Текст книги "Багровые степи. Повесть"

2

Неясный силуэт крупного мужчины, выделялся за столом, покрытым красной скатертью. Черты лица были размыты, и только слышался громкий голос: «Нам надо в кратчайшие сроки уничтожить классового врага! Бывшие баи продолжают драться, мечтая умертвить молодую Советскую власть. Но, пока мы живы, мы не допустим этого! До последнего вздоха будем бороться за ее существование!». Люди, с ободряющими криками, стали кидать верх шапки и громко аплодировать. Вдруг, от толпы отделился один человек, обошел самодельную трибуну и, подойдя сзади, быстро вонзил нож прямо в спину говорившего мужчины. Теряя сознание, пострадавший увидел перед собой насмешливое лицо Илияса, хрипло проговорившего: «Собака, ты у меня своей кровью захлебнешься!».

Почувствовав пронизывающий холод стального лезвия у самого сердца, Ермуза выдохнул и открыл глаза. Дурной сон, напугав его, вновь повторился. Чертыхнувшись, он сел на край кровати, натянул штаны и, пройдя в переднюю комнату, вышел на улицу. Устроившись на небольшой лавочке перед входной дверью, глубоко вдохнув дым, закурил, одновременно чувствуя, как, постепенно, неприятное чувство покидает его.

За годы становления Советской власти в родных краях, Ермуза практически стал правой рукой Абди, в точности выполняя все его указания. Постоянные похвалы со стороны местных руководителей, возвышали его значимость не только в глазах других людей, но, в первую очередь, в своих собственных. Вскоре, он почувствовал себя всесильным и всемогущим. Люди стали лебезить перед ним, что особенно доставляло ему невыразимое удовольствие. Он позволял себе обещания в решении тех или иных проблем, продвигал интересы отдельных лиц, за что, непременно, получал щедрое вознаграждение. Некогда, худенький и застенчивый юноша, превратился в самоуверенного, наглого и жадного человека. Несмотря на борьбу Советов с бывшими баями, Ермуза тайно водил дружбу с некоторыми из них. Их заискивание и лесть перед ним, очень тешили его больное самолюбие. Сидя в своей конторе, он грезил о материальном достатке, обделенным в детстве, но теперь, получившим к нему доступ сполна. «Эх, бабушка, – думал он, – не дожила ты до счастливых дней. Не увидела, каким большим человеком стал твой единственный внук. И мать моя не дожила. Погубили ее». Каждый раз, при воспоминании о родных людях, перед глазами возникал образ бабушки Зейне, причитающей и проклинающей Курмана, и, самоуверенные лица его сыновей. В приступе ярости, он шептал себе: «Вы поплатитесь за это! Помои будете есть у меня!». Злясь, что им, до сих пор, удавалось уйти от полной конфискации, Ермуза, в очередной список с фамилиями врагов Советской власти, первыми внес Абата, Илияса, Картпагамбета и всех их сыновей.

Почувствовав, что больше не уснет, Ермуза вернулся в дом, сел за кухонный стол и зажег ширак. Вытащив из нагрудного кармана гимнастерки, сложенный вчетверо, листок, аккуратно развернул его и пробежался глазами по списку. «Спета ваша песенка!» – злорадно подумал он и, старательно сделав пометки, задул лампу.

Наступивший год Змеи принес степнякам вести о конвоирах, насильно сгоняющих людей в колхозы; о милиции, силой отбирающей скот и имущество у населения; о коллективизации, представляющейся чем-то непонятным и опасным. То тут, то там, вспыхивали стычки между активистами и объединившимися байскими наследниками. Сгруппировавшись в небольшие отряды, численностью до ста человек, они совершали набеги на колхозы, таким образом, пытаясь мстить за свои поломанные судьбы. Дерзко нападая на активистов, им легко удавалось уйти от преследования. Спасаясь от погони и несколько дней пропетляв по степи, они, через время, могли внезапно появиться в любом ауле, вгоняя страх в местных жителей.

