Текст книги "Лисьи чары"

Что, если бы в этот рукав можно было часто ходить! Даже умереть в подобном месте – стоит, да!

Колдовство хэшана

Студент Хуан принадлежал к родовитой семье и обладал весьма значительными способностями, так что уже с детства он строил большие планы, рассчитывая сделать карьеру.

За селом был буддийский храм, в котором жил хэшан. С этим хэшаном у Хуана давно установились глубоко искренние отношения. Затем хэшан отправился странствовать по губернии Юньнань и пропадал там лет десять. Наконец он вернулся и явился к Хуану.

– Я уже думал, что вы давным-давно в высоких должностях, – сказал он со вздохом сожаления, – а оказывается, вы все еще простой студент в белом кафтанчике. По-видимому, счастья в вашей судьбе определено мало! Позвольте-ка я подкуплю в вашу пользу главного правителя того света. Скажите, можете ассигновать на это десять дяо?

– Нет, не могу, – отвечал Хуан.

– Ну вот что, – сказал тогда хэшан. – Пожалуйста, постарайтесь как-нибудь достать половину этих денег, а остальную половину придется уж мне вам достать где-нибудь в долг. И положим трехдневный срок. Хорошо?

Студент согласился и стал напрягать все усилия, чтобы достать денег; прибег даже к залогу вещей – наконец достал столько, сколько было нужно. А через три дня хэшан в самом деле принес пять дяо и вручил их Хуану.

В доме Хуанов был старый колодец, в котором вода была всегда глубока и не иссякала. Говорили, что колодец этот сообщается с рекой и морем. Хэшан велел Хуану связать деньги и положить их на край колодца.

– Дайте мне дойти до храма, – говорил он наставительно, – и затем сейчас же столкните деньги в воду. После этого – так, через половину того времени, что требуется для кипячения воды, – всплывет на поверхность медная монета. Нужно будет ей поклониться и уйти.

Хуан не мог понять, что это за фокус. Затем он решил, что выйдет из этого что-нибудь или нет – еще неизвестно, но десять дяо жалко. Поэтому девять дяо он припрятал, а один бросил. Вскоре на воде вскочил огромный пузырь и со звоном лопнул. Тут же всплыла на поверхность деньга, огромная – величиной с колесо телеги.

Хуан страшно перепугался и, поклонившись, вытащил еще четыре дяо и бросил туда же. Деньги упали, и слышно было, как звякнули, ударившись о большую деньгу, которая им перегородила путь. Так они и не могли погрузиться в воду.

К вечеру пришел хэшан и стал его ругательски ругать.

– Зачем вы не бросили все деньги? – кричал он.

– Я все бросил, – отвечал Хуан.

– Нет! Человек, посланный от Владыки того света, унес только одну тысячу. К чему врать?

Тогда Хуан рассказал все начистоту.

– Скряга, – вздохнул хэшан, – никогда не будет большим человеком. Таков, значит, ваш удел! Вам, очевидно, полагается кончить на вашей второй студенческой степени. Иначе экзамены сейчас же пропадут.

Хуан стал сильно каяться и просил хэшана еще раз за него помолиться. Но хэшан решительно отказался и ушел.

Хуан посмотрел в колодец. Деньги там все еще плавали. Он взял колодезную веревку и вытащил деньги обратно. Тогда большая деньга потонула.

В этом году Хуан не смог добрать до второй степени. Так и вышло, как говорил монах.

В погоне за бессмертной Цин-э

Хо Хуань, он же Хо Куан-цзо, жил в Шаньси. Его отец был начальником уезда и рано умер, оставив сына малолетним. Это был умный и способный мальчик, совершенно исключительный. Одиннадцати лет он уже выдержал, на правах гениального мальчика, первый кандидатский экзамен. Мать любила и берегла его выше всякой меры, запрещая ему даже выходить за пределы дома. И вот мальчику было уже тринадцать лет, а он не умел различать, кто и с чьей стороны ему дядя или племянник.

