Текст книги "Багровые степи. Повесть"

5

Дождь нещадно хлестал всадников в спину. Каждый седок, вел на поводу второго коня, к седлу которого, было привязано несколько тюков. Увязывая в грязи и, задевая друг друга хвостами, кони шли в два ряда. Ветер трепал мокрые гривы, заставляя животных вздрагивать и спотыкаться.

– Погода сильно испортилась, – прокричал Ляль, заглушая шум дождя и вытирая лицо от мокрых капель.

– Это к лучшему. Нас никто не увидит, – мгновенно отозвался Илияс на слова сына, поворачиваясь к нему. В это время, ярко сверкнула молния, осветив его лицо. Оно выглядело уставшим и изможденным.

– Отец, надо было Вам остаться дома. Мы бы управились втроем. Погода нехорошая, а Вы только недавно выздоровели, – сказал Кунасыл, резко натягивая поводья перед, внезапно выросшим из темноты, камнем. Жеребец под ним, дико водя взглядом, нервно дернулся, и, рискуя столкнуться, едва не перешел на соседскую тропинку. Кунасыл объехал камень, и заботливо и ободряюще похлопав животное по влажной шее, направил его в нужном направлении. Благодарно фыркнув в ответ, жеребец, словно не чувствуя тяжести, легко понес своего седока вперед.

– Кунасыл прав, отец, – поддержал брата Шынасыл, – нам еще два часа ехать, а дождь усиливается. Может, пока мы далеко не отъехали, Вам стоит вернуться?

– Нет! Никто, лучше меня, не знает местности. В этом деле, не должно быть промашек. Придет время, и мы снова воспользуемся всем тем, что сейчас хотим спрятать. И мы, и наши потомки. Поэтому, то, что мы собираемся сделать, надо сделать тщательно и без ошибок.

Сыновья замолчали и молчаливо продолжили путь. Вскоре, добравшись до большой серой глыбы, одиноко и безмолвно возвышающейся посредине голой степи, Илияс пришпорил коня и повернул направо. Остальные двинулись за ним, отворачиваясь от дождя, теперь, хлеставшего сбоку. Немного погодя, Илияс повернул налево, затем снова направо, проехал вперед и наконец, остановился. Спрыгнув с коня, он подошел к черневшим кустам астрагала, за которыми виднелось крошечное озеро, и кивком головы подозвал сыновей. Торопливо стреножив коней, они подошли к отцу. Каждый из них, наготове, держал лопату. Отмерив тридцать шагов к востоку, Илияс кнутом указал: «Тут!». Через время, выкопав яму глубиной три метра, в нее аккуратно сложили привезенные тюки. В безмолвной тишине, нарушаемой шумом дождя, изредка перебрасываясь короткими фразами, они занимались делом. Тщательно закопав все добро и разровняв поверхность, братья взглянули на отца.

– Отец, надо поставить еще один опознавательный знак. Может тот камень сюда приволочь? – показал Шынасыл на небольшое каменное изваяние, напоминающее фигуру собаки.

– Нет! Никаких знаков! Не нужно привлекать внимание любопытных глаз. Дома я все подробно объясню. Вы всегда сумеете найти дорогу сюда.

– Но, отец, – попытался возразить Шынасыл, – я, например, абсолютно не запомнил путь…

– Нет! – сверкнул глазами Илияс. – Как я сказал, так и будет! И ни один из вас, не должен будет приехать сюда самостоятельно. Ни один из вас, не имеет право единолично владеть тем, что мы, сегодня, закопали здесь.

С этими словами, он развернулся и пошел в сторону лошадей. Сыновья, молча, последовали за ним. Намеренно поплутав по степи, Илияс выехал на знакомую тропинку и маленькая группа всадников, галопом, поскакала к аулу, чтобы успеть добраться к дому до рассвета.

Едва забрезжило утро, а недавние путники, устало расположившись в отцовской юрте на мягких жер корпе, сидели в ожидании завтрака. Толгау, на девятом месяце беременности, неуклюже сновала перед свекром и братьями мужа, накрывая на стол. Занеся дымящий самовар в юрту, Торгын обратилась к невестке:

– Милая, зачем ты встала в такую рань? Я бы сама управилась. Сейчас и Бидаш подойдет. Видимо проспала. Вчера Бердыкул хворал, вот и возилась с ним всю ночь. А тебе, милая, нужен покой.

– Апа, не беспокойтесь за меня. Я хорошо себя чувствую.

– А что с Бердыкулом? Снова заболел? Вот сорванец, любит бегать босиком, – встревожился Шынасыл. Бердыкул был его первенцем, в котором он души не чаял. Быстро допив чай, он опрокинул пиалу дном к верху и, поблагодарив мать, торопливо вышел из юрты.

– Дети – цветы души и глаз лучи, – глядя вслед сыну, благодушно улыбнулся Илияс. – Как родились дети, совсем другим стал Шынасыл. Ответственным стал, заботливым.

