Текст книги "Лисьи чары"

Чары и феи Бай Юй-юя

У Юнь, по прозванию Цин-ань, с ранних лет уже был известен как ученый-стилист, и сановник первого класса Гэ, просматривая его сочинения, хвалил и умилялся. Он передал студенту через одного из друзей приглашение побывать у него, и когда тот явился, то сановник, внимая его блестящим, живым и одухотворенным речам, воскликнул:

– Как это может быть, чтобы такой талантливый человек, как студент У, постоянно терпел лишения и был так беден?

Затем он велел кое-кому из соседей и друзей довести до сведения студента, что если У, как говорится, взлетит вместе со своей мечтой к небесам и тучам[152]152
  … взлетит вместе со своей мечтой к небесам и тучам… – То есть выдержит все экзамены и станет важным чиновником – правителем народа.


[Закрыть], то он даст свою родную дочь для прислуживания ему, так сказать, при мытье и причесывании[153]153
  … даст свою родную дочь для прислуживания ему, так сказать, при мытье и причесывании. – То есть в жены.


[Закрыть].

Сановник действительно в это время растил дочь, необыкновенную красавицу, и студент, услыхав такие слова, пришел в большой восторг и стал крепко в себя верить. Однако на осенних экзаменах он провалился и велел передать сановнику следующее:

– То, что я буду знатным и богатым, совершенно несомненно. Единственно, что мне неизвестно, – это когда именно, скоро или нет. Прошу вас ждать меня три года[154]154
  Прошу вас ждать меня три года. – Экзамены в столице проходили раз в три года.


[Закрыть]. Если у меня опять не выйдет, пусть девушка выходит замуж за другого!

С этих пор он стал еще суровее, еще более подвижнически заниматься, напрягая всю свою волю.

Однажды ночью, когда он сидел под луной, к нему явился какой-то студент, с белым-белым благородным лицом и маленькими усиками. У него была тонкая талия и длинные ногти. У спросил, откуда он. Студент назвался Бай Юй-юем. Стали понемногу беседовать, разоткровенничались, и новый знакомец так и раскрывал У душу, так и веял свободой в его грудь. У полюбил его и оставил у себя ночевать. Уже поздним утром тот собрался уходить, и У наказывал ему заходить при случае почаще. Бай был очень тронут выказанным ему расположением, искренним и сердечным, и тут же пожелал нанять у студента помещение. Условились о сроке и на этом распрощались.

В назначенный день первым явился слуга с кухонными принадлежностями, а за ним вскоре и сам Бай, сидевший на породистом скакуне, настоящем драконе. У поместил приятеля в отдельном доме, а Бай отдал слуге коня, веля его увести, и стал проводить с У дни и ночи. Оба нашли друг друга и были полны радости.

У заглянул в книги, которыми занимался Бай, – все они были какие-то необыкновенные, во всяком случае не из тех, что постоянно встречаются или упоминаются. Между прочим, у него совершенно не оказалось так называемых сочинений нового стиля[155]155
  … так называемых сочинений нового стиля. – То есть экзаменационных тем. Эти сочинения называются «современными» в противоположность «старинному стилю», подражающему знаменитым мастерам древности, не знавшим никаких экзаменационных стеснений и, конечно, редко кому доступных в смысле подражания.


[Закрыть]. Это вызвало со стороны У крайнее изумление, и он спросил, чем объяснить это странное отсутствие.

– У каждого из ученых, – отвечал с улыбкой Бай, – свои интересы. Я не из тех людей, что живут славой и почестями.

По ночам он приглашал У с ним пить. Раз как-то он достал книгу и вручил У. В ней проповедовалось искусство «выдыхания и вдыхания»[156]156
  … искусство «выдыхания и вдыхания»… – Особые упражнения для сообщения человеку чувства отрешенности от мира. «Выдыхать старое и вбирать в себя новое – вот искусство, руководящее высшим стремлением и питающее жизнь человека», – восклицает даосский философ Чжуан-цзы (IV в. до н. э.).


[Закрыть], и многое для У было совершенно непонятно. Считая все это ненужным чудачеством, У отложил книгу, решив просмотреть ее как-нибудь потом.