В том же селе жил некто У, служивший по судебной части. Увлекшись даосской религией, он ушел в горы и с тех пор не возвращался. У него была дочь Цин-э, четырнадцати лет, красавица на редкость. Она смолоду тайком читала отцовские книги, была сильно увлечена образом и жизнью бессмертной феи Хэ Сянь-гу[124]124
  Хэ Сянь-гу – одна из группы «Восьми бессмертных», почитание которых сильно распространено во всем Китае. При жизни своей (VII в.) она была дочерью купца. Как-то случайно повстречался с ней победный дух, воплощающий в себе светлое начало и в жизни именовавшийся Люй Дун-бинь. Он дал ей съесть половину своего персика. После этого она уже никогда не испытывала голода, а кроме того, получила способность определять каждому человеку его судьбу. Когда она умерла, труп ее исчез. Впрочем, подобных преданий о ней много.


[Закрыть], и, когда отец ее ушел в горы, она твердо решила, что никогда не выйдет замуж. Мать ничего не могла с ней поделать.

Однажды наш студент заметил ее у ворот дома. Хотя это было всего только одно мгновение и хотя он, как ребенок, ничего еще не понимал, все-таки он ясно почувствовал, что полюбил ее до бесконечности. Высказать этого он не умел, но прямо заявил матери, что хочет, чтобы она сватала ему девушку. Так как мать знала, что к этой девушке свататься нельзя, то сообщила ему о своем затруднительном положении. Студент был вне себя от отчаяния и затосковал. Тогда мать, боясь идти против желания сына, попросила кое-кого из общих знакомых довести до сведения госпожи У о ее желании. У, конечно, не согласилась. Бедный студент ходил и думал, сидел и строил планы, но ни на чем остановиться не мог.

Случайно у его ворот очутился какой-то даос с небольшой мотыгой в руках, длиной немного больше фута. Студент попросил у монаха дать поглядеть. Посмотрел и спросил, к чему нужна такая вещь.

– Это для выкапывания лекарственных трав, – отвечал даос. – Вещь эта хотя и не велика, но может войти в любой твердый камень.

Студент не особенно-то поверил, но даос сейчас же взял ее и стал колоть камни в стене, которые действительно падали вслед за ударами мотыги, словно то были не камни, а гнилье. Студент пришел в крайнее изумление, схватил мотыгу, стал ею любоваться и не хотел выпускать из рук.

– Если вам, молодой господин, эта вещь так нравится, то позвольте ее поднести вам в подарок!

Студент принял вещь с большим восторгом и предложил даосу в оплату деньги, но тот не взял и ушел. Студент с мотыгой вошел к себе и стал пробовать ее на камнях и кирпичах – никаких решительно препятствий не оказывалось. Ему сейчас же пришло в голову, что если пробуравить мотыгой стену, то можно будет увидеть красавицу-девушку… Он совершенно не понимал при этом, что таких вещей делать не полагается, и вот с наступлением ночной стражи он перелез через свой забор и направился прямо к дому У.

Пришлось пробить две стены, прежде чем он дошел до внутренних помещений. Здесь он увидел, что в малом флигеле еще горит огонь. Припал к окну, подсмотрел – оказывается, Цин-э снимает уже свой вечерний костюм. Через несколько минут свеча погасла. Стало тихо-тихо, ни звука. Студент проковырял окно и влез в комнату. Девушка уже сладко спала. Он проворно скинул обе туфли и бесшумно влез на постель. Боясь, однако, что в случае, если девушка проснется и испугается, она, наверное, примется его бранить и его выгонят, он тихонечко прикорнул у края ее вышитого одеяла, и, еле улавливая ее ароматное дыхание, он чувствовал, как все желания его души ласково затихли.

Усталый от работы, он едва успел на мгновение закрыть глаза, как незаметно для себя заснул.

