Текст книги "Багровые степи. Повесть"

2

«Едут, едут», – послышался детский крик снаружи. Через время, в юрту, сверкая бритой головой, заглянул маленький Ыскак. Переводя дух, он повторил: «Едут!» и также, внезапно, исчез. Торгын быстро встала со своего места и направилась к дверям. Не успела она сделать пару шагов, как, нагнувшись под низким косяком, в юрту вошел ее старший сын Ляль. Он выглядел исхудавшим и уставшим. Обветренное лицо заросло густой щетиной, а лоб был усеян капельками пота. В мохнатых нависших бровях осела пыль, маленькими крупинками рассыпаясь на крупный мясистый нос. Вместе с его приходом, в юрте, моментально, распространился терпкий запах мужского пота, свидетельствующий, что путники, несколько дней, без отдыха, провели в седле.

– Сынок! Наконец-то! – выдохнула Торгын, подходя к сыну и касаясь мягкими губами его лба.

– Апа, здравствуйте! Как Вы? Живы-здоровы?

– Заждались мы тебя. Отец совсем есть перестал. Целыми днями глядит на дорогу.

– Где он?

– Ыскак побежал известить. Он у байбише. Совсем плоха она. Боюсь, что на зимовку мы откочуем без нее…

Не успела она договорить, как снаружи послышался голос Илияса: «Слава Аллаху, вернулись! Я уже не знал, что и думать».

Распахнув настежь дверь, вслед за ним, вошли младшие братья. Ляль крепко обнял отца, только после этого, повернувшись к братьям, сдержанно поздоровался с ними. Торгын вышла наружу, отдавая распоряжения своей помощнице. А несколько батраков уже освежевали мясо ягненка и разжигали огонь под огромным прокоптившим казаном.

– Отец, поездка прошла удачно. Все, что мы запланировали, я сделал. Беспрепятственно доставили десять нагруженных повозок. Теперь, можно пять месяцев спокойно отдыхать.

– Ляль, – нетерпеливо перебил его отец, – меня больше интересуют другие новости, – он вопрошающе посмотрел на него, почувствовав, как заерзали остальные сыновья. Помолчав, Ляль полез в грудной карман суконного бешмета и посмотрел на отца.

– Я встретился с твоим курдасом2727
  _{Курдас (каз. құрдас) – в переводе с казахского «ровесник по возрасту».}


[Закрыть]. Василий Петрович просил передать Вам, что, на самом деле, все гораздо хуже, чем, кажется на первый взгляд. В России уже повсюду Советская власть. Многие уезжают за кордон. «Недалек тот день, – сказал он, – когда это коснется и вас. Поэтому, скажи отцу, чтобы не медлил». И велел передать Вам это письмо, – с этими словами, он протянул маленький бумажный сверток.

Нетерпеливо развернув бумагу, Илияс пробежал глазами по мелким строчкам и замолчал, уставившись в одну точку.

– По дороге проблем не возникало. Несмотря на то, что во многих аулах устанавливаются крестьянские Советы, люди продолжают жить по – старому. По пути, мы заезжали в несколько аулов, многие жалуются на принудительное установление новых порядков. Только такие выскочки, как Абди, Ермуза и подобные им, вчерашние голодранцы, стараются на полную катушку. Но я уверен, это не продлится долго. При первой же возможности, поставлю их на место, – сказал Ляль, сверкнув глазами.

– Ляль, – вскинул голову Илияс, – с кем ты обсуждал это? Не смейте! Ни один из вас не должен слова лишнего говорить, – произнес он, обводя тяжелым взглядом своих сыновей. – Пусть Аллах услышит твои слова, и справедливость восторжествует, но чует мое сердце недоброе. Абди, теперь, вон каким большим человеком стал – председателем комитета. Люди рассказывали, как он грозился всем нашим достойным сородичам плеткой и конфискацией имущества. И помощник его, Ермуза, внук черной старухи Зейне, возомнивший себя «милиционером», угрожает уничтожить весь род Курмана. У них свои счеты с нами. Эх, людская память не знает границ, но разве мы, когда-либо, желали им зла? Все что произошло – это судьба божья…

Сыновья без слов поняли, что имел в виду их отец. В юрте установилась тишина, пока не раздался громкий голос среднего сына Шынасыла:

