Текст книги "Багровые степи. Повесть"

2

Вместе с вечерней теменью, на окраине небольшого туркменского селения, робко остановился маленький караван. Путники, долго озираясь по сторонам, приблизились к самому крайнему жилищу. Их были не больше восьми человек, считая детей. Два всадника сопровождали два небольших обоза, вместивших в себя трех женщин, одного ребенка и домашний скарб. Обозами управляли женщины. Мужчины вели на поводу лошадей, везущих мальчиков, примерно, семи-девяти лет. По одежде путников, одним взглядом, можно было распознать, что они не из местных. А усталые лица и нерешительность свидетельствовали о том, что чужаки появились здесь неспроста.

– Кунасыл, балам, постучись в дом. Надо отдохнуть, детей накормить, – сказала Торгын, поворачиваясь к сыну. – Неужели не впустят усталых путников?

– Хорошо, апа, – ответил Кунасыл и, огибая повозку, направился к первой попавшейся глинобитной землянке.

Прямо перед дверью, чувствуя себя полноправным хозяином территории, растянувшись, лежал огромный алабай. Почуяв чужака, собака, приподняв голову, угрожающе зарычала. «Авчы, молчать!» – послышался голос и из темноты, прямо перед Кунасылом, появился седой мужчина средних лет. Собака, опустив голову на огромные лапы, послушно замолчала и, в ожидании следующей команды, преданно уставилась на хозяина.

– Ас-саляму алейкум, ага! Мы путники, едем издалека. С нами женщины и дети. Дайте нам кров на ночь. Мы вам заплатим. Утром уедем, – обратился к нему Кунасыл.

– Ва-алейкум ас-саля́м, балам! Кто вы и откуда?

– Мы с прикаспийских земель. Заблудились, – солгал Кунасыл.

– Вижу, что не местные. Заходите в дом.

Стреножив коней, путники вошли в полутемное жилище. Их встретила миловидная женщина в ситцевом ярко малиновом платье. Быстро поправляя платок на голове и, завязывая его концы под подбородок, она обратилась к нежданным гостям:

– Здравствуйте! Проходите! Как долог был ваш путь?

– Здравствуйте, тетушка! Спасибо за гостеприимство! Мы только переночуем. Дети голодные.

– Располагайтесь. Сейчас я соберу на стол.

Женщина вышла на улицу; вслед за ней, не поднимая глаз на гостей, прошмыгнула взрослая дочь и, снаружи, послышалась их возня. Что-то, приговаривая на своем наречии, хозяйка позвала мужа: «Атанияз, выйди на улицу».

Вскоре, вместе с приезжими, за большим круглым столом, разместились все домочадцы, кроме старшей дочери хозяев. Она, закончив помогать матери и скрывшись за ширмой, удалилась в свою половину жилища. Остальные малыши и взрослые сыновья, находились рядом с родителями. Разом, на чужаков устремились четырнадцать, изучающих и любопытных, пар глаз. Атанияз, чтобы нарушить неловкое молчание, обратился к жене: «Принеси побольше чорека3838
  _{чорек – в переводе с туркменского «хлеб», «лепёшка».}


[Закрыть], пусть дети насытятся». Перед каждым, сидящим за столом, поставили деревянную пиалу с молочным напитком.

– Ешьте, – обратился Атанияз к своим гостям. Он разделил лепешки на несколько частей и положил их перед детьми. – Хозяйка еще плов готовит. Рассказывайте, откуда? Из каких краев?

Так как диалекты были схожи, путники понимали его и, вести беседу не составило труда.

– Мы едем издалека, – осторожно начал свою речь Шынасыл. – Как у вас тут обстоят дела? Как живется?

– Эх, – махнул рукой Атанияз, – что рассказывать! «Потрясли» нас основательно. Теперь везде новая власть. «Большевистская» называется. В сорока километрах отсюда, образовали колхоз, говорят, скоро придет и наш черед.

– По дороге мы встречали опустошенные селения.

