Текст книги "Последствия одиночества"

Я мгновенно отогнала от себя тревогу, вызванную его словами. Что бы Кассий ни говорил, я все же думаю, что ради меня он откажется от тропы насилия. Я чувствовала в нем готовность идти на жертвы.

Во мне все еще откликались его глаза, там, у секвойи, полные нежности и страха перед тем, что нас теперь навеки связывает.

– Я не дофждуфь этого дня! Ефа, я буду тфоим профодником и зафчитником, ефли Каффия рядом не окажетфся. Даю флово!

– Я буду рядом, – Кассий пронзил меня ледяным туманом своих глаз в самое сердце. – Я буду рядом, Ева, я не как все остальные.

Глава 14

Какие сны придут в последнем мертвом сне?

Домой я вернулась без Кассия, он оставил меня одну почти у порога, сказав, что ему нужно многое уладить, а делать это лучше без меня.

Солнце клонилось к горизонту, и я начала чувствовать сильный голод, настолько, что мне было все равно на то, что Адам и отец сидят за столом на кухне и о чем-то негромко беседуют.

Игнорируя их присутствие, я тут же открыла дверцу холодильника и вытащила из него все, что было необходимо для горячих бутербродов, включила чайник, чтобы через десять минут выпить самую большую кружку кофе, которая только есть в доме. И плевать, что после этого мое сердце разгонится до сумасшедшего темпа, а тревожность начнет поедать мои внутренности.

Открывая шкафчик с кофе, я задержала свой взгляд на таблетнице и почувствовала отвращение. Не буду больше их пить. Все равно без толку. Возможно, эффекта от лекарств я почти не ощущала как раз потому, что мое сознание всеми силами этому противилось, не хотело исцеления. Когда меня посещали мысли о том, что я намеренно хочу страданий, мне становилось не по себе.

– Ева, я хочу с тобой поговорить, – позади меня стоял Адам, и я вздрогнула от неожиданности: слишком ушла в себя.

Я метнула взгляд к столу – отца за ним уже не было. Ушел.

– Я не хочу с тобой разговаривать.

Юноша замялся.

– Слушай, я понимаю, я был не прав, да и я ведь не знал, что ты моя сестра…

– То есть ты считаешь это главной причиной моего негодования?

– Я…

– Ты заигрался, Адам.

Я вернулась к поджариванию тостового хлеба. Запах был вкусный, желудок потянуло от голода, и в тот же момент я осознала, что я не смогу заставить себя откусить и кусочек. Тошнит.

– Ева, пожалуйста. Мы допустили ошибку, но нам лучше держаться вместе. Кассий он… понимаешь, он лишь кажется тебе другом. Вероника звонила, она ужасно переживает. Сказала, что ждет нас всех у себя. У тебя постравматический синдром. У всех нас. Я твой брат, я должен тебя защитить.

– Где отец? – спросила я, с отвращением глядя на сыр, плавящийся на золотистой поджаренной корочке. – Ты бутерброды будешь?

– Надеюсь, это согласие пойти.

– Будешь или нет? Если нет, я просто выброшу.

– Зачем тогда?.. ладно, буду-буду, только не смотри на меня так.

Адам собрал и за полминуты уплел бутерброды, а я заставила себя съесть банан только потому, что от пропущенных приемов пищи у меня начинался сильный тремор. Кофе я перелила в термос, и мы направились к дому Вероники.

Я смотрела на черный лес и не могла не думать о том, что он полон опасных древних существ, настоящих хозяев этих земель. Может, где-нибудь за ближайшей елкой притаилась мавка? Или Чугайстер? А может вообще аридник или дикая баба?

– Так где папа? Ты так и не ответил, – я наблюдала, как из крышечи термоса поднимается полупрозрачный ароматный пар.

– Пошел к моей матери. Сказал, что с него пока хватит одной обиженной женщины, готовой на безумства, поэтому им надо поговорить. Он хочет признать отцовство. Все равно я уже совершеннолетний, а мамин брак и так разваливается. Филипп говорит, что хочет уехать с нами отсюда.

– Ясно. Только ему сначала придется убедить меня в том, что в этом действительно есть необходимость. Кассия я просто так не оставлю.

