Текст книги "Последствия одиночества"

Я крутила в руке нож, который почему–то взяла с собой, и медленно, коробка за коробкой, продвигалась в гостиную.

Нож пригодился: я без труда избавлялась от скотча, которым были перемотаны картонные горы.

Спина уже порядком начинала болеть, как и желудок, напоминавший мне о моей цели всякий раз, когда я начинала раскладывать вещи.

Наконец, нужная коробка нашлась. Я уже доставала доску, как вдруг что-то черное мелькнуло справа от меня, дохнув холодком.

Нож как–то сам собой крепче лег в ладони, я развернулась на сто восемьдесят градусов, выставив руку с лезвием вперед.

В кресле напротив меня сидел мужчина.

У меня пропал дар речи. Я в ту же секунду зажмурилась, чтобы совладать со страхом, сделала несколько вдохов, но, когда я открыла глаза, он не исчез.

Это не может быть реальностью. Я снова сплю.

Давай, просыпайся.

Пожалуйста, проснись.

Видимо, я все еще ловлю приход.

Я пыталась вглядеться в лицо мужчины, но оно казалось сплошной мечущейся тенью, как и его тело.

– Ева, – сказал он голосом мамы.

Я все еще направляла на него нож, но моя рука была такая слабая, дрожала и то и дело опускалась вниз.

– Во–первых, это не поможет, – голос, я услышала его голос, от которого хотелось в ужасе кричать, бежать, лопнуть себе барабанные перепонки, что угодно, но лишь бы больше не слышать его, а я вместо этого выпустила нож из пальцев, и он звонко ударился о доски пола. – Во–вторых, не отрицай меня.

Это сон.

В жизни так не бывает.

Я попала в кошмар и никак не могу из него выбраться.

Взгляд сам опустился на нож. Снова.

Да, если убить себя во сне, то проснешься.

Еще до того, как мои пальцы коснулись рукоятки, нож сам поднялся в воздух и со свистом влетел в стену.

– Какое глупое существо. Вместо того, чтобы использовать нож для самообороны, ты решила использовать его против себя. Я разочарован.

Я пропустила сказанное мимо ушей и с ужасом смотрела на стену.

Мама меня убьет.

Вторая мысль была более адекватной: как теперь выбраться из этого сна? Если это сон, то и ножа в стене вне его тоже не существует. Тогда и о матери беспокоиться не к чему.

Сон ли это?

– Ты не спишь.

– Прекрати! – наконец закричала я, закрыв уши руками. – Умоляю, замолчи!

– Прими меня, и все изменится.

– Исчезни! Исчезни! – в истерике кричала я, отчаянно стуча пятками по полу, стараясь перекрыть отвратительный звук его голоса.

Даже не столько отвратительный, сколько пугающий. Я впервые осознала, что значит кровь стынет в жилах. Моя уже, казалось, вообще никогда не будет бежать по венам.

Я перестала кричать, подняла глаза.

Никого не было.

Если у меня поехала крыша, лучше сразу умереть. Мне никто не поможет. Никто даже не захочет помочь.

Так, собралась, дыши, Ева. Ты сама себе поможешь, кроме себя самой у тебя никого нет. Справимся.

Руки чесались загуглить признаки шизофрении или чего–то подобного, но я решила, что это только навредит. Тем более, что самостоятельно тут не справишься.

Вот, здравое решение, значит, рассудка я еще не лишилась. По крайней мере, окончательно. Главное, что я все еще могу отличать игры разума от реальности, это уже хоть что-то, что позволяет не сойти с ума окончательно.

Если мне это привиделось, значит, и нож на месте.

Ага, на месте.

В стене.

Как он мог там оказаться? Сама я бы точно этого не смогла сделать.

– Ты тут? – сама не знаю, почему я спросила, вдруг в этом возникла острая необходимость.

Мне сложно описать чувство, которое я получила от тишины. Я знала одно: это не облегчение.

Ощущение похоже на то, когда находишь в своей комнате большого паука, уходишь за шваброй, возвращаешься – а его и след простыл.

Я поднялась на ноги, шатаясь от вновь накатившей тошноты. Дом был каркасный, отделка была только в ванной комнате и на кухне. В остальных – дерево. Лезвие ножа застряло между досок по самую рукоять.

