Текст книги "Багровые степи. Повесть"

6

– Нет, отец, нет! Вы не можете так поступить со мной! – сквозь горькие слезы, из юрты, послышался девичий крик.

– Замолчи! Не смей упираться! Нам очень повезло, а ты смеешь артачиться? Будешь теперь, как сыр в масле кататься! – загудел в ответ яростный мужской бас.

– Как Вы можете?! Вы же обещали мне, отец! Вы хотите, чтобы я была несчастлива?

– Марзия, я ничего не желаю слышать! Шутка ли! К нам сватается Курман, а ты смеешь отказываться?! И слышать об этом не хочу!

– Отец, мне не видать счастья в их доме! Мне не нужны их богатства! Мне не нужен сын Курмана! Картпагамбет мне в дядьки годится. Я не могу смотреть на него, – снова раздался умоляющий плач.

– Все! Разговор окончен! Я уже дал согласие! – ответил Мажит и, гневно окинув взглядом плачущую дочь, вышел из юрты.

Мать Марзии, с жалостью глядя на нее, подошла и заботливо обняла. «Успокойся, птенчик мой, – сказала она, поглаживая ее по волосам, – что поделаешь? Такова наша женская участь. Тебе кажется, что все так ужасно, но поверь, через время, ты привыкнешь к мужу». При этих словах, Марзия резко вскинула голову, и гневно выкрикнув: «Нет, этому не бывать!», оттолкнула от себя мать и выбежала на улицу.

Для Марзии, как гром среди ясного неба грянула весть о сватовстве Картпагамбета. Когда, один за другим, с добрыми пожеланиями, в юрту вошли аксакалы из аула Курмана, у нее похолодело сердце от дурного предчувствия. Еще не оправившись от того инцидента, связанного с Картпагамбетом, она надеялась, что брат образумил его. Но увидев, как родители засуетились перед важными гостями, совсем пала духом. Обменявшись приветствиями, самый седой старик повернулся к хозяину семьи и, издалека, начал свою речь:

– Мажит, все мы, балуя и лелея, растим дочерей, стараясь ни в чем не отказывать им, потому что понимаем – дочь в доме гость. Все мы знаем, что однажды придет время для их замужества. Все мы мечтаем о том, чтобы наши дочери вошли в достойную семью и стали полноправными ее членами. Еще в народе говорят: «С другом сводит ангел, со сватом сводит сам Аллах». Можем ли мы идти наперекор воле Всевышнего?!

Мажит, кивая головой, соглашался с аксакалом. Он уже понял, к чему клонится весь разговор, и его душа затрепетала от радости. Слушая старика, он мысленно прикинул, какой калым сможет выручить за свою старшую дочь. Заметив, как при последних словах аксакала, дрогнула – разливающая чай – рука жены, почувствовал досаду, перемешанную с недовольством: ведь буквально накануне, они обсуждали предстоящее сватовство Абди и были рады этому. А теперь, сегодняшний приход гостей круто поменял все планы. «Конечно, – думал Мажит, одновременно слушая речь старца, – о каком Абди может идти речь, когда сватов прислал Курман? Попробуй отказать ему, ведь не простит. Да и об отказе не может быть речи. Кто в нашем бедном ауле может похвастаться таким выгодным родством?». Представляя себя в новой роли свата влиятельного и уважаемого человека, он расправил плечи и даже слегка приосанился. Это не укрылось от глаз жены. Она моментально поняла внутреннее состояние мужа и лишь незаметно вздохнула. «Бедная девочка, – промелькнуло в ее голове, – бедная Марзияжан! Это новость убьет ее!».

И сейчас, глядя вслед выбежавшей дочери, она не переставала тяжело вздыхать.

– Куда она побежала? – спросил Мажит, заходя в юрту, – ребенок еще, не понимает, что счастье улыбнулось ей.

– Мажит, нам не ведать, счастье это или нет, но что-то душа моя болит, – снова вздохнула жена.