– Отец, о чем пишет твой курдас? Почему Вы молчите? Надо что-то делать. Мы не можем обособленно кочевать длительное время. Вести, которые привезли вчера сыновья Абата-коке, не утешающие. Вначале говорили, мол, смутное время пройдет, степь заживет обычной жизнью, надо только переждать. Но Вы видите, что события развиваются не в нашу пользу. Если в Семиречье созданы коммуны, это ждет и наш край. Когда это было видано, чтобы вчерашние жатаки открыто выступали против нас – баев? Это сейчас готовы поддержать сородичи, а потом? На днях, я ненароком услышал, как жена скотника Жанибека уговаривала его присоединиться к Советам. «По крайней мере, там батрачить не будем, а главное, досыта наедаться», – говорила она. Их, тайком появляясь в аулах, науськивают ярые активисты. Вы же знаете, какими неблагодарными бывают люди. Разве мало добра они видели от нас? Но стоило подуть ветру не в ту сторону, как головы многих стали поворачиваться по его направлению.

Шынасыл тяжело задышал и взглянул на отца. Он был самым горячим и непокорным среди сыновей, – высокий, худощавый, обладающий взрывным характером и умеющий, одним только взглядом, пригвоздить собеседника к месту. Илияс, в первую очередь, тревожился за него. Каждый раз, убеждая сына не проявлять горячность, в душе, он соглашался с его доводами.

– Хорошо, – ответил Илияс, глядя на сыновей, – проведем садака2828
  _{Садака (каз. садақа) -в переводе с казахского «поминки по умершему».}


[Закрыть] по деду и будем принимать окончательное решение. Съедутся самые достойные люди нашего края, как раз и обсудим.

Через мгновение, в юрту влетела Тарбия. Обняв старшего брата, она спросила: «Ну, привез то, что я заказывала?». Кивнув головой, Ляль улыбнулся. Следом за младшей сестрой, приветствуя его, зашли жены братьев. Красавица Толгау, не смевшая при свекре и родственниках мужа проявлять бурное внимание к нему, поздоровалась лишь легкой улыбкой и быстрым взглядом. Ляль коротко кивнул в ответ и ответил, присевшей перед ним в знак почтения, Бидаш – жене Шынасыла: «Живи долго и счастливо! Пусть в твоем доме всегда царит счастье!».

Через время, расположившись за низким круглым столом, домочадцы приступили к вечерней трапезе. Ляль рассказывал о поездке, попеременно задавая вопросы жене и братьям. Илияс, не перебивая сына, степенно молчал. Торгын, суетясь и ворча, отдавала распоряжения невесткам. Не успели закончить ужин, как в юрту заглянул маленький Ыскак и обращаясь к Лялю, сказал: «Коке, Вас зовет Мариям-аже. Просит обязательно зайти к ней».

3

Мариям – байбише, уткнувшись взглядом в потолочный шанырак, лежала на пышной перине. Уже второй месяц, задыхаясь от приступов безудержного кашля, она не вставала с постели. Вчера, прикрывая рот белым шелковым платком, увидела на нем капельки крови. «О, Аллах! Недолго мне осталось», – думала она теперь, глядя на войлочный верх белоснежной юрты. Так и не познавшая радость материнства, она всю свою жизнь посвятила воспитанию сыновей, рожденных от токал мужа. Каждого женила, стала радоваться появлению внуков. «Эх, не успею я провести свадебный той Кунасыла», – с сожалением подумала она о своем любимчике. Она отмечала, что Кунасыл был самым спокойным, рассудительным и деликатным среди братьев. Казалось, мягкий характер придавал его лицу выражение абсолютного добродушия; беззлобный взгляд и приветливая улыбка притягивали к нему людей; и только горделивая осанка и надменно вскинутые брови, выдавали в нем отпрыска кочевой знати. Чуждый всяких политических смут, он все свое время посвящал чтению книг. По определенным причинам, ему пришлось оставить обучение в Оренбурге, но он продолжал заниматься самостоятельно, параллельно обучая нехитрой грамоте аульных детишек. Задумавшись, Мариям вспомнила случай, произошедший два года назад, когда Ляль захотел женить своего младшего брата на девушке из рода Жагалбайлы.

