладко, так, ты этого ожидаешь, среди разреженного горячего воздуха появился Кассий. Из-за поднимавшегося вверх пара, из-за раскаленного жаром моего гнева воздуха, казалось, что чудовище дрожит.

– Очень смело с твоей стороны, Ева, – громко сказал он, и в голосе его злобы не было, в нем было… восхищение?

Я молчала.

– Если ты так сильно хотела меня видеть, могла бы просто позвать, совсем необязательно превращать могилу мою в вулканическое жерло.

Я смотрела на него во все глаза и не знала, что ответить.

– Если ты этим пытаешься вернуть меня в гробницу, то, спешу тебя расстроить: из этого не выйдет ровным счетом ничего. Стишок одноразовый.

– Ты убил моего отца, – мне хотелось кричать, но вместо крика у меня надломился голос.

– Ну, смотри, – Кассий улыбнулся и сделал шаг вперед. – Физически я его и пальцем не тронул. Просто сделал так, чтобы он оказался за пределами карпатского хребта. Там он он уже был вне влияния горной магии и мгновенно состарился. К тому же, ты не запрещала мне этого делать. Насколько я помню, ты хотела сначала с ним поговорить, ты так мне и сказала, да. Я решил, что разговоров достаточно.

– Кассий… – я схватилась за голову. – Не притворяйся глупым!

Монстр посмотрел на меня с любопытством.

– Понимаю, ты расстроена. Я чувствую твою боль, и мне жаль не за то, что я ее причина, а за то, как остро ты реагируешь. Я прощу тебе твои вчерашние слова и даже сегодняшнюю выходку.

– И это все, что ты хочешь сказать? – мне уже очень хотелось поддаться на его уговоры, смириться с тем, кто он есть, но во мне еще слишком свежими были мои чувства гнева, беспомощности и одиночества, чтобы так легко сдаться.

Еще сильнее было чувство несправедливости и предательства. Такое нельзя прощать.

– Нет, не все, – Кассий сделал шаг вперед, – Я ублюдок, я чудовище, я мразь, сволочь, последнее в этом мире существо, заслуживающее твоей любви.

Такого я не ожидала.

– Не говори так, – сердце сжалось от сочувствия к монстру, и я прогнала рациональные доводы о том, что он просто давит на жалость.

Воздух все еще был общигающе горячим и дрожал.

Касссий широко раскинул руки, как будто приглашая меня в объятия. Глаза его сверкали алым, все лицо и тело покрылись множеством капилляров красного цвета. Он выглядел пугающе.

Он выглядел голодным.

– Я жажду коснуться тебя, – сказал он низким, бархатным голосом, снова напомнив мне Кассия, который был лишь сущностью, который коснулся моей души. – Подойди ко мне.

Я медленно подошла поближе, едва стоя на ногах от сильной дрожи, окутавшей их.

– Я желаю твою плоть, Ева, – страшно сказал он, и теперь у меня дрожали не только коленки. Было в его словах что-то пьяняще сладкое, теплое, заставляющее послушаться. – Не бойся, я разрешаю тебе себя коснуться. Милая, храбрая Ева, что же ты теперь боишься?

– Ты предал меня, – из последних сил сказала я. – Ты сказал, что пьешь кровь мавок, потому что мне бы не понравилось, если бы ты пил ее у людей. Почему ты решил, что мне понравится то, что ты убиваешь моих друзей? Почему ты решил, что я хочу, чтобы ты убил моего отца?

– Потому что в глубине себя ты этого хотела. Ты не готова себе в этом признаться сейчас, но когда-нибудь, через десятилетия, ты меня поймешь.

– Но папа дал мне воскресить тебя! – мне приходилось кричать, потому что поднялся очень сильный ветер, под напором которого рычали и плакали деревья, грозясь вот-вот надломиться.

– Твой отец меня и похоронил! – проревел в ответ Кассий. – Иди ко мне, иначе второго шанса я тебе больше не дам. Ты либо со мной, либо против меня, навеки всеми покинутая!

Это было жестоко, то, что он мне предлагал. Он брал меня тем, чего я боялась больше всего.