Может, в другой день, у меня и получилось бы его вытащить, но сейчас я чувствовала себя ужасно слабой и напуганной.

Даже мелькнула мысль о том, что никакого ножа на самом деле нет, что мне только кажется.

Я давно догадывалась, что у меня есть определенные проблемы. Здоровые люди не причиняют себе вред. А тут еще и это. К тому же, галлюцинации при расстройстве личности дело неудивительное, но я сталкивалась только со слуховыми и только если сильно уставала или испытывала стресс.

Я придавила пятки к полу, перенесла центр тяжести назад и тащила нож на себя, стараясь держать его параллельно полу.

Повесим здесь мою фотографию из первого класса… Все равно мама ничего не заметит. Она вообще кроме своих чертежей ничерта не замечает.

Как раз в момент, когда лезвие потихоньку начало выходить из стены, а после нож оказался в руках, посадив отдачей меня на пол, чего я почему–то не ожидала, он выпал из руки, и я инстинктивно попыталась его поймать.

Я схватилась за лезвие, заново порезав едва взявшиеся коркой вчерашние ранки.

Стало так обидно, что я расплакалась. Ничего не хотелось, кроме как забиться в какой–нибудь укромный уголок до скончания веков.

– Зачем вы провели ритуал? – я, как подстреленная, вновь подскочила из-за того же голоса.

Почему не ушел, я же просила уйти!

– С каждой каплей твоей крови я становлюсь сильнее. Прими меня, и мы обратим последствия, пока не слишком поздно.

Я не ответила. Я упала лицом в пол, обхватив голову руками, и только больше зашлась в рыданиях.

Волосы неприятно прилипли к свежему порезу на руке.

– Прекрати и утри свои слезы, жалкое создание.

Если я сейчас закричу, он исчезнет?

– У нас нет времени. Ты сама звала меня, и я стану худшим проклятием твоей жизни, если ты этого не исправишь, Ева.

– Как я могу исправить то, чего не совершала? – пора перестать ему отвечать, а то ведь так можно привыкнуть и решить, что это в порядке вещей.

А это ненормально. Меня закроют в психушке, а потом я никогда не устроюсь на работу.

Да брось, как будто ты собиралась доживать до совершеннолетия и проживать то, что потом обыкновенно происходит. Рано или поздно мы покончим с собой, это единственное, что не дает нам уйти в депрессию окончательно, верно?

– Да что не так у тебя с головой?!

Я даже успела забыть о его существовании, поэтому вздрогнула, обнаружив, что навязчивая галлюцинация все еще здесь и, похоже, вовсе не собирается исчезать.

– Я никуда от тебя не денусь, пока ты не обратишь ритуал.

Я обернулась к нему, долго вглядываясь в мельтешащие тени, скользившие по нему.

Я никогда не видела такого раньше, моему мозгу даже не из чего было такое придумать.

А может, я не вижу лица, потому что это как во сне? Когда ты на что-то смотришь, но информация считывается лишь урывками. Может, галлюцинации работают точно так же?

– Это все реально, Ева. Ты это знаешь. Ты сама во всем виновата.

Даже мое воображение уже винит меня. Как будто мне мало себя и своей критики.

– Или все же не ты?..

Я все еще смотрела на него, и, в минуту сомнения, в тени проскочила еще одна, совсем черная, тень.

Это невозможно.

– Культ Адама. Он уже существует? – спросила тень.

– Культ?.. – внутри все похолодело.

«Просто есть люди, которым доступно больше, чем другим. Мы на многое закрываем глаза, многого не желаем видеть, тем самым ограничивая себя и свои возможности».

Так сказал мне вчера Адам, когда я обвинила его в галлюцинациях. А теперь сама…

– Если это сделали они, тогда мне ясна твоя реакция. Твой отец был обязан рассказать тебе все и предостеречь от ошибки. Это его долг.

– Ты знаешь моего отца? – во мне вдруг сработало что-то, что всегда срабатывало при упоминании отца.

Как позавчера в доме той старухи.

Слишком болезненно и в то же время этим можно было заставить меня говорить.

– Что ты знаешь о моем отце? – как глупо.

