Текст книги "Багровые степи. Повесть"

5

Туман в голове понемногу начал рассеиваться. До слуха Досалы донесся неясный гул мужских голосов. Осознание произошедшего заставило его, в бессильной ярости, заскрежетать зубами. Пошевелив руками, он, с удивлением, почувствовал, что они свободны. Слегка приоткрыв глаза и увидев перед собой сапоги с большими деревянными каблуками, поспешно, снова закрыл их. Мелькнула надежда, что его считают мертвым. Боясь шевельнуться, он задержал дыхание до такой степени, что стало трудно дышать. «Эх, Ораз, Ораз, – донесся до него мужской бас, – жить бы тебе и жить. Совсем еще ребенок. Куда полез?» – «Не надо жалеть, пусть подыхают, как собаки!» – «Ермузу тащи сюда» – «Этот у них главный, дай мне ружье, добью его» – «Успокойся, Шынасыл, он и так мертв. Зачем зря стрелять, внимание привлекать».

Окончательно убедившись, что его считают мертвым, Досалы замер. Рой мух, кружась над запекшейся струйкой крови на лице, старался облепить его в самый неподходящий момент. Чувствуя, как налетевший порыв ветра разогнал их, он, с облегчением, вздохнул и осторожно приоткрыл веки. Прямо лицом к нему, в неестественной позе, лежал Ораз. Его остекленевшие глаза были открыты, в которых, навсегда, застыло выражение неподдельного ужаса. До слуха снова донеслись мужские голоса, а через время, послышался удаляющийся топот лошадиных копыт. Не веря в то, что остался жив, Досалы еще около часа лежал неподвижно и только потом слегка пошевелился. Поднявшись с места, он увидел остатки костра и еды. Схватив флягу с водой, жадно припал к горлышку, пока, полностью не осушил ее. Затем сел и обхватил руками голову. Он был опытным бойцом, принимавшим участие в разных сражениях, умеющим чутко реагировать на различные ситуации, и то, что произошло сегодня, приводило его в дикое отчаяние. «Ну как же так получилось? – думал он, представляя себе сцену объяснения с командиром. – Пленники сбежали, соратники убиты. Меня за это могут отдать под трибунал. Проклятый Ермуза! Зря я послушал его». Неожиданно раздавшийся топот копыт, заставил его вздрогнуть и резко поднять голову. Прямо на него, галопом, скакали три всадника. Он издалека увидел, как один из них вскинул ружье и прицелился. Внутри сразу все похолодело. «Конец!» – пришла мысль и молниеносно, жгучая боль пронзила левую сторону груди. Схватившись за грудь, он, сначала упал на колени и, через мгновение, прямо лицом, рухнул на остатки костра.

– Сдохни! – сказал Балгабай, подъезжая к убитому. Это именно он выстрелил в Досалы, сразу признав в нем врага. Не слезая с коня, подъехал ко второму убитому и всмотрелся. – Ойбай, это же сын Жанибека, – произнес он, – юнец еще. Дурачат нашу молодежь сказками, и они не ведают, что творят. Поднимают оружие на своих же сородичей.

– Братья поскакали в обратном направлении, – перебил его Коныспай, – мы немного разминулись. Думаю, через час, догоним их, – добавил он, рассматривая следы.

– Еще двух забрали с собой, – указал кнутом на характерный след третий всадник. – Их привязали к хвостам лошадей. Скоро стемнеет, нам надо торопиться.

Повернув коней на юго-запад и, еще раз, оглядев место недавней схватки, они торопливо двинулись в путь. Действительно, спустя время, впереди показался клубок пыли. Седоки пришпорили коней; одновременно, Балгабай издал горлом гортанный звук, напоминавший клекот орла. Всадники, скакавшие впереди, обернулись и придержали лошадей. Поравнявшись, они поприветствовали друг друга.

– Слава Аллаху, жив, Шынасыл! – сказал Балгабай, спрыгивая с коня. Остальные уже спешились и сбились в кучу. Вытирая струившийся со лба пот, Ляль обратился к спутникам:

– Братья, мы не стали вас ждать, понимая, что вы догоните нас. Нам удалось справиться втроем. А на том месте, нельзя было оставаться долго.