– Я подойду, если ты пообещаешь не причинять мне боль. Это все, чего я прошу, Кас, я устала, я не вынесу больше. Дай мне покой – и я вся твоя.

– Ты снова врешь, но я прощаю тебя. Ты не умеешь жить спокойно, ты буря, и штиль тебе чужд. Но… раз уж ты так просишь… Я никогда не сделаю тебе больно, моя милая Ева, – он говорил настолько искренне, как будто это не он был причиной моей вдвойне вернувшейся тревоги и желания перестать существовать.

– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, Кас? – я стояла на расстоянии вытянутой руки от монстра, и чувствовала, как меня поглощает его тьма.

– Знаю, Ева.

Он не сказал мне больше ничего, и мое сердце утонуло в мраке печали, не дождавшись ответного “я тебя тоже”.

Кассий протянул руку к моему лицу и, коснувшись его кончиками пальцев, от наслаждения закатил глаза. Второй рукой он притянул меня ближе к себе, и голова моя теперь покоилась на его большой груди, в которой не билось сердце. Его молчание, полное размеренных действий, казалось мне насилием, и я всей душой хотела закричать ему о том, что не могу ему принадлежать, я не могу отдать всю себя тому, кто не в силах быть со мной искренним.

Когда монстр меня поцеловал, я расплакалась, перестала стоять на ногах, но не упала: Кассий слишком крепко впился в мое тело.

– Ты моя, ты только моя, – сбивчиво рычал он мне в шею. – Ты принадлежишь только мне, никто никогда не посмеет овладеть тобой. Я, только я. Ты моя, Ева, ты моя. Твоя душа, твое тело, твое прекрасное лицо – все это мое.

– Твое, – тихо вторила я, закрыв глаза, пытаясь не испытывать отвращение, но я ничего не могла с собой поделать.

Пальцы чудовища до боли сильно вцепились в мои плечи, носом он водил по моей шее, жадно вдыхая мой запах. Что-то холодное капнуло мне на ключицы, и я вздрогнула, а после, когда до меня дошло, что это слюна, меня затрясло всем телом от животного страха, от инстинкта самосохранения, кричавшего мне бежать.

Кассий повалил меня на землю и вдруг остановился, замер, уставившись холодными, испещренными кровоточащими сосудами глазами на мою шею.

– Кассий, хватит, – взмолилась я, пытаясь онемевшими от ужаса руками коснуться его лица, чтобы он на меня посмотрел.

Разширенные, полные безумия зрачки его медленно поползли вверх по шее, испепелили щеку и скулу и, наконец, остановились напротив моих глаз.

– Я жажду твою плоть и кровь, дитя. Ты предала меня, отчего мне теперь не сделать то же самое с тобой?

– Потому что ты обещал не причинять мне боли, – прошептала я, и слезы, давно стоявшие в глазах, наконец поддались гравитации и стекли мне прямо в уши, заложив их. – Потому что ты тоже любишь меня.

Кассий подорвался на ноги, точно дикий зверь, уставился на меня злыми волчьими глазами.

– У меня нет чувств, – процедил он сквозь зубы и сорвался на крик. – У меня не может быть чувств! Я не жалкий человек! Я монстр, Ева, пойми это уже, наконец! Я не могу любить существо, настолько жалкое, что ему не остается ничего, кроме как цепляться за чудовище, которому оно безразлично. Ты жалкая, Ева! Ты слабая! Ты женщина, в конце концов. Глупый ребенок.

Я смотрела на небо. Насильственно яркие созвездия изрезали небосвод и двоились в слезящихся глазах.

– Ты говорил иначе. Еще две недели назад ты был другим.

– Две недели назад у меня еще была душа! Ее больше нет. Если я хочу владеть миром, я должен не поддаваться слабости, корни которой пускает в нас милосердие.

– Тебе настолько страшно признаться самому себе в том, что ты способен любить, что ты готов разорвать мое сердце на куски? – я спросила едва слышно, даже, скорее, саму себя, но этого хватило, чтобы на монстра накатила очередная волна гнева и ненависти, в разы сильнее предыдущей.