– Многим сородичам пришлось покинуть родные места. Баи давно уехали из здешних мест. А те, кто остался, воюют.

– А как в вашем селе? Разве тишина?

– Да. Было, конечно, раньше, много шума. Теперь и шуметь некому. Всего пятнадцать-двадцать дворов, не более.

Хозяин дома сразу догадался, почему эти незнакомцы, в непривычных одеждах и с чужим говором, оказались здесь. Таких чужаков он уже видел и некоторых из них знал лично.

– А вы, куда путь держите? Какого рода-племени будете? – спросил Атанияз.

– Мы из рода Адай. Едем с прикаспийских земель. Направляемся к Амударье, – продолжил версию брата Шынасыл.

– Моя семья из иомудов. Ваших собратьев я встречал в нашей местности. И немало.

– Спасибо вам, – сказала Торгын, обращаясь к хозяйке. – Пусть Всевышний наградит ваш дом счастьем и благополучием.

– Ауминь, апа!

– Это мои дети и внуки, – добавила Торгын.

– Нам бы поспать, – включился в диалог Кунасыл. – Завтра, с первыми лучами солнца, мы покинем Ваш гостеприимный дом.

Кивнув жене, Атанияз продолжил беседу с гостями. В дореволюционное время, Атанияз считался середняком. Имел хорошее хозяйство, бахчу, дом с мелкими постройками во дворе. Когда грянул 1917 год, он, как и многие, хотел бежать за границу, но не успел. Чудом, избежав пристального внимания Советов, он перевез семью в тихий Ташауз и зажил уединенной жизнью. Вскоре, Атанияз прослышал, что где-то на западе Каракума, в местности Казанджи, у колодца Коймат формируется повстанческий отряд, возглавляемый родовыми вождями. Несмотря на причитания и уговоры жены, он, со старшим сыном отправился туда и стал принимать участие в басмаческом движении. Он видел, вынужденных бежать из родных земель, казахов и узбеков, воевавших наравне с туркменами. И теперь, Атанияз разговаривая с братьями Илиясовыми, понимал, что и эти будут готовы последовать за ним.

Едва слышно скрипнула входная дверь и на пороге появилась хозяйка. «Я приготовила постель, – сказала она, обращаясь к приезжим, – ляжете в постройке, рядом с домом». Женщины встали, мужчины остались сидеть. «Апа, идите, мы скоро, – обратился Шынасыл к матери, – нам надо еще поговорить».

Разговаривая, мужчины просидели до утра, а утром, ничего не понимающим женщинам, сказали, что до осени остаются жить в Ташаузе. Атанияз отвел их к заброшенному жилищу, обещая помочь с обустройством. «Дети, – обратилась Торгын к сыновьям, – что вы надумали? Как Ляль найдет нас здесь?». «Апа, не волнуйтесь! – ответил ей Шынасыл. – Скоро уедем. А пока, нам надо задержаться здесь».

3

Ермуза затянув потуже ремень, заткнул за пояс пустой рукав. Окинув, уцелевшим левым глазом, свое отражение в зеркале, он удовлетворенно крякнул. Пусть эти увечья его не украшали, но он гордился ими. Еще бы! После того, как его, полумертвого, нашел поисковый отряд, о нем заговорили. Как ему и мечталось, его фото появилось на первой странице «Степной правды». Газета превозносила его заслуги перед Родиной. К счастью Ермузы, все свидетели их позорного разгрома были убиты, поэтому, рассказав свою версию произошедшего, он превратился в героя. Много тогда голов полетело со своих постов, в том числе, одним из первых, был отстранен от занимаемой должности Абди. Власти обвинили его и несколько других ответственных лиц, в ненадлежащем исполнении обязанностей, повлекших смерть командира Красной армии и красноармейцев. По иронии судьбы, его должность занял Ермуза, а Абди, теперь, жил уединенной жизнью в ауле «Новая заря». Ермузу абсолютно не беспокоила судьба старшего товарища, когда—то, поверившего в него и помогавшего в смутное время. Мало того, Ермуза всячески стал избегать общения с Абди, раздраженно реагируя на его любую просьбу.