Девушка проснулась от его посапывания. Открыла глаза – видит: в стене сквозная брешь, сквозь которую идет свет. Страшно испугавшись, быстро вскочила и впотьмах стала будить прислугу, потом открыла дверь и проворно выбежала, стуча в окна и сзывая всех домашних женщин. Те прибежали с огнем и с палками в руках – и увидели маленького студентика, еще в детской прическе, который сладко спал на расшитой постели. Всмотревшись в него, сейчас же узнали студента Хо, стали его расталкивать и наконец добудились. Он быстро вскочил, и глаза его загорелись, словно падающие звезды, причем не видно было, чтобы он был сильно испуган и вообще чего-либо боялся. Только, весь зардевшись, он не проронил ни слова.

Все бросились к нему и, тыча пальцем, трусливо кричали: вор! Тогда он со слезами, выступившими на глазах, сказал:

– Я не вор! Если хотите знать правду, то я из любви моей к девушке хотел хоть раз приблизиться к ее благодатной красоте.

Собравшиеся выразили тогда недоумение по поводу того, что мальчик вряд ли мог проковырять несколько стен, но студент вынул свою мотыгу и рассказал о ее чудесных свойствах. Стали пробовать – так и ахнули, восклицая, что это, несомненно, подарок бога.

Решили идти и доложить госпоже, но девушка, наклонив голову и погрузившись в думу, по-видимому, не склонна была одобрить такое решение. Заметив это и догадавшись, что она думает, стали теперь говорить ей:

– Этот мальчик пользуется громкой славой и у нас, и по всей округе, ни одного позорящего пятна на нем нет. Не лучше ли отпустить его – пусть себе уходит и пусть снова посылает свататься. А утром мы скажем госпоже, что был вор… Хорошо, барышня?

Девушка не отвечала, и студента стали торопить, чтоб только ушел. Он стал искать свою мотыгу.

– Глупый мальчик, – смеялись над ним женщины, – ты все еще не забыл о своем проклятом инструменте?

Студент усмотрел, что рядом с подушкой лежала узорная шпилька-феникс и незаметно сунул себе в рукав. Однако одна из служанок это успела заметить и сейчас же сообщила своей барышне. Та ничего не сказала, но и не рассердилась. Одна старуха похлопала студента по шее и сказала:

– Ну, не говорите, чтобы он был глуп! Этакий маленький, а что за удивительные у него фантазии.

И потащила его, веля выйти по-прежнему через отверстие в стене.

Придя домой, Хо не смел рассказать обо всем этом матери, а только велел ей снова послать сваху. Мать не решалась отказать ему, но стала отовсюду приглашать свах, которые могли бы ему найти какую-нибудь другую подходящую пару. Об этом узнала Цин-э и сильно заволновалась. Она послала одну из своих близких женщин к старухе Хо, предостерегая ее от ложных поисков.

Старуха обрадовалась и послала к ним сваху. В это время одна из молодых служанок проговорилась о том, что было ночью и о чем все молчали. Госпожа У, полная стыда, не могла побороть в себе охвативший ее гнев. Когда пришла сваха, это еще более ее распалило. Она взяла палку и провела на земле черту, за которую просила не переходить, затем стала ругать студента вместе с его матерью.

Сваха в испуге поспешила исчезнуть, пришла к Хо и все рассказала. Теперь мать студента, в свою очередь, тоже сильно рассердилась.

– О том, что наделал мой негодный сын, я совершенно не знала. Однако зачем же так над нами бесчинствовать? Почему же она тогда, когда молодые переплели свои ноги, почему она, говорю, не схватила прелюбодея и развратницу и не убила их обоих?

С этого дня старуха Хо, увидя кого-нибудь из их близких и знакомых, сейчас же принималась об этом рассказывать. Услышав об этом, Цин-э почувствовала смертельный стыд, да и старуха У стала сильно раскаиваться в том, что сделала, но воспретить старухе Хо болтать повсюду не могла. Тогда девушка тайно от матери послала к старухе Хо человека с приветом и ласковыми словами и велела передать, что она поклялась ни за кого другого замуж не выходить. Эти грустные и искренние слова очень тронули мать студента, и она перестала рассказывать. Однако дело с женитьбой остановилось.