– Не смей каркать! – прикрикнул он на нее. – Не можешь повлиять на дочь! Она совсем отбилась от рук! Что за сказки о любви напридумывали вы здесь?! Речь идет о двадцати лошадях и шестидесяти баранах! Заладили: «Абди, Абди!». Все! Нет больше никакого Абди! Согрей-ка мне лучше чаю, – с этими словами он, облокотившись на подушку, расположился за низким круглым столом.

Мажит, среди сородичей, считался середняком, но, после нынешней суровой зимы, ему едва удавалось восстанавливать свое маленькое хозяйство. А вовремя наметившийся калым, мог решить многие его проблемы. Он абсолютно не беспокоился над тем, что подумает о нем Сундет. «Надо было вовремя действовать, – размышлял он про несостоявшегося свата, – а то расписали все вилами по воде и пропали. Перед людьми уже было стыдно!». Вытянув ноги и растянувшись во весь рост, он засмотрелся мечтательным взглядом на войлочный потолок, мурлыча про себя веселую песенку.

В это время, уткнувшись в плечо подруги, Марзия горько рыдала. Она буквально огорошила собеседницу последними новостями. Слезы градом катились по ее красивому лицу, но она не замечала их.

– Что же мне делать, Жамиля? Зачем я пошла в тот день на тот праздник? Мой отец даже слушать меня не хочет. Я лучше умру, чем стану женой Картпагамбета, – всхлипнула Марзия.

– Марзия, как же так?! Это жестоко и несправедливо по отношению к Абди, к тебе.

– Я знаю! Поэтому, мне нужна будет твоя помощь, – она подняла голову и посмотрела невидящим взглядом на Жамилю. Этот безумный взгляд напугал подругу, но, не шевельнувшись, она продолжала слушать.

– Жамиля, мне надо передать весточку Абди. Надо бежать, иначе никак! Давай отправим твоего младшего брата. Пусть вечером, незаметно, сбегает в его аул и передаст мои слова.

– Хорошо, Марзияжан, как скажешь, – согласилась Жамиля. – Вы с Абди заслуживаете счастья, поэтому, думаю, это будет правильно.

Позже, с колотящимся сердцем и заполняющейся яростью, Абди передал, что через два дня будет ждать Марзию в их тайной лощине и увезет далеко от родни. К сожалению, маленький гонец сообщил об этом не только Марзие, но и своей бабушке, которая сразу известила Мажита. Вне себя от злости, отец запер дочь и не спускал с нее глаз.

Через два дня, так и не дождавшись любимую, поникший Абди вернулся домой и сразу слег. Неожиданно, весь его молодой и здоровый организм залихорадило. Провалявшись в жару и забытье около недели, он, наконец, открыл глаза и, первым делом, позвал мать. «Я здесь, сынок, – живо откликнулась она, – хочешь пить?». Как в детстве, уткнувшись в материнские колени, Абди, не сдерживаясь, зарыдал. Мать, как могла, успокаивала сына, сетуя на судьбу, бедность и алчность людей. Она уже знала, что в ауле готовятся к свадьбе младшего сына хозяина и, с нетерпением, ждут приезда невесты. Но, боясь за душевное состояние сына, не сказала ему об этом. Хлопнув дверью, в юрту вошел Сундет и сердито произнес:

– Эх, Мажит, Мажит, не принесет тебе счастья это родство. Там где слезы – не бывать радости! Чем же мой сын не угодил твоей никчемной душе? А люди веселятся, ждут невесту.

– Отец, что ты сказал? – спросил Абди, поднимаясь на непослушных ногах. – Я не ослышался? Ждут невесту? Уже назначен той? – упавшим голосом снова спросил он.

– Да, сын. Завтра утром привезут невесту. Вечером состоится свадебный той.

– Я опоздал, – застонал Абди, – проклятая болезнь одолела меня. Я не успел! Я не успел спасти и увезти ее! Она, наверное, подумала, что я раздумал, струсил, отступился от нее. Что же теперь делать? – он мучительно схватился за голову.

– Сынок, на все воля божья! Значит, так было предначертано. Нельзя идти против судьбы. Встретишь еще девушку, и будет у тебя семья. А Мажиту я никогда не забуду этого! – горестно произнес Сундет.