Я не признавала галлюцинации (или что бы то ни было), а теперь говорю с ними и задаю вопросы.

Но если он ненастоящий, он не сможет сказать мне ничего нового о папе, верно ведь?

– В вашем роду были только первенцы мужского пола со времен моего погребения, и они были единственными детьми в семье. И от отца к сыну передавались слова о том, что я должен оставаться погребенным, что их обязанность – защищать мой покой и не дать крови прародителя быть пролитой. Крови потомка прародителя. Все должно было быть хорошо, пока рождались сыновья, ведь в мужском начале не заключено силы, пробуждающей жизнь. Или он все же передал знания, но не тебе…

Мог ли мой мозг самостоятельно выдать такое?

– Я сразу узнал тебя, Ева. Я решил, что ты самостоятельно вызвала меня, ослушавшись отца, а после только подкрепила связь, пролив вчера кровь.

– Нет, я… Это лишь способ избавиться от боли.

– Иррационально.

Нет. Нет. Нет.

Хватит с ним разговаривать! Это все тебе кажется! Это – иррационально!

Не обращай на него внимания и иди обработай руку уже наконец, приготовь себе поесть, ты наверняка уже очень голодна, нужно хорошо питаться, чтобы организм продолжал нормально функционировать. Да и, к тому же, мама тебе голову оторвет, если ты не разберешь коробки.

Эта игра зовется взаимовыгодной. Она разрешает тебе остаться дома, а ты, в свою очередь, делаешь то, чего не хочется делать ей. Все просто.

– Не отрицай меня.

– Я тебя не слышу, – буркнула я, поднимаясь на ноги по стенке и борясь с головокружением.

Его это «не отрицай меня» уже порядком начало раздражать. Как заевшая пластинка.

– У нас нет на это времени! Ты ведь почти впустила меня! – рычало существо.

– Тебя нет! – упорно отрицала я.

Я метнулась на кухню за телефоном и включила музыку так громко, насколько было возможно, и стала подпевать во все горло.

– Прекрати сейчас же! – раздалось прямо возле уха, но я приложила все свои силы, чтобы не подать виду, насколько мне на самом деле страшно.

– Сам прекрати, – я безразлично дернула плечами.

– Я заставлю тебя страдать так, как ты никогда еще не страдала, – прошипел он.

Ха!

– Ну попробуй, – я даже не повернулась на голос, преисполненная скептицизмом. – Посмотрим, сможет ли хоть кто–то испортить мою жизнь больше, чем это уже сделала я сама.

До меня вдруг дошло.

– Ты, случаем, не Кассий? Так, просто для галочки.

– Он самый, но это сейчас ты видишь лишь тень, а…

– Да–да–да. Конечно. Продолжай. Моему мозгу ведь нечем больше заняться. Даже имя не мог получше придумать, взял вчерашнее у этих придурков…

– Ты…

– Да–да, пожалею, – я пыталась придать своему лицу выражение глубокого безразличия, надеясь, что когда я успокоюсь, то и галлюцинация исчезнет. – А теперь будь добр, заткнись, а? Начинается мой любимый припев.

Так проще. Смеяться над тем, что тебя пугает, издеваться над этим. Отрицать свой страх.

По итогу хлеб я порезала все равно на столешнице, подпевая, на ходу запихала в себя бутерброды, у которых отсутствовал вкус, и иногда прихлебывала какао, когда раскладывала из коробок кухонные вещи по местам.

Кассий (так теперь называть его легче) следовал за мной из комнаты в комнату, и я ни на секунду не могла расслабиться и спокойно вздохнуть, его глаза буквально были прикованы ко мне.

На деле же хотелось куда–нибудь сбежать и вдоволь нарыдаться. Подавить на шрамы… хоть они и так горели на коже.

Рука уже потянулась к ранкам, но я одернула себя, вспомнив, что, когда я порезалась, Кассий почему–то не исчез, а наоборот, только окреп.

Что же за проклятье такое? Почему я? Почему именно я? За что мне все это?

Даже не поделишься ни с кем своими переживаниями, сразу примут за сумасшедшую.

А может, я уже сумасшедшая?

Когда я наконец разгребла последнюю коробку и все так же продолжала орать песни во все горло (оно уже болело), в дверь позвонили.