И сегодня, отряд из двадцати вооруженных всадников, ворвавшись в маленький аул, осадили коней возле главной юрты. Среди них, находились внуки Курмана – Коныспай, Балгабай и Шынасыл. Собравшись, аульчане, перебивая друг друга, сразу же начали жаловаться.

– Разве мы можем что-то сделать? – говорили они. – Нас никто не слушает. Сегодня вы приезжаете, требуете одно, завтра приходят те и заставляют делать другое. В итоге, страдаем мы, простые люди.

– Сколько скота они забрали у вас?

– Ой, много, балам, – запричитала старуха, путаясь в подоле грязного платья, – последнюю корову забрали.

– Есть ли, среди ваших мужчин, желающие присоединиться к нам? – спросил Шынасыл, глядя на толпу. – Что же вы все молчите? Разве вы не видите, как они убивают наших братьев, сажают в тюрьмы самых почтенных степняков, истребляют обычаи праотцов? – не обладающий ораторским искусством, в этот момент, он говорил воодушевленно, призывая к борьбе и мести.

Люди, уже не верящие ни чему, молчали, лишь пожимая худыми плечами. И только один молодой джигит, сделав шаг навстречу всадникам, остановился.

– Ага, возьмите меня в свой отряд. Меня ничто не держит здесь. Я готов взять оружие в руки. Месяц назад, мой отец умер в тюрьме и я даже не знаю, где он похоронен.

– Кто твой отец?

– Я сын Есена -Токмурза. У меня было два брата и две сестры. Теперь никого не осталось, – юноша опустил голову, стараясь не показывать блеснувшие слезы.

– О, брат, – воскликнул Шынасыл, – я знал твоего отца. Вас видел еще маленькими. Как ты оказался здесь?

– Шынасыл, – окликнул его спутник, – сейчас не до разговоров. Нам нужна вода и пища, – повысил он голос, обращаясь к толпе, – соберите нам еду и мы уедем.

Несмотря на протесты отца, Шынасыл стал принимать активное участие в борьбе с Советской властью. Понимая, что силы неравны, он не отчаивался, кроме того, пытался вдохновлять своих соратников, призывая сопротивляться до победного конца. Его братья не присоединились к воюющим: они непрерывно находились рядом с отцом и остальными членами семьи. Спрятавшись в широких степных просторах Богеткуля, маленький аул Илияса пытался приспособиться к новым условиям жизни. И только тогда, когда Шынасыл приезжал отдохнуть, домочадцы узнавали последние новости, приводившие их к ощущению крайней безнадежности и отчаяния. Отдохнув несколько дней, Шынасыл снова отправлялся в дорогу, предварительно, попросив благословения отца и попрощавшись с родными. Все понимали, насколько опасной могла быть поездка брата, но никто не отговаривал его, понимая о бесполезности уговоров. Пожелав сыну удачного пути, Илияс, вздыхая, подолгу сидел, молча, думая о своем. С недавнего времени, готовясь к длительной кочевке к далеким берегам Амударьи, он и вовсе потерял сон и покой. Переход за границу пугал его. Но понимая, что прежние времена канули в прошлое, он окончательно смирился с этим.

Во время последнего приезда сына, Илияс всю семью повез на родовое кладбище, чтобы почитать молитву над могилами предков и просить благословения перед долгой дорогой.

– Вы должны запомнить это место, – сказал он, обращаясь к внукам. – Здесь похоронены ваши великие деды. Никогда не забываете о своих корнях, гордитесь ими, потому что, это были славные люди своего рода. Знайте, помните и чтите своих предков. Дай Аллах, чтобы мы вернулись обратно и всегда могли посыпать горсть песка на их могилы.