Вот и сегодня, Абди, долгое время стоял в передней комнате конторы, ожидая приема своего преемника. Молодая девушка, сидящая за широким столом, отчеканила: «Ожидайте, Ермуза Мухитович примет Вас. Сейчас он очень занят». А тот, как будто нарочно, оттягивал встречу.

– Кадиша, принеси мне воды, – наконец показался Ермуза в проеме двери, обращаясь к своей помощнице.

– Ереке, здравствуй! Долго же я ожидаю тебя, – шагнул навстречу к нему Абди.

– Аааа, Абди Сундетович, здравствуйте, здравствуйте! – холодно протянул Ермуза. – Что Вас привело ко мне?

– Ермуза, я хотел поговорить с тобой.

– Заходите, но учтите, у меня мало времени. Первый секретарь вызывает.

Абди стремительно вошел в кабинет, долгие годы служивший ему вторым домом. Подошел к столу, рывком повернул к себе крайний стул и сел на него. Затем оглянулся на Ермузу, и, не обращая внимания на его недовольное выражение лица, быстро заговорил:

– Ермуза, что же вы делаете, а? Если так будет продолжаться, люди окончательно начнут голодать.

– Вы о чем?

– Вчера, у нескольких семей, снова конфисковали скот. А это, например, у Жетпеспая, была единственная корова. Чем ему теперь кормить голодных детей? Нельзя так переусердствовать, Ермуза, нельзя!

– Вы же прекрасно осведомлены о курсе «Малого Октября»3939
  _{«Ма́лый Октя́брь» – политический курс властей Казахстана в 1926—1927 годах, направленного на подавление местных национальных элит и усиление админ-го и эконом-го контроля над жизнью республики.}


[Закрыть]! И помнится мне, как Вы с большим энтузиазмом прорабатывали методы его осуществления. Хорошо, я доложу, куда следует, Ваши претензии. Отстранение от должности сделало Вас сторонником бывших прихвостней баев? Тот же Жетпеспай – угодливый служака бая Илияса. Или Вы забыли?

– Ермуза, – уже менее горячась, ответил Абди. Он понял, куда клонит бывший товарищ и испугался. – Я не против политики Советов, которая расправила крылья нам – простым людям. Но нельзя переусердствовать. Если так пойдет дальше, чем будут люди питаться?

– Найдут чем набить ненасытные утробы, – уверенно возразил Ермуза, – вечно плачутся! Или Вы не доверяете товарищу Голощекину? – вкрадчивым голосом снова спросил он.

От этого тона Абди вдвойне стало нехорошо.

– Ермуза, о чем ты говоришь? Я пришел к тебе как к старому товарищу. За советом и помощью! Людям действительно тяжело. А если так пойдет дальше, будет еще хуже.

– Не будет! Все запланировано и просчитано умными людьми. Думаю, у Вас ко мне больше нет вопросов, Абди Сундетович?

– Нет, – опустив голов и сгорбившись, Абди пошаркал к двери. Взявшись за дверную ручку, он остановился, затем выпрямился, резко обернулся и насмешливо проговорил:

– Ух, как ты заговорил, Ермуза! «Малый Октябрь», «Голощекин»…Большим человеком стал, а? Если ты со мной так, то как ты разговариваешь с другими? Зря ты это делаешь, Ермуза! Одно я понял – время все равно расставит ВСЕ по своим местам! Если мы, люди, торопимся, то Аллах никогда не спешит! Каждому воздастся за грешные деяния!

– Вон! – взвизгнул Ермуза. – Сеешь антисоветичину? Бога вспомнил? Я доложу, куда следует…

Он не успел договорить, вздрогнув от стука хлопнувшей двери. Затем, выдохнул, сел за стол, вытер вспотевший лоб и положил перед собой лист чистой бумаги.