Адам ничего не возразил и я больше я не говорила. Мне хотелось только смотреть на рваные облачка, парившие рядом со мной, думать о том, что я терпеть не могу эту горькую черную жидкость, но зачем-то пью. Мне невкусно, мне потом станет плохо, но я все равно пью.

Мне нравится то, что меня убивает. Возможно, именно поэтому я пойду за Кассием, куда бы он ни сказал, потому что эта боль под ребрами, которую вызывают одни только мысли о нем, такая сладкая, такая желанная, что мне не хочется от нее избавиться. Мне хочется больше боли.

Мой рассудок безнадежно болен.

Проскользнув мимо родителей Вероники, мы уже были в ее комнате. Здесь ничего не изменилось, но вся легкость кружев, пастельных тонов и детской наивности вдруг стала свинцово тяжелой.

Вероника, не причесанная, с огромными мешками под покрасневшими глазами, сгорбившись, сидела за столом и что-то усердно рисовала. Когда мы вошли, она лишь ненадолго оторвала голову, чтобы посмотреть на нас, а после снова погрузилась в свое занятие.

Аглая, сидевшая на ее кровати, лишь пожала плечами. Выглядела она не лучше. Видимо, из всех троих поспать удалось только Адаму и то, только потому, что он был в отключке.

– Ева, расскажи нам, что случилось после того, как ты прочитала заклинание? – попросил Адам, присаживаясь рядом с Аглаей. – Судя по всему, ты единственная, кто остался в сознании.

– Я набросила на вас куртки и ушла домой, – я огляделась и тоже решила присесть, но подальше от всех, в мягкие подушки подвесного кресла у окна.

– Просто взяла и ушла? – удивилась Аглая.

– А что еще мне было делать? Я знала, что вы будете в порядке, мы с Кассием договорились.

Мне не хотелось упоминать об остальной части вчерашнего вечера. Мне хотелось убедить себя в том, что этого не было, что это просто кошмарный сон.

– Когда мы закончили и вы… упали… из секвойи донесся голос Кассия и сказал, что в полночь мы с ним встретимся на его могильной плите, – солгала я. – Так и случилось. Он ждал меня там и ему была нужна кровь… много крови. Для возрождения. Мой отец тоже был там. Дальше вы знаете.

– Так ты теперь с ним… дружишь? – спросила Аглая, скривившись.

– Я люблю его.

Воздух в комнате стал как будто еще тяжелее. Я сама не ожидала, что скажу это, но во мне кусалась необходимость сказать. На долю секунды, если отбросить тот факт, что все мои внутренности слиплись в один тяжелый колючий ком и упали вниз, мне стало легче.

– Это неправда, – каждая жилка на лице Адама напряглась, кадык беспокойно запрыгал, руки сжались в кулаки. – Он внушил это тебе.

Благодаря антидепрессантам и психотерапии во мне давно не поднимались внезапные беспочвенные вспышки гнева, во время которых мне хотелось хватать людей за волосы и бить лицом в пол. Теперь я снова почувствовала это желание, и его подавлние вызвало во мне колющую в ребра боль.

– Не говори о том, чего не знаешь, – я сжала зубы так, что мне свело челюсть.

– Ты не понимаешь, – попыталась Аглая. – он… хуже, чем тебе кажется, и…

– Конечно! – перебила я. – Глупышка Ева, влюбилась в чудовище! Не понимает, что оно разобьет ей сердце, боже мой, какой ужас!

– Ты можешь выслушать? – вздохнул Адам. – Не перебивая, не воспринимая все, что мы говорим, в штыки?

Я ненавидела бурю внутри себя. Все вокруг недвижно, а у меня такое ощущение, как будто меня кидает из стороны в сторону в тонущем во время шторма корабле.

Я сильно впилась ногтями в ладони и кивнула.

– Хорошо, – парень расслабился. – Аглая, начинай ты.

– Мы думаем, что Кассий хочет убить нас.

– Глупости! – возразила я, сильно возмутившись. – Он дал мне слово, что и пальцем вас не тронет! Благодаря ему вы все еще живы, а не замерзли насмерть.

– Ева, – недовольно посмотрел на меня Адам.

