Текст книги "Одураченный Фортуной"

Глава девятнадцатая. СРАЖЕНИЕ

Не думаю, чтобы кто-нибудь вступал в поединок с большей уверенностью в его исходе, чем эти двое. Каждый рассматривал другого полупрезрительно, как глупца, бросившегося навстречу своей гибели.

Холлс был человеком, прошедшим суровую школу жизни и обладавшим большим воинским опытом. Хотя уже несколько месяцев он не занимался фехтованием, ему и в голову не приходило, что он найдет серьезного противника в человеке, проводившем почти все время при дворе, а не в лагере. Однако герцог Бэкингем был, возможно, лучшим фехтовальщиком в тогдашней Англии, хотя и не демонстрировал этого. Он также провел много лет в невзгодах и полных приключений скитаниях, в течение которых посвятил немало времени изучению фехтовального искусства, обладая в этой области врожденным талантом. Энергичный, проворный и хладнокровный, Бэкингем умея делать выпады на необычайно большую длину, что давало ему преимущество в поединках с противниками, не уступавшими ему в других отношениях. Теперешнюю стычку он рассматривал всего лишь как досадную помеху, с которой необходимо справиться как можно скорее.

Поэтому герцог ринулся в атаку, и презрение к противнику сделало его беспечным. К счастью для него, в первые же секунды сражения Холлс решил, что гибель герцога быстро повлекла бы за собой слишком серьезные последствия. Лакеи Бэкингема находились рядом, и, разделавшись с их хозяином, ему придется иметь дело с этими париями, прежде чем он и Нэнси смогут выбраться из дома. Следовательно, было необходимо ранить или обезоружить герцога, который, оказавшись во власти противника, будет вынужден дать обещание не препятствовать их уходу. Поэтому Холлс пренебрег возможностями, предоставленными ему в начале поединка опрометчивостью герцога, намереваясь ранить его в руку, которой тот орудовал шпагой.

Две попытки это осуществить, парированные Бэкингемом, открыли последнему не только намерения, но и фехтовальное мастерство противника, в то время как умелая защита герцога также заставила Холлса умерить питаемое к нему презрение. Следующие несколько секунд полностью обнаружили каждому из них быстроту и ловкость другого, и параллельно с ростом взаимного уважения они стали фехтовать более осмотрительно.

Единственным свидетелем поединка была та, кто явилась его причиной. Бессильно упав в высокое кресло, Нэнси Силвестер осталась сидеть в нем, белая от ужаса, едва дыша и с бешено колотящимся сердцем. Сначала герцог стоял спиной к ней, а Холлс лицом. Она видела спокойный и в то же время напряженный взгляд его серых глаз, устремленных на противника, упругую полусогнутую позу, легкость, с которой он орудовал шпагой, и мужество начинало возвращаться к ней. Уверенность Холлса передавалась Нэнси, постепенно ослабляя сковавший ее смертельный страх.

Внезапно произошло изменение тактики. Бэкингем, быстро отскочив влево, сделал выпад сбоку. Однако Холлс с легкостью танцора повернулся лицом к противнику, готовый парировать удар.

В результате перемены позиции Нэнси видела обоих в профиль. Теперь, когда было уже слишком поздно, девушка поняла, что упустила возможность самой нанести удар в свою защиту. Это нужно было сделать, пока герцог стоял к ней незащищенной спиной. Не будь она так парализована страхом, говорила себе Нэнси, ей следовало бы схватить со стола нож и вонзить его Бэкингему между лопаток.

Возможно, подсознательное ощущение опасности заставило герцога повернуться. Повторив этот прием еще два раза, он вынуждал поворачиваться и противника, пока в итоге Бэкингем не очутился спиной к двери, глядя на Холлса и девушку.

Тем временем звуки сражения в запертой комнате – топот ног и лязг клинков – привлекли внимание находящихся в холле. Послышался громкий стук в дверь, сопровождаемый взволнованными голосами. Это принесло облегчение Бэкингему, который понял, что справиться с его противником труднее, чем он ожидал. Несмотря на свое бесстрашие, герцог осознал, что подвергается немалой опасности. Этот мошенник Холлс оказался дьявольски силен.