– Я и правда разорву твое сердце на куски, если ты еще хотя бы раз скажешь мне это!!! – деревья заплакали, зарыдали надрывающимися стонами и, не выдержав, повалились на землю по периметру каменных плит, не смея их касаться. – Не принимай желаемое за действительное. Хватит доказывать себе, что во мне есть добродетель.

Лицо Кассия было снова напротив моего, вокруг его рта собралась пена, а сосуды в глазах полопались, отчего по его бледным щекам теперь стекала багряная кровь.

От любви до ненависти, да?

Возможно, если бы не моя болезнь, я бы просто ушла, уехала, нашла бы способ забыть обо всем, что было, не позволила бы больше никому и никогда так обращаться со мной. Если бы не мой диагноз, монстр бы никогда не воскрес. Он бы попросту не был мне нужен.

Сейчас мне было очень больно, и все во мне порывалось вылить на Кассия такую же черную гадкую ненависть и ярость, но я знала, что на этом не кончится. Я знала, что стерплю сейчас, а через время и вовсе прощу, утопая и дальше в своих иллюзиях, в отчаянном желании быть любимой. В надежде, что монстр изменится.

– Зачем тебе жалкое ничтожное существо, не уважающее себя, если ты его не любишь? Может, я и заблуждаюсь, но я повторю – ты там, внутри, Кас, боишься того, чего никогда не знал, и там, пусть даже и очень глубоко, ты меня любишь.

Чудовище пронзительно закричало мне прямо в лицо, ударило кулаком в каменную плиту в сантиметре от моей головы, и телом я почувствовала, как камни подо мной пошли трещинами.

– Ева, прости, – Кассий обессиленно упал на мою грудь, и я даже успела решить, что он вот-вот разрыдается, но этого не произошло. – Я не могу обуздать тьму.

Я подняла на удивление спокойные руки и положила их на голову своего чудовища, запустив ледяные пальцы в его волосы.

Судорожный вздох сорвался с губ Каса.

– Все было бы куда проще, если бы в тебе сохранился свет твоей матери. Может, тогда бы ты одолела мой мрак.

Последние слова эхом повисли в воздухе, а существа, сказавшего их, уже нигде не было рядом.

Как мне одолеть его мрак, если я не могу справиться со своим собственным?

Кассий снова ушел.

Я осталась одна лежать на еще теплых каменных плитах, испещеренных трещинами. Кое-как натянув на себя порванную одежду, я разрыдалась.

Все чувства смешались, я никак не могла заставить себя чувствовать хоть что-нибудь настолько же сильное, как отчаяние.

Понял ли Кассий, какое зло он мне причинил? Где он теперь, почему не рядом? Почему его прикосновения, которых я хотела так сильно и отчаянно, вдруг обрели такую страшную окраску? Почему мне так тошно от самой себя?

Почему я верю в то, что монстр справится с тьмой своего сердца? Что он в итоге даст мне то, что я заслуживаю от него получить?

– Ефа, ты плачесшь? – шипелявый голос старика-стража леса вырвал меня из бесконечной цепочки вопросов к самой себе.

Я одним движением вытерла слезы и сильнее закуталась в пальто.

– Почему Кассий так ведет себя со мной? – мне хотелось прогнать деда и побыть одной, но в то же время одиночество меня пугало.

К тому же, Чугайстер, кажется, единственный, у кого могут найтись ответы.

Старик вздохнул. Он протянул мне свою огромную руку, в которой был маленький букетик сон-травы, ландышей и фиалок.

– Это от него. Профсил передатсь, фто фждет тебя ф пофследний день убывающей луны фдесь, на могильных камнях.

– Зачем? – я осторожно взяла цветы из рук Чугайстера, едва сдерживая улыбку, поэтому спрятала лицо в цветы.

– Хочет фделать тебя фладычитсей гор: сфоей женой.

Я уставилась на деда, пытаясь понять, не шутит ли он. Я чувствовала одновременно радость и сильный страх: мы не сможем быть вместе, если чудовище не намерено меняться.