Я посмотрела на часы – 15.49 – не мама.

Но кто?

После того кошмара было немного страшно открывать, но при этом я ощутила радость: живой человек, не галлюцинация.

Надеюсь.

На пороге стоял Адам. Я тут же захлопнула дверь и, неожиданно даже для самой себя, сползла по ней вниз и разрыдалась достаточно громко, хоть и совсем неумышленно, что мой плач можно было услышать еще далеко за дверью дома.

– О боже, Ева, боже, я не хотел, – было слышно, что парень опустился на корточки перед дверью. – Ева, пожалуйста, открой, нам необходимо поговорить. Прости, прости, прости меня. Всех нас. Я не думал…

– Конечно! Вы никогда не думаете! Никто из вас! – я уже вовсю захлебывалась в рыданиях, собственной беспомощности и злобе на это.

Правда, вдруг ощутил ась непривычная легкость: Кассий исчез.

Если его нет, пока рядом есть люди, значит, нужно, чтобы Адам задержался подольше.

– С чего мне теперь тебе верить? – уже даже немного успокоившись, спросила я.

– С того, что я изначально не желал тебе зла, и уж тем более не хочу причинять тебе боль сейчас. То, с чем ты уже столкнулась, или еще столкнешься, гораздо сильнее тебя, гораздо страшнее, чем может показаться. Ты должна быть готова. Мы не хотели проводить ритуал до того, как ты сама не согласишься. То, что вчера произошло – случайность, совершенная случайность.

Ритуал?

Он тоже говорит про ритуал…

Я немного приподнялась, чтобы нажать на дверную ручку. Дверь тихо и беззвучно подалась вперед, и Адам почти в то же мгновение оказался напротив моего лица, которое обхватил своими большими ладонями и пытался прижать к себе, как голову ребенка.

– Не трогай, пожалуйста, не трогай, – едва выдавила я из себя, как почувствовала, что Кассий снова здесь.

Теперь хотелось вжаться в Адама и дать себе поплакать в крепких объятиях. Со мной такого никогда не случалось.

Адам поднялся сам и помог встать мне.

– Где бы тебе было комфортнее поговорить? – спросил он немного смущенно.

Этот вопрос мне понравился.

Я кивнула на проход в гостиную.

– Я могу оставить куртку здесь? – Адам показал на крючки у входа.

Я снова кивнула.

Парень разделся и вошел, а я следом.

Я уловила тонкий терпкий аромат духов, от запаха которых в груди кольнуло.

Приятный запах.

Нельзя влюбляться. Особенно, в такого человека.

Я уже настолько боюсь чувствовать, что запрещаю себе это даже при малейшей мысли о том, что мне мог бы просто кто–то нравиться.

Хотя, возможно, Адам как будто напоминал мне кого-то, но только вот я никак не могла понять, кого…

– Садись, – я указала парню на диван, а сама села подальше, в кресло возле окна.

Кассий разместился в кресле напротив меня, а я упорно продолжала делать вид, что не замечаю его.

– Во–первых, я бы хотел еще раз перед тобой извиниться. Мне, правда, жаль, что так вышло.

Я не смотрела на него, я смотрела в окно и кусала губы.

– Во–вторых, ты сильно порезалась? – я бросила короткий взгляд на парня, а потом на свои руки, через бинт на которых уже проступила кровь, причем, даже не от вчерашнего стекла.

Пора менять повязки.

– Ну, как видишь… – многозначительно протянула я.

На самом деле, порезы не были сильными, но я не хотела преуменьшать вред, причиненный мне, а еще я не хотела, чтобы Адам расслаблялся.

Больше никому не сойдет с рук моя боль.

Вчерашнее, похоже, свело меня с ума. Кто знает, может, это даже навсегда?

– Давно ты причиняешь себе боль? – голосом, полным грусти, спросил Адам.

Черт! Я совсем забыла! Я настолько ушла в себя, к своим переживаниям, что даже не подумала о том, что Адам увидит мои руки, мои бедра, что он заметит, что скажет что-то на этот счет.

Мне было невыносимо думать о том, что он теперь знает о моих шрамах.

Я внутренне сжалась, по привычке ожидая, что сейчас он будет смеяться надо мной и спрашивать, отчего же я режу поперек, а не вдоль.