– A moi! note 77Note77
  Ко мне! (франц.)


[Закрыть] – внезапно позвал герцог. – Франсуа! Антуан! А moi!

– Монсеньер! – донесся из-за дубовой двери встревоженный голос Франсуа.

– Enfoncez la porte! note 78Note78
  Вышибайте дверь! (франц.)


[Закрыть] – крикнул Бэкингем.

В ответ на его приказ раздались тяжелые удары, сменившиеся шарканьем йог, когда грумы налегли плечами на дверь. Но с крепкими дубовыми досками было не так легко справиться. Послышались удаляющиеся шаги, и наступило молчание, вполне понятное обоим сражающимся. Лакеи отправились за инструментами для взлома двери.

Это положило конец надеждам полковника сделать герцога беззащитным. Задача, трудности которой он начинал понимать, становилась вовсе невыполнимой. Поэтому Холлс начал сражаться с более зловещей целью. Он должен убить Бэкингема, прежде чем грумы взломают дверь, иначе все пропало. Это, несомненно, повлечет за собой его собственную гибель, либо от рук приспешников Бэкингема, либо от рук закона, но Нэнси, по крайней мере, будет избавлена от преследователя. Полковник изменил тактику, внезапно перейдя от защиты, которая ставила целью измотать силы. герцога, к нападению.

Бэкингему стало казаться, что он видит острие шпаги противника одновременно в нескольких местах. Свирепая атака вынудила его отступить. Однако при этом он шагнул в сторону, опасаясь быть прижатым к двери и приколотым к ней безжалостным клинком. Инстинктивный поиск пространства для отступления явился первым признаком ослабления уверенности.

До сих пор Холлс сражался почти полностью по академическим канонам. Но когда цель изменилась, он, поняв, что одними скоростью и энергией невозможно преодолеть защиту герцога, стал действовать более свободно. Полковник решил использовать прием, которому обучил его несколько лет назад итальянский авантюрист, служивший, как и он, наемником в голландской армии.

Шагнув влево, Холлс сделал выпад в третьей позиции, направив острие в горло противника, дабы заставить того повернуться и парировать. Это был ложный выпад – острие не должно было достичь цели. Прежде чем его клинок встретился с клинком герцога, полковник опустил шпагу "и одновременно пригнулся сам, опершись 9 пол левой рукой. Как он и рассчитывал, Бэкингем не успел повернуться вовремя, оставив на момент незащищенным левый бок. Холлс молниеносно сделал выпад вверх, целясь в сердце врага. Герцог еле успел оттолкнуть левой рукой клинок противника, который тем не менее проткнул рукав его камзола, поранив руку выше локтя.

Однако теперь смертельная опасность грозила Холлсу. Выпад должен был либо увенчаться полным успехом, либо оставить его на какие-то секунды во власти противника. Эти секунды наступили, но прошли, прежде чем герцог сумел справиться с судорогой, причиненной ранением руки. Он быстро оправился и нанес ответный удар, который на миг запоздал.

Пережив мгновения в непосредственной близости от смерти, оба выпрямились и сделали небольшую паузу, мрачно улыбаясь Друг другу. Затем, когда в дверь заколотили снова, Холлс атаковал герцога с удвоенным бешенством. По звуку ударов было ясно, что грумы обзавелись топором, которым теперь крушили дубовые бревна.

Холлс понимал, что нельзя терять времени. Бэкингем, напротив, сознавал, что его спасение заключается в выигрыше времени, поэтому ограничивался защитой. Дважды, несмотря на сильно кровоточившую рану, он использовал левую руку, чтобы отклонить клинок противника. Один раз герцог сделал это безнаказанно. Но при повторении Холлс, воспользовавшись преимуществом, внезапно бросился вперед, оказавшись грудь к груди с Бэкингемом, и схватил левой рукой правое запястье герцога, парализовав его. Однако, прежде чем он успел вырвать у него шпагу, его собственное запястье оказалось сжатым окровавленной левой рукой герцога. Полковник пытался вырваться, но с силой отчаяния, понимая, что если он ослабит хватку, ему конец.