К тому же, это был слишком сильный контраст тому, что произошло буквально пять минут назад: я думала, Кассий желает мне смерти, но уж точно не жизни со мной.

– Кафий хорофший, Ефа. Он очень добр, просто фбилфся ф пути. Ты должна его напрафить.

– Но как? Как только речь заходит о человеческом, о добром, он становится неистово зол, он готов даже меня уничтожить, если я назову тьму светом. Я бессильна.

– Ты его отрицаефшь, дитя. Кафий не чуфствует тфоей поддерфки, а он в ней нуфждается. Он нуфждается ф тфоей бесуслофной любфи.

– Безусловной любви? Такие, как я, не способны ее давать. Чугай, мой разум болен. Мой разум – это безпроглядная тьма надежды, отравленной разочарованием, тьма ожиданий, разбившихся о реальность. Это бесконечное колебание от страха и ненависти до чистой невинной любви, и от этого меня могла бы спасти безусловная любовь. Но не моя, а его.

– Кафий фказал мне то же фамое. Ваши разумы больны одной болеснью. Фам надо любить друг друга так, как вы хотситсе, чтоб любили фас. Пойдем, дитя, я отфеду тсебя домой.

Глава 18

Свет и Тьма

Дома горел свет. Чугайстер провел меня до калитки и развернулся в сторону леса.

– Постой, – остановала я и протянула букетик старику. – Верни это Кассию и скажи, что я хочу видеть его лично и слышать, как он делает мне предложение, а не ты. Он не маленький мальчик, а я – точно не та, которую ему нужно бояться.

Чугайстер с грустью посмотрел на меня, но цветы взял.

– Спасибо, – улыбнулась я и отвернулась, чтобы дед не видел моих слез.

Когда я вошла домой, Адам уже стоял на пороге и выжидательно смотрел на меня.

После, окинув меня взглядом, заметил, что моя одежда грязная и оборванная, мгновенно изменился в лице и схватил меня за плечи.

Слезы мои ещё не высохли, поэтому я представляю, какая картинка сложилась у брата в голове.

– Ева, что это чудовище сделало с тобой? Что он сделал? – глаза Адама были полны ужаса и тоже намокли от слез. – Ева, он?..

– Нет, он разозлился, но мне не навредил, – как можно спокойнее сказала я, хоть правдой это и не было.

Кассий навредил мне больше, чем когда-либо кто-либо другой, навредил больше, даже если бы сделал со мной то, что представил себе Адам.

Я чувствовала, что попала в ловушку, из которой мне не выбраться. Я не смогу убить Кассия, я не смогу расстаться с ним, я не смогу всех спасти. Я слишком слаба и ничтожна. Беспомощна.

Я всего лишь жалкий человек.

– Ева, я его убью.

– Мы оба знаем, что это невозможно, – вздохнула я скорее с облегчением, чем с досадой.

Я бы не хотела, чтобы кто-то мог обидеть мое чудовище, причинить ему боль.

Я лучше приму все эти страдания на свои хрупкие плечи. Каким бы Кассий ни был, я люблю его, даже если это делает меня худшей из всех людей на планете, я люблю его.

– Я хочу умыться, – я мягко убрала руки Адама со своих плечей. – А где Вероника?

– В душе, – рассеянно проронил Адам, продолжая сверлить меня своими карими глазами. – Наконец смогла поохотиться. Одолела медведя, так была голодна. И… Ещё кое-что…

Адам повел меня в бывшую комнату мамы, и желудок мой сжался от болезненных тошнотворных воспоминаний.

На маминой постели лежала Аглая.

– Кассий вернул ее около часа назад. Сказал, что если мы будем и дальше пытаться избавиться от него, в следующий раз шанса выжить уже не будет.

Я осторожно села на постель рядом с девушкой. Обычно румяные щеки теперь были бледны, даже отдавали нездоровой желтизной, губы посинели.

– Она… в порядке? – с недоверием спросила я, мягко коснувшись холодной щеки, и поправив черные кудри.

– Да, думаю, к утру проснется.

В комнату вошла Вероника, румяная, с блестящими глазами, бодрая и полная энергии.