– Все правильно, Ляль, – ответил Коныспай, – когда Назар появился в ауле, мы сразу оседлали коней. Увидели ваш знак и безошибочно нашли место. Один из них был еще жив, Балгабай застрелил его. Почему остальных тоже не пристрелили на месте? А это кто? – осекся он на полуслове. – Астапралла, Арзан? – воскликнул он. Увидев бывшего соратника, привязанным к хвосту лошади, не поверил своим глазам.

– Предки говорили: «Род свой предать – себя заживо схоронить!» – раздался голос Шынасыла. – Ерден предатель, он нас выдал. Арзан – трусливый шелудивый шакал, – ради спасения своей шкуры, готов был продать нас всех, вслед за Ерденом, – процедил он сквозь зубы и подошел к пленникам. Ермуза и Арзан находились в жалком состоянии. Несмотря на то, что их протащили немалое расстояние, они все еще были живы. Тяжело дыша, пленники молчали. Их лица полностью покрывали кровоподтеки и кровоточащие раны; связанные руки и ноги не давали возможности шевельнуться; во рту у каждого торчал кляп. Было видно, какую нестерпимую боль им приходилось терпеть. По щекам Ермузы текли слезы.

– Слезы? – усмехнулся Шынасыл; держась за раненое плечо, он присел перед Ермузой, – слезы? Ты плачешь? Лучше умри достойно, чем так позориться! Где же твоя хваленая власть? Почему не защитит тебя? А тебе, Арзан, гореть в аду!

– Нам надо оставить их здесь. В это время, здесь их никто не найдет, – сказал Ляль, обращаясь к своим спутникам, – с них достаточно. Не будем тратить пули, это будет слишком легкая смерть для таких предателей. Оставим умирать в безлюдной степи. Пусть хищники и птицы завершат дело за нас.

Остальные согласно закивали. Токмурза, одним ударом, отсек привязанные веревки и вскочив на коней, отряд тронулся с места.

Доехав до определенной полосы, соратники разделились на две части. Перед тем, как попрощаться, Ляль обратился к Коныспаю:

– Брат, больше мешкать нельзя. Шынасыл говорит, что красные знают про наше укрытие. После приезда в аул, мы сразу откочуем. Иначе, чувствую, беды не миновать. Через пять дней, мы должны встретиться и вместе отправиться в путь. Дорога предстоит долгая и нелегкая, поэтому, подготовьтесь основательно.

– Я понял, Ляль! Мы готовы, ждали только условленного дня. Если предатель Ерден, то, найдут и нас, поэтому, согласен, мешкать нельзя. Значит, до встречи!

– До встречи, брат! Даст Аллах, через пять дней свидимся!

Всадники разделились и разъехались, оставив после себя два неподвижных тела, над которыми, дико крича и опускаясь все ниже, кружили черные вороны.

6

Подъезжая к аулу, Ляль почувствовал неладное. Еще издалека, он увидел сгрудившихся людей возле родительской юрты, а до слуха донесся надрывный женский плач.

– О, Аллах, что случилось? – спросил Шынасыл, поворачиваясь к брату.

– Не знаю, – нетерпеливо ответил Ляль, отгоняя от себя страшную мысль. Перед глазами возникло бледное лицо отца, накануне, хватившего удар. «Нет, нет, – снова отогнал он от себя назойливую мысль, – отец очень сильный и здоровый».

– Это же плач Тарбии. А вот и матери плач слышу. Ляль, что происходит? – дрогнувшим голосом, снова спросил Шынасыл.