Однажды Бай сказал ему:

– То, что я вам, помните, как-то раз дал, это главные положения «Желтого Дворца»[157]157
  … главные положения «Желтого Дворца». – «Яшмовая книга о внутреннем виде человека, написанная в Желтом Дворце Величайше Высшего Божества» – анонимное сочинение неизвестной даты, трактующее о трансцендентальной медицине. Написано стихами и почитается содержащим великие откровения.


[Закрыть]. Это лестница и спасительный корабль святителей!

– То, что мне нужно, – смеялся на это У, – находится совсем не здесь. Кроме того, тот, кто ищет святительства, должен непременно отрешиться, раз и навсегда, от чувств и связей мира, чтобы достичь полного замирания миллионов волнующих человека дум. К сожалению, этого я пока не могу!..

Бай спросил, почему он этого не может. У сказал, что его тревожит и занимает мысль о продолжении своего рода.

– Хорошо, – сказал Бай, – почему же вы тогда так долго не женитесь?

– «Смиренный аз недостаток имею: смиренный аз женщин люблю»[158]158
  «Смиренный аз недостаток имею: смиренный аз женщин люблю»… – Цитата из книги Мэн-цзы (IV в. до н. э.), где говорится о том, как он наставлял князя в доблести, поощряя стремиться к ней по примеру древних царей. На это князь, именовавший себя, по обычаю того времени, «малый человек», отвечал этими словами. Разговор Бая и У весь построен на игре цитатами, что продолжается и дальше.


[Закрыть], – смеялся в ответ У.

– Ваше высочество, попрошу отрешиться от любви к мелкой красоте, – хохотал Бай в свою очередь. – А какова же та, кого изволите любить?

У изложил тут ему все свои дела. Бай выразил сомнение в том, чтобы девушка была действительно красива.

– Ну, положим, – сказал ему на это У, – про то знают все – и ближние и дальние. Нельзя сказать, чтобы в этом был только мой личный жалкий вкус и глаз!

Бай хихикнул еще разок и замолк.

На следующий день он неожиданно начал торопиться с укладкой вещей и пришел откланяться. У, полный грусти, беседовал с ним – слово за словом, – так и не могли друг от друга оторваться. Тогда Бай велел слуге идти с багажом вперед, а сам стал с приятелем беседовать дальше, приникнув к нему всем своим любящим существом.

Вдруг У увидел, как на стол с криком упала зеленая цикада, и Бай стал сейчас же прощаться.

– Экипаж уже подан. Позвольте теперь проститься. Если вспомните обо мне, смахните с моей постели и лягте на нее…

Только что У хотел его порасспросить, как Бай в мгновение ока стал маленьким, с палец величиной, вспорхнул, сел верхом на цикаду и унесся в ее жужжании прямо к тучам, где и пропал. У понял теперь, что это был не обыкновенный человек, и в долгом раздумье и недоумении предался бесконечной грусти.

Прошло несколько дней. Было ненастье, сыпал мелкий дождь. У сильно раздумался о своем Бае. Взглянул на его кровать; там были мелкие следы мышей. Вздохнул глубоко и, быстро смахнув с кровати, положил постель и лег спать. Вдруг видит мальчика – слугу Бая, пришедшего, чтобы его пригласить к хозяину. С радостью сейчас же за ним пошел. Тут же появился феникс с утуна[159]159
  Утун – дерево (рода платана), излюбленное фениксом (фэнхуан).


[Закрыть] и сел у его ног. Мальчик схватил его и сказал:

– По черной тропе нам будет трудно идти. Можете сесть на эту птицу, и пусть она заменит вам пешее хождение!

У выразил опасение, что такая хрупкая и малая птица не сумеет справиться с ношей, но мальчик твердил ему:

– Сядьте, попробуйте!

Студент сделал, как его просили, и вдруг стало просторно-просторно: места еще сколько угодно! Мальчик тоже примостился на хвосте птицы, крикнул, и они взвились в воздух. Не прошло и нескольких минут, как показались какие-то красные ворота. Мальчик слез первый. Потом помог слезть и студенту, который спросил, что это за место.

– Это врата в небо, – ответил мальчик.

У ворот студент увидел огромного тигра, лежащего на лапах, и был объят ужасом, но мальчик заслонил его собою. Теперь что ни шаг, то картины природы были совершенно непохожи на те, что видны в мире… Мальчик вводил его в Просторный Студеный дворец Луны.