В это время господин Оу из Цинь был назначен правителем уезда. Увидав сочинения нашего студента, он отнесся к ним как к глубоко талантливым и стал от времени до времени приглашать его к себе во дворец, выказывая ему при этом самое высокое внимание. Однажды он спросил, женат ли Хо? Тот отвечал – нет. Начальник стал его подробно расспрашивать, но Хо ответил только, что у него с молодой девушкой, дочерью судьи У, был клятвенный уговор, но что затем, из-за пустячных недоразумений, вышло так, что дело на середине остановилось.

– Ну-с, а теперь, – спрашивал его начальник, – все еще хотите ее или нет?

Студент весь зарделся и молчал.

– Ну, я вам это устрою, – сказал начальник и сейчас же послал к У уездного учителя со свадебными подарками, преподносимыми при сговоре. Старуха весьма обрадовалась, и свадьба была решена.

Через год Хо женился. Когда молодая вошла в его дом, она бросила на землю мотыгу и сказала при этом:

– Эту разбойничью вещь можешь выбросить!

– Не забудь, – отвечал с улыбкой муж, – что она нас сосватала!

И по-прежнему дорожил мотыгой как драгоценностью, никогда с ней не расставаясь.

Молодая жена оказалась милым, хорошим человеком. Она отличалась при этом молчаливостью. Три раза в день она являлась к свекрови свидетельствовать ей свое почтение, а потом запиралась и сидела молча. На хозяйство она обращала лишь небольшое внимание. Однако, если старуха отправлялась куда-нибудь из дому с визитом, все дела дома были сделаны образцово, как следует.

Через два года она родила сына Мэн-сяня и всецело предоставила его попечению кормилицы: по-видимому, не очень-то им дорожила.

Так прошло еще лет пять. Вдруг она обращается к мужу со следующими словами:

– Вот уже восемь лет, как мы связаны с тобой дружбой и любовью. Теперь свидание наше кратковременно, а разлука будет длинна. Как нам с тобой поступить?

Вне себя от изумления, студент бросился спрашивать, что это значит, но она молчала. Затем оделась в нарядное платье и пошла поклониться свекрови. От старухи она пошла к себе. Хо бросился за ней, но она легла лицом вверх на кровати и умерла.

Мать и сын в глубоком горе купили гроб и похоронили ее.

Старуха была уже совершенно дряхлой. Держа на руках внука, она думала о его матери, и все ее внутренности словно кто резал или молол. С этого времени она стала хворать и, изнуренная болезнью, не могла больше вставать с постели. Пищу не принимала и не подпускала к себе, считая все вредным и думая только о рыбьей ухе. Однако вблизи нигде нельзя было достать рыбы, и только верст за сто можно было ее купить. Как раз в это время все верховые были отправлены по казенным делам, но студент, отличавшийся искренней любовью к матери и сыновнею покорностью, не мог ждать ни минуты, взял денег за пазуху и пошел один, не останавливаясь ни днем ни ночью.

На обратном пути он шел через горы. Солнце село, и стало темно. Он уже хромал на обе ноги и не мог дальше идти ни шагу. Его нагнал какой-то старик.

– А что, разве на ногах твоих нет пузырей? – спросил он студента.

Тот ответил:

– Да, да, есть!

Старик оттащил его в сторону, и они сели у дороги. Старик высек огонь и, свернув из бумаги трубочку с лекарственным порошком, покурил студенту на обе ноги, а затем велел ему попробовать ходить. И у студента не только совершенно прекратились боли, но он почувствовал себя крепче и здоровее обыкновенного. Он самым искренним и сердечным образом стал выражать старику благодарность. Старик спросил, за каким это делом он так устремляется. Студент отвечал, что у него больна мать, а затем рассказал ему все.

– Почему вы снова не женитесь? – спросил старик.

– Все еще не могу найти лучше, – отвечал тот.

– Вот там есть одна красавица. Если можете сейчас идти за мной, я вам буду сватом.