– Боже, Ева… – Ника сразу помрачнела. – Что он с тобой сделал?!

Ну неужели я настолько плохо выгляжу?..

– Ничего, о чем вам стоило бы переживать. Главное, что мы снова вместе. Город выглядит по-прежнему пустым, боюсь, что кроме нас четверых никого не осталось. Я хочу переодеться и поспать. Адам, может, проверите обстановку в городе? Вероника, будь его телохранителем. Поговорим утром.

Не дожидаясь лишних расспросов и попыток меня задержать, я вышла из комнаты прямиком в душ и разрыдалась в голос еще до того, как успела закрыть за собой дверь.

***

Проснулась я в пять утра с ощущением, что на меня кто-то смотрит, но, открыв глаза, никого рядом не обнаружила.

Комната пахла весной от цветов, сплошь устилавших пол, которые я заметила, включив прикроватную лампу.

Губы сами собой расплылась в глупой улыбке, а сердце кольнуло приятной болью.

Кассий.

А вот и букеты, об отсутствии которых предостерегал Адам. Может, все не так страшно? Я привыкла видеть мир чёрно-белым, и если случалось что-то плохое, я сразу погружалась во мрак отчаяния. Возможно, я снова сделала слишком поспешные выводы, и все куда лучше, чем мне кажется?

Какая вообще разница, если с моим монстром случаются мгновения отчаяния и страха. Вчера он напугал меня, а теперь чувствует вину и пытается всё исправить. Может, со временем он совсем оттает и вспомнит свою человеческую суть?

Ноги утонули в приятной свежести и прохладе первоцветов, наполнив меня счастьем до краёв, энергия внутри меня ощущалась яркими солнечными лучами, пряным запахам летнего вечера, детской искренностью.

Захотелось жить.

Дома не было никого, кроме все ещё спавшей Аглаи, которая выглядела уже намного лучше.

Я умылась, почистила зубы впервые со дня пропажи отца, уложила волосы и улыбнулась своему отражению, счастливому, с блестящими от возбуждения глазами и раскрасневшимися щеками.

Конечно, Кассий любит меня. Конечно, любит. Я красива, я умна, я в принципе замечательный человек. Так с чего бы мне сомневаться в том, что я могу быть любима?

На улице все ещё было темно, но это не могло остановить меня, ничто не могло меня напугать теперь, когда монстр, кажется, признал свои ошибки.

Улица встретила меня тишиной и морозным сверканием звёзд. Крыльцо припорошило, так что нельзя было сказать, был ли здесь кто-то до меня. Я еле сдерживала себя, чтобы не бежать по направлению к лесу, но, заметив на опушке среди деревьев темный силуэт, отбросила все сомнения и побежала в объятия чудовища со всех ног.

Кассий был словно погружен в тишину и мрак, растерянно осмотрев меня с головы до ног, он раскрыл руки для объятий и крепко прижал меня к себе, зарывшись носом в мои волосы. Мне было одновременно тревожно и страшно спокойно, вжавшись в холодную грудь монстра я чувствовала себя дома, в безопасности, но отпрянуть и посмотреть ему в лицо не хватало духа. Когда монстр приобретал в моем понимании человеческие черты, он сильнее казался мне нереальным. Мне снова стало страшно, что Кассий лишь плод моего больного воображения.

– Ева, помнишь, я говорил, что кто-то другой пытался предрешить нашу судьбу? – Кассий отстранился, вдруг крепко вцепившись в мои плечи, глядя на меня глазами безумца.

– Да…

– Я не хочу, чтобы моей и, особенно, твоей жизнью распоряжались, как вздумается. Когда я оставил тебя тогда, после секвойи, я искал ответы. Я взывал к высшим силам, к небесам, ко всему миру, находящемуся по ту сторону человеческого понимания, по ту сторону реальности. И я нашел.

Пальцы чудовища ещё сильнее впились в мои плечи, так что теперь мне было больно.

– Пойдем.

Кассий потащил меня вглубь леса, терпеливо придерживая, пока я спотыкалась о причудливо переплетавшиеся корни древнего зеленого океана.