В этом дворце каждое крыльцо было сделано из горного хрусталя, и идущий по ним человек был как бы среди зеркал. Два коричных дерева[160]160
  Два коричных дерева… – По преданию, на Луне растут коричные деревья, цветущие, как и на Земле, осенью. «Достать до ветвей корицы» – достать до Луны, то есть подняться вверх по лестнице чинов и почестей, выдержав экзамены.


[Закрыть] стремились ввысь и были еле-еле в обхват. Аромат цветов вслед ветру веял всюду без перерыва. Дома и павильоны были снабжены красными окнами. Через них все время выходили и входили красивые женщины, прелестные лица которых и стройный тонкий стан во всем мире, конечно, не имеют себе равных. Мальчик сказал студенту, что во дворце Ванму есть женщины еще красивее этих. Однако он тут же выразил опасение, что хозяин давно уже их ждет и что им, следовательно, нельзя задерживаться. Вслед за этим мальчик вывел его из дворца, и они пошли дальше.

Через некоторое время У увидел Бая, который ожидал его у ворот, взял за руки и ввел в дом. У взглянул в окно: перед ним, за домом, расстилались чистые воды и белый песок. Слышно было нежное-нежное журчание струй. Лестница была из дорогого камня, балюстрады все в резьбе – положительно все напоминало знаменитый Коричный дворец[161]161
  Коричный дворец – название древних дворцов, устроенных как бы на темы лунных чертогов, в которых росли коричные деревья.


[Закрыть].

Только что гость сел, как сейчас же явилась очаровательная служанка, лет так на две восьмины, и подала ароматный чай. После этого Бай велел принести вино. Появились четыре красавицы с подобранными платьями[162]162
  Появились четыре красавицы с подобранными платьями… – Древний обычай требовал, чтобы сановник, являясь к государю, подбирал свои длинные платья – из почтения и, вероятно, готовности служить, как раб. В приложении к женщине это выражение означает почтительное безмолвное приветствие.


[Закрыть] и с поющими мелодию камнями на поясе. Они стали справа и слева и прислуживали. Стоило У почувствовать, что спина у него как будто слегка чешется, как красавица сейчас же полезла к нему под платье своими тонкими пальцами с длинными ногтями и стала ему чесать. У испытал такое ощущение, словно все, что было в душе и сердце, закачалось и куда-то потянуло, приведя его в полное беспокойство. Он стал слегка хмелеть и мало-помалу перестал себя сдерживать, посмотрел с улыбкой на красавицу, обнял ее, прильнул и стал беседовать. Но та сейчас же со смехом вырвалась…

Бай велел теперь петь песни и приглашать гостя пить. И вот одна из красавиц, одетая в коричневый шелк, подняла свою чару и обратилась к гостю, потом подошла к столу и стала кокетливо петь своим чистым голосом, а остальные красавицы, кто на флейте, кто на других инструментах, вторили ей со всех сторон, как бы откликаясь эхом.

Когда она кончила, другая девушка в платье цвета зимородковых перьев точно так же налила гостю вина и тоже запела. Оставались еще две красавицы, одна в лиловом платье, другая в бесцветно-белом нежном шелке. Они все время пересмеивались и потихоньку, чтоб никто не видел, друг дружке уступали очередь, не желая идти вперед. Бай велел одной из них петь, а другой наливать. Тогда девушка в лиловом подошла к У с чаркой. Студент, сделав вид, что он берет от нее чарку, игриво схватил ее за тонкую руку. Она засмеялась, разжала руку – чарка с вином упала и опрокинулась. Бай принялся бранить ее. Девушка подобрала чарку и, вся полная смеха, наклонила голову и прошептала строку из стихов:

– «Лапой холодной, словно ручищей беса, взял и силком руку мою ухватил».

Бай захохотал и в наказание велел ей самой и петь, и танцевать. Когда она потанцевала, то другая, в белом шелке, в свою очередь взмахнула перед У чаркой, но тот отказался, сказав, что не в силах опорожнить свою. Девушка с вином в руке имела сконфуженный вид, и У через силу выпил. Теперь он стал внимательно разглядывать всех четырех девушек и нашел, что все они имеют какой-то порхающий, летучий вид, и притом ни одну из них нельзя было не признать совершенно исключительною для земных женщин.