Студент отказался, сказав, что больная мать ждет рыбы и что сейчас ему некогда. Тогда старик сложил руки в прощальное приветствие и пригласил его как-нибудь в другой раз зайти в деревню, где спросить старика Ванна, простился с ним и ушел.

Студент пришел домой, сварил рыбу и накормил мать. Ей стало уже лучше, а через несколько дней больная и совсем поправилась. Тогда студент велел слуге заложить лошадь и ехать с ним искать старика. Доехали до того самого места, но где деревня – найти было невозможно. Пока метались туда и сюда, время шло и вечернее солнце уже стало падать. Горные ущелья были перепутаны донельзя, да и видеть вдаль не было возможности. Студент решил взойти со слугой на гору, один в одном направлении, другой – в другом, и оттуда посмотреть, где деревня. Однако горные тропы были крайне неровные и ехать по ним верхом уже больше нельзя было. Кое-как начали взбираться пешком.

Теперь мгла сгустилась туманом, и, как ни топтался студент из стороны в сторону, глядя вокруг, никакой деревни не было. Он стал спускаться с горы, но сбился с дороги и не знал, как теперь идти обратно, а в сердце жгло, словно там горело пламя. Засновал туда-сюда и в темноте упал с крутого откоса вниз. На его счастье, тут же, несколькими футами ниже, была полоска поросшего травой выступа, он упал на нее и так лежал. Выступ был узенький, только-только хватало, чтоб ему поместиться. Взглянул вниз – черно, дна не видать. В ужасе, превосходящем описание, он не смел даже пошевельнуться.

Теперь, опять-таки к его удаче, по скату откоса росли всюду небольшие кусты, и он мог прильнуть к ним всем телом, как к перилам. Так прошло некоторое время. Он оправился – и видит, что у его ног сбоку есть вход в небольшую пещеру. В сердце закралась радость. Он уперся спиною о камень и вполз в пещеру, как червяк. Теперь его мысли приняли более спокойный оборот, и он стал надеяться, что с рассветом можно будет кричать и звать на помощь.

Вдруг в глубине пещеры показался свет, мерцавший, словно звездная точка. Студент стал понемногу подходить к нему, и версты через две вдруг увидел перед собой какие-то строения. Не было никаких ни свечей, ни фонарей, а свет сиял, словно на картине. Из дома вышла какая-то красивая женщина. Посмотрел на нее – Цин-э!

Увидя студента, она, вся в изумлении, испугалась.

– Муж, – вскричала она, – как мог ты сюда попасть?

Студент не стал объяснять, а только схватил ее за руки и громко зарыдал. Она принялась его останавливать и уговаривать. Затем спросила о свекрови и сыне. Студент стал рассказывать ей о том, как им горько теперь приходится, и Цин-э была также крайне удручена.

– Скажи, милая, – спросил ее студент, – вот уже больше года, как ты умерла… Уж не на том ли я свете?

– Нет, – отвечала жена, – это стан бессмертных людей. А год тому назад я, в сущности, и не умирала. То, что вы похоронили, была бамбуковая палка. Теперь, раз ты сюда явился, в моей судьбе бессмертной феи ты примешь участие.

С этими словами она повела его на поклон к отцу. Перед студентом в большом зале сидел важный муж с длинной бородой. Студент устремился к нему и поклонился до земли.

– Вот пришел Хо, мой муж!

Старик, выразив крайнее удивление, встал с места, взял студента за руку и стал ему рассказывать о себе.

– Как отлично, что вы пришли сюда, зятек! Значит, судьба ваша – оставаться здесь!

Студент стал отказываться, говоря, что мать его ждет и что он не может долго задерживаться.

– Я, конечно, уже знаю об этом, – отвечал ему старик. – Однако какая беда, если вы у нас побудете тут дня на три, на четыре побольше?

И стал его потчевать всякими вкусными вещами и вином. Тут же велел служанке поставить ему кровать в западном зале и застлать ее парчовой постелью.

Выйдя от стола, студент потащил жену лечь с ним спать, но она упиралась.

– Разве здесь место, где можно позволить себе подобное бесстыдство? – негодовала она.