7

Жамал внимательно оглядела себя в зеркало и поправив нарядный жаулык2121
  _{Жаулык (каз. жаулық) – головной убор замужней женщины-казашки из белой материи, оставляющий открытым только лицо.}


[Закрыть], вышла во двор. С минуты на минуту, должен появиться свадебный кош невесты. Взглянув в сторону белоснежной юрты для молодоженов, поставленной справа от юрты старшей жены сына, удовлетворенно кивнула. «Келиншек коши», – услышала она радостный крик аульной детворы и принялась высматривать приближающийся караван. К ее неудовольствию, дорога проходила мимо серого жилища Сундета, расположенного на самой окраине аула. Увидев одинокую фигуру молодого человека, прислонившегося спиной к дверному косяку, она невольно вздрогнула. «Абди!» – мелькнуло у нее в голове, и сердце сжалось от дурного предчувствия.

Вскоре, сквозь клубы пыли, в сопровождении свиты, показалась главная повозка невесты. Детвора ринулась навстречу маленькому каравану, пытаясь заглянуть вовнутрь повозки. Лицо невесты закрывала полупрозрачная шаль. Но даже покрывало не могло скрыть потухший взгляд и поникшую голову девушки. Вся в слезах уезжала она из родного дома, рисуя свою будущую жизнь в самых мрачных красках.

– Доченька, – обратилась к ней мать перед отъездом, – пусть твой путь станет счастливым! Не бойся ничего, лучик мой! Картпагамбет – хороший человек, он не обидит тебя. Со временем, привыкнешь и полюбишь его. А родятся детишки, и вовсе забудешь обо всех своих переживаниях.

– Мама, как мне жить? Как я могу привыкнуть к нему, если сердце мое давно занято?

– Марзияжан, успокойся, милая. Хочешь, я побуду с тобой несколько дней после свадебного тоя? – попыталась утешить подругу Жамиля.

– Нет! – твердо ответила Марзия, устремив взгляд вдаль, – не надо меня утешать! Просто передай Абди, что он навсегда останется в моем сердце!

– О чем ты говоришь, птенчик мой? – испугалась мать. – Что ты задумала? Выбрось нехорошие мысли из головы! О, Аллах, – тихо запричитала она, – о чем она говорит? Убереги мою дочь от дурных мыслей!

– Мама, прекратите! Если мое замужество осчастливит и обогатит отца, то я стану женой Картпагамбета. И не надо больше причитаний. И так на душе тяжело.

Покачивая головой, мать тихонько вышла за дверь. С улицы слышались людские голоса, перекрываемые звонким голосом аульного певца. Бренча на домбре и рискуя охрипнуть, он исполнял песни одну за другой, заставляя окружающих вскрикивать от восторга. Снова скрипнула входная дверь и на пороге появилась Кадиша– женге2222
  _{Женге (каз. жеңге) -невестка (жена старшего брата или близкого родственника).}


[Закрыть]. Она отвечала за сбор и проводы невесты, надеясь, что ее старания щедро вознаградятся состоятельными сватами.

– Марзия, ложись отдыхать. Завтра, с восходом солнца, мы проведем тебя. К утру, ты должна быть отдохнувшей и красивой. Ну, чего понурила голову? Радуйся, дорогая! Тебе очень повезло с будущей семьей!

– Да, женге, хорошо, – безропотно ответила Марзия, – с восходом солнца вы проведете меня, – беззвучно повторила она…