Мне всегда было неприятно и стыдно, когда кто–кто замечал мои шрамы. Больше всего я хотела, чтобы их игнорировали даже когда видят. Как будто их нет.

Ведь так всем было бы легче.

Я долго молчала, почувствовала, как мои щеки горят от стыда, а сердце колотится так, что меня затошнило.

– Не твоего ума дело, – прошептала я и почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, а лицо немеет.

– Ты говорила об этом с кем–нибудь? – как ни странно, но в голосе юноши не было издевки, поддельного сочувствия или показной заинтересованности.

Не знаю, как я это определила, но я чувствовала, что он искренен со мной.

– С психологом говорила. Не обо всем, но таблетки мне выписали, – я ответила искренностью, но так, чтобы он понял, что развивать тему дальше я не хочу.

Я вообще никоим образом обсуждать это не хочу.

– Говорить полезно. От этого становится легче. Правда.

– Не знаю. Не пробовала. Да и вряд ли это могло бы помочь мне выйти из депрессии и научиться не прятать боль.

На Адама я не смотрела, как–то вдруг создалось ощущение какой–то интимности, очень личной атмосферы, из-за которой у меня задрожал голос.

Я не собиралась говорить ему, что основная причина не в депрессии, а в том, что мой диагноз не лечится, только легче поддается контролю с возрастом, при условии регулярной терапии и приема лекарств. Когда я думала, что это на всю жизнь, что боль внутри меня – единственное, что никогда меня не оставит, мне хотелось умереть.

– Просто знай, что даже если ты это прячешь глубоко внутри себя, оно никуда не исчезнет. Особенно, когда ты так усиленно пытаешься это скрыть, зацикливаясь до такой степени, что сама не даешь себе забыть.

– Ты ведь пришел сюда не за тем, чтобы ковыряться в моих травмах? – что ж, надолго мне моей искренности не хватило.

– Верно, просто случайно заметил, – он некоторое время молчал. – Тут сложно не заметить. Порезы совсем свежие.

Он снова замолчал.

– Это моя вина, прости.

Я перевела взгляд на руки парня. В глаза смотреть боялась, из страха вновь заметить в них ту необыкновенную доброту, которая не сочеталась с его имиджем при других людях.

У Адама были красивые тонкие пальцы, как будто созданные для игры на рояле, а на самих кистях и предплечьях выступали красивые бугристые вены.

Эстетично и завораживающе.

– Не нужно перекладывать ответственность и, уж тем более, брать на себя за это вину, – тихо сказала я, продолжая любоваться руками парня. – Я сама могу нести ответственность за свои действия. Я сделала это, потому что сама так захотела, никто меня не принуждал.

Однако, неприятный ехидный голос внутри меня все же шептал что-то насчет того, что это они все виноваты, что это мир плохой, а я – хорошая и не должна ни в чем себя винить.

– Давай поговорим, но только честно, хорошо? – Адам начинал издалека, а мне это не сказать, чтобы очень нравилось.

Я кивнула.

– С тех пор, как ты ушла от нас, ничего странного не происходило?

– Вы подмешали мне наркотики, – со страшным спокойствием, но с полным отсутствием уверенности сказала я. – Ты подмешал.

– Я бы никогда так не поступил, ни с кем. Я против наркотических веществ и испытываю отвращение к ним и тем, кто употребляет. Пожалуйста, верь мне. Я понимаю, что ты пытаешься найти объяснение тому, что, возможно, видела, хочешь доказать себе, что не сошла с ума. Я уверяю, с твоим рассудком все в порядке, Ева.

– Чем ты можешь это доказать? – на глаза уже наворачивались слезы. Опять.

– Огонь. Огонь на книге видела не только ты.

– Огонь? Но…

– Вот именно! Если бы это было только у тебя в голове, мы бы не знали.

– Но как?.. – я невольно бросила взгляд на Кассия.

Он был спокоен и слушал нас будто бы даже с интересом.

– Потому что существуют вещи выше нашего понимания. Есть силы, способные на все, способные подарить бессмертие.

– Тоже мне, воодушевил. Бессмертие больше звучит как самое страшное проклятие.

Я почувствовала, как Кассий сконцентрировался на мне после этих слов.