Не ответив брату, Ляль пришпорил коня. Увидев всадников, люди стали расступаться перед ними. Кинув поводья стоящим мужчинам, Ляль, ни с кем не разговаривая, быстро вошел в юрту и охнул. «Балааам, – услышал он сквозь туман голос матери, – балаааам, потеряли мы отца». Как при замедленной съемке, он увидел Шынасыла, быстрым шагом направившимся, отмахиваясь от Кунасыла, к дальней части юрты, в сторону висящей ширмы; видел, как он заглянул за нее и схватился за голову. В передней части, сидели несколько женщин, среди которых, находились его мать, сестра и жена. От их плача, стало больно ушам. Было ощущение, будто воздух сдавил грудь, не давая возможности дышать. Одновременно, подумалось, что он лишился такой опоры, без которой недопустимо равновесие. «Отец всегда говорил, что хочет остаться рядом со своими предками, – снова, до слуха, донесся плачущий голос матери, – вот и сбылось его желание. Как же мы будем теперь жить без тебя…». «Аке, – вторил ей голос сестры, – акетай, зачем ты оставил нас». Лишь теперь стряхнув с себя оцепенение, он подошел к матери и обнял ее.

– Как только вы уехали, ему снова стало плохо, – позже рассказывал Кунасыл, когда братья остались наедине. – Он пролежал буквально день. Сегодня утром, отец позвал меня и дал указания. Он передал, чтобы его похоронили рядом с дедом. Просил, чтобы суйекши3535
  _{Суекши – люди, которые омывают покойника.}


[Закрыть] были только трое. Он приказал, чтобы его похоронили быстро и сразу откочевывали. Сказал, чтобы не ждали сорока дней. И еще добавил, чтобы мы никогда не забывали его слова, сказанные тогда там, на родовом кладбище.

– Все сделаем, как он велел, – тихо промолвил Ляль. – Кунасыл, проследи за тем, чтобы иглу для савана использовали деревянную.

Рано утром, бережно опустив покойного в вырытую могилу, чуть повернув на правый бок лицом к Мекке, братья выпрямились и кивнули старику, взявшему на себя роль муллы. Он, в свою очередь, раздав горстке присутствующих табарик3636
  _{Табарик – лоскутки ткани, которые раздают присутствующим на захоронении.}


[Закрыть], прочитал над погребением молитву. Спустя время, обоз с людьми, скрипя, двинулся обратно к аулу. В маленьком селении стояла тишина – не было пышных похорон, сотни скорбящих людей, дымящих казанов, жертвоприношений. В юрте отца, за дастарханом, сидело только несколько женщин. Уступив место приехавшим мужчинам, они снова начали тихо причитать.

– Хватит! – строго прервал их старик-мулла, – я же предупреждал, что после жаназа нельзя петь жоктау.

– Братья, – раздался голос Ляля, – сейчас среди нас нет чужих. Пару дней назад, мы условились, что к третьему дню, соединимся с семьей Абата-коке и начнем откочевку. Этого же хотел и отец. Поэтому, у нас только несколько дней, чтобы собраться и быть готовыми.

– Да что нам упаковывать? – послышались голоса, – одна юрта, два тюка – вот и весь груз. Ничего не оставили проклятые активисты. Илике очень переживал, вот и не выдержало сердце.

Раздавшийся, снаружи, шум, заставил сидящих людей переполошиться. Шынасыл кивнув брату, вскочил на ноги, вышел наружу и тут же вернулся обратно. Вместе с ним зашел Токмурза. «Красные, – быстро проговорил он, – двое». Все мужчины разом поднялись с места и бросились к выходу.

Женщины, не понимая, что происходит, испуганно прижались друг к другу и вопросительно смотрели на Ляля.

– Апа, не беспокойтесь, все будет хорошо, – сказал он, выходя вслед за мужчинами, – мы сейчас вернемся.