Повозка подпрыгнула на кочке и Марзия, вздрогнув, возвратилась к реальности. Оглядываясь вокруг себя, она увидела огромную встречающую толпу людей. Впереди всех стояла миловидная женщина и с улыбкой смотрела в сторону подъезжающих. «Это твоя будущая свекровь, – шепнула ей сопровождающая молодуха из аула жениха, – подружись с ней и станешь веревки вить из мужа». Не успела повозка остановиться, как две молодые снохи подхватили ее с двух сторон под руки и повели в юрту для новобрачных. С колотящимся сердцем, спотыкаясь на ватных ногах, Марзия очутилась перед распахнутыми двустворчатыми дверями и замерла. Легонько подталкивая ее, женщины остановились перед проемом, пропуская вперед Марзию. Недолго думая, проигнорировав традиции, она вошла в юрту, перешагнув порог левой ногой. «Ойбай, плохая примета! – зашептались вокруг женщины. – Почему не подсказали невесте?». Не обращая ни на кого внимания, Марзия направилась к ширме и скрылась за ней. Сдернув с лица шаль, она передала ее Жамиле и устало опустилась на жер корпе2323
  _{Жер корпе (каз. көрпе) -прототипы матрасиков для сидения на полу.}


[Закрыть].

– Устала, – пожаловалась она, – хочу пить. Поездка совсем измотала меня.

– Марзия, может быть, все образумится? – сказала Жамиля, разглядывая богатое убранство юрты. – В народе говорят: «Первое богатство – здоровье, второе богатство – семья, третье богатство – наличие скота». Вот теперь, ты обладаешь всеми богатствами. Не печалься, время все расставит на свои места.

– Жамиля, я не хочу об этом говорить. Не сейчас. Принеси мне воды, совсем в горле пересохло, – тихо ответила Марзия, теребя рукав нарядного платья.

Молча кивнув, Жамиля вышла на улицу и оглянулась по сторонам. Всюду, занятые делом, копошились люди. Казалось, весь аул был загружен приготовлениями к вечернему торжеству. Услыхав, справа от себя, громкий женский смех, она обернулась и увидела группу женщин, выпекающих баурсаки2424
  _{Баурсак (каз. бауырсақ) -казахское национальное изделие из теста.}


[Закрыть]. Огромный черный казан, булькая шипящим маслом, поглощал в себя кусочки белого теста, которые, подрумянившись, выскакивали на поверхность. Ловко орудуя, женщины умело извлекали готовые баурсаки, успевая угощать, шныряющих рядом, детишек.

– Тате, здравствуйте! – обратилась Жамиля к одной из них. – Я хотела попросить у вас воды. Где можно набрать?

Вытирая пот на своем раскрасневшемся лице, женщина, кивком головы, указала на ведро с водой:

– Вот, доченька, вода. Как раз только из ручья. Прохладная, – она внимательно посмотрела на Жамилю и спросила, – ты из аула невесты? А случайно, не Рахимы ли ты дочь? Ишь, вылитая мать. Знаю я ее с детства.

– Да, я дочь Рахимы, – оживилась Жамиля, – приехала с невестой. Она попросила принести воды. А как подготовка к тою? Наверное, с ног сбились?

– Это точно, – махнула рукой собеседница, – но нам не привыкать. Мы любим тои. А невесте передай, что жених очень счастлив. Вчера, на радостях, сделал нам всем подарки.

Кивнув, Жамиля зачерпнула ковшом холодную воду и направилась обратно. Войдя в прохладную юрту, она физически ощутила, стоящую вокруг, безмолвную тишину. «Марзия, – тихо позвала она подругу, – я принесла воды». Неслышно ступая, подошла к ширме и отодвинула ее край. Раздавшийся, следом, нечеловеческий крик мгновенно заставил сбежаться людей к юрте. Расталкивая всех, первой вошла Жамал и оцепенела – ширма была сорвана, а за ней, на тонком пояске от своего нарядного платья, намотав его на верхушку деревянного кереге2525
  _{Кереге – решетчатые складные стенки юрты.}


[Закрыть], висела Марзия. У ее ног, потеряв сознания, лежала Жамиля. А рядом, образовав мокрое пятно, валялся маленький ковшик.