– Если бы он и вправду хотел вас убить, он бы уже это сделал, – я проигнорировала напоминание Адама о том, что обещала выслушать.

– Возможно, он хочет нас запугать. Когда мы лишились чувств, произошло что-то пугающе странное, – Аглая понизила голос почти до шепота, – мы все оказались в одном общем сне.

Это было и вправду странно, ведь в это время Кассий был мертв.

– И что это было за видение? Что за сон? – спросила я, стараясь сохранить скептицизм в своем тоне.

А еще меня очень сильно напрягало молчание Вероники. С тех пор, как мы вошли, она не отрывала голову от бумаги.

– В этом сне мы стояли, держась за руки, – Аглая погладила свои ладони, – а Кассий… он был везде, он был всем, он был нами. Он был тьмой. Он сказал, что мы зря потревожили первозданную тьму – хозяйку гор. Тьма хочет покоя, и раз мы ее потревожили, то будем лишены покоя, пока не умрем.

– Он не хотел возвращения, – мне стало горько от того, что какие-то дети сделали выбор за него. Пытались сделать.

– Мы это уже поняли, – мрачно сказал Адам.

– Послушай, Ева, когда мы с Никой обнаружили, что наше видение одинаковое, мы решили свериться и с Адамом. И он видел то же самое. Каждого из нас поглотила тьма. Я клянусь, что чувствую, если я резану по вене, кровь оттуда польется черная.

– Я уверена, что он вас просто напугал, чтобы вы больше его не трогали, чтоб не пытались повторить ритуал.

– Готово, – звонко и четко сказала Вероника. – Это он. Они.

Все повернулись на ее голос, застыли в нерешительности, а после все же подошли посмотреть, над чем так усердно трудилась девушка.

На кроваво–красном фоне были две фигуры: мужская, заполнявшая собой почти весь лист, и женская, втрое меньше. В черных, окутанных облаком тьмы волосах девушки, красовалась голубая лилия, истекавшая кровью. Это мы. Я и Кассий.

Кассий выглядел еще страшнее, чем когда я увидела его впервые. От его силуэта, из самого сердца, расходились багряные слизкие нити, окутывавшие меня. Глаза его были белыми, как и мои. Ни радужки, ни зрачка.

Выглядело настолько жутко, что все мое тело покрылось мурашками.

– Я видела вас двоих в своем сне не так, как видели Аглая и Адам, – пояснила Вероника. – И там, в машине, он выглядел еще хуже, еще алчнее, чем здесь, но я никогда не смогу выразить на бумаге то, насколько много в нем тьмы.

– Я провел небольшое расследование, – подхватил Адам, – я и раньше пытался найти что-нибудь о Кассии в интернете. Ничего. Сегодня я вбил в поисковик “тьму карпат”. Это местный главный антогонист солнца, света и добра. Это общее целое со всеми мифическими существами, населяющими горы, и при этом… это что-то над этим, сверх всех ужасов и страхов. В буквальном смысле тьма. Мрак.

Теперь меня начало трясти, как будто мне стало невероятно холодно. Я обхватила себя руками.

Страшнее было то, что я не могла понять – мне страшно или эта дрожь от того, насколько сильнее теперь меня к нему тянет. Как будто чем страшнее и опаснее Кассий, тем более он для меня привлекателен. Это нездорово, но что-то во мне было такое, что оживало, когда эмоции внути меня начинали иметь разушительный характер.

– Но разве мы можем что-то с этим сделать? – если они пытались меня запугать, то вышло это у них из рук вон плохо.

– Я поделился с нашим отцом насчет происхождения Кассия, – когда Адам сказал “нашим”, я ощутила такой прилив ревности смешанной с гневом, что забыла как дышать. – Он согласился с тем, что его брат – это и есть тьма. Думает, что ее можно победить светом.

– И как он себе это представляет?

– Завтра мы должны все вместе наведаться к Христине. Они вдвоем проведут обряд очищения от темных энергий. Если сработает, он не сможет к нам подступиться. Ты в деле?

Я не знала что ответить. Меня разрывало между тем, что правильно, и тем, чего я хочу на самом деле.