– Такое чудесное, особое среди людей создание, – сказал У хозяину, – я бы хотел, чтоб было у меня, пусть даже одно, – и то как трудно! А вы собрали тут у себя целый прекрасный букет. Не можете ли вы, как говорится, дать мне «настоящую душеубийцу»?[163]163
  Не можете ли вы, как говорится, дать мне «настоящую душеубийцу»? – Анекдотическое предание рассказывает, что талантливый поэт Чжан Тянь-ю, увидав на пиру красавицу-гетеру по имени Фэнь-эр, вдохновился и сказал следующие стихи:
Вот гора весной, вся нежно-бледна! И темнеют в ней лишь две точки!Есть и мило-застенчивое пятнышко – вишня входика-ротика!Челночек из яшмы – и целое гнездо туч…В аромате белых лотосовых зерен вижу красавицу Си [Ши].Под цветком белой розы вижу красавицу Чжао-цзюнь…Она, правда, не те, настоящие… Но тоже отнимет душу!  Хозяин тогда подарил поэту гетеру и сказал: «Пусть для Тянь-ю это будет настоящий душеубийца!» Перевод стихов, написанных на тему слов Фэнь-эр, рассматриваемых в виде каламбура – как грамматическое явление – и создающих сразу как бы два языка, может считаться, при всей своей внешней точности, только приблизительным. «Настоящая душеубийца» – так говорится в одном предании о красавице-гетере, способной своей красотой отнять душу.


[Закрыть]

Бай засмеялся.

– Послушайте, – сказал он, – ведь у вас и так в голове сидит красотка! Разве может эта девица угодить такому взыскательному вкусу?

– Теперь только я познал, – отвечал У, – как неширок был мой кругозор!

Тогда Бай созвал всех дев и дал ему самому выбирать. У сходил с ума и не мог остановиться сам ни на одной. Бай решил, что он, схватив за руку лиловую деву, очевидно, почувствовал влечение именно к ней, тут же велел ей постлать ему постель и услужить. Она постлала, и любовь средь подушек и одеял свилась у них всепоглощающим, бесконечным клубом…

У потребовал, чтобы она что-нибудь ему подарила. Тогда она сняла золотое запястье и отдала ему.

Вдруг вошел мальчик и сказал:

– Пути бессмертных и смертных различны. Вам нужно сейчас же уйти!

Девушка быстро поднялась и убежала. У спросил, где хозяин.

– Он рано утром ушел во дворец «ждать часов»[164]164
  … ушел во дворец «ждать часов»… – То есть когда наступит час и раскроются двери сановникам, ждущим аудиенции у государя.


[Закрыть] и, уходя, велел мне проводить гостя.

У с грустным чувством пошел за мальчиком, который повел его по прежнему пути. Только что они подошли к Небесным Воротам, как У оглянулся, а мальчик уже, оказывается, ушел, и неизвестно когда. Тигр с рычанием быстро вскочил… У в страхе помчался прочь. Глядь – бездна! А ноги уже бегут: упал…

В сильном испуге У проснулся. Смотрит: утреннее солнце уже краснеет. Только что начал встряхивать и оправлять платье, как на постель упал, скользнув по складкам, какой-то предмет. Глядь – браслет! Душа его все более и более исполнялась недоумения перед чудесными явлениями, и с этих пор его прежние мечты остыли, как зола; ему хотелось теперь только отыскать себе второго Чи-суна[165]165
  Чи-сун – святой древнего даосского предания, ушедший в горы Куньлунь и поселившийся там в чертогах Си-ванму.


[Закрыть] и идти с ним блуждать. Однако мысль о продолжении рода его все еще мучила.

Прошло десять месяцев. Однажды он днем спал и только что разоспался, как во сне увидел лиловую фею, явившуюся к нему откуда-то со стороны с ребенком на груди.

– Это ваша кость и ваша кровь, – сказала она. – На небесах трудно эту вещь держать, и я с полным почтением вручаю ее вам.

С этими словами она положила младенца на постель, подтянула одежду студента и накрыла. Потом заторопилась уходить, но У насильно заставил ее дать ему удовольствие.

– Первый раз это случилось, – говорила ему теперь фея, – в виде, так сказать, брачной чаши; теперь еще раз – в знак вечной разлуки. Муж и жена на сотню лет этим исчерпаны. Впрочем, если у вас будет желание, мы еще, пожалуй, свидимся!

Студент проснулся. Смотрит – ребенок лежит на тюфяке. Запеленал его и сообщил своей матери. Та обрадовалась, наняла ему кормилицу… Дали младенцу имя Мэн-сянь – Фея во сне.