Часть вторая

1

Играя причудливыми тенями, ширак2626
  _{Ширак (каз. ширақ) -светильник.}


[Закрыть] освещал темную юрту. Она практически пустовала; единственным предметом в ней был небольшой прямоугольный стол, за которым, склонив голову, восседал крупный мужчина, старательно выводя левой рукой корявые буквы на помятом клочке бумаги. Задумавшись, он потер затылок, пошевелил губами и продолжил писать. В самый последний момент, заметив, как густая капля чернил, образовывая кляксу, медленно скатилась на бумагу, здоровяк чертыхнулся и встал со стола. И только теперь, почувствовав, как, от долгой неподвижности, затекло все тело, принялся разминать руки и ноги. Из головы не выходили мысли о вчерашнем собрании, проведенном в ауле «Новая заря». Он видел, что жители аулов негативно воспринимали происходящие перемены. И, в первую очередь, недовольство проявлялось среди бедняков. Они кричали, что баи помогают им, дают кров и пищу; кричали о многовековых традициях, которые истребляет новая советская власть. «Все это проделки байских прихвостней», – гневно подумал он, прикуривая папиросу. Закашлявшись, сплюнул, ощущая во рту терпкий вкус табака. Одновременно, до слуха донесся приближающийся топот лошадиных копыт и лай, выскочившей навстречу, лопоухой собаки. «Пошел, пошел», – раздался нетерпеливый голос, сопровождаемый глухим стуком. Заскулив, собака кинулась прочь. Пропуская, вместе с собой, поток вечерней прохлады, в юрту вошел молодой мужчина, примерно тридцати лет. Выцветшая серая гимнастерка была полностью покрыта пылью. Отряхивая одежду, он задел кобуру, болтающуюся сбоку и, с гордостью поправив ее, взглянул в сторону мужчины.

– Ас-саляму алейкум, Абеке. Прибыл, как Вы и велели, – сказал он, обращаясь к нему. – Слышал, нелегко вам тут приходится.

– Ваалейкум Ассалам, Ермуза! – послышалось в ответ. – Вот пишу отчет о проведенном собрании. Хочу указать на тех, кто сеет среди народа антисоветчину.

– Не понимаю, что хорошего они видели от баев? Но все же, продолжают отчаянно упираться.

– Ты прав, Ермуза. Отчаянно упираются. А ведь столько слез пролили, батрача на таких как Изимбет, Курман и их отпрысков. Но нет, грудью своей готовы их защищать.

– Да что с ними церемониться, Абеке. Надо закрыть их, как косоглазого Есена, вмиг образумятся.

– Ты, Ермуза не перебарщивай. Все знают, что у тебя личные счеты с Есеном. Не бросай, своими действиями, тень на Советскую Власть. Зачем ты закрыл Есена. Он такой же бедняк, как и ты, как и я. К тому же, немощный старик уже.

– Абеке, – заскрежетав зубами, ответил Ермуза, – какой же он бедняк?! Прихвостень Курмана! Все свои темные делишки обделывал через него. 20 голов лошадей – это разве бедняк? Он и мать мою погубил, и бабушку сгубил.

На мгновение, в юрте, установилась тишина. Ермуза, взглянув на помрачневшее лицо Абди, понял, что задел его за больное место. Прошло более пятнадцати лет, а его рана продолжала кровоточить. До сих пор, перед глазами Абди, стояла картина похорон любимой Марзии. Как бы он не старался погасить в себе ненависть к отпрыскам Курмана, но воспоминания о тех далеких днях не давали ему покоя. С той поры утекло много воды. Круто поменялись времена. «Вчерашние баи не так кичливы и высокомерны, – думал Абди. – Давно ли, такие как Курман, еле шевелили губами на приветствие таких, как мой отец, а теперь – лебезят, стараются услужить, преданно смотрят в глаза. Но им не удастся никого одурачить». Продолжая казнить себя в том, что вовремя не спас Марзию из лап Картпагамбета, он винил только его в смерти любимой. Кто же тогда мог подумать, что Марзия наложит на себя руки. Аул, справивший, вместо свадебного тоя, похороны, еще долго не мог оправиться от случившегося. А он, по-прежнему, носил в сердце прощальные слова Марзии, переданные ему через подругу. В тот год, не выдержав горя и сплетен, во сне, тихо умерла Жамал – мать Картпагамбета. Через три года, возвращаясь с соседнего аула и попав в свирепый буран, погибли Курман и его байбише. Их тела нашли на четвертые сутки. Окоченевшие, они, прижимаясь и, обняв друг друга, сидели в сугробе. Неподалеку, лежали обледенелые останки сопровождающих нукеров (Абди посчитал это божьим наказанием за смерть своей любимой). Пышно справив годовщину смерти родителей, сыновья Курмана отделились друг от друга в самостоятельные хозяйства. У Абата было четверо сыновей, у Илияса трое и только Карпагамбет так и не дождался наследников. «Илияс, после смерти отца, утроил поголовье скота. И его волчата, под стать друг другу, так и норовят перегрызть глотку любому, кто попытается вторгнуться в их владения», – продолжал думать он. Он размышлял над тем, что после первой конфискации байского имущества, в годы продразверстки, Илиясу удалось сохранить большую часть поголовья скота. Тогда, даже середняки лишились имущества, а ему удалось избежать этого. Хуже шли дела у его братьев. Ходили слухи, что они, объединившись, планируют откочевывать за границу. «Я не допущу этого, – со злостью думал он, – мне надо оправдать доверие Партии, товарищей».