– Мне нужно подумать, – наконец сказала я, прожигаемая тремя парами выжидающих глаз.

– Подумай еще и над тем, что он способен проникать в рассудок. Пока ты позволяешь ему это, ты остаешься марионеткой его алчных желаний.

В который раз за свою недолгую жизнь я задалась вопросом о сущетвовании искренности. Она есть или мы все лишь убеждаем себя в ее существовании?

С другой стороны, с Кассием я была искренней и того же ожидала и от него. Надеялась, что он не способен причинить мне боль.

Глава 15

О мертвых плохо не говорят

Дома было пусто. Тишина и темнота сегодня казались мне невероятно уютными. Я даже не ощущала потребности в музыке или подкастах, чтобы заглушить хаос мыслей в своей голове. Пустота ощущалась как свобода.

В этот раз мне даже удалось поесть.

Музыку я все-таки включила. Старую группу, которую я уже давным-давно не слушала. Я подпевала во все горло и прыгала по дому, бегала по дивану, перескакивала с него на кресло. Лицо раскраснелось, подмышки вспотели, сердце колотилось впервые за долгое время не от тревоги, а от ощущения тепла и счастья, которые безграничной энергией наполняли меня. Эйфория.

Через пятнадцать минут я лежала на кровати глядя в потолок, сердце все еще бешено и громко трепыхалось в груди, но теперь казалось тяжелым, удушающим.

Тьма моего больного рассудка снова взяла вверх. Видимо, это нас и связывает. Мрак. Подобное тянется к подобному.

Вот бы Кассий сейчас пришел. Мне уже начинало казаться, что он снова исчезнет, что все это только выдумка, не больше. Разве можно одному маленькому человечку чувствовать столько всего сразу? Разорвешься.

– Кас?

Тишина. Интересно, где сейчас родители? Вместе? Или папа все еще у матери Адама? А где тогда мама? Уехала?

Я решила сходить в мамин кабинет. На первый взгляд комната выглядела как обычно, всюду бумага, чертежная канцелярия, макеты, смятые наброски чертежей. Только вот стул был опрокинут, а стол стоял диагонально к окну, чего мама, с ее периодическим перфекционизмом никогда бы не допустила. Вокруг может валяться мусор, могут стоять кружки, тарелки, но стул всегда придвигался к столу, а сам стол стоял на паркете ровно по полоскам стыковки досок.

Тревога, прокладывая старую, хорошо известную ей дорогу, начала толкаться в желудке, потом пинаться в ребра и, наконец, добралась до рук и ног, спровоцировав тремор.

И ни отца, ни Кассия.

Все это само собой заставляло делать выводы, принимать которые совершенно не хотелось.

Я вернулась в постель, уговаривая себя тем, что все в порядке. Проворочавшись полчаса, я сдалась и выпила снотворное. Через еще примерно столько же тело поддалось мягкой, окутывающей все изнутри слабости.

Сны мне не снились.

***

В половине девятого меня разбудил папа, поглаживая меня по волосам, пока я не открыла глаза. Так он делал и в детстве.

– Евуля, просыпайся, я приготовил завтрак, – покрытое глубокими морщинами лицо отца, с недельной щетиной, улыбалось мне, как ни в чем не бывало. – Через час нас ждет Христина.

Я чувствовала себя слишком сонной, чтобы возразить хоть что-нибудь. К тому же, мне очень сильно хотелось расслабиться. Снова почувствовать себя папиной дочкой. Его девочкой.

Я же ведь так давно об этом мечтала. Я ждала его звонка в дверь каждый свой день рождения, каждый новый год. Каждый день, который казался подходящим, чтобы вернуться и все исправить.

На завтрак меня ждал омлет с жидковатым желтком и поджаренные тосты с шоколадной пастой. Папа делал их мне каждое воскресное утро сколько я себя помнила.

В кастрюльке на плите уже закипало молоко. Пока я завтракала, я наблюдала, как папа растапливает в молоке плитку горького шоколада, бросает туда две палочки корицы и звездочки кардамона. В кухне запахло уютом и теплом, я снова почувствовала себя ребенком, которого заботило только то, какую почитать вечером книгу или как наконец выучить формулы по физике.