– Скажи мне, может, тебе снилось что-то? Может, ты чувствуешь чье–то присутствие?

Я посмотрела на чудовище. На мгновение я увидела, как будто вспышкой молнии мелькнули его прозрачно–серые глаза.

– Нет, ты ничего не видела, – голос уже не был таким пугающим, но мое тело все равно покрыли колючие мурашки.

– Нет, я ничего не видела.

– Ева, если я попрошу тебя пойти со мной, ты пойдешь? И какого черта ты смотришь на это проклятое кресло?!

Я вздрогнула и мотнула головой, как будто сбрасывая наваждение.

– Ничего. Я просто задумалась. Ушла в себя, со мной такое бывает.

Где-товнутри меня кололась вина за то, что я вру Адаму, просившему этого не делать.

Если Кассий и правда не просто плод моего воображения, лучше делать, что он хочет, верно? Или лучше говорить правду, чтобы парень мог помочь мне?

– Что ж, ты не так глупа, как я думал, – самодовольно прошептал монстр.

– Ну, так что? – переспросил Адам.

Я снова посмотрела на Кассия. Он кивнул.

– Только мне к семи надо быть дома, – я посмотрела на часы, парень сделал то же самое.

– Обещаю вернуть тебя даже раньше.

Глава 3

Хранитель

Пока я одевалась, Адам ждал меня на кухне, листая сборник Бродского (видно, туда он попал еще вчера, поэтому и всплыл во сне).

Жуткая тень же последовала за мной и внимательно изучала мою комнату.

– Мне нужно… – начала я, но потом осекла себя, решив, что это слишком глупо: говорить с видением и не обращать внимания на то, что он ненастоящий.

– Переодевайся. Привыкай к тому, что я теперь все время буду рядом, пока ты не вернешь меня туда, где мне место.

Я не выдержала.

– Фактически, чисто в теории, ты – фантом, верно? Ты неосязаем, так что… почему бы тебе просто не вернуться туда, откуда ты пришел? – я старалась говорить шепотом, чтобы Адам меня не услышал.

Кассий сбросил вазу с сухоцветами с моего комода.

– Да зачем?! – вскрикнула я.

– Ева, все в порядке? – прокричал мне с кухни гость.

– Да! – ответила я. – Вазу уронила…

– Я не касаюсь тебя только потому, что это принесет тебе неисправимый вред, – чудовище легло на мою постель, которая прогнулась под его тяжестью.

Неужели это не у меня в голове?

Стоп. Если он сбросил вазу, и Адам услышал… значит…

– Да, я настоящий. Думаю, твой друг тебе все расскажет. Мне бы сначала хотелось услышать его версию. Мне правда известна сполна, – он посмотрел на меня, и снова проблеснули его глаза. – Одевайся уже.

Я стала к нему спиной и вытащила с нижних полок джинсы и водолазку.

Все сложнее уговаривать себя тем, что все это мне просто кажется и что я вот-вот проснусь

Когда я оделась и уже выходила из комнаты, в голове промелькнула мысль закрыть дверь так, чтобы не дать Кассию выйти, не показав себя и свое присутствие Адаму, но потом подумала, что это может плохо обернуться для меня же самой. К тому же, его плоть, похоже, не знала препятствий.

– Готова? – Адам уже надевал куртку.

– Готова.

На деле же готова я не была. Было такое тяжелое, давящее чувство, как будто я в западне и мне нет выхода.

Мы достаточно долго шли молча, обычно для меня в тягость были пустые разговоры, но я волновалась так сильно, что готова была говорить даже о погоде.

– Я бы хотел, чтобы ты мне доверяла. Я правда не хочу тебе зла, – боковым зрением я видела, что парень смотрит на меня, но не повернула к нему голову.

– Слишком много хочешь, – пробубнила я, наклонив голову так, что теперь мне было видно только собственные ноги.

– Но ведь ты уже идешь с ним, – возразил Кассий, в голосе которого слышалась насмешка.

Хотелось прожечь его взглядом и сказать, что это все по его вине, но, увы, Адам все еще был здесь.

– Надеюсь, я найду слова, которые помогут тебе передумать. Ты, возможно, изменишь взгляды на многие вещи сегодня вечером, Ева.