Таким образом, они извивались в свирепой corps-a-corps note 79Note79
  рукопашной схватке (франц.)


[Закрыть], раскачиваясь туда-сюда, пыхтя и рыча от напряжения, в то время как дверная панель трещала под ударами, а Нэнси в полуобморочном состоянии наблюдала из кресла за их борьбой.

Внезапно они с грохотом покатились по полу к кушетке под окном, к которой герцог прижался спиной, оказавшись в сидячем положении. Но он по-прежнему не выпускал правое запястье полковника. Холлс уперся ему в живот коленом, пользуясь им как рычагом.

Наконец пальцы Бэкингема начали разжиматься. Но в этот момент очередной удар сокрушил, замок, дверь распахнулась, и грумы ринулись в комнату спасать своего господина.

Холлс вырвал запястье, но было уже поздно. Отшвырнув державшую шпагу руку герцога, он отскочил и с рычанием повернулся к лакеям. Несколько секунд его рапира удерживала их на расстоянии. Затем дубинки переломили клинок, и слуги бросились на него. Полковник успел свалить Антуана ударом рукоятки шпаги, прежде чем получил дубинкой по голове. Отброшенный к столу, он покачнулся и рухнул без сознания.

Один из грумов занес над ним дубинку с явным намерением вышибить ему мозги. Но герцог остановил его.

– В этом нет необходимости, – заявил он, бледный и тяжело дышащий, но уже овладевший собой.

– Ваша рука, монсеньер! – воскликнул Франсуа, указывая на окровавленный рукав.

– Пустяки! Царапина! Займемся ею потом.

Бэкингем указал на распростертую на полу фигуру Холлса, из головы которого капала кровь.

– Унесите Антуана и возвращайтесь за Бобадилом. Он еще может мне понадобиться.

Они повиновались, подобрав тело товарища, которого Холлс оглушил, прежде чем свалился сам.

Герцог был недоволен лакеями. Замешкайся они еще чуть-чуть, и уже было бы слишком поздно. Но упрекнуть их в этом означало признаться в собственной слабости, чего этот гордый и тщеславный человек не мог себе, позволить.

Слуги послушно удалились, и Бэкингем, все еще бледный, но дышавший более ровно, повернулся к Нэнси со странной усмешкой на побелевших губах.

Глава двадцатая. ПОБЕДИТЕЛЬ

Нэнси пребывала в состоянии, в котором чувства, к счастью, становятся притупленными. Она сидела, откинув голову на спинку кресла, закрыв глаза и ощущая тошноту.

Все же при звуках мягкого голоса герцога, обращавшегося к ней, девушка открыла голубые глаза и устремила взгляд на красивого повесу, чья почтительность сама по себе казалась насмешкой.

– Дорогая Сильвия, – заговорил Бэкингем, – я несказанно удручен тем, что вам пришлось присутствовать при этом… неподобающем зрелище: Нет нужды заявлять, что это не входило в мои намерения.

Нэнси ответила почти машинально, однако ирония, звучавшая в ее словах, соответствовала гордой натуре и актерскому мастерству девушки, которые обнаруживали себя даже в этой отчаянной ситуации.

– В это, сэр, я охотно могу поверить.

Герцог смотрел на нее, удивляясь неожиданной для такого состояния силе духа. Это лишь усилило его восхищение. Он вздохнул.

– Ах, моя Сильвия, вы должны простить мне средства, к которым принудила меня любовь, особенно использование этого драчливого хвастуна. Постарайтесь не судить меня сурово, дитя мое. Вините не меня, а этот cos amoris note 80Note80
  точильный камень любви (лат.)


[Закрыть] – вашу несравненную красоту.

Нэнси выпрямилась, скрывая страх под маской возмущения, впрочем, вполне искреннего.

– Вы называете это насилие любовью? – с презрением осведомилась она.

Бэкингем стал защищаться с неподдельной горячностью.

– Не само насилие, а то, что толкнуло меня к нему, что побудило бы меня уничтожить весь мир, если бы он стоял между вами и мной. Я никогда ничего не желал в своей жизни так, как желаю вас, Сильвия. Именно благодаря силе моей страсти я. действовал столь неуклюже, что каждой попыткой повергнуть к вашим ногам свои восхищение и преданность, вызывал ваш гнев. Клянусь вам, дитя, что если бы это было в моей власти, если бы я был свободен, то сразу же предложил бы вам стать моей герцогиней. Клянусь всем, что для меня свято!