– Ты, случаем, не знаешь, где Мария? – спросил папа, наливая горячий шоколад в самую большую кружку. – Жаль, маршмэллоу у вас нет, – виновато добавил он.

– Я ее не видела. Думала, ты в курсе. Она могла уехать?

– Не думаю. Возможно, она уже с кем-то здесь сдружилась и решила остаться на ночь.

– А какой сегодня день недели? – я осмотрелась по сторонам в поисках телефона. – Пятница?

– Да. Думаешь, она на работе?

Я кивнула. Очень похоже, что так и есть. Возможно, она даже вернулась сегодня ночью и ушла, пока я спала. Мне стало спокойнее. Знать бы, конечно, наверняка, где она пропадает, а не со страхом ждать неминуемой встречи, сжавшись в комочек.

Странно, что папа ничего не спросил о Кассии. Как будто для него его не существовало.

За ночь выпал снег. Глаза болели от яркости, которой резались просторы. Когда мы по лесу шли уже по знакомой мне тропинке к Христине, я не могла не думать о том, что за нами следят, что за каждым стволом ели прячется существо, способное убить нас, если захочет.

– Что я пропустил? – спросил отец, шагавший позади меня.

– В смысле?

– Что за эти пять лет я пропустил?

– Открой хотя бы один мессенджер, – моя обида снова дала о себе знать, и на этот раз не болью и комом в горле, а злобой. – Я раз в месяц присылала тебе фотоотчет. Первые три года.

– Я видел. Всего по фотографиям не узнаешь. Мне интересно, с кем ты дружила, был ли у тебя бойфренд или нравился ли тебе кто-то? Мне интересно, чем ты увлекаешься, что в тебе изменилось. Понимаешь, дочка, я не собираюсь снова оставлять тебя, поэтому хочу, чтобы мы снова подружились.

Я остановилась. Я так этого хотела, я даже представляла наш разговор примерно так: “я не собираюсь оставлять тебя”. Однако я недооценивала чувство обиды, пустившее во мне прочнейшие корни.

– У меня нет друзей. В старой школе я общалась только с соседкой по парте и ее парнем, но последний раз мы списывались три недели назад, потому что мы общаемся только тогда, когда я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы поддерживать общение. “Бойфрендов” у меня не было и я не позволяла себе даже смотреть в сторону парней, потому что все они казались мне такими же, как и ты: предателями.

Я говорила все это, не поворачиваясь к мужчине лицом, но теперь повернулась, чтобы посмотреть в его глаза. Он смотрел в землю и молчал. Я продолжила:

– После твоего ухода умерла бабушка. Мама окончательно на меня забила ровно до тех пор, как не увидела моих шрамов. Она повела меня к врачу, который оказался таким себе специалистом, потому что, стоит мне бросить таблетки, как вся боль и пустота обрушиваются на меня с новой силой. Из-за лекарств мои первые месячные пошли только прошлой весной, цикл нерегулярный и болезненный. Маме как раз тогда предложили новую работу здесь, поэтому на время она ожила и даже поддерживала меня, держала меня за руки, когда у меня начинались панические атаки и обнимала, когда я приходила к ней и признавалась, что мне очень хочется порезать себя.

– Ева, мне очень жаль…

– Если бы у тебя был шанс начать все с начала, вернуться в прошлое, ты бы остался? Ты бы не ушел от меня?

Отец молчал.

– Знаешь, спустя два года мой мозг начал отключаться. Краткосрочная память сильно подтормаживала, и мне периодически казалось, что все ненастоящее, что я ненастоящая, а ты… тебя как будто бы никогда и не было, понимаешь? А потом я бралась за лезвие, и все снова становилось реальным. Я смотрела на свои шрамы, и они были единственным подтверждением того, что ты все-таки был в моей жизни. Иногда я смотрела, как из меня вытекает кровь, и это успокаивало меня лучше любых нейролептиков. А потом я боролась с мыслью, что уже хватит, что нужно отложить бритву, потому что еще несколько порезов – и я просто умру от потери крови. Ты не представляешь, насколько сильно мне хотелось, чтобы меня не существовало, потому что в момент, когда заканчивается жизнь, кончается и боль. Надеюсь, теперь ты понял, чем я жила и что именно во мне изменилось.