Теперь студент послал к сановнику Гэ сообщить, что он собирается уйти в горы на пустынножительство и предоставляет ему искать для своей дочери другую подходящую пару. Тот не соглашался, но студент стоял на своем и отказывался. Гэ сказал об этом дочери. Та дала такой ответ:

– И далекие и близкие – все уже об этом знают, и я уже обещала отдать себя господину У. Теперь изменить это – значит, как говорится, создать два неба[166]166
  … как говорится, создать два неба. – Обычный смысл выражения «два неба» совершенно положительный: небо природное и небо – благодеяние человека. Здесь этого смысла, конечно, нет.


[Закрыть].

Старик довел об этом до сведения студента.

– У меня, – отвечал тот, – не только пропало всякое стремление к почестям и славе, но вместе с этим исчезли чувства, влекущие к любви и милованиям. И если я не ухожу сейчас же в горы, то не почему-либо другому, как потому, что жива еще моя старуха-мать.

Старик Гэ опять стал говорить по этому поводу с дочерью.

– Господин У беден, – отвечала она, – но я охотно буду есть его горох и бобы. Господин У уходит – я буду служить его матери. Я твердо решила ни за кого другого замуж не выходить.

Посланный для переговоров ходил туда и сюда раза три-четыре, но к окончательному результату так и не пришли. Тогда, дав гадателю выбрать счастливый день, приготовили лошадей и экипажи, наряды и подарки и водворили девушку в качестве наложницы в дом студента. Студент был очень растроган ее доблестным поведением и сосредоточил на ней и любовь, и уважение. Она же начала служить свекрови с чисто дочерним благоговением, всячески стараясь угодить ей и сделать по ее вкусу. И, работая на нее, она оставляла за собой любую женщину из бедного дома.

Через два года старуха умерла. Молодая женщина заложила свое приданое и приготовила все, что нужно для погребального обряда.

– Вот какая ты у меня милая! – сказал ей после этого студент. – Чего же мне теперь горевать? Меня заботит только, как бы мне, достигшему лично дао, «тащить, как говорится, за собой весь дом, взлетающий в воздух»[167]167
  … «тащить, как говорится, за собой весь дом, взлетающий в воздух». – То есть сделать бессмертными всех членов семьи. Рассказывается, что один бессмертный вознесся в небо со всей семьей и только повозки и занавеси упали обратно на землю.


[Закрыть]. Я собираюсь уйти далеко и все здесь передаю в твои руки.

Женщина выслушала его совершенно спокойно, отнюдь не стараясь его удерживать, и студент ушел. И вот она стала управляться с делами студента и учить его осиротевшего сына, проявляя во всем этом образцовый порядок и систему.

А Мэн-сянь тем временем рос, был умным и способным, из ряда вон. Четырнадцати лет он уже получил на экзаменах вторую кандидатскую степень, по праву гениального, исключительного мальчика, а пятнадцати лет уже входил в состав академии ученых. Однако всякий раз, как, повышаясь в чинах, он получал для своей матери почетные титулы[168]168
  … получал для своей матери почетные титулы… – Женам и особенно матерям китайских сановников издавна присваивались жалуемые государем почетные титулы, которые восходили и нисходили не менее сложной иерархией, нежели мужские чины.


[Закрыть], он, не зная ее фамилии, ограничивался тем, что писал ей фамилию Гэ.

В день, когда с наступлением холодных рос и инея поминают усопших, Мэн-сянь спросил, где находится отец. Мачеха сообщила ему все, и он хотел сейчас же бросить службу и отправиться на поиски, но она сказала ему:

– Твой отец ушел от нас и из мира вот уже более десяти лет тому назад. Я думаю, что он уже отошел в бессмертие. Где ты будешь его искать?

Впоследствии Мэн-сянь по высочайшему повелению поехал приносить жертву Южной горе[169]169
  … поехал приносить жертву Южной горе… – Ее приносил сам император или же посылал своих сановников. Пять гор – Северная, Южная, Восточная, Западная и Центральная – почитались священными хранительницами счастья государства и династии.