– Куда мы идём?

– В место, где все началось, – сквозь зубы прорычало мое чудовище. – Ты знала, что в древние времена здесь бушевали моря? Ещё до появления людей, до появления жизни, но уже после появления зла?

– Да, Тетис кажется… океан…

– Знаешь, на чем держится мир? Какие его незыблемые основы? – Кассий был очень взволнован, и в этом волнении не было ничего хорошего, оно было злым, грызущим его изнутри. – Тьма. Тьма безграничная, тьма прожорливая, тьма бессердечная. И свет. Яростный, живой, беспощадный. Тьма залегала на дне древних морей и вот, когда родились горы, тьме пришлось встретиться со светом, и между ними началась вечная борьба за власть, бессмысленная конкуренция. Появились люди. Основы мира долго наблюдали за ними, восхищаясь свободой выбора и презирая их смертность. И вот, тьма со светом поспорили: кто же всё-таки сильнее? Они решили поселить себя в женские чрева. Моя мать была первой, потому что первородной была и тьма. Свет должен был родиться тогда, когда я потеряю сердце и надежду, когда я потеряю то, что делает человека человеком. Тогда Филипп встретил и твою мать, и его звала не любовь, а свет, манящий и убийственный, заложенный в ее чреве. Наши матери умерли, потому что ни одно человеческое существо не может выдержать такой силы.

Мне стало до тошного тревожно и волнительно. Свет и Тьма. Жизнь и Смерть. Я и Кассий. Я не хотела романтизировать зло, не хотела искать что-то сладко-удушающее в его прекрасном лице, чистых холодных глазах, но я пропала еще задолго до секвойи. Я пропала, когда начала нуждаться в мертвом чудовище больше, чем в живых людях.

Мы прошли через островок леса и теперь спускались по пологому каменистому склону, справа от которого в камнях шелестел двухметровый водопад, чтобы стечь к ручейку, замерзшему по краям.

Небо за вершиннами гор начало розоветь.

Кассий продолжал:

– Мы должны были встретиться, как равные. Моя ослабевшая тьма и твой потускневший свет. Если бы Филипп тебя убил, победила бы тьма. Если бы ты заперла меня под плитами, навсегда забыв, победил бы свет. Духи поведали мне, что мы с тобой живем уже не впервые, что все никак не получается найти того, кто победит. В этих жизнях почти все кости были у тьмы, поэтому складывается впечатление, что она побеждает, но не позволяй себе убеждаться в этом, нет, ты куда сильнее моей слабости.

Я молчала, только сильнее вцепилась в Кассия, чтобы не поскользнуться на заснеженных камнях.

– Я не хочу, чтобы кто-то выиграл, чтобы мы были пешками в чьей-то злой несправедливой игре. Я обуздаю зло, Ева, слышишь? Я подчиню себе плоть, я подчиню себе тьму, и мы оба будем победителями. Я и ты. Вдвоем.

Я отвела взгляд от заснеженного поля, вслед за которым вновь возвышались хвойные деревья, глядевшие на эти виды веками.

Кассий обуздает тьму, но обуздаю ли ее я? Если во мне свет, то почему внутри так больно и пусто? Почему я чувствую себя мраком, черной пустотой, поглощающей все вокруг, но вечно голодной?

Кассий держал меня за обе ладони, нежно поглаживая их большими пальцами. Он смотрел на меня так, как смотрел впервые после моего прикосновения к секвойе. Дымка глаз подернулась синевой: намокла.

– Мы сейчас на одной из низин Карпатского хребта, дитя. Тьма спала здесь миллиарды лет, а после решила тягаться со светом. Так пусть она подавится своей чернотой, захлебнется в алчности, потому что здесь, в ее колыбели, я заявляю, что игра окончена. Я не ее раб, и я сделаю все ради тебя. Тьма хотела твоей смерти, а я сделаю из тебя равную мне. Ты моя нареченная, моя судьба. Моя жизнь.