– Это заслуга Бидашжан, – улыбнулась в ответ Торгын, – может управлять взрывным характером мужа.

– Апа, вчера Шырагым должна была ожеребиться. Она приносит отличное потомство. Я уверен, что ее потомки прославятся на всю степь, – перебил Кунасыл мать.

– Тебе надо о своем потомстве думать, а ты переживаешь за лошадь, – засмеялся Ляль.

– Всему свое время! – одернула старшего сына Торгын, – Кунасыл, балам3131
  _{Балам – в переводе, с казахского «сынок».}


[Закрыть], да, ожеребилась. Чудный жеребенок у нее. Едил занимался этим. Если хочешь, сходи, посмотри.

Кунасыл, весело подмигнув брату, проворно вскочил на ноги и бегом направился к двери.

– Даже не отдохнул, – проворчал ему вслед отец, – все возится со своей Шырагым.

Кунасыл, выйдя во двор, зажмурился от солнца. Сегодня оно светило по весеннему, будто бы, холодного осеннего дождя вчера и не было. Пожелтевшие травы приняли летний окрас и манили, с разбегу, окунуться в них. Оторвавшись от привязи, несколько телят, в поисках теплого вымени матери, бегали вокруг временного загона. Те, ласково мыча и тыча влажные ноздри сквозь плетень, обнюхивали своих малышей. Обойдя загон, Кунасыл, прямиком, зашагал к коновязи. Вчерашняя роженица Шырагым, уже бодро стоявшая на крепких ногах, укрывала гривой своего новорожденного жеребенка. Шырагым была любимицей Кунасыла, подаренной отцом в ту пору, когда она была еще молодой лошадкой. Ее потомство становились отменными скакунами, выигравшими немало побед в состязаниях, проводимых в краю. Поэтому, и на очередной приплод, Кунасыл возлагал не меньше надежд. Подойдя к лошади, он ласково погладил ее по влажной шее. Фыркнув, она уткнулась лбом в его плечо и замерла. «Красавица! – сказал Кунасыл, похлопав ее в области лопатки, – отличный жеребенок!». Внезапно, услышав резкий женский возглас, обернулся. Простоволосая женщина, что – то выкрикивая на ходу, бежала в сторону юрты отца. С сжавшимся сердцем, он узнал в ней сиделку старшей матери. Забыв и о лошади, и о жеребенке, он побежал за ней. Уже подбегая к юрте, услышал переполох и рыдания женщины.

– Ушла наша Мариям-апай, – слышался ее надрывный плач. – Проснулась утром, подошла к ней, а она уже вся холодная. Я даже не успела позвать муллу.

– Все-таки отмучилась, несчастная! Полгода не вставала с постели, – сказала Торгын, выходя из юрты. Столкнувшись с младшим сыном в дверях, она обняла его и проговорила: «Пусть покоится с миром». Слезы градом катились по ее красивому лицу, вытираемые кончиком платка. Кивнув в ответ, Кунасыл вошел в дом. Оставив на столе недопитый чай, Илияс отдавал распоряжения Лялю:

– Дай указания Едилю – пусть зарежут приготовленный скот. Надо поставить сорок юрт для гостей. Пусть мулла приготовит акырет3232
  _{Акырет (каз. ақырет) – саван.}


[Закрыть] и использует только деревянную иглу. Определите, кто омоет усопшую. Мы должны достойно проводить байбише в последний путь.

– Хорошо, отец! Сделаю так, как Вы велите.

– Кунасыл, помоги брату, нужно тщательно проследить за приготовлениями.

Илияс вздрогнул и замолчал. Похлопав Кунасыла по плечу, он, незаметно, смахнув слезу, вышел из юрты.

6

В безмолвной степной тишине, раздалось громкое «Аминь». Закончив жаназа3333
  _{Жаназа – заупокойная молитва, совершаемая перед погребением}


[Закрыть], мулла провел ладонями по лицу. Около пяти сотен человек, послушно, эхом, повторив: «Аминь», почти одновременно поднялись с колен. С утра, небо заволокло тучами, словно природа, горюя вместе со всеми собравшимися, прощалась с Мариям-байбише. Стоявшие, поодаль, мужчины, потеснились, пропуская тех, кто нес усопшую к обозу. До полудня, тело должны успеть предать земле, поэтому, на родовое кладбище, отправлялись ранним утром. Около пятнадцати подвод с мужчинами тронулись вслед за обозом, заглушая, скрипом колес, тихие голоса. Среди женщин снова послышался плач, пока одна из присутствующих почтенных старух резко не оборвала его: «После жаназа, нельзя петь жоктау3434
  _{Жоктау – плач-песня об умершем.}


[Закрыть]. Умершего человека воплями не воскресишь! Не гневите Аллаха!». Плач моментально прекратился, и только всхлипы напоминали о том, как, несколько дней, родичи оплакивали покойницу. «Она была тихая, кроткая, – говорили люди, – также тихо и ушла». «Жалко, что Аллах не дал ей детей», – шептались другие. «Как родную мать любили ее дети Торгын», – добавляли третьи. Огромная толпа, переговариваясь между собой, двинулась в сторону гостевых юрт. Хозяева, вместе с помощниками, принялись рассаживать гостей, оказывая каждому знаки внимания и уважения. Снова задымили самовары, закипели казаны; ловко накрывая столы и распределяя куски дымящего мяса, засуетились обслуживающие женщины и мужчины.