И снова молчание.

– Слушай, – не выдержала я. – А какой тебе от этого толк? Не знаю там, может, польза? Ради чего–то же ты этим занимаешься, ну… если на секундочку допустить, что что-то такое есть, – сдалась я.

Честное слово, виновато это чудовище справа от меня, оно превращало любое молчание и тишину в невыносимую пытку.

– Меня направил один человек… он рассказал мне про Кассия и… дал ту книгу. Он сказал, что когда все из пророчества будут собраны, то можно проводить кровный ритуал. Я расскажу тебе подробнее дома, хорошо?

Я кивнула.

Кассий издал утробное рычание. Интересно.

Конечно, Адам все еще не ответил на вопрос, зачем он это делает, но допустим. Своих ответов я добьюсь.

В груди сперлось неприятное чувство, когда мы оказались у дома Адама. Вчерашний день еще слишком свежо и больно колется в рассудке, чтобы чувствовать себя спокойно.

Парень, видимо, прочувствовав мое настроение, ободрительно похлопал меня по плечу.

– Сегодня ничего сверхъестественного и неприятного, обещаю.

«Зря», – подумала я. Один только Кассий чего стоит!

У входа нас встретила женщина, мать Адама.

Они имели поразительное сходство: одинаковый, светло–карий оттенок глаз, русые волосы, пухлые губы и даже горбинки на носу, идентичные друг другу.

– Добрый вечер, дети, – у женщины в руках были книги, она явно шла мимо двери именно в тот момент, как мы вошли.

Мы поздоровались.

– Это Ева, моя новая одноклассница, я рассказывал тебе о ней сегодня утром по телефону, помнишь? – губы парня дрогнули в усмешке.

Я почувствовала, как резко начали гореть мои уши.

Одновременно с этим сквозь дверь просочился Кассий, которого мы неумышленно оставили на улице, и начал сновать туда–сюда по небольшой прихожей.

– Да–да, – улыбнулась женщина, как–то странно, болезненно, разглядывая меня. – Я Александра. Твоя мама – просто чудо, так ей и передай. Думаю, ее красавица–дочь тоже недалеко от нее ушла.

– Спасибо, передам, – я потупила глаза в пол.

Ненавижу такие разговоры, но, увы, в жизни их не избежать.

– Вы где будете? В комнате? – спросила сына Александра. – Там чайник только что кипел, и я как раз недавно испекла клюквенный кекс, угости подружку.

И она ушла туда, куда и шла до нас.

Еще до того, как Адам предложил мне чай с кексом, я вежливо отказала и предложила сразу перейти к делу, на что он с неохотой, но согласился.

Комната Адама была на втором этаже под мансардой. Последние лучи солнца, выглянувшего под вечер, создавали здесь особый уют.

– Ты, вроде, говорил, что родители на всю неделю уехали, – неуверенно начала я.

– Поссорились, вот мама и вернулась.

Повисло неловкое молчание.

– Я все же принесу тебе пирог, – негромко, но настойчиво сказал парень у порога комнаты. – Мне мать плешь проест, если не принесу. Плюс надо захватить кое–какие книги из гостиной. Посиди пока тут, – он указал на высокую кровать, на стеганное покрывало которой как раз падал солнечный свет.

Я не стала спорить, но и садиться желания не возникло. Я подошла к огромному окну, чтобы полюбоваться видом, и мое внимание зацепили листы бумаги, исписанные ровным, обычно не присущим мальчишкам, аккуратным почерком.

Я вдруг поняла, что Кассий остался внизу, но, как только я об этом подумала, он появился в комнате.

Черты лица все чаще становились почти различимы, но все еще недостаточно, чтобы сложилось представление о том, как это чудовище выглядит на самом деле.

Кассий, в отличие от меня, бесцеремонно подошел к столу и взял листы в руки.

– В мире, в котором мы все чужие, в бесконечно огромном и злом, можно, спрячусь я от стихии, поселившись в сердце твоем?.. – прочитал он, и от глубины его голоса меня передернуло. – Меня сейчас стошнит. А мне он нравился… думал, у него в порядке с головой… Если забыть о том, что он хочет воскресить худшее, что видел этот мир.