Девушка посмотрела на него. Униженная поза и волнующая искренность, звучавшая в голосе герцога, в другое время могли бы тронуть ее. Но сейчас они вызывали только омерзение.

– Есть ли что-нибудь святое для такого человека, как вы? – Нэнси с усилием встала, чувствуя дрожь и головокружение, однако полностью владея собой. – Сэр, ваши преследования сделали вас ненавистным и отвратительным в моих глазах, и вы уже не сможете это изменить. Говорю вам это в надежде, что хоть какие-то остатки мужского достоинства выбросят из вашей головы уверенность в победе, которую вы можете достичь, продолжая мне досаждать своим вниманием. А теперь, сэр, я прошу вас приказать своим наемникам отнести меня домой в том портшезе, в котором они меня доставили сюда. Если вы будете меня удерживать, то обещаю, что вам придется за все держать ответ.

Презрение, звучащее в каждом слове девушки, ненависть, горящая в ее красивых глазах, начали будить в герцоге зверя. Это проявилось в злобной усмешке, исказившей его бледное лицо в ответ на ее требование.

– Позволить вам уйти так скоро? Как вы можете думать об этом, Сильвия? Посадить в клетку очаровательную птичку лишь для того, чтобы тут же дать ей упорхнуть на волю!

– Либо вы сразу же дадите мне возможность" удалиться, сэр, – почти свирепо произнесла Нэнси, в ком возмущение победило слабость, – либо весь город узнает о вашем недостойном поведении! Вы совершили похищение, и вам известно, какую кару влечет за собой подобное преступление. Клянусь, что вас повесят, будь вы хоть двадцать раз герцогом! У вас нет недостатка во врагах, которые с радостью мне в этом помогут, а у меня есть немало друзей, ваша светлость.

Бэкингем пожал плечами.

– Враги! Друзья! – фыркнул он, презрительно махнув рукой в сторону бесчувственного Холлса. – Вот лежит один из ваших друзей, если мошенник сказал правду. От других тоже будет нетрудно отделаться.

– Вашим лакеям не удастся спасти вас от всех врагов.

Замечание больно задело герцога. Кровь бросилась ему в лицо при ядовитом напоминании, что лишь вмешательство слуг спасло его от смерти. Тем не менее он спокойно ответил:

– Этого и не потребуется. Будьте разумны, дитя. Постарайтесь понять ваше положение.

– Оно мне абсолютно ясно, – отозвалась девушка.

– Позволю себе в этом усомниться. Вы столь же низко оцениваете мой ум, как и прочие качества моей особы. Кто сможет обвинить меня и в чем? Вы будете заявлять, что вас доставили сюда силой и удерживали против воли. Короче говоря, обвините меня в похищении, что, как вы мне напомнили, является серьезным преступлением.

– За него вешают даже герцогов, – вставила Нэнси.

– Весьма возможно. Но сначала обвинение должно быть доказано. Где ваши свидетели? Пока вы не предъявите их, ваше слово останется против моего. А слово актрисы, даже знаменитой, в подобных делах всего лишь… слово актрисы. – Он улыбнулся. – Затем этот дом. Он не принадлежит мне, а арендован этим головорезом Холлсом несколько дней назад на его собственное имя. Именно он силой доставил вас сюда. Если понадобится козел отпущения, так Холлс отлично подойдет на эту роль, тем более, что он заслужил повешение за другие преступления. Могут спросить, как я очутился в доме этого человека. Я отвечу, что с целью спасти вас, после чего остался врачевать ваши расстроенные чувства. Факты подтвердят мою историю, а мои грумы поклянутся, что это правда. В результате все увидят в вас ловкую авантюристку, воздающую злом за добро и желающую извлечь прибыль из моего опрометчивого великодушия. Вы улыбаетесь? Вы думаете, что репутация, созданная мне любящей скандалы чернью, позволит вам доказать, что это ложь? Очень сомневаюсь и, как бы то ни было, готов рискнуть. Ради вас, дорогая, я бы пошел и на куда больший риск.