– На все воля Аллаха. Молю его, чтобы мы вернулись обратно, – ответил Ляль, держа в руках свою маленькую дочь Асыл, оставшуюся после смерти первой жены. Недавно, он взял в жены Кант, шуструю дочь бывшего аульного старейшины, и сейчас она, вытирая слезы, стояла рядом с мужем. Одновременно, послышались другие женские всхлипы. Илияс поднял голову и всех обвел взглядом. Торгау, обняв Тарбию, не сдерживала слез. Дочери уже исполнилось девятнадцать лет, а все мечты, связанные с ней, Торгау так и не успела воплотить. Справа от них, держа на руках маленьких сыновей, стоял Шынасыл. Его пятилетний первенец, хватаясь за подол матери, молчал, будто понимал всю серьезность речи деда. Поодаль от них, внимая каждому слову отца, застыл Кунасыл. Глядя на своих детей, Илияс проговорил:

– Мы должны пообещать, что будем всегда держаться друг за друга, быть рядом и помогать друг другу. Никогда не забывайте об этом! Вы – родные братья – одна кровь, рожденные из одного чрева матери, которые, по первому зову, должны всегда протянуть друг другу руку. Если один из вас упадет, то остальные должны обязательно вернуться и помочь подняться. Если один из вас собьется с истины, остальные должны направить его на правильный путь. Если один из вас голодает, остальным тоже не должен лезть кусок в горло. И никогда не забывайте о том, какими благородными были ваши предки; не забывайте о том, какая кровь течет в ваших жилах. Неизвестно, что ждет нас на чужбине, но если мы будем сплоченными, у нас все будет хорошо!

– Отец, мы поняли Вас! Все, о чем Вы сейчас говорите, мы не забудем! И передадим Ваши слова своим детям, а они своим, – ответил Ляль за всех.

Вокруг установилась тишина. Ветер трепал лица и одежду людей, которые, склонившись и беззвучно шепча молитвы, совсем не замечали его порывов.

3

От резкой боли в левой части груди, Илияс открыл глаза и приложил правую руку к сердцу. За последние несколько дней, боль повторялась более трех раз. «Что со мной? – обеспокоенно думал он ночами, – неужели это ВСЕ? Аллах, дай мне еще немного времени и сил для того, чтобы успеть поставить детей на ноги. Сейчас мне нельзя оставлять семью!». В голове снова зазвучали слова Изимбета: «Тебе надо ТАМ устроить жизнь сыновей. Кто это сделает, если не ты? Тебе надо выдать Тарбию за достойного человека…». Оставался ровно месяц до начала длительного пути. Приготовления к отъезду подходили к концу. Все оставшиеся ценности упаковывались в специальные тюки. Было решено, что вместе с ними, отправятся семьи двух табунщиков, до последнего времени, находившиеся рядом. В дорогу заготавливались съестные припасы и одежда.

Несмотря на одолевающую боль, Илияс встал и направился к двери. Проходя мимо, он задержал взгляд на упакованных тюках. Вспомнив пословицу – «Две мыши из-за байского мусора подрались» – усмехнулся: «Эх, Абди с Ермузой даже мусор не оставили». А вслух, обратившись к Торгын, сказал:

– Жена, в последнее время, я себя плохо чувствую. Как бы чего не случилось со мной. Молю Аллаха, чтобы дал мне сил и здоровья устроить вашу жизнь за кордоном.

– Ну, куда ты собрался? – недовольно проворчала Торгын, – если болеешь, ляг и полежи. Ляль и Кунасыл сами управятся.