Но студент не отпускал ее и все тащил за руку. А за окном служанка хихикала. Цин-э овладел стыд, и она изо всех сил сопротивлялась. И вдруг в это самое время вошел старик-отец.

– Ты, подлая кость, – кричал он на студента, – ты осквернил наш грот, нашу обитель! Сейчас же убирайся отсюда!

Студент, не привыкший уступать и всегда сознававший свое достоинство, не мог вынести подобного срама и сейчас же сделал гневное лицо.

– Чувство мужчины к женщине, – сказал он, – для людей неизбежно. А вот пожилым людям разве полагается подсматривать их и выслеживать? Мне ничуть не трудно будет сейчас же уйти, но извольте велеть вашей дочери сейчас же собраться и идти со мной!

Старику нечего было на это сказать, он позвал дочь и велел ей идти с мужем. Затем открыл заднюю дверь и проводил их, но, когда студент вышел за дверь и отошел, он обманул его и, оставшись с дочерью, захлопнул дверь и пошел обратно.

Студент обернулся – перед ним был крутой утес, угрюмо вздымавшийся сплошной стеной, без малейшей щели и просвета, и только его одинокая тень мелькала по стене там и сям. Идти теперь было совершенно некуда. Взглянул на небо: там высоко маячила косая луна, а звезды и Ковш[125]125
  Ковш – Большая Медведица.


[Закрыть] уже бледнели. Долго так стоял он в грустном-грустном забытьи. Потом, измучившись горем, вдруг почувствовал прилив острой досады, стал лицом к утесу и принялся звать и кричать, но, сколько ни кричал, никто не отзывался.

Тогда, в гневном исступлении, он отвязал от пояса свою мотыгу и стал ковырять камень, пробираясь все вперед и вперед. С бранью на каждом шагу, он в мгновение ока уже вошел в пещеру на три-четыре фута глубины, и где-то очень далеко слышит голос:

– Ох, горе мое, ох, наказание!

Студент, удвоив силы, стал ковырять и долбить еще свирепее. Вдруг в глубине пещеры открылись две двери, из которых кто-то вытолкнул Цин-э и сказал:

– Ну иди, иди же!

Затем стена снова закрылась и сселась.

– Если ты любишь меня, – негодовала Цин-э, – и хочешь, чтоб я была тебе женой, зачем же ты так обращаешься с тестем? Кто так поступает? И откуда явился тот даос, который дал тебе этот проклятый инструмент? Эта штука, кажется, насмерть меня свяжет и замучит!

Добыв жену, студент успокоился – все, что нужно, у него было, и он не стал больше спорить и рассуждать. Его теперь заботило только, что дорога трудна и опасна – как им ехать домой? Тогда Цин-э сорвала две ветки, и каждый из них оседлал по одной, после чего ветки тут же превратились в коней, которые помчались, – и в мгновение ока супруги были дома.

Оказывается, прошло уже семь дней, с тех пор как студент исчез.

Когда студент и слуга потеряли ночью друг друга, слуга стал его искать, но найти не мог; вернулся домой и рассказал старухе. Та отправила несколько человек, но как они ни шарили повсюду по горам и падям – не было ни малейшего следа. Старуха затосковала, загрустила, не находя себе места, – и вдруг слышит, что сын вернулся. Бесконечно обрадованная, она побежала ему навстречу и вдруг, подняв голову, увидела Цин-э. От испуга она чуть не умерла. Студент рассказал ей вкратце, как было дело… Старуха окончательно повеселела и успокоилась.

Цин-э решила, что ее вид и ее дела слишком необыкновенны и странны, так что, чего доброго, можно людей напугать, – поэтому стала просить свекровь куда-нибудь перебраться, и та согласилась. У них в другом уезде был отдельный дом, и вот в один прекрасный день они переехали, причем никто ни о чем так и не узнал.