– Вы достигли немалого мастерства в искусстве лжи, как и в других пороках, – с презрением промолвила девушка. – Но ложь вам не поможет, если вы осмелитесь удерживать меня здесь.

– Если я осмелюсь удерживать вас? – Он склонился к ней, устремив на нее пылающий взгляд. – Осмелюсь?

Нэнси в ужасе отшатнулась, но, победив страх, гордо выпрямилась. Властным жестом, словно королева из трагедии, она протянула руку.

– Отойдите, сэр, и дайте мне пройти!

Бэкингем отступил на два шага, но лишь для того, чтобы лучше рассмотреть девушку. Она казалась ему сказочно прекрасной с ее горделивой позой, бледным лицом цвета слоновой кости, сверкающими глазами, которые словно увеличивали темные тени вокруг них. С нечленораздельным возгласом герцог внезапно прыгнул вперед, чтобы удержать ее. Он должен положить конец бессмысленному сопротивлению, должен растопить это ледяное презрение!

Нэнси отскочила, напуганная неожиданным нападением, опрокинув кресло, в котором недавно сидела.

Грохот его падения проник в дремлющий мозг Холлса. Он пошевелился, издав слабый стон.

Это явилось единственным результатом попытки спастись. Пробежав два ярда, девушка натолкнулась на стену. Нэнси хотела обойти вокруг стола, но как только она повернулась, герцог поймал ее и властно привлек к себе, не обращая внимания на попытки вырваться и на резкую боль в раненной кисти руки, кровотечение в которой сразу же усилилось.

– Трус! Подлец! – кричала беспомощная девушка, но Бэкингем зажал ей рот поцелуем.

– Называйте меня, как хотите. Вы в моей власти, и вся Англия не сможет вырвать вас из моих объятий. Смиритесь с этим, дитя, – перешел он к просьбам, – и вы поймете, что я похитил вас лишь для того, чтобы стать вашим рабом.

Нэнси ничего не ответила, вновь ощущая головокружение и тошноту. Беспомощно лежа в объятиях герцога, она стонала от отвращения, словно стиснутая удушающими кольцами огромной змеи. Бэкингем целовал ее глаза, губы, шею, все еще прикрытую голубым шарфом, который он грубо сорвал и отшвырнул, как досадное препятствие.

Герцог склонился над белоснежной шеей девушки, подобно злому вампиру. Но его горячие губы не коснулись ее, так как он внезапно застыл, как вкопанный.

Сзади послышались шаги лакеев, возвращавшихся в комнату. Но не их приход заставил Бэкингема сдержать порыв страсти, остановиться с расширенными глазами, пепельно-серыми щеками, дрожа с головы до ног.

На мгновение герцог был парализован, конечности отказывались ему служить. Медленно отпустив прекрасное тело девушки, он отступил назад, не отрывая от него взгляда, с отвисшей челюстью и глазами, полными ужаса.

Подняв правую руку, Бэкингем указал дрожащим пальцем на шею Нэнси.

– Пятно! – произнес он хриплым сдавленным голосом.

Три грума, входившие в этот момент, остановились на пороге, словно превратившись в камень.

Пришедший в сознание Холлс приподнялся, откидывая назад волосы, которые приклеила ко лбу кровь из разбитой головы. Он ошеломленно смотрел на герцога, протянувшего дрожащую руку и испуганно повторяющего:

– Пятно! Пятно!

Его светлость отступал шаг за шагом, пока не повернулся к слугам.

– Назад! – крикнул он им. – Прочь отсюда! Она заражена! Боже мой! На ней пятно! У нее чума!

Пораженные ужасом лакеи вытянули шеи, чтобы взглянуть на мисс Фаркуарсон, бессильно лежащую у стены. Ее белые плечи и шея четко выделялись на фоне темно-коричневых панелей, и слуги отчетливо рассмотрели на шее пурпурное пятно – грозную эмблему чумы.