С колотящимся сердцем, Абди вышел на улицу, прошел несколько шагов и остановился. Впервые, за 10 лет, в голову пришла мысль о том, что все эти годы он делал что-то страшное, неправильное и непоправимое. «Аллах Всемогущий! – прошептал он про себя. – Прости раба своего за грехи! Прости за грешные деяния! Прости, что посмел разувериться в твоем существовании! Прости за гибель твоих славных сынов! Прости меня, что замахнулся на священные традиции предков!». В груди что-то сильно кольнуло, не давая возможности вдохнуть полной грудью. Постояв еще немного, он двинулся дальше, продолжая свой немой диалог с Творцом.

4

Жители Ташауза настороженно отнеслись к Илиясовым. Лишь пару соседей прониклись сочувствием и дружелюбно протянули руку помощи – помогли обустроить жилище, рассказали о местных традициях. Беженцы как раз попали в пору посева хлопчатника и теперь, вынуждены были трудиться наравне со всеми сельчанами. Женщины из семьи Илиясовых, не привыкшие к тяжелому физическому труду, стойко переносили новый климат, и другие условия жизни, и чудовищную усталость.

«Привел же нас Аллах сюда, – тоскливо думала Торгын, сидя в тени перед домом, – где сейчас мои родные? Когда мы доберемся до них? Был бы жив Илике, непременно заставил бы детей уехать». Вспомнив мужа и старшего сына, она всплакнула и громко посетовала на судьбу.

– Апа, не плачьте, не гневите Аллаха! Благодарите его, что с нами все в порядке. А Ляль-ага обязательно нас найдет, – сказала Тарбия. Выходя из дома, она увидела плачущую мать, и сердце сжалось от жалости.

– Как не плакать, доченька. Неизвестно, куда еще нас занесет судьба? Тебе уже около двадцати. В прежние времена, ты бы уже давно вошла невесткой в богатый дом уважаемых людей. А что с нами теперь?

– Апа, опять Вы за свое, – беззлобно улыбнулась Тарбия. Она понимала, что по меркам матери, дочь засиделась в девках, и это заставляло горько страдать материнское сердце.

– Ты думаешь, я не вижу, как возле тебя крутится лопоухий сын Сапара? Тарбия, не смей! Вот когда доберемся до Афганистана, встретимся с Изимбетом, там и устроим твою судьбу. А тут, даже не думай об этом! Береги свою честь!

С недавних пор, Торгын заметила, как на дочь стали засматриваться местные джигиты, что приводило ее в ярость. Каждого из них, она считала недостойной партией для своей единственной дочери. «На чужой платок, не разевай роток», – зло приговаривала она про себя, наблюдая за оживленной беседой дочери с молодым человеком, живущим по соседству.

– Апа, о чем Вы говорите? – звонко рассмеялась Тарбия. – Все будет именно так, как скажете Вы!

– И Кунасыл туда же! Думаешь, я согласилась на сватовство к старшей дочери Атанияза? Негодники! Не забывайте про шежире.4040
  _{Шежире – генеалогическая родословная у казахов (по данным «Википедиа»).}


[Закрыть] Каждому свое!

Тарбия, в ответ, лишь снова рассмеялась и, схватив пустые ведра, направилась в сторону колодца: «Апа, пусть Бидаш вскипятит самовар. Попьем чаю». Улыбнувшись вслед дочери, Тарбия вошла в дом и позвала сноху: «Бидашжан, собери на стол. Хочется чаю горячего попить». Наблюдая, как суетиться сноха, Торгын снова стала думать о младшем сыне.

Оказалось, что Кунасылу, с первого взгляда, приглянулась Аширгюль – дочь Атанияза, приютившего их в тот первый памятный вечер в Ташаузе. Услыхав об этом, Торгын устроила сыну настоящую взбучку. Однако, у Кунасыла, на этот счет, были свои соображения: разве будет молодое горячее сердце влюбленного слушать советы старших? Успев окончить семь классов гимназии, Кунасыл наизусть знал отрывки из знаменитых романтических произведений классиков, и, оставаясь с глазу на глаз с Аширгюль, вдохновенно читал их ей. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться, какое впечатление производил на девушку молодой, красивый, образованный молодой человек, разительно отличающийся от местных парней. И недавно, Кунасыл, с колотящимся сердцем и переполняющимися чувствами, заговорил с матерью о сватовстве и женитьбе. Видя, что никакие доводы на сына не действуют, Торгын сделала вид, что смирилась и теперь, все ждали приезда отца Аширгюль и Шынасыла.