Супруги прожили вместе еще восемнадцать лет. У них родилась дочь, которую выдали за земляка – некоего Ли. Вслед за этим старуха скончалась. Жена сказала мужу:

– У моего дома, среди бурьяна, сидит птица на восьми яйцах. Вот там можно будет похоронить нашу мать. Когда вы с сыном свезете гроб и закончите похороны, то пусть наш сын – он ведь уже взрослый – так и останется там жить при могиле. Незачем ему снова сюда приходить!

Студент сделал, как она сказала, и после похорон вернулся домой один. Через месяц Мэн-сянь пришел проведать родителей, но они, оказывается, исчезли. Спросил старую служанку, но та сказала, что они оба уехали хоронить и еще не вернулись. Поняв, что тут есть что-то необычайное, он принялся плакать и безутешно горевать.

Мэн-сянь своими образцовыми сочинениями был очень известен: все о нем кричали. Тем не менее он в экзаменационной келье засиживался подолгу, и, бывало, дней сорок сидит, а работы не подает. Наконец он получил степень багуна[126]126
  … он получил степень багуна… – При династии Цин присваивалась студентам, особо отличившимся на внеочередном провинциальном экзамене. Получившие эту степень, как правило, или направлялись в государственное столичное училище Гоцзыцзянь, или на дворцовые экзамены, после удачного прохождения которых багунам даровались чины и должности.


[Закрыть]и поехал в столицу на следующий экзамен. Здесь он познакомился с молодым студентом, лет так семнадцати-восемнадцати, который был его соседом по келье. Он ему сильно понравился своею необыкновенной, блестящей интеллигентностью и недюжинной талантливостью. Взглянул в его тетрадь – там стояло следующее: младший студент из Пекина, Хо Чжун-сянь. Наш студент от крайнего изумления вытаращил глаза и сказал, как его самого зовут: Хо Мэн-сянь[127]127
  Хо Мэн-сянь. – Студента звали Хо Мэн-сянь, а нового знакомца – Хо Чжун-сянь, то есть словно они были родными братьями (Мэн – Первый, Чжун – Второй).


[Закрыть]. Чжун-сянь тоже ничего не мог понять и спросил подробнее о его родных местах и семье. Тот рассказал ему все. Чжун-сянь пришел в восторг.

– Знаешь что, – говорил он, – когда я поехал в столицу, отец сказал мне, что если я на экзамене встречусь с Хо из Шаньси, то это его родственник, и велел нам сблизиться. А теперь ведь так и вышло! Однако как могло статься, что наши имена настолько совпадают?

Мэн-сянь осведомился теперь, как звали его прадеда, деда и, наконец, отца с матерью, и, узнав, воскликнул:

– Да ведь это мои родители!

Чжун-сянь усомнился, сказав, что годы как будто не подходят, но Мэн-сянь ответил ему:

– Мои родители – оба бессмертные люди, небожители. Можно ли определить их возраст по виду?

По этому случаю Мэн-сянь рассказал со всеми подробностями о своей жизни, и Чжун-сянь наконец поверил. После экзаменов им некогда было отдыхать; они заказали лошадей и поехали домой вместе. Только что доехали до ворот, как слуги вышли им навстречу и заявили, что как раз в эту самую ночь господин и госпожа исчезли, никто не может понять куда. Оба студента сильно испугались. Чжун-сянь бросился в дом и стал спрашивать у жены.

– Еще вчера вечером, – говорила та в ответ, – мы сидели вместе и пили. Матушка сказала мне: вы оба с мужем ни о чем дома не заботитесь – молодые еще, – а вот завтра придет ваш старший брат, и мне нечего бояться. Рано утром я вошла в их комнату, а там уже никого не было.

Братья, слыша это, затопали с досады ногами и предались горькой скорби. Чжун-сянь все хотел бежать за родителями и догнать их, но брат сказал ему, что это бесполезно, и тот послушался.

В этом году Чжун на экзамене в области оказался первым, и, так как могилы предков были в Шаньси, он поехал туда вместе с братом. Он все надеялся, что родители живут еще где-нибудь среди людей, и, где бы ни случилось ему бывать, повсюду о них расспрашивал, но не нашел ни малейшего следа!