Торгын, давно потерявшая связь со своей кровной родней, внутренне, не переставала винить мужа в том, что они оказались в бедственном положении. Ее родители, более восьми лет назад, бежали в Китай и прочно обосновались там. В год их откочевки, она получила весточку из отчего дома и умоляла Илияса присоединиться к каравану своего отца, но тот был непреклонен. «Теперь кочуем, словно несчастные жатаки, – думала она, оставаясь наедине со своими мыслями, – подвергаем жизни чудовищной опасности. Не дай Аллах, неверные убьют Шынасыла… Как я перенесу такое горе?! А сколько богатства, из-за никчемного упрямства, мы потеряли, а ведь могли всё сберечь. Шесть, всего шесть юрт! Грязных, захудалых юрт! Как такое возможно! Что случилось с небесами, раз они посылают на нас такое горе?!». Затем, испугавшись божьего гнева, отчаянно шептала: «О, Аллах, прости меня за грешные мысли! Благодарю, что мы все живы и здоровы! Но, все же, пусть все будет так, как прежде. Помоги вернуть былой достаток. Ведь мы же никому ничего плохого не сделали!». Внешне, она, ни словом, ни взглядом, не выдавала своего внутреннего состояния, хотя, муж прекрасно чувствовал, что творилось у нее в душе. Злясь, что не в силах ничего изменить, он все больше замыкался в себе. В такие минуты, Илияс мог часами сидеть неподвижно, уставившись в одну точку. Затем, очнувшись от мыслей, брал в руки священную книгу Коран и медленно, вчитываясь в мелкие строки, листал ее. Домочадцы прекрасно понимали, о чем он думал, и старались не беспокоить его.

Скрипнула входная дверь и на пороге показался встревоженный Кунасыл.

– Отец, Токмурза появился в ауле. У него плохие новости!

– Что случилось? – Илияс вскочил на ноги и, тут же, охнув и схватившись за сердце, присел. Его лицо искривила чудовищная гримаса; судорожно хватая открытым ртом воздух, он пошатнулся; руки бессильно опустились.

– Отец, что с Вами? Отец! – закричал Кунасыл, пытаясь удержать его равновесие, – Вам плохо? Апа, воды! Принесите воды.

– Балам, но кто с такими вестями забегает в дом? – запричитала Торгын, испуганно глядя на мужа. – Ведь так человека убить можно!

Метнувшись к передней части жилища, она торопливо зачерпнула воды и поднесла ковш мужу. Илияс уже приходил в себя. Постепенно, дыхание стало ровным и глубоким. Кунасыл заботливо уложил отца на подушку и присел рядом.

– Отец, простите! Я не хотел пугать Вас!

– Все нормально, балам! Где Токмурза? Пусть войдет.

Словно услышав последние слова старика, в юрту, сразу, же вошел Токмурза.

Со дня присоединения к противоборствующему отряду, Токмурза стал всюду следовать за Шынасылом. Принимая участие в нападениях на коммунаров, он показал себя смелым и решительным воином. Позже, Токмурза узнал, что большевики называли их «группой из байско-мусульманской части». «Байская часть, – усмехаясь, думал он ночами, – в нашем отряде половина состоит из жатаков. Когда это я был баем? Но встречу Ермузу – убью!».

Почтительно поздоровавшись, он присел рядом с Илиясом и торопливо начал свой рассказ:

– Агай, простите, плохие новости я принес. Вчера вечером, на нас внезапно напали красные. Их было больше и вооружены они были намного лучше. Простите, но мы потерпели поражение, – при этих словах, молодой человек опустил голову.

– Дальше! – потребовал Илияс, приподнимаясь с подушки. – Где Шынасыл?

– Они практически уничтожили наш отряд. Нас было мало. Примерно десять человек. Остальные отдыхали, а мы должны были встретиться с «асановскими». Кто-то выдал нас. Нападение было внезапным. Всех убили. Уцелели только Шынасыл-ага и Арзан. Они оба ранены. Мне и Назару удалось спрятаться. Мы слышали, как они говорили, что их повезут в Казалинский район, через Сузак. Повезут два милиционера и один коммунар. Я думаю, мы сможем отбить своих. Мы договорились с Назаром, что он предупредит Балгабая-ага. Мы объединимся с ними по дороге и вступим в схватку с красными.

– Балгабая не было с вами? Коныспая? Кто погиб?

– Их не было, агай. Погибли Жакуп, Алнияз, Акжан…

– О, Аллах, – прошептал Илияс.