В тот год, лето выдалось засушливым, поэтому, в очередную торговую поездку, Ляль отправился на любимом белом бактриане отца. Дорога в Жаман-кала2929
  _{Старое казахское название города Орск.}


[Закрыть] проходила через маленький аул жагалбайлинцев, в котором, усталые путники решили отдохнуть. Расположившись на почетном месте, в юрте старейшины Амира, гости беседовали о новостях, переполошивших степь. В это время, скромно потупив взгляд, в юрту вошла младшая дочь хозяина и, присев с краю дастархана, принялась разливать гостям чай. При каждом ее движение, серебряные шолпы тихо звенели, невольно заставляя обратить на себя внимание. Ляль залюбовался молодой девушкой и подумал, что она могла бы составить неплохую партию для его младшего брата Кунасыла. Решив не откладывать дело в долгий ящик, он заговорил с ее отцом о сватовстве. Амир согласился без колебаний, предварительно, попросив оставить задаток калыма. Ляль, не раздумывая, ударил по рукам и преподнес ему любимого верблюда отца. Через несколько дней, Илияс, увидев возвращающегося сына верхом на коне, первым делом спросил о своем любимце и рассвирепел, услышав рассказ о сватовстве и задатке. Велев немедленно седлать коней, он, в тот час, выехал в аул Амира. Уже подъезжая к месту, издалека увидел белое пятно, прибитое к стене для выделки шкур. Издав бешеный крик и пришпорив коня, он ворвался в аул и, как вкопанный, остановился. Его опасения подтвердились – белевшая шкура принадлежала любимому бактриану. «Убить!» – коротко приказал он своему нукеру, кивнув в сторону, ничего не понимающего, старейшины. «О свадьбе и речи быть не может! И сотни девушек из твоего аула не стоят одного моего любимца!» – прорычал он в лицо Амиру и, не слушая объяснений, повернул коня обратно. Нукер, зная о горячности и моментальной отходчивости своего хозяина, выстрелил в воздух и поскакал следом за ним. А Кунасыл, так и не увидев свою невесту, выбросил мысли о женитьбе и, до сих пор, ходил в холостяках.

Почувствовав легкий порыв ветра, Мариям-байбише открыла глаза и посмотрела в сторону двери. В сопровождении жены, в юрту вошел Ляль.

– Здравствуйте, апа! – склонился он над головой старшей матери. – Ну, как Вы себя чувствуете? Я привез необходимые лекарства. Теперь обязательно встанете на ноги.

– Здравствуй, балам! Как прошла поездка? Удачливой ли была дорога?

– Все хорошо, апа! Все прошло по задумке. Проблем не возникало.

– Сынок, в последнее время, отец совсем сник. Только молчит и вздыхает. Несколько дней провел в моей юрте. Сколько раз я просила не находиться в ней долго. Боюсь, что проклятая болезнь может схватиться и за него. Ведь не слушает меня ваш отец.

– Апа, я понимаю его переживания. Смутой веет в степи. Вести, которые он получает, одна противоречивее другой.

– Вчера, в нашем ауле, были сыновья кайн-ага3030
  _{В данном случае, речь идет о страшем брате Илияса – Абате.}


[Закрыть]. Они решили не дожидаться тебя и сразу уехали. Приезжали предупредить, что откочевывают в степи Жаман-кала. До лучших времен, они решили укрыться в тех краях. А твой отец и слышать не хочет об этом. «Чем, ползая жить, лучше стоя умереть», – говорит он словами наших предков.

– Апа, Вы не должны ни о чем переживать! Отдыхайте! Вам нужно поправляться. Мы решим это. Клянусь, ни один из наших сородичей не пострадает.

– Скоро меня не станет. Я чувствую. Сынок, обещай мне, что будешь надежной опорой для своих младших братьев. Ничто не должно вас разъединить. Вы должны держаться вместе, разделяя горести и радости в наше нелегкое время…

Новый приступ кашля помешал ей говорить дальше. Все это время, молчаливо слушавшая свекровь, Толгау, с тревогой взглянула на мужа и подошла к ней. Поправив скатившееся одеяло, она поднесла к губам больной ковш с водой. Откашлявшись, Мариям-байбише откинулась на подушку. Ей снова стало трудно говорить, на глазах выступили слезы. Устало прикрыв веки, слабо махнула рукой и замолчала. Молча посидев еще несколько минут, Ляль с женой тихо покинули юрту.

– Совсем плоха, – поделилась Толгау, – вчера еле остановили кашель. Еркеш (так она называла младшего брата мужа) ночевал рядом с ней, хотя, я запретила ему.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил в ответ Ляль, глядя на ее заметно округлившийся живот.

– Хорошо, – зардевшись, ответила она и улыбнулась, – моя бабушка говорила: «Когда отцом станешь, каково быть отцом узнаешь». Даст Аллах, до первого снега возьмете на руки свое дитя.

Рядом метнулась серая тень, напугав обоих. «Фу ты, проклятые собаки», – выругался Ляль, – вечно путаются под ногами». Обойдя юрту родителей, они, прямиком, направились к своему жилищу,

4

Густой осенний туман тихо опустился на аул. Осень только наступила, а промозглый холод уже окутал всю степь. Источая сырость, чернела потрескавшаяся земля, и только перекати-поле, подгоняемые сильными порывами ветра, гурьбой, весело и наперегонки, мчались к далекому горизонту. Жители поговаривали, что из-за ливней, сенокос начнется раньше обычного срока. И словно подтверждая людские домыслы, небо заполнилось тучами, грозящими излить потоки холодного дождя.