– Пусть Атанияз не надеется на калым, – проворчала Торгын, принимая пиалу с чаем из рук невестки. – Не будет калыма!

– Сейчас не те времена, – покачала головой Бидаш. – Сейчас, наоборот, нельзя с калымом жениться.

– Бидашжан, а помнишь твое сватовство? – улыбнулась Торгын и ее лицо сразу просияло. – Каким пышным оно было. А какой устроили той!

– Конечно, помню, – улыбнулась в ответ Бидаш. – Встречали меня Мариям-байбише и Толгау. Ох, и дрожала я тогда от страха.

– А сейчас обеих нет, – вздохнула Торгын. – Пусть земля им будет пухом. Еще неизвестно, кому повезло: им – спокойно лежащим в родной земле, или нам – скитающимся на чужбине?

– О чем Вы говорите, апа? – испуганно проговорила Бидаш. – Беду накликаете!

– Ох, Бидашжан, душа моя болит! Как же так получилось? Разве я могла, даже в самых страшных снах, представить себе свое нынешнее положение. Я, которая тяжелее ложки в руках ничего не держала, теперь вынуждена работать. Дети не слушают. Ляль пропал. Шынасыл снова взял в руки оружие. Родных потеряла. О, Аллах Всемогущий! – тихо вымолвила Торгын, вытирая кончиком платка слезы.

– Я тоже истосковалась по прошлому, – вдруг заплакала Бидаш. – По спокойствию, миру. Каждую ночь лежу, не сомкнув глаз. Жду знакомые шаги, а их все нет и нет.

– Зря мы остались здесь. Чует мое сердце, что зря. А если снова придут красные? Если они узнают, кто мы, тогда нам несдобровать. Нам надо добираться до родных, а не сидеть здесь.

Разговор двух женщин прервал детский смех.

– Апа, можно мы поиграем в поле? – раздался голос среднего сына Шынасыла, а следом, показалась его бритая голова. – Мы немного поиграем и вернемся.

– Идите, – ответила, увлеченная беседой, Бидаш, – и заберите с собой младшего брата, а то он будет плакать.

– Хорошо! – бритая голова как появилась, также быстро и исчезла.

«Бердыкул, апа отпустила. Пойдемте быстрее, пока не стемнело», – донеслось до слуха женщин с улицы.

– Мальчики совсем большие стали, – улыбнулась Торгын. – Мои внуки! Им бы сейчас учиться в гимназии, а не скитаться, – снова вздохнула она.

– Апа, даст Аллах, доберемся до своих, а там и дети учиться будут, и мы вернемся к прежней жизни.

– Аминь! Пусть Аллах услышит твои слова, – провела ладонями по лицу Торгын.

Смеясь, в дом зашли Кунасыл и Тарбия. Кунасыл, аккуратно, чтобы не расплескать воду, поставил полные ведра у порога и взглянул на мать.

– Апа, Тарбия говорит, что ты снова грустила, – сказал он. Затем, сел за стол и обратился к Бидаш, – женге, налейте чаю. Жара стоит целый день.

– Грущу, – ответила ему Торгын. – Как не грустить, если собственные дети отбились от рук. Был бы жив отец – шкуру спустил бы с тебя за своеволие.

– Не спустил бы, – засмеялся Кунасыл. – Апа, я думал, мы все обсудили.

– Ничего мы не обсудили. Вернется Шынасыл, тогда и обсудим. Как я посмотрю в глаза Канагату, когда доберемся до Афганистана? Я хотела свататься к его дочери.