– Отец, мы выезжаем сегодня, – послышался голос Ляля. Он, зашедший следом за Токмурзой, слышал каждое его слово. – Поеду я, Токмурза, Едил. К тому же, объединившись с братьями, мы легко справимся с теми тремя конвоирами. Кунасыл останется с вами. Берен тоже останется здесь. Если мы не вернемся через два дня, срочно снимайтесь с этого места. Я предполагаю, пленников будут пытать. Если в Шынасыле я уверен, то, боюсь, Арзан, ради собственного спасения, не будет молчать. Наверняка, следующим их шагом станет разгром нашей стоянки.

– Ляль-коке, я тоже поеду с вами, – сказал Кунасыл, до сих пор, не проронивший ни слова, – я должен быть с вами!

– Нет, – категорично ответил ему брат, – ты останешься! Если с нами что-нибудь случится, кто будет рядом с семьей? Ты остаешься, и это не обсуждается!

– Пусть Всевышний сохранит вас! – проговорил Илияс и тут же, одернул заплакавшую жену. – Хватит причитать перед дорогой! Лучше благослови детей!

Спустя час, после принятого решения об организации погони, из аула Илияса выехали три всадника. Пуская лошадей галопом, они поскакали в восточном направлении. Через время, достигнув определенного места, мужчины остановили коней.

– Не будем ждать подмогу, – сказал Ляль, обращаясь к спутникам. – Мы можем не успеть. Враг не ожидает нас, поэтому нападем внезапно.

– Ляль-коке, их трое и нас трое. Управимся, – поддержал его Токмурза.

– Надо оставить знак Балгабаю, чтобы не ждали нас здесь, а сразу ехали следом, – добавил Ляль, кивая в сторону одиноко растущего кустарника. – Едил, завяжи этот лоскут, братья сразу поймут.

Прекрасно ориентирующиеся в местности, они сразу определили, по какой дороге повезли пленников и спустя время, без труда нашли нужные следы.

– Видите? – указал кнутом Ляль на отпечаток лошадиного копыта, который не мог скрыть серебристый ковыль. – Они едут не спеша. Примерно, три часа назад проехали здесь. Если не будем сбавлять темп, догоним их!

4

В послеполуденное время, оставляя за собой следы, пять всадников, гуськом, неторопливо направлялись друг за другом. Во главе отряда ехал рослый мужчина с густой бородой, одетый в красноармейскую гимнастерку. Спутники обращались у нему почтительно: «Досеке». Через каждые десять минут, он оглядывался назад, проверяя целостность своего небольшого отряда. Привязанный, к седлу его рысака, повод уздечки вел следующего коня. На нем, покачиваясь, сидел связанный мужчина. Со стороны казалось, будто он дремлет – голова была опущена, а глаза полузакрыты. Это был Шынасыл. Полученная, в схватке, рана уже запеклась, но доставляла нестерпимую боль. Стараясь сдерживать вырывающийся стон, он пытался забыться. Очередным ехал Ермуза, ведя за уздечку коня с другим связанным мужчиной. В отличие от первого пленника, второй ерзал и оглядывался по сторонам. Завершал отряд юный Ораз – старший сын Жанибека, того самого скотника, изначально покинувшего, вместе с активистами Абди, аул Илияса. Ораз впервые принимал участие в настоящем бою, поэтому, несмотря на несколько изматывающих часов проведенных в седле, он, до сих пор, был возбужден.

– Ермуза-ага, мы так быстро с ними управились. Теперь этих вышлют в Сибирь? – кивнул он в сторону пленников.

– Это решит начальство. Нам главное, доставить классовых врагов туда, куда следует, – процедил он сквозь зубы и сплюнул в сторону Шынасыла.

– А Ердена наградят, за то, что он указал место их стоянки?

– Цыц! – прикрикнул он на Ораза. – Я же сказал, никаких имен!