Два человека, которых заметил Токмурза, были частью отряда красноармейцев под командованием большевика Кириченко, получившему приказ о ликвидации членов семьи Илиясовых. Когда, с помощью перебежчика, удалось выяснить координаты их стоянки, для поимки был немедленно отправлен его отряд, состоящий из дюжины вооруженных солдат, предвкушающих легкий бой. Будучи уверенным в том, что жители маленького аула ни о чем не подозревают, Кириченко, заранее, спланировал напасть внезапно, но, тем не менее, с утра отправил двух бойцов на разведку. Он не знал только одного – пленники были освобождены и осведомлены о готовящемся нападении. И когда засланные солдаты к полудню не вернулись, он заволновался. «В чем дело? – думал он, – почему их до сих пор нет?». Его армейский опыт подсказывал, что с разведчиками что-то случилось, но он старательно отгонял эту мысль. «Может, заплутали? – снова подумал он, – что еще с ними могло случиться? Мужчин в ауле практически нет, одни старики и женщины». Подойдя к своей лошади и поправив подпругу, он вскочил в седло и приказал: «Все по коням! Выдвигаемся!». Клубя пылью, отряд галопом поскакал в сторону аула. Преодолев третью сопку, Кириченко натянул поводья и остановил своего рысака. Его взору открылась маленькая лощина, в которой разместился аул. Со стороны казалось, будто стойбище вымерло. Не было видно ни души, словно жители, побросав свои жилища, разом собрались и уехали; только стая собак шныряла возле тлеющего костра. За доли секунды, Кириченко, окинувший взглядом представшую картину, почувствовал опасность и дал короткий приказ: «Поворачивайте коней. Засада!». Пробежавший по спине холодок не обманул старого вояку. Он нутром ощутил угрозу и схватился за кобуру. Раздавшийся, следом, выстрел, на какое-то мгновение, оглушил его и скакавший рядом товарищ замертво рухнул на землю. Следом раздался еще один выстрел, затем второй. Казалось, пули посыпались со всех сторон, не оставляя людям никакого шанса. «Мы как на ладони, – услышал Кириченко прямо возле своего уха, – проклятые басмачи окружили нас». «Стреляйте, стреляйте!» – «Ложись, ложись!» – «Откуда они взялись!» – «Нам конец!» – всюду слышались голоса красноармейцев. В тот же момент, он почувствовал, как пуля, яростно обжигая, впилась ему в плечо; одновременно, лошадь под ним, отчаянно заржав, поднялась на дыбы и рухнула, вместе с седоком, на землю. Вытащив ногу, зажимая рану, Кириченко принялся отстреливаться. «Васильич, – донеслось до его слуха, – они ждали нас, поэтому наши ребята не вернулись». Выстрелы, как внезапно раздались, так же внезапно прекратились. Тяжело дыша, Кириченко быстро огляделся. Они, действительно, находились на открытой местности. Несколько коней, потеряв своих седоков, неподалеку сбились в одну кучу. Он увидел двух уцелевших бойцов и крикнул им: «По коням! Отступаем!».

С места своего укрытия, Ляль наблюдал, как несколько красноармейцев запрыгнули на коней и бросились вскачь. Он понимал, что если они уйдут, то потом, приведут за собой, куда больший отряд; но патроны закончились, а пускаться за ними в погоню было очень опасно.

– Надо их догнать! – раздался рядом голос Шынасыла, – брат, не дадим им уйти.

– Мы не будем тратить время на погоню, – ответил Ляль, – нам нельзя медлить. Собирай всех, спускаемся в аул.

После того, как Токмурза и Едил ликвидировали разведчиков Кириченко, созрел мгновенный план, приведший к разгрому красноармейцев. Все четко понимали, что оставаться на месте, даже на один день, нельзя. И теперь, прошло буквально два часа после разгрома отряда Кириченко, а жители небольшого селения были готовы к откочевке. Помешкав, Ляль поднял голову и оглядел родных. Решение, которое он собирался озвучить сейчас, далось ему нелегко, но другого выхода он не видел, и сомнений не осталось.

– Братья, – сделав небольшую паузу, он продолжил, – нам необходимо разделиться. Когда красные вернутся, они легко вычислят нас по следам. И попытаются догнать. Поэтому, мы разделимся. Шынасыл, Кунасыл, вы поедете по ранее планированному пути. Первый большой привал сделаете в местности Муйнак. Дальнейшую дорогу вам укажут наши люди. Едил и Токмурза, поедете в противоположном направлении, сделаете крюк и догоните наших до Актасты. Я поеду в сторону Жаман – кала, к братьям отца и через время, мы, вместе, приедем в Афганистан. Я найду вас. Мы встретимся, – сказал Ляль, глядя на братьев. Он увидел удивление на лицах окружающих, услышал поднимающийся женский плач и поднял руку:

– Не спорьте со мной, у нас очень мало времени. Я уверен, мы поступаем правильно. Я думаю, и отец поддержал бы меня. Кто-то из нас должен выжить. И жить ради продолжения нашего рода. Со мной поедет Берен, остальным надо держаться вместе. Кунасыл, ты должен быть рядом с братом, матерью и сестрой, – продолжил он, обращаясь к младшему брату, видя, как тот пытается возразить. – Я обещаю, я найду вас!