Я развернулась и зашагала дальше вверх по склону. Не хотела, чтобы он видел, как я плачу. Что бы он ни говорил и как бы он ни старался, но он не заслуживает моей слабости. Я больше не смогу показать ему свою слабость.

Папа догнал меня только когда мы подходили к частоколу одинокого горного домика, стоявшего посреди заснеженной полонины.

– Как я могу искупить свою вину? – он схватил меня за руку и крепко сжал ее. – Ева, я сделаю все, что скажешь.

Мне хотелось вырвать руку, но я просто глубоко вздохнула.

– Я очень хочу простить тебя, но как бы я ни пыталась, я не могу заставить себя забыть о том, через что я прошла.

– Это сделало тебя сильнее.

– Это не то, с помощью чего крепнут в двенадцать лет, пап. Мне нужно время. Я не знаю, как долго это займет. Думаю, тебе просто нужно доказать, что на этот раз ты меня не предашь. Где-то глубоко внутри себя я очень счастлива, что ты здесь, но мне невероятно жаль маленькую девочку, одиночество которой всем было безразлично.

– Ты чувствуешь себя одиноко? – виновато спросил отец.

– Больше, чем когда-либо.

Вокруг всегда были люди. Даже сейчас: Ника, Аглая, Адам… Кассий. Внезапно вернувшийся отец. Это не давало мне ощущения свободы, ведь ни с одним из них я не могла поговорить обо всем, что меня волновало. Я не чувствовала, что меня поймут как надо, и это делало ощущение пустоты внутри меня стонущим и засасывающим вглубь себя.

Вверху полонины показалась тройка друзей, и нам пришлось войти внутрь хатки раньше, чем они спустятся вниз.

Старуха ждала нас практически у самого порога, чем жутко меня напугала, заставив ухватиться за папин локоть. Она протянула к нему руки, как будто хотела обнять за шею, но вместо этого начала щупать его лицо.

– Ты постарел, Филипп, – прохрипела она. – Еще боьше, чем вчера.

Я в недоумении присмотрелась к его лицу и тоже заметила это. То, что казалось недосыпом и усталостью, было глубокими морщинами, которые легли на уголки глаз, искривили губы, опустив их вниз. Морщины на лбу глубокими и спокойными бороздами извивались, точно змеи, но вчера их не было.

– Годы нагоняют меня стремительнее, чем я бы мог предположить. Пока ты будешь чистить детей, надеюсь, будешь не против, если я сварю себе омолаживающее зелье. Хочу еще хотя бы лет десять провести с дочерью.

– Конечно, – Христина отсупила в сторону, пропуская Филиппа.

– Ты умираешь? – что-то внутри болезненно оборвалось с такой силой, что меня порывало упасть на колени.

– Я был проклят вечной жизнью ровно до тех пор, пока ты либо не умрешь, либо не возродишь Кассия. Если бы ты умерла, думаю, жизнь вытекала бы из меня еще стремительнее. Не переживай, я буду в порядке.

– Он будет в порядке, Евуля, – улыбнулась старуха беззубым ртом и схватила меня за руку, потащив вглубь дома.

Буквально через несколько минут пришли и остальные. Христина рассадила нас вокруг стола из темной древесины, дав каждому в руки прозрачный кристал.

– Это берил. Он впитает в себя всю нечисть, что в вас есть, пока я буду окуривать вас шалфеем.

Сказав это, Христина подожгла от свечи большой белый сверток сухих трав и принялась ходить вокруг нас, что-то бормоча себе под нос.

У меня начался сильный тремор и, посмотрев на остальных, я поняла, что трясет не меня одну. Берил в моих руках стал обжигающе горячим, и я, вскрикнув, выронила его на стол, о поверхность которого он разбился, разлетевшись на десятки обугленных кусочков.

Я испуганно огляделась. На меня уставились три пары взволнованных глаз, камни в их руках едва-едва подернула сизая дымка. Старуха продолжала ходить кругами, произнося слова все громче и громче, почти нараспев. Казалось, что она погрузилась в транс и не слышала ничего, что происходило вокруг.