Когда герцог приблизился к ним, они отпрянули в страхе. А вдруг он уже несет в себе смертоносную инфекцию? С диким ужасом лакеи бросились вон из комнаты и из дома, не обращая внимания на летевшие им вдогонку приказы хозяина, сразу же последовавшего за ними.

Глава двадцать первая. ПОД КРАСНЫМ КРЕСТОМ

Дверь в дом захлопнулась за поспешно удалившимися людьми. Их быстрые шаги по мостовой затихли вдали.

Полковник Холлс и женщина, которую он искал долгие годы, пока отчаяние не вынудило его отказаться от поисков, остались одни в доме, где их появление по воле иронии судьбы сопровождалось нагромождением ужасов. То, как Холлс привел сюда Нэнси, несомненно, делало ее навсегда потерянной для него. Случай, сведший их вместе после многолетней разлуки, одновременно отбрасывал их на еще большее расстояние друг от друга, не говоря уже о печати смерти, которой теперь была отмечена девушка. Снова Холлс оказался одураченным Фортуной.

Удар входной двери немного прояснил его сознание. С трудом приподнявшись на колени, полковник окинул комнату ошеломленным взглядом. Снова отбросив волосы со лба, он заметил, что его рука мокрая от крови. Туман, окутывавший его мозг, мешая вспомнить о происшедшем, начал рассеиваться. Холлс наконец осознал, где находится и как попал сюда. Он встал на ноги и несколько секунд раскачивался, как пьяный.

В продолговатом венецианском зеркале на стене перед столом Холлс увидел отражение лица Нэнси. Оно было пепельно-серым, в глазах застыл ужас. Он начал припоминать недавние события, складывая воедино отдельные эпизоды. Перед его внутренним взором мелькнул Бэкингем, отшатывающийся от Нэнси, указывая на нее дрожащей рукой; в ушах послышался хриплый голос герцога, произносящий страшное слово.

Холлс все понял. Нэнси уже не грозила опасность со стороны Бэкингема, у которого ее в последнюю минуту отнял куда более страшный и безжалостный враг.

Девушка сама понимала это, глядя в зеркало и видя на своей белоснежной шее клеймо чумы. Хотя она раньше никогда не видела этих пурпурных пятен, но слышала их описания, и потому сознавала свое состояние и без испуганных криков герцога. То ли от страха, то ли от действия болезни, которая нередко вызывала головокружения, подобно испытанным ею недавно и приписанным волнению, Нэнси казалось, что ее отражение увеличивается и уменьшается у нее перед глазами, что комната медленно вращается, а пол качается, словно она стоит на палубе корабля. Девушка отшатнулась и почувствовала, что падает, когда внезапно чьи-то руки поддержали ее.

Подняв взгляд, Нэнси увидела испачканное кровью лицо Рэндала Холлса, бросившегося ей на помощь. Несколько секунд она молча смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями.

– Не прикасайтесь ко мне, – наконец заговорила девушка. – Разве вы не слышали? У меня чума.

– Слышал, – ответил он.

– Вы заразитесь, – предупредила она.

– Весьма вероятно, – согласился полковник. – Но это не имеет значения.

С этими словами он поднял ее на руки, что, несмотря на его состояние, стоило ему очень малых усилий, так как девушка была изящной и тонкой. Не сопротивляясь, ибо она для этого была слишком слаба, Нэнси позволила Холлсу отнести себя на кушетку, куда он уложил ее, поместив под голову подушки.

Подойдя к окну, полковник открыл ставни и распахнул рамы, впустив в душную комнату свежий воздух. Сделав это, он вернулся к кушетке, глядя на девушку глазами бессловесного больного животного.

Прохладный воздух несколько привел Нэнси в чувство: ее пульс стал ровнее, а мысли прояснились. Несколько минут она лежала, вспоминая происшедшее и обдумывая свое положение. Затем девушка подняла взгляд, увидев над собой изможденное лицо и измученные глаза Холлса.

– Почему вы здесь? – бесстрастно промолвила она наконец. – Идите своей дорогой, сэр, и бросьте меня умирать. Мне больше ничего не остается и… думаю, что смогу легче покинуть этот мир без вашей компании.