– Апа, он кроме Аширгюль никого не видит, – вставила Тарбия, подмигивая брату. – О каком сватовстве Вы говорите?

– Цыц, негодники! Где это видано, чтобы при матери обсуждались такие вещи! Совсем отбились от рук. Вот встретимся с Лялем, пожалуюсь ему на вас…

Она не договорила, так как снаружи раздался мужской крик: «Там мальчики лежат. Без движения. Это приезжие».

Бидаш на мгновение замерла и, тут же вскочив на ноги, выбежала на улицу. Следом за ней выбежали Кунасыл и Тарбия. И только Торгын, с побелевшим лицом, осталась сидеть на месте. «Аллах Всемогущий, – зашептала она, – спаси, сохрани!».

5

Хоронили мальчиков всем селом. Люди были раздавлены горем. Наверное, каждый взрослый житель маленького селения, внутренне винил себя, что не рассказал, не подсказал приезжим об этом процессе, используемом во время выращивания хлопка. Причиной гибели детей стала вода, которую, обработанную химикатами, с целью уничтожения хлопковой совки, пустили по посевам. Отрава подействовала на детский организм мгновенно. Нашел мальчиков один из местных дехкан, но было уже слишком поздно.

Через день после похорон, Бидаш, охрипшая от громкого плача, с расцарапанным лицом, покачиваясь, сидела у порога. Отсутствующий взгляд и поседевшие волосы пугали окружающих. Она никого не слушала и не слышала, а лишь бессвязно бормотала: «Почему, почему? Мои мальчики! Свет очей моих!». К ней неслышно подошла Тарбия и присела рядом. «Женеше, – обратилась она к ней, – надо поесть». Но Бидаш даже не отреагировала. Посмотрев на мать, Тарбия кивнула и отошла от снохи. Через мгновение, Бидаш подняла безумный взгляд на свекровь и выкрикнула ей в лицо: «Это Вы накликали беду! Сколько раз я просила не жаловаться, не гневить Аллаха! Это знак! Понятно?! Всем вам знак!». Торгын безостановочно закашлялась; ее лицо жалобно сморщилось. Окружающие, покачивая головами, зашептались. Одновременно, раздавшийся снаружи, топот лошадиных копыт, заставил людей повернуться в сторону порога. Заполняя собой дверной проем, показался Шынасыл. В комнате моментально воцарилась тишина; присутствующие напряглись, словно ожидая представления. В этот момент, Бидаш вскинула голову, увидела мужа и, издав нечеловеческий крик, потеряла сознание.

– Мы были в местности Чагыл, – рассказал Шынасыл, когда они остались вдвоем с Кунасылом. – Красные захватили нашего курбаши Беке и других родоначальников. Они разгромили нас. Нам чудом удалось спастись.

– Брат, прости, я не уследил за племянниками. Как же теперь быть? О, Аллах, закрываю глаза и передо мной их лица.

– На родине, наши братья тоже взяли в руки оружие. Помнишь Жаркента, сына Тохтар-ага? Он возглавил восстание. Я поеду к ним. Вы пока оставайтесь здесь. Здесь вы в безопасности. Мы приедем с Лялем за вами.

Кунасыла напугало поведение брата. Он, будто не произошло гибели сыновей, говорил только о боях и своих планах.

– Тате4141
  _{Тате – в некоторых казахских семьях, использовалось такое обращение младших детей к старшим.}


[Закрыть], очнись, – встряхнул он брата. – Очнись! О чем ты сейчас говоришь?! Погибли наши дети, продолжение нашего рода, а ты говоришь об оружии?! Хватит воевать! До сегодняшнего дня, слава Аллаху, пуля не настигла тебя. Но можно ли столько времени испытывать судьбу? Нам надо уехать отсюда. Здесь нам все чужое и люди чужие.