[Закрыть] и как-то на дороге подвергся нападению разбойников. В общей панике и смятении вдруг появляется какой-то даос с мечом в руке и врезается в толпу. Все разбойники тут сейчас же полегли, как трава, и нападение было отбито. Мэн-сянь, восхваляя даоса и чувствуя к нему почтение и благодарность, стал давать ему на прощание деньги, но тот не хотел брать и только вынул конверт с письмом, вручая его со словами:

– У меня есть один старый друг, живущий с вашим превосходительством в одном селе. Позвольте побеспокоить просьбой вас передать ему как-нибудь этот мой привет.

– А как его имя и фамилия?

– Ван Линь.

Молодой ученый стал по этому поводу рыться в памяти, но такого имени не знал.

– Он незаметный, незнатный, совсем простой деревенский человек, – сказал ему на это даос. – Конечно, где вашему превосходительству знать его!

Перед тем как уйти, даос вынул какой-то золотой браслет.

– Эта вещь, – сказал он, – относится к женским украшениям, а человек дао, видите, подобрал ее, хотя она ему совершенно не нужна. Позвольте мне поднести вам ее в благодарность за услугу.

Мэн-сянь посмотрел на браслет: на нем были наложены и награвированы украшения тонкости совершенно исключительной. Он спрятал в карман, а вернувшись домой, вручил жене. Той вещь сильно полюбилась, и она заказала хорошему мастеру сделать браслету точную пару[170]170
  … сделать браслету точную пару. – Известна страсть китайцев к парным предметам – вазам, мебели, даже часам. Считается особенно тонким сделать рисунок на предмете так, чтобы он давал симметричную антитезу.


[Закрыть]. Однако этой тонкости искусства мастер так и не мог достичь.

Мэн-сянь опросил в селе решительно всех, но никакого Ван Линя не было. Тогда он позволил себе вскрыть конверт. В письме стояли прежде всего следующие слова:

 
Феникс с подругою жили три года,
Врозь разлетелись, каждый в свой край…
Мать схоронить мою, сына воспитывать
Это лишь ты, дорогая, могла.
 
 
Нечего дать мне тебе в благодарность:
Вот разве шарик волшебный возьми,
Надвое взрежь, проглоти, как лекарство;
Сможешь бессмертною феей ты стать!
 

В конце же письма было написано:

«Вскрыть собственными нарядными руками госпоже Линь».

Мэн-сянь, прочтя письмо, так и не понял, о ком здесь речь. Взял и показал мачехе.

Та держала письмо и плакала.

– Это известие от твоего отца, – говорила она. – Линь – это мое имя!

Лишь теперь Мэн-сянь понял, что слова Ван Линь были только шарадой[171]171
  … слова Ван Линь были только шарадой. – Шарада заключалась в следующем: знак линь состоит из двух частей, читаемых, с известной натяжкой, одна – ван, другая – линь, что могло быть принято за фамилию Ван и имя Линь.


[Закрыть]. Раскаянию и досаде его не было конца. Он тут же показал мачехе и браслет.

– Это наследие твоей матери, – сказала она. – Когда твой отец еще жил в этом доме, он мне его как-то показывал.

Потом стали рассматривать шарик. Он был с горошину.

– Мой отец – святой человек! – вскричал Мэн-сянь в восторге. – Если, значит, эту штуку съесть, то непременно получишь долгую жизнь!

Однако мачеха не стала есть шарик сейчас же, а припрятала его. Как-то раз сановник Гэ пришел повидать дочь и ее пасынка. Она прочла ему письмо У и затем поднесла ему шарик с пожеланием долговечности. Сановник разрезал и съел его пополам с дочерью. Мгновение – и силы старика вдруг ярко взыгрались. Ему было уже семь десятков, и он был очень дряхл. Теперь же внезапно он почувствовал, как в мясе и коже налились дополна силою жилы. Сейчас же он оставил экипаж и пошел пешком, и притом так бодро и быстро, что слуги могли его догнать лишь с учащенным дыханием.

Так прошел год. В столице как-то произошел пожар. Огонь целый день не могли унять, и ночью никто не смел лечь спать, а все собрались во дворе и смотрели, как сила огня все разбрасывается и разбрасывается… Вот уже огонь начинает задевать соседские строения. Весь дом Мэн-сяня не знал, что предпринять, и все метались из стороны в сторону. Вдруг золотой браслет на руке у хозяйки дома как-то хрустнул, сорвался с руки и улетел. Все воззрились на него, а он стал большой-большой, в несколько, пожалуй, десятков десятин и со всех сторон накрыл дом У, приняв вид, напоминающий лунообразную ограду, причем его отверстие было повернуто к юго-восточному концу и было отчетливо заметно. Все были необычайно поражены. Вдруг огонь подошел к дому с запада, но, приблизившись к ограде, скосился, перескочил через нее и пошел дальше на восток.