Полковник отшатнулся, как будто она ударила его. Он открыл рот, собираясь ответить, но его губы вновь сжались, а подбородок опустился на грудь. Отвернувшись, он, еле волоча ноги, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Нэнси лежала, охваченная внезапным страхом. Она прислушивалась к его шагам в коридоре, а когда раздался звук захлопнувшейся входной двери, поняла, что он повиновался ей и ушел. Девушка села, затаив дыхание и слушая ставшие очень быстрыми шаги Холлса по мостовой, которые вскоре исчезли вдали. Несмотря на ее слова, мысль о смерти в одиночестве, в пустом доме, наполняла Нэнси ужасом, заставляя предпочесть даже общество этого негодяя.

Девушка попыталась встать, чтобы выйти на поиски какого-нибудь человеческого существа, которое могло бы оказать ей помощь и облегчить ее страдания. Но ноги отказывались ей служить, и она вновь рухнула на кушетку. Нэнси плакала до тех пор, покуда усиливающаяся боль в груди не победила ее жалость к себе. Она корчилась, словно на дыбе, пока потеря сознания не прекратила ее мучений.

Тем временем Холлс быстро шагал по Сермон-Лейн в сторону собора Святого Павла. Он не мог объяснить, почему выбрал именно этот путь. Хотя ночь еще не наступила, улицы были пустынны, ибо в такое время люди предпочитали вечерами сидеть дома, к тому же, согласно распоряжению лорд-мэра, все таверны и увеселительные заведения закрывались в девять часов.

Без плаща и шляпы, с пустыми ножнами, путавшимися у него между ног, подобно хвосту, полковник двигался вперед, как полупомешанный, поставивший перед собой какую-то цель, и понятия не имевший, что делать для ее достижения. Приближаясь к Картер-Лейн, он заметил фонарь, пляшущий, как блуждающий огонек, и движущийся навстречу ему. Вскоре стал различим силуэт человека, несшего фонарь. Увидев у незнакомца красный жезл, Холлс со вздохом облегчения устремился к нему.

– Держитесь подальше, сэр! – предупредил его голос из мрака. – Берегитесь инфекции!

Но полковник продолжал идти, пока его не остановил поднятый жезл.

– Вы что, сэр, с ума сошли? – осведомился незнакомец. Холлс теперь мог различить черты его бледного лица под широкими полями шляпы. – Я занимаюсь обследованием зараженных домов.

– На это я и надеялся, – ответил Холлс. – Возможно, вам удастся помочь мне. Я нуждаюсь во враче, чтобы отвести его к заболевшему чумой.

Человек сразу встрепенулся.

– Где больной? – осведомился он.

– Неподалеку отсюда – на Найт-Райдер-Стрит.

– Тогда вам нужен доктор Бимиш, который живет за углом. Пошли.

Нэнси пробудилась от сна, милосердно избавившего ее от боли и страха, при звуках шагов и голосов. Бросив взгляд на дверь, она увидела сквозь туман, застилавший ей глаза, высокую фигуру полковника Холлса, следом за которым в комнату вошли двое незнакомцев. Один из них был маленький, похожий на птицу человечек средних лет, другой – молодой и широкоплечий. Оба были одеты в черное, и каждый держал предписанный законом красный жезл.

Молодой человек, которого Холлс повстречал на Сермон-Лейн, не двинулся дальше порога. Он держал у носа платок, распространявший едкий запах уксуса, и энергично работал челюстями, жуя змеиный корень в качестве еще одной меры предосторожности. Тем временем, его спутник, вышеупомянутый доктор Бимиш, приблизился к больной и быстро произвел осмотр.

Девушка молча выдержала его, слишком измученная, чтобы уделять много внимания происходящему.

Врач некоторое время держал ее запястье костлявой рукой, положив средний палец на пульс. Затем от тщательно обследовал пятно на шее и наконец поднял по очереди обе руки девушки, пока стоявший рядом Холлс освещал их канделябром. Справа под мышкой доктор обнаружил опухоль.

– Этот признак проявился необычайно скоро, – заметил он. – Обычно опухоли появляются на третий день.

Указательным пальцем врач прощупал опухоль, отчего острая боль пронзила все тело Нэнси.