– А ты думаешь там, за кордоном, ты станешь своим? – усмехнулся Шынасыл. – Я вернусь на родину и присоединюсь к воюющим. Ты не понимаешь, какая происходит резня! Там никого не жалеют. Великие степи обагрились кровью своих сынов. Степи уже не те… Не зеленые, не живописные, не искрящие. Они – БАГРОВЫЕ… – он стиснул руками виски и посмотрел невидящим взглядом на Кунасыла. – Когда это было видано, чтобы брат поднимал оружие на брата. Но если суждено, мы свергнем проклятые Советы и все вернемся на родную землю.

– Шынасыл, этого не случится! Неужели, ты так и не понял? Советская власть прочно обосновалась везде. Посмотри вокруг! И вряд ли, у горстки людей, получится что-то изменить. Пока нас не выдали, нам надо уехать. Ты спрашиваешь: «Будем ли мы там своими?». Конечно, нет! Но там наша родня, братья отца, нагаши4242
  _{Нагаши (каз. нағашы) – родственники по материнской линии.}


[Закрыть]. И если мы будем держаться вместе, все будет хорошо! Посмотри на мать. Она, как прислуга, работает в поле. По крайней мере, там, за кордоном, мы оградим ее от этого. Посмотри на свою жену. Она сходит с ума. Как ты ее снова оставишь?

– Мои мальчики! – вдруг, из глаз Шынасыла, покатились слезы. – До этого дня, я берег себя для них. А теперь, мне нечего бояться смерти.

– Тате, послушай меня, нам пора отправляться дальше. Изимбет-ага ждет нас. К тому же, пока мы здесь теряем время, наверное, и Ляль-коке уже в Афганистане.

– Я переживаю за Ляля, – вдруг, сказал Шынасыл. – В родных краях бушует голод. Две недели назад, нам встретился небольшой аул бежавших табынцев. Они рассказали про голод, что люди гибнут семьями.

– О, Аллах Всемогущий, – прошептал Кунасыл, – помоги нашим братьям!

– Да, ты прав, Еркеш! – после недолгого молчания, промолвил Шынасыл, обратившись к нему так, как называла покойная супруга старшего брата. – Пора уезжать!

После того, как Илиясовы случайно забрели в Ташауз, прошло немало времени. Все это время, Шынасыл находился в разъездах. Поручив младшему брату семью, он взял в руки оружие. После успешного боя в Сойли, повстанцы воспрянули духом и продолжали нападения на советские посты и отряды добровольной милиции. Но, после разгрома группы Егорова, для подавления восстания были направлены каратели. Во время последних боев, взяли в плен около двухсот повстанцев, в том числе, их вождей. В той схватке погиб Атанияз; а чудом уцелевший Шынасыл добирался в Ташауз вместе с его старшим сыном. Во время пути, он впервые, за полгода, задумался об откочевке за границу. Только на миг, постигшее горе заставило Шынасыла изменить решение, но доводы младшего брата оказались сильнее эмоций.

– С завтрашнего дня, начнем готовиться в путь, – добавил он, поднимаясь с холодного камня и отряхивая подол халата. – А сейчас я пойду к Бидаш, успокою ее.

– Хорошо, брат! – ответил Кунасыл. – Я побуду рядом с матерью. Она просто убита горем.

Не прошло и двух суток, как братья, погрузив нехитрый скарб в повозки, ночью, тайком, ни с кем не попрощавшись, выехали из села. Шынасыл, уже легко ориентирующийся в местности, указывал дорогу. Позади него, поскрипывая, ехали два обоза. В первом обозе сидели мать и сестра, во втором – Бидаш и Аширгюль. Маленький караван, верхом на своей лошади, замыкал Кунасыл. После недолгих уговоров, мать согласилась взять с собой Аширгюль, в качестве младшей невестки, и молодая девушка, попросту, сбежала из родительского дома. Кунасыл чувствовал себя на седьмом небе от счастья, но старался скрывать свои эмоции, считая, обязанным горевать вместе со всеми; но сердце, при виде Аширгюль, предательски ныло в сладкой истоме. В этот момент, ничто не могло омрачить его радость – ни пугающая неизвестность, ни гибель племянников, ни долгая дорога, полная опасностей и неожиданностей.