Абди был одним из первых в этих краях, кто горячо поддержал приход Советской власти. После трагического случая с Марзией, он уехал из аула. Подался в город, устроился на работу. Там сблизился с подпольными революционерами и в семнадцатые годы, был одним из первых степняков, кто сразу перешел на сторону большевиков. Там же, в городе, завел семью, детей и с недавних пор, вернулся в родные края, где став председателем Бокеткульского революционного комитета, заодно, проводил агитационную политику среди местного населения. В начале этого года, он вступил в партийную организацию, и, в отличие от многих, азбучно неграмотных членов партии, умел читать и писать, что сразу же выделяло его среди остальных. Этим он должен был быть обязан именно Курману, старательно обучавшего грамоте аульных мальчишек в те, далекие, времена. Но сейчас, принципиально забыв об этом, он нацелился на полную конфискацию имущества, а если и потребуется, то и физическую ликвидацию его сыновей. «Глядя на отца – растет сын! – думал Абди. – Вот с кого надо начинать борьбу». Во время первого приезда в «Новую зарю», во встречающем его милиционере, он, с удивлением, узнал Ермузу – внука черной старухи Зейне. С его же слов, он знал обо всех последних событиях, связанных со старыми знакомыми. Также, Ермуза рассказал ему о своей нелегкой жизни после смерти матери и бабушки. «Все-таки загнал несчастную женщину в могилу», – подумал он тогда о табунщике Есене. А теперь, Ермуза, пользуясь своим служебным положением, упрятал старика за решетку.

«Ладно, посидит немного, зато послужит уроком для других», – отбросил он назойливую мысль и обратился к Ермузе:

– Партия поставила перед нами нелегкую задачу, но мы должны ее выполнить в кратчайшие сроки. Нам предстоит большая работа. В первую очередь, необходимо конфисковать имущество у крупных баев. Ты знаешь, кого я имею в виду. Не надо трогать середняков. Вчера, в «Новой заре», я видел сыновей Абата. Сидели и науськивали других. Одна соринка может испортить весь урожай, а тут их целое поле. Люди, до сих пор, находятся под их влиянием.

– Сделаю, Абеке! Все сделаю так, как Вы прикажете. Поступила информация, что они хотят кочевать в сторону Жаман– кала. Но я не дам им осуществить задуманное.

– Помню, в детстве вы были закадычными друзьями, а? – усмехнулся Абди.

– А я не помню! Разве у меня было детство? Всю жизнь питались объедками с их стола.

Абди удовлетворенно кивнул. Он был крайне убежден в том, что победить врагов можно, в том числе, разжигая ненависть к ним, напоминая обиженным о старых обидах и болячках. Как говорили старики: «Одна маленькая неприятность может перечеркнуть все, ранее, сделанное добро». Поэтому, горячо выступая на собраниях, Абди внушал людям, что баи только унижали, обижали и использовали их для собственного обогащения. Это был один из методов, четко действующий на безграмотное население и уже многие, поддавшись агитации, стали благосклонно склонять свои головы в сторону Советов.