Я вдруг так испугалась, что он скажет мне, что любит меня, что мне захотелось заткнуть уши ладонями и бежать без оглядки. То, что Кассий говорит теперь, и то, в чем он гневно уверял меня вчера, слишком сильно расходится. Как скоро наступит очередной перепад его настроения, который меня уничтожит?

– Что ты так хмуришь бровки, милая? Дорогая Ева, что так тревожит мысли твои? Ты можешь мне доверять.

Я немного отвернулась, почти крича от радости и боли, которую вызывали мои чувства.

– Знаешь, – я мягко забрала у Каса свои руки, чтобы была возможность впиться в ладони ногтями и успокоиться. У меня есть некоторые переживания. Страхи. Я… боюсь тебя. Я боюсь боли, которую ты мне можешь причинить, но еще больше..

Я повернулась к чудовищу, крепко вцепившись в ворот его пальто и почувствовав, как мои глаза наполняются слезами.

– Еще больше я боюсь причинить боль тебе.

Кассий обхаватил мое лицо ладонями и крепко прижался лбом к моему лбу. Вдруг на мою щеку упала слеза, и это пронзило меня, как электрический разряд, вызвав волну ненависти к себе и жалости к чудовищу.

– Прости меня. Клянусь, что не причиню тебе боли, пока держу контроль над мраком.

– А если ты его потеряешь? – я опустила глаза вниз и стала теребить ворот черного шерстяного пальто. – Что тогда?

Несмелые солнечные лучи коснулись лица чудовища, и я задрожала всем телом, потому что лицо это было божественно, свет, преломлявшийся в ледниках глаз, был невыносимо чистым, и я всем своим существом хотела верить, что тот Кассий, который сейчас смотрит на меня так нежно, с любовью, и есть настоящий Кассий, который скорее умрет, чем причинит мне боль.

– Тогда я надеюсь на силу твоей любви и твоего прощения, – моляще сказал он, и внутри меня что-то надломилось.

Кассий поцеловал меня в лоб, в щеки, в глаза, в голову, бесконечно поправлял мне волосы, раздуваемые непослушным ветром, но губ коснулся лишь кончиками пальцев, после крепко прижал меня к себе и гладил по волосам, продолжал целовать в макушку.

Мне было больно, так, как будто кости стали жидким раскаленным металлом и жгли внутренние органы. Чувство нежности было невыносимым, кричало мне вжаться в монстра, съесть его, залезть к нему внутрь и остаться там до скончания веков.

– Я люблю тебя, – прошептала я вниз, нашим ногам, и разрыдалась.

Кассий вновь промолчал.

Глава 19

Ничья

Что ж, я одержима чудовищем. Эйфория внутри меня была губительной, забирала все силы и давала надежды, в которые мой рассудок, в силу своего опыта и нездорового скептицизма, верить отказывался.

Маниакальную фазу буквально в одно мгновение сменила депрессивная, как только я вернулась домой и услышала от Адама и Ники, что город пуст. Пропали даже люди из близлежащих сел, а хатку Христины кто-то поджег, и даже угли уже остыли, а пепел смешался со снегом.

Я успокаивала себя тем, что Кассий сделал это давно, что это не он, что…

Хуже всего то, что я была точно уверена в том, что это его рук дело. Может, он сейчас так добр и спокоен, потому что наконец утолил свою жажду? Но разве можно убить десять тысяч человек за одну ночь?..

Кровь стыла в жилах, мысли путались и были вязкими, тягучими, хотелось вскрыть свою черепную коробку и… и снова не быть. Как же я ненавидела свою болезнь, не дававшую мне мыслить здраво. Психотерапевт предупреждала меня, что все, с чем я сталкиваюсь, это цветочки, по сравнению с бульдозером под названием любовь. Как только появляется объект одержимости, рациональные остатки меня просто исчезают.

Может, зря я бросила пить таблетки?

Антипсихотики удерживали меня от разрушительных эмоций, неконтролируемой ярости, закрывая все, чем я являюсь где-то глубоко-глубоко внутри меня, еще больше стирая мою личность, целостности которой никогда не существовало. Они удерживали меня от самоубийства. Они помогали мне быть нормальным человеком. Человеком, которого общество способно принять.