Через время, молча, не проронив ни слезы, родные обнялись и тихо попрощались друг с другом, понимая, что возможно, больше никогда не увидятся.

Часть 4

1

Солнце нещадно жарило бритую голову. Приложив ладонь к макушке, мужчина оглядел поле, заполненное людьми: в основном, это были женщины. Плотно обвязанные платки на загоревших лицах, спасали от солнца и пыли. Устало разгибая спины, они собирали хлопок, успевая, перекинуться друг с другом, небольшими фразами. Здесь, также, работали дети, сноровкой не уступающие взрослым. За каждым, задействованным в сборе урожая, волочился узел, привязанный к подолу одежды. Перед приближением времени уборки хлопка, на поле перестали подавать воду, чтобы хлопчатник засох и теперь, все пространство вокруг превратилось в огромный, белый, пушистый ковер. Перед бригадой стоял огромный план, который пытались выполнить в короткие сроки.

«Кунасыл, – услышал мужчина женский голос, – подойди сюда. Смотри, Зухра опять отлынивает от работы. А премию дадут всем одинаковую!». Даже не улыбнувшись, мужчина отмахнулся и остался стоять на своем месте. «Как же опостылело все, – подумал он, – не хватает мне степного простора, вольной аульной жизни, скачек на моей Шырагым». Уже несколько лет его семья жила в Ходжейли3737
  _{Ходжейли – город в Каракалпакии (Узбекистан).}


[Закрыть], а он до сих пор не привык к новым местам. Ночами, просыпаясь, от услышанного во сне, топота лошадиных копыт, он долго не мог уснуть, вспоминая детство, юность, родителей и родные степи.

– Кунасыл, ну что ты встал как вкопанный? – снова послышался тот же визгливый голос, – не подойдешь, пожалуюсь начальству!

Он услышал женские смешки и недовольно поморщился.

– Анора, опять скандалишь? Ну чего тебе неймется, – устало повернулся он в сторону женщины, – Зухра, ни на грамм, не отстает от тебя, никому поблажек не делаем.

– Ты бригадир или я? – не успокаивалась Анора. – Вечно витаешь в облаках, а лодыри этим пользуются. Да еще комсомольцами называются.

– Агай, не слушайте ее, – шепнула молодая девушка, подходя к нему, – она вечно недовольна.

– Зухра, Анора, прекратите скандалить, этим самым вы подрываете дисциплину в коллективе, – строго ответил он и, взглянув на солнце, продолжил, – к тому же, скоро заканчиваем. Сегодня пораньше вернемся домой.

Уже вечерело, когда Кунасыл вошел в свою землянку. Прямо в передней части комнаты, стянув рубашку через голову, он взял с небольшой полки пустой таз.

– Куляш, – позвал он, – где ты? Почему не встречаешь мужа?

– Иду, – раздался в ответ тонкий голос, – что-то ты сегодня рано.

Послышались шаги и, отдернув край тяжелой драпировки, разделяющую комнату на две половины, показалась молодая жена. Она была невысокого роста, худенькая, с блестящими круглыми глазами, напоминающие две спелые смородинки. Поправив длинные тугие косы, Куляш с улыбкой взглянула на мужа и, зачерпнув ковшом воду из ведра, стала лить на его голову. Отфыркиваясь, Кунасыл взял из ее рук полотенце и, вытираясь на ходу, прошел в другую половину жилища. Та половина, освещаемая через маленькое оконце, была светлей. Прямо напротив окна, вдоль беленой стены, стоял маленький прямоугольный столик. Примостившись за ним, Кунасыл облокотился о подушку и, растянувшись во весь рост, громко кашлянул. Тут же, шурша подолом длинного платья, держа в руках дымящий самовар, появилась жена.