– Если начнутся осадки, подкожный корм замерзнет, поэтому откочевку на зимовку не будем откладывать, как в прошлом году, – сказал Илияс, заходя в юрту. – Мы должны быстро завершить задуманное и начинать готовиться в путь.

– Хорошо, отец, – мгновенно отозвался Шынасыл, – мы почти закончили, уверен, что ночью выедем.

– Сколько еще тюков? Пять? – Илияс удовлетворенно кивнул сыновьям, копошившимся, при свете тусклой лампы, в самой темной части жилища.

Кроме них, в юрте никого не было. Заперев дверь изнутри, Илияс приблизился к ним. Растянув небольшой шелковый персидский ковер, братья складывали в него золотые слитки, размером с лошадиное копыто. Слитков было примерно десять штук. Тщательно завернув золото в ковер и, уложив в холщовый мешок, они перевязали образовавшийся тюк крепкими бечевками.

– Это последнее золото, отец, – поднялся с колен Кунасыл. – Вот еще три мешка, в остальных серебро, драгоценности и другие ценности, – кивнул он в сторону других тюков, аккуратно сложенных у стены.

– А это надо завернуть тщательнее остального, – указал Илияс на три кожаных мужских пояса, покрытые золотыми пластинками и инструктированные драгоценными камнями, – дед Курман, при появлении на свет каждого из вас, специально заказывал их у иранских мастеров. Они именные, здесь выгравированы ваши имена, – добавил он, взяв в руки один из аксессуаров и, вздохнув, положил обратно.

– Через час закончим и выедем, – сказал Ляль, обращаясь к отцу. Он, в ответ, молча, кивнул и тихо произнес: «Ни одна живая душа не должна знать об этом!».

После приезда Ляля с Куяндино-Ботовской ярмарки, на семейном совете было решено спрятать фамильное богатство от всевидящего ока нынешней власти. А теперь, упаковав все добро в тюки, Илияс не намеревался откладывать дело в долгий ящик. «До лучших времен», – сказал он, давая задание сыновьям.

Осуществление задуманного ускорил один случай. Буквально, три недели назад, в их ауле появилась группа всадников, которая, проигнорировав главную юрту хозяина, направилась к прокопченному жилищу скотника Жанибека. «Не к добру это», – проговорил Илияс, услыхав об этом и, оказался прав. Всадниками были активисты аула «Новая заря», во главе с Абди. Он, демонстрируя силу новой власти, проигнорировав Илияса, намеренно объехал его юрту. «Астапралла! – говорили женщины, щипая себя за щеки, – чему их учат новые порядки?! Где уважение к старшим, к обычаям наших предков?!». В тот же вечер, Абди устроил собрание, обещая жителям равноправие и сытую жизнь.

– Товарищи! – кричал он, надрывая голос и обводя взглядом обветренные почерневшие лица степняков. – Я здесь по поручению молодой Советской власти! Новая экономическая политика дает возможность, каждому из вас, восстановить свое хозяйство. Теперь не будет насилия и гнета со стороны баев! Мы все станем равными. Все будет общим – скот, земля. Уже многие наши сородичи поддержали Советскую власть и стали жить намного лучше! Я хочу, чтобы вы понимали, мы не желаем никому зла, мы хотим только добра каждому из вас. Для этого, вы должны перестать кочевать! Должны перестать гнуть спины на баев! Мы должны поддержать Советы! В Семиречье уже повсюду создаются колхозы, люди зажили счастливо! Вот ты, Кульбай, – обратился он к сгорбленному старику, сидевшему прямо перед ним, – сколько лет ты пасешь овец Илияса? Двадцать? Тридцать? А что ты получал взамен? Десять паршивых овец в год? Недовольство и брань? Голодные глаза детишек, которым нечего было есть?

– Ээээ, Абди, ты так не говори! – раздался в ответ густой бас мужчины с угрюмым лицом. – Зачем ты зря баламутишь народ? Разве забыл, кто, все эти годы, не давал нам умереть с голоду?! Кто похоронил твоих родителей, пока ты скитался неизвестно где! Маленький воробей и тот свое гнездо оберегает, так что, нечего рассказывать небылицы. Колхозы, равенство… Не морочь людям головы!