Когда скрутка шалфея истлела, а изба наполнилась тягучим, приятным ароматом, от которого щекотало в горле, женщина протянула руку, потребовав отдать ей наши кристаллы. Я попыталась собрать черную крошку своего, но осколки все еще были настолько горячими, что до них было не дотронуться.

– Мой камень… раскрошился, – прошептала я, испуганно глядя на Христину и ребят. – Я не могу его взять, он слишком горячий… они… осколки.

Христина укутала кристаллы троицы в белый платок и спрятала в кармане передника, а потом подошла ко мне и сложила свои руки на моей голове, буквально через мгновение их одернув.

– Не получится. Филипп, твое дитя проклято клятвой верности чудовищу, – громко сказала она, отойдя от меня на несколько шагов, как будто это я была монстром. – Тьма пожирает ее уже слишком долго, и я не думаю, что она в силах ее одолеть. Что она хочет ее одолеть, – страшным голосом добавила Христина. –Остальные дети в порядке. Ева, уходи, я не хочу, чтобы духи прогневались на меня, мне и так недолго осталось.

Я виновато посмотрела на всех собравшихся, на отца, в руках у которого были связки трав, на негодующего, преисполненного презрением Адама, испуганных девушек и встревоженную старуху.

– Как будешь уходить, не оборачивайся на мой дом. Проклянешь.

– Папа? – беспомощно позвала я, чувствуя, как от слез щиплет глаза.

– Жди меня дома, – видно было, что он заговорил со мной, сделав усилие. – Я вернусь, как только все здесь закончу.

– Катитесь к черту! – выплюнула я и выбежала за дверь.

Добежав вверх по склону до леса я специально обернулась и прожгла взглядом одинокую покривившуюся от времени избу, испытывая приступ сильнейшей ненависти и злобы.

– Кассий! – закричала я во все горло в одном шагу от неконтролируемых рыданий. – Черт бы тебя побрал, Кассий!

Я ударила носком ботинка по лежавшему рядом валуну и застонала от боли, осев на землю.

– Чего голосифшь?

Я подпрыгнула на месте, и от перепада давления у меня зазвенело в ушах и потемнело в глазах, из-за чего пришлось сесть на тот самый валун.

– Чугайстер! – воскликнула я. – Напугал!

– Профу профтить фтарика, ты зфала моего друга, он фейчаф занят, могу тебя к нему отвефти.

– Сделай милость, – я поднялась с камня. – Веди.

– Дай мне сфою ручку, красафица, и мы мигом окажемфся у него.

Моя маленькая ладошка затерялась в огромной теплой руке лесного деда, мир в одно мгновение превратился в ярчайшую вспышку света, растворившую все вокруг, а в другое мгновение мы оказались на берегу черного озера. Вода в нем была чистой и прозрачной, но казалась черной от того, что таким было и дно, устланное гнившей здесь столетиями растительностью.

– Это журафлиное озеро. Мефтные ефчё назыфают его “мертфым”.

Я слышала об этом озере, и это значило, что мы теперь находимся куда севернее моего нового дома.

– Спасибо, Чугайстер, можешь присоединиться к остальным, – услышала я позади себя голос Кассия, уже ставший для меня родным. – Ева, дитя, поворачивайся медленно и не пугайся.

Между изумрудных елей стояло дюжины три существ, знакома из которых я была только с мавками и Чугайстером. Из мавок здесь были только две девушки, другие три не были на них похожи, но были так же пугающе прекрасны. Все остальные выглядели так, что хотелось закричать и убежать как можно дальше и больше никогда не встречаться с ними.

– К сожалению, своими человеческими глазами ты не можешь видеть всех. – Я собрал здесь одних из первых проклятых, и мы вместе пришли к выводу, что “новых” людей здесь быть не должно. Только люди, населявшие горы испокон веков, с ними мы умеем находить общий язык. Идти навстречу современному человеку – только вредить себе, ведь они никогда не согласятся на мирное сосуществование.

– Это и есть та самая твоя владычица гор, Кассий? – спросила высокая худая женщина с длинными черными волосами. – Она же человек.