– Ну как план? – спросила она, располагаясь слева от мужа. – Близится работа к концу?

– Да. Думаю, закончим раньше срока. Вот только женщины никак не угомонятся. Трещат как трещотки, спасенья прямо никакого от них нет.

– Наверное, опять Анора скандалила? Ох, и скандалистка же она.

– Не приходила Бидаш? – переключился на другую тему Кунасыл.

– Приходила. Опять вспоминала своих сыновей. Столько лет прошло, а она так и не оправилась от горя! Мальчики ведь совсем уже большие были. Не дай Аллах пережить такое горе!

– О, Всевышний, – прошептал и Кунасыл, – прости, не уберегли мы детей.

Супруги замолчали и погрузились в невеселые думы; и только прохладный ветер, треплющий соломенную крышу дома, нарушал тишину.

Беда с племянниками случилась через год после откочевки из родных земель. Тогда беглецы, путая следы и блуждая в туркменских Каракумах, так и не добрались до Амударьи к назначенному сроку. Через несколько месяцев, измученные и усталые путники, окончательно потерявшие связь с родными, остановились в первом попавшемся туркменском селении, под названием Ташауз. Их семья обосновалась с краю поселения, в небольшой заброшенной кибитке. Сначала, местные проявили к ним немалый интерес, но вскоре, или, пожалев несчастных беглецов, или будучи равнодушными к происходящим политическим переменам, их оставили в покое. Постепенно, семья стала привыкать к местным устоям и традициям. Все члены семейства работали наравне с сельчанами, занимавшиеся выращиванием хлопка. В одно солнечной утро, декхане пустили по бороздам хлопчатника, обработанную химикатами воду; ею и отравились все трое сыновей Шынасыла. Это сейчас Кунасыл отлично разбирался в методике выращивания земледельческих культур, а в тот злополучный день, степняки, ранее, никогда не сталкивающиеся с уборкой хлопка, отпустили детей играть в поле. Хоронили мальчиков всем селом. Тогда, Бидаш, с укоризной глядя на родных, только и сказала: «На все воля Аллаха…», а сама поседела за одну ночь. Она стала замкнутой и нелюдимой, виня себя в произошедшем горе. Уже здесь, в Ходжейли, Бидаш родила двух маленьких дочерей, и младшую стала растить как мальчишку. Она ей не отращивала косы, одевала в брючки и обращалась к ней по имени: «Кульбай». Близкие пытались ее образумить, но все было тщетно. Куляш, знающая обо всех бедах семьи из рассказов мужа, трепетно относилась к Бидаш. А в последние дни, та все чаще стала жаловаться на боль в левой стороне груди. И приходя к невестке, просила: «Куляш, если со мной что-нибудь случится, позаботься о моих детях». Куляш успокаивала ее, но Бидаш лишь покачивала головой. Частенько, во время совместных чаепитий, она делилась историями из жизни в Богеткуле; в такие моменты, с ее лица не сходила улыбка, глаза мечтательно сияли и только, скатившаяся маленькая слезинка могла поведать то, что творилось в душе этой несчастной матери. «Если бы мы жили на родине, – говорила Бидаш, – все мои мальчики были бы живы. Наверное, у Бердыкула уже была бы семья, а Баянкул достиг бы совершенолетия». С ее же слов, Куляш знала о существовании старшего брата мужа, с которым, более десяти лет назад, были потеряны связи.

– Надеюсь, Бидаш поправится, – нарушила молчание Куляш, – как же она страдает, бедняжка.

– Через два дня навестим их, – ответил Кунасыл, – надо увидеть брата.

Закончив вечернюю трапезу, Кунасыл вышел во двор и присел у стены. Солнце, обагряя все пространство вокруг себя, медленно садилось далеко на западе. Наблюдая за светилом, Кунасыл вспомнил тот день, когда они, голодные и измученные долгой дорогой, осторожно постучались в двери дома случайного человека по имени Атанияз. Это была их первая длительная остановка в местности Ташауз, после побега из родных земель.