Толпа одобрительно загудела, соглашаясь со словами говорившего верзилы. «Цветок лишь на своей поляне – цветок, человек лишь на родине – человек!» – «Без корня даже полынь не растет!» – «Абди, ты забыл свои корни, будь благодарным!» – «Не забывайся, балам, что мы видели плохого от Курман-бия и его детей?!». Недовольный гул возрастал. «Опять гудят! Не понимают ничего», – раздраженно подумал Абди, чувствуя, как в нем закипает гнев, а вслух прокричал: «Не надо шуметь! Я не обманываю вас! Те, кто прислушался к нам, кто поверил в Советскую власть, не пожалели об этом! Вот со мной приехал Сексенбай, – кивнул он в сторону, стоящего рядом, щуплого мужичка, испуганно мявшего в руках свой борик. – Он из аула Кожахмета. Всю свою жизнь батрачил на него, а что получал взамен? Объедки, побои, оскорбления! А недавно, этот старый шелудивый пес Кожахмет, положил глаз на его младшую дочь, которой всего четырнадцать лет! Этого стерпеть Сексенбай не смог. Он пришел за помощью к нам и как он живет сейчас! Он вам сам расскажет, – сказал он, кивком головы подзывая его к самодельной трибуне. Сексенбай, неуверенно, приблизился и тихо начал:

– Братья, то, что рассказывает сейчас Абди, – чистая правда. Я, со своей семьей, перебрался в «Новую зарю». Сейчас моя дочь пошла учиться. Окончит школу, будет дальше учиться на врача. Мы все сыты…

– Красиво говоришь, Сексенбай! Давно ли ты так осмелел? – насмешливо перебил его тот же угрюмый мужчина. – Сородичи, не надо их слушать! От добра – добра не ищут! Все те, кто уехал в «Новую зарю», возвращаются обратно. Где, правда? Не обманывайте народ!

– Братья, никто не возвратился, это все россказни таких «доброжелателей», как Едил, – с мрачным видом сказал Абди, указывая на возражающего верзилу. – Ему легко говорить. Всю жизнь живет в подхалимах у Илияса, а тот, щедро, его за это вознаграждает. Но вы, же страдаете! Послушайте меня…

– Что ты сказал?! Ты назвал меня подхалимом? Сейчас ты за это ответишь! – яростно перебил его в ответ Едил, бросаясь к трибуне.

Толпа вновь загудела, поддерживая своего сородича. Ермуза, нацелив револьвер на Едиля, встал перед Абди.

– Братья, вы видите это?! – не унимался Едил. – Когда, в степи, брат поднимал на брата оружие? Стреляй! Этому вас учит ваша Советская власть? Стреляй!

Люди стали кричать, указывая пальцем на Ермузу. В сторону трибуны полетело несколько камней. Охая, закричали женщины. Абди, подняв правую руку вверх, попытался успокоить разъяренную толпу.

– Товарищи, мы не принуждаем никого. Решайте сами. Мы никого насильно увозить не будем. Сейчас мы мирно уедем. Ермуза не будет стрелять. Оружие он носит согласно своему служебному положению. Не бранитесь, братья!

– Уезжайте, пока мы не снесли ваши головы!

– Никто не помешает нам кочевать!

– Выскочка! Ты кем себя возомнил?

– Бессовестные! Побойтесь Аллаха!

Заскрежетав зубами, Абди, молча, повернулся и зашел в юрту. Следом за ним, вошли остальные.

– Ермуза, – накинулся он на него, – сколько раз я говорил тебе не применять оружие. Так мы никогда не завоюем доверие людей.

– Абеке, а что мне оставалось? Он же хотел Вас ударить.

– Не ударил бы. Едил просто с виду такой смельчак. Видели, как поет песенку своих хозяев? Думает, что защитят они его, вознаградят за «смелость». Попадись он мне в руки, шкуру спущу с него. Сексенбай, ты молодец! Хорошо выступил, но в следующий раз, будь увереннее.

– Да разве мне дали сказать? Я столько хотел рассказать. Эх, люди, не понимают пока ничего.

– Не понимают, но это – до поры, до времени. Скоро настанет совсем другая жизнь! – воодушевленно ответил Абди, абсолютно не сомневаясь в своих словах.

В тот же вечер, так и не оказав почтения Илиясу своим присутствием, они уехали из аула. Вместе с ними, погрузив свой скудный скарб на самодельный обоз и, стараясь не попадаться на глаза аульчанам, уехала семья скотника Жанибека. А Илияс с сыновьями поспешно принялись за осуществление задуманного, – тщательно и надежно спрятать семейные богатства.