Он заметил, как при упоминании имени «Ерден», Шынасыл вздрогнул и пошевелился. «Ну и пусть слышит! – злорадно подумал Ермуза, – все равно ему конец. Теперь, у него, никогда, не представится возможности сообщить имя предателя. Доставим их по назначению и займемся ликвидацией остатков ненавистного семейства. Они мне ответят за погибших товарищей, за мои детские лишения, мучения моей бабушки и матери!». С досадой вспомнив короткое совещание, в ходе которого, был получен приказ: «Трем красногвардейцам доставить пленных в Казалы; остальным доставить раненых в госпиталь», – он, сердито, засопел. Поездка не входила в его планы, но наспех снаряженный маленький отряд, отправили в дорогу. «Была бы моя воля – прямо здесь пустил бы пулю в лоб. Абди заладил, мол, надо им предстать перед судом, чтобы для других было уроком. А по мне, для них существует только один суд – ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС!» – раздраженно думал он. Оставалось еще несколько часов до места назначения, а путники уже заметно устали. Все были уверены в полном уничтожении вражеского отряда, поэтому, не опасаясь, погони, они двигались не спеша. Вдруг, неясный шепот прервал мысли Ермузы. Он насторожился и обернулся. «Ермуза», – снова раздался голос. Оглянувшись, он понял, что его окликает второй пленник.

– Арзан, что надо?

– Ермуза, хочу поговорить.

– О чем нам с тобой разговаривать? – насмешливо ответил ему Ермуза и, повысив голос, добавил, – Досеке, Арзан хочет поговорить.

– Нет, не с ним, а сначала с тобой, – послышалось в ответ.

Ермуза резко натянул поводья и, обернувшись, зло проговорил:

– Мне не о чем разговаривать с байскими прихвостнями. Что, испугался теперь? Лично просил тебя присоединиться к нам, а ты нос воротил. Думал, озолотит тебя бай за службу? Держи карман шире.

– Ермуза, не горячись. Я же не знал, не понимал, как лучше. Ты должен понять меня. Мы же, как братья, забыл?

– Я тебе не брат! Даже не произноси это!

– А что, если я расскажу тебе про планы Илияса? Где он прячется и что прячет? Куда собирается откочевывать. Хочешь знать? Но сначала ответь, если я расскажу, меня отпустят? Не сошлют в Сибирь?

Ермуза быстро повернулся лицом к собеседнику и встретился с ним взглядом. Он увидел животный страх в его глазах и все сомнения сразу развеялись. Ермуза четко знал, как степняки смертельно боялись тюрьмы, а слова – «ссылка» и «Сибирь» – вводили в ступор любого кочевника.

– Смотря, какая будет информация, – произнес он, – нам уже и так многое известно.

– То, что знаю я, не знает никто, – тихо ответил Арзан. – Но я, должен быть уверен в том, что моя жизнь и жизнь моих родных будет вне опасности. И в том, что ты отпустишь меня, не доезжая до Сузака.

– Арзан, старики говорят: «Если труса долго пугать, он от страха может смелым стать», – засмеялся Ермуза. – Я смотрю, ты действительно осмелел, раз торгуешься со мной. Не думаешь, что я могу пытками выудить у тебя все то, что мне надо. И сделал бы это давно, да не хочется мараться о тебя, – затем, громко окликнул бородатого, – Досеке, думаю, надо сделать привал. К тому же, нам хотят кое-что рассказать.

Он заметил, как Шынасыл снова дернулся, но, сразу, отвлекся.

– Ермуза, я должен быть уверен, что моя жизнь и жизнь моих родных будет вне опасности, – повторил Арзан, – а иначе, и слова не услышите от меня.

– Я, в отличие от твоего бая, всегда держу слово. Молись, Арзан, чтобы информация была ценной, не то, за Сибирь отправлю! А ты, Ораз, собери хворост. Будем разводить огонь.

Передав уздечку лошади пленника Оразу, Ермуза пришпорил коня и подскакал к возглавляющему отряд всаднику. «Досеке», – обратился он к нему, – думаю, нам нужно выслушать Арзана. Возможно, сведения окажутся полезными. Заодно, и отдохнуть пора».