Доктор Бимиш отпустил руку девушки и выпрямился, задумчиво глядя на нее.

– Это значит, что ее состояние безнадежно? – тихо спросил Холлс.

Доктор посмотрел на него.

– Dum vivemus, speremus note 81Note81
  Пока живем, надеемся (лат.)


[Закрыть], – ответил он. – Ее состояние не более безнадежно, чем любого, заболевшего чумой. Все зависит от энергии, с которой организм борется с болезнью.

Доктор Бимиш видел, как сверкнули глаза Холлса, словно полковник давал клятву, что если речь идет о борьбе, то он будет бороться с чумой так же отчаянно, как боролся с Бэкингемом. Видя это, врач добавил, дабы не внушать ему ложных надежд:

– Многое зависит от этого. Но более всего следует полагаться на Бога, друг мой. – Он говорил с Холлсом, принимая его за мужа больной леди. – Если удастся вызвать нагноение опухоли, тогда выздоровление возможно. Больше мне нечего вам сказать. Чтобы стимулировать это нагноение, понадобится много тяжелого труда.

– На это можете рассчитывать, – заявил Холлс.

Доктор кивнул.

– Сиделку сейчас раздобыть трудно, – продолжал он. – Я сделаю все, чтобы найти ее как можно скорее. А пока вам придется все делать самому.

– Я готов.

– Как бы то ни было, закон не позволит вам покинуть этот дом, пока вы не получите свидетельство о здоровье, а его могут выдать вам лишь спустя месяц после ее выздоровления или… – Он прервал фразу, оставив невысказанным противоположную возможность, и поспешно добавил:

– Таково разумное распоряжение сэра Джона Лоренса с целью не допустить дальнейшего распространения инфекции.

– Я знаю об этом и понимаю свое положение, – ответил Холлс.

– Тем лучше. А пока, друг мой, нельзя терять времени. Часто все зависит от скорости лечения. Леди должна как следует пропотеть, поэтому ее нужно уложить в постель. Чтобы спасти ее жизнь, вам нужно сразу же браться за работу.

– Только скажите, что надо делать, сэр.

– Я дам вам все рекомендации и оставлю все необходимое.

Доктор подозвал Холлса к столу, вынул из кармана объемистый пакет, открыл его и, разложив на столе несколько маленьких пакетиков, стал объяснять Холлсу, какое средство содержится в каждом из них, и каково его назначение.

– Это стимулирующая мазь, которой вы будете натирать опухоль подмышкой каждые два часа. После этого нужно делать припарки из мальвы, льняного семени и пальмового масла. Вот митридат, изгоняющий ядовитые вещества, а спустя два часа после него дадите ей канарского, смешанного с сернистым спиртом. Натопите как следует в спальне леди и накройте ее несколькими одеялами, чтобы вместе с потом из нее выходила инфекция. На вечер этого достаточно. Рано утром я приду снова, и мы обсудим дальнейшие меры. – Он обернулся к своему младшему спутнику:

– Вам все ясно, сэр?

Тот кивнул.

– Я уже велел констеблю прислать стражника. Он скоро будет здесь, и я прослежу, чтобы дом закрыли, когда мы уйдем.

– Тогда остается уложить леди в постель, – заявил доктор, – и я смогу удалиться до завтра.

Эту процедуру леди еще была в состоянии выполнить сама Когда Холлс, отказавшись от помощи врача, сам отнес Нэнси в комнату наверху, она потребовала, чтобы ее оставили одну, и не смотря на ее очевидную слабость, доктор Бимиш предпочел согласиться, дабы не терять зря времени.

Однако раздевание так истощило силы Нэнси и вызвало у нее такие мучительные боли, что когда она наконец легла, то погрузилась в полную прострацию.

В таком состоянии нашли ее вернувшиеся в спальню Холлс и врач. Доктор Бимиш поставил на столике у кровати все, что требовалось для лечения больной и, повторив инструкции, удалился. Полковник проводил его к выходу. Дверь была открыта, и при свете фонаря, который держал стражник, молодой спутник врача заканчивал писать на ней слова: «Господи, помилуй нас!» под уже изображенным зловещим красным крестом.