Судя по всему это была так называемая “дикая баба”, которая по легенде могла защекотать до смерти. Боковым зрением я заметила движение в воде и посмотрела туда. Из воды на меня мрачно смотрели бледные красавицы, покрытые трупными пятнами. Русалки.

– Пока еще человек, но такое же бессмертное существо, как и вы. Те, кто не склонится перед ней, будут уничтожены.

Подул сильный ветер, закачав густые еловые ветви, откликнувшиеся на него скрипучим стоном.

– Возражений не принимаю, – сурово сказал Кассий и стал ближе ко мне. Вы либо со мной, либо и дальше проживаете худшие дни своего жалкого существования.

Чудища склонили свои головы, но все, что я почувствовала – ужас.

Кассий самодовльно улыбался.

– Прочь! Все свободны до полной луны.

Среди елей остался только Чугайстер. Он наигрывал на маленькой свирели веселую мелодию, и казался слишком большим даже когда сидел, и кроны деревьев не путали его длинные седые волосы.

– Чугайстер, – обратился Кассий к старику, – верни Еву домой.

– Но… – не успела я возразить, как мир снова растворился вспышкой света, и я оказалась у порога дома, а у калитки стоял отец. Он выглядел посвежевшим, румяным, как будто жил на земле не сотни лет, а всего пару-тройку десятилетий.

– Откуда ты взялась? – недоумевая, спросил он.

– Не твое дело, – огрызнулась я и достала из кармана ключи, чтобы отпереть дверь.

Мы вошли в кухню, папа налил себе стакан воды и в мгновение его осушил.

– Надо отдохнуть. Думаешь, Мария будет против, если я прилягу вздремнуть на ее кровати? Или мне лучше попросить об оддолжении тебя?

– Она не будет против, – как можно скорее заверила я, потому что сама хотела закрыться в комнате и хорошенько обдумать события последних суток.

– Не думаю, что у тебя выйдет вздремнуть, – от внезапно появившегося голоса Кассия я вскрикнула, схватившись за барную стойку обеими руками. – Точно не в ближайшие пару дней.

– Кассий, – зжал зубы отец. – Не хочу тебя расстраивать, но в мои сегодняшние планы ты не входишь. И, будь добр, уйди и оставь мою дочь в покое.

– Как скажешь, – пожал монстр плечами. – Но я лучше подожду, пока ты не вернешься из спальни оскорбленной супруги.

Что-то здесь было не так. Желудок сжался в тугой узел, а по спине поползли мурашки, лишавшие меня силы, превращаявсе мои мышцы в вату.

Я слышала, как папа открыл дверь, зашел в комнату.

– Ну и что именно здесь не…

Папа сильно выругался. Я почти не расслышала слов, но осознание пришло само собой, потому что понимание о том, что случилось с мамой, было где-то глубоко внутри меня еще до того, как я забеспокоилась о ее отсутствии.

Я беспомощно посмотрела на Кассия, чувствуя подступающую тошноту, настолько сильную, что я осела на пол.

– Как ты мог? – беззвучно, пересохшими губами, которые больно отрывались друг от друга, спросила я, ощущая такую сильную боль предательства, что мне хотелось навсегда распрощаться с монстром.

Папа вышел из комнаты и, взволнованный, бледный, подбежал ко мне, набрал воды, попытался ее в меня влить, понял, что это бесполезно, и просто начал протирать ею мое лицо.

– Папа… – из глаз покатились огромные, прожигающие борозды в коже слезы. – Папочка…

Я уткнулась мужчине в грудь и разрыдалась. Он что-то говорил Кассию, но монстр упорно молчал.

– Это не я. Это ты, братец, – наконец сказал он. – Это чувство вины за Еву. Это твоя ненависть. Не я.

Я оторвала заплаканное лицо от отцовского свитера.

– Поклянись.

– Могу дать клятву на мизинчиках, – лицо растянулось в страшной усмешке. – Но так ли ты мне предана, если так не доверяешь?

Я промолчала и перевела взгляд на отца. Глаза его покраснели, и небесная синева казалась лиловой.

– Что с ней? – дрожащим голосом спросила я.

– Она вскрыла вены.

– О, боже…

От шока ручьи слез как будто пересохли, только глаза болели, потому что я утратила возможность моргать.