Мужчину, к которому присутствующие обращались «Досеке», звали Досалы Умирбаев. В начале двадцатых годов, он служил в отряде особого назначения, сформированном в Гурьеве. Отличившись, во время подавления восстания Сафонова, он был переброшен на службу в местные края. С тех пор, зарекомендовав себя активным борцом за Власть Советов, прочно обосновался в Актюбинской области.

– Ермуза, а ты не преувеличиваешь? Что он может нам важного сообщить? Впереди длинный путь, а мы, на такие игры, теряем время. И опасно делать долгий привал, ты же сам знаешь.

– Досеке, он много лет находился рядом с Илиясовыми. Уверен, он знает то, что даже Ерден мог не знать.

– Хорошо. Уговорил, – недовольно проворчал Досалы в бороду, одновременно, натягивая поводья. Уже несколько раз, сталкиваясь с Ермузой, он чувствовал неприязнь к нему. Несмотря на постоянно проявляющееся – со стороны Ермузы – рвение в борьбе с классовым врагом, многое, в этом рвении, казалось Досалы наигранным, словно, Ермуза специально всё это демонстрировал. «Надо бы от таких людей держаться подальше, – сделал он для себя выводы. – И почему товарищ Сундетов так в нем уверен?».

Подъехав к густым зарослям кустарников, путники спешились. Стреножив коней, они связали пленников и усадили их отдельно друг от друга. Ораз развел небольшой огонь и мужчины расселись вокруг костра. Для начала, единогласно решив перекусить, путники достали съестные припасы и приступили к трапезе. Досалы, словно предчувствуя беду, при каждом шорохе, оглядывался по сторонам. «Зря мы остановились, – проворчал он, – можно было утром допросить, прямо в конторе». Ермуза, в предвкушении очередной награды, представляя свое фото на страницах «Степной правды», находился в благодушном настроении. Подойдя к Арзану, он развязал ему руки и дал напиться воды.

– Ну, Арзан, – сказал он, – слушаю тебя. О чем ты хотел рассказать нам?

– Полтора месяца назад, в нашем ауле, неожиданно, появился Изимбет. Живой и невредимый. Их было трое – Изимбет, Мажит, а третьего я не знаю. Я слышал, как они договаривались об откочевке в Афганистан. Они планируют кочевать через узбекские земли. Первый привал должны сделать в ауле каракесеков…

– Арзан, не смей! – послышался голос Шынасыла. – Лучше умереть достойно, чем жить как паршивый шакал. Если ты произнесешь, хоть, еще одно слово, клянусь, я убью тебя!

– Закрой свой грязный рот, – рявкнул Ермуза, – кого ты вздумал пугать? Тебе конец, Илиясов! Всем вам конец!

– Никогда, ты слышишь, Ермуза, никогда, такие как ВЫ, не будут властвовать над такими как МЫ, – усмехнулся Шынасыл. – Шелудивый пес! Встретился бы ты мне в степи один на один, мокрого места не оставил бы от тебя.

– Разговорчики! – вмешался Досалы. – Илиясов, ты угрожаешь представителю Советской власти! За это можно без суда и следствия! Ты понимаешь, о чем я?

– Да убейте его прямо сейчас, – запричитал Арзан, – я не могу говорить при нем. Он давит на меня.

– Арзан, ты под нашей защитой, – ободряюще сказал Досалы. – Говори, не бойся. Советская власть защитит тебя и изменит твою жизнь. А от таких, как этот, – кивнул он в сторону Шынасыла, – мы скоро полностью избавимся.

Сверкнув глазами, Шынасыл замолчал. Но от взгляда Досалы не укрылось, как он, через мгновение, встрепенулся и резко поднял голову. Послышался клекот орла. Затем еще раз. «Почему, в такое время, кричит орел?» – подумал Досалы и, мгновенно, почувствовав что-то неладное, быстро обернулся. Ему показалось, что шевельнулся куст. «Оружие», – промелькнуло у него в голове, и тут же ощутив сильный удар в области затылка, упал лицом вниз. Последнее, что он увидел перед потерей сознания – глаза юного Ораза, полные страха и ужаса.