– Отдай, – я выхватила листы из рук чудовища, и сама удивилась своей смелости.

Кассий лишь ухмыльнулся.

Сама того не замечая, я начала перелистывать кипу бумаг, цепляясь за строчки.

«Скажи, что ты веришь всем сердцем,

Клянись, что ты веришь мне.

Знаешь ли, я бессмертен,

Веришь ли, мы на дне.

Скажи, что ты любишь всем сердцем,

Клянись, что ты любишь меня.

Не существует смерти –

То лишь часть беспробудного сна.

Скажи: «Я мечтаю всем сердцем!»

Скажи, что не хочешь терять.

Принеси всю себя мне в жертву

И дай жизнь у тебя отнять.

Дай мне новую пачку таблеток

И снимай скорей бронежилет.

У меня от тебя нет секретов.

И, зная тебя,

у тебя

тоже

нет».

Кассий все это время читал вместе со мной из-за моего плеча.

– А он не так прост, как кажется, а? – меня всю перекосило холодной неприятной судорогой, от которой хотелось кричать, когда его дыхание зашевелило волосы возле моего уха. – Сплошной мрак. Может, беги отсюда, пока не поздно?..

– Я была бы очень благодарна, если бы ты заткнулся, – собрав всю смелость в кулак, проскрипела я сквозь зубы.

Как раз в это время вернулся Адам. Его щеки мгновенно покрылись румянцем.

– Это твои? – хоть изначально я и не собиралась трогать вещи парня, сейчас я была буквально поймана на месте преступления и, конечно, мне было неловко. Как и ему.

– Это так, ерунда. Баловство, – он покраснел еще больше. – Для ясности ума. Не читай.

Адам бросил на меня умоляющий взгляд. Я вернула все листы на стол.

– Извини. Просто… взгляд зацепился.

Кассий тем временем продолжал читать, но бумаги уже не трогал.

– Ладно, угощайся, я постараюсь все объяснить, – парень протянул мне поднос, с красиво разрезанным кексом и молоком.

Что ж, мило.

Можно было бы нафантазировать себе красивое начало прекрасных и долгих отношений, о которых мы бы потом рассказывали нашим детям.

И я бы, наверное, влюбилась, если бы позволила себе это сделать, сняв всю свою защиту и броню хотя бы ненадолго.

Год назад я уже испытывала романтические чувства к парню из старшего класса, и идеализировала его в своей голове настолько, что, когда узнала его настоящего, от влюбленности осталось только отвращение.

Адам казался мне другим, и я старалась не думать, что мой рассудок пытается и его превратить в иллюзию, в слишком хороший сон.

Было ощущение, что парень действительно стоит любви и что любить он умеет и будет, несмотря ни на что. Он был по–своему безумен, но настолько очарователен, что на безумие можно было бы закрыть глаза.

Я взяла кусочек кекса, начинка которого слишком сильно напоминала кровавые внутренности, и стакан теплого молока.

Даже подогрел, очаровательно.

А я только что думала, что клюква выглядит как внутренности. Адаму явно нужен кто–то, кто будет хотя бы психически здоров. Двое больных на голову – это слишком плохая идея, как мне кажется.

– Вкусно, – сказала я парню, откусив. – Никогда раньше не пробовала такое.

Адам улыбнулся, оставил поднос на столе.

– Я рад, – он вздохнул и сел на кровать, жестом приглашая меня сесть тоже, и я послушалась. – Так, нам нужно вовремя вернуть тебя домой, такси здесь пока еще не ходит. Поэтому сразу к делу.

Я кивнула.

Представляю, какую взбучку мне устроит мама, если узнает, что я не сидела дома весь день.

Адам наклонился вперед и вытащил из-под матраса ту самую книгу, которую мне, после вчерашнего, уже не хотелось бы видеть никогда в жизни.

Внимание Кассия тут же, как и мое, полностью сосредоточилось на черной обложке.

Адам заметил, как я напряглась, но явно не знал, что с этим делать.

– И так, я еще вчера говорил, что мир не так уж прост, как может показаться. Думаю, лучше всего было бы начать с человека, который рассказал мне все это еще год назад.

Кассий как–то нервно дернулся, сильно меня напугав, из-за чего я вздрогнула тоже.