Когда огонь ушел уже далеко, Мэн-сянь подумал про себя, что браслет потерян безвозвратно. Но вдруг видит, как радужное сияние сократилось, и браслет со звоном упал к его ногам. Оказалось, что в столице выгорели тысячи и десятки тысяч домов. Вокруг дома У со всех сторон были лишь пепел и зола, и только он один остался неповрежденным, за исключением, впрочем, пристройки в юго-восточном конце – там именно, где было отверстие браслета и прорыв общей ограды и заслона.

Мачехе Мэн-сяня Гэ было уже за пятьдесят, а те, кто видел ее, давали ей по виду всего лет двадцать с небольшим.

Фокусы даоса Даня

Господин Хань принадлежал к родовитой семье нашего уезда. Некий даос Дань умел ловко делать фокусы, и этот барин любил его за искусство, так что принимал его как гостя среди прочих.

Каждый день случалось так, что Дань, бывало, сидит или гуляет с другими людьми – и вдруг становится невидимым. Наш магнат все хотел, чтобы Дань передал ему эту тайну, но даос не соглашался. Хань настаивал, умолял, но Дань говорил ему на это следующее:

– Я не скуп на свое искусство. Боюсь только погубить путь моей правды. Если б тот, кому я вручу мою тайну, был благородный, достойный человек, то я не прочь. Иначе же некоторые возьмут и воспользуются этим средством для воровства… Вы, сударь, конечно, вне всяких на этот счет подозрений… А все же, может статься, что вы, выйдя из дому и увидев какую-нибудь красавицу, влюбитесь и, скрыв свое тело, проникнете в чужую спальню… Тогда, значит, я помог преступлению и сею разврат! Нет, я не смею исполнить ваше приказание.

Магнат не мог принудить Даня силой, но в душе затаил злобу и тайком подговорил своих слуг побить даоса и осрамить его. Однако, боясь, что он убежит и скроется, Хань велел по всему пшеничному полю посыпать мелкой золой. Он рассуждал так, что если, как говорится, «левые пути»[172]172
  …«левые пути»… – Нечистая сила.


[Закрыть] и могут скрыть человеческое существо, то, во всяком случае, от его туфель непременно останутся отпечатавшиеся следы, по которым можно будет нагнать его и жестоко избить.

Затем он зазвал к себе Даня и велел своим слугам взять бычьи кнуты и выдрать его. Дань вдруг стал невидимым, но на золе действительно оказались следы туфель. Слева и справа набросились и стали бить где попало, но через минуту следы уже смешались… Хань вернулся домой. Пришел и Дань.

– Мне больше жить здесь нельзя, – сказал он, обращаясь к слугам. – Все это время я утруждал вас хлопотами… Теперь я пока расстанусь с вами, но думаю, что следует чем-нибудь вас отблагодарить.

С этими словами он вытащил из своего рукава полный кувшин чудесного вина. Полез опять и достал целую корзину закусок. Все это он расставил на столе, а затем опять стал искать в рукаве и так искал там раз десять. На столе уже было полным-полно… Вслед за этим даос пригласил собравшихся выпить. Все напились допьяна. Дань брал теперь одну вещь за другой и совал их в тот же рукав.

Хань, услыша об этом необычайном фокусе, велел ему проделать еще что-нибудь. Дань нарисовал на стене город. Ткнул рукой – и городские ворота разом открылись. И вот он взял свой мешок с одеждами, сундук с вещами и бросил все это в ворота, а затем сделал прощальное приветствие, сказав:

– Я ушел!

С этими словами он впрыгнул в город, и городские ворота сейчас же захлопнулись. Даос сразу исчез.

После этого были слухи о том, что он в Цинчжоу на улице учил ребят рисовать тушью на ладони кружки и затем, шутя, бросать их в шедших навстречу. И вот эти кружки, куда бы их ни направили – на лицо или на одежду, – сейчас же отделялись от ладони, падали там и отпечатывались.

Говорили также, что он был мастер на штуки по части супружеских спален. Мог, например, сделать так, что нижние части пили горячее вино, осушая целый кувшин. Хань как-то раз лично это испробовал.