На похороны съехались жители со всего края. Каждый из них, хотел своим присутствием, выразить уважение Илиясу. Люди, нескончаемым потоком, шли к главной юрте, откуда слышался душераздирающий жоктау. Обнимаясь друг с другом, утешая и выражая слова соболезнования, они успевали оглядеться по сторонам, отметить присутствующих и, с чувством выполненного долга, направлялись в гостевую юрту. Собравшись в юртах, гости начинали неторопливо беседовать. И сегодня, все разговоры были только о новых порядках, о Советской власти и местных активистах.

– Кто знал, что времена могут так измениться, – говорил седоволосый аксакал, вытирая слезящиеся глаза, – люди совсем обезумели. Пять дней назад, появились активисты и в моем ауле. Мы их близко не подпустили. Шайтаны! Мелят, что попало, сбивают людей с праведного пути.

– Алеке, нынче ничему не приходиться удивляться. С нашего аула уехало восемь семей. Теперь остальных зовут, говорят, что хорошо зажили.

– Достаток – это благо, которое даруется человеку Аллахом. Мы, правоверные мусульмане, всегда помним об этом и разве отказываем тем, кто нуждается в помощи? Всегда, в наших аулах, царила взаимовыручка и поддержка между сородичами.

– Верно, рассуждаете, Абат-ага! «В том всегда нужда, чего нет под рукой», – говорят старики. Какая нужда гонит людей на путь греха? Разве можно уничтожить обычаи предков?! Проклятые продотряды всю душу вытрясли.

– Этот проходимец Абди совсем распоясался. Недавно был в ауле нашего почтенного Илияса и не заехал выразить ему свое уважение. Но народ даже слушать его не стал.

– Я знаю. Знаю еще и то, что они приноровились оружием грозить простым людям. В народе говорят: «Возгордится лев – на луну кидается, возгордится дурак – на мать свою задирается». Давно ли, мой отец во всем поддерживал его отца, не давая умереть их семье с голоду. А теперь послушать его, хуже потомков Курмана никого нет на свете.

– Правильно говорите, Абат-ага, – снова поддержали говорившего мужчину собеседники. – И куда только мир катится?!

Абат кивнул и посмотрел в сторону Картпагамбета. Тот, за все время не проронив ни слова, слушал окружающих. Братья недавно приняли окончательное решение откочевать в Жаман– кала и сегодня, снова намеревались поговорить с Илиясом. Во время проведения очередных поминок по родителям, братья долго обсуждали сложившуюся политическую ситуацию, которая могла, самым негативным образом, сказаться на безопасности их семей. Картпагамбет, касательно откочевки, во всем поддерживал старшего Абата, но Илияс упрямился. «На своей родине каждый куст улыбается», – говорил он в ответ на их уговоры. Но после недавнего инцидента, произошедшего в его ауле, братья надеялись, что Илияс передумал.

Отделившись в самостоятельные хозяйства, сыновья Курмана продолжали поддерживать тесную связь между собой. Но Абат и Картпагамбет были особенно близки. Так и не дождавшись от судьбы наследников, Картпагамбет старался кочевать рядом со старшим братом. «Отец, – говорили отчаянные сыновья Абата во время совещательных бесед, – надо бежать. Степи широкие и просторные, никто нас не найдет. Годик-другой покочуем, затем вернемся. Уверены, что недолго будут эти голодранцы бесчинствовать. А когда вернемся, мы, каждому, припомним их деяния!».

– Картпагамбет, – вдруг раздался голос одного из сидящих гостей, – слышал я, будто этот нечестивец Абди грозился отомстить тебе за ту давнюю историю. Что за люди пошли, а! Ведь то был несчастный случай.

Картпагамбет почувствовал, как у него отвратительно засосало под ложечкой. Столько лет он пытается всё забыть, но обязательно, кто-нибудь, да напомнит. Заерзав, он поправил ворот рубашки и ответил:

– Когда о смерти много говорят, здоровый покой теряет. Зачем ворошить старое, Саке? Я думаю, такие как Абди, прикрываясь новой властью, пытаются обделывать свои делишки. За последние годы, немало я повстречал таких «активистов».

– Эх, времена, времена… – вздохнул седобородый старик. – Дай Аллах, чтобы вернулись былые времена!

Внезапно, внимание от разговора отвлекла, поднявшаяся снаружи, суматоха. «Быстро зовите Кульпаш, – послышался женский крик, – пусть мигом бежит к малой юрте». Поднявшись с места, Картпагамбет вышел на улицу, остальные остались сидеть на местах.

– Женеше, что случилось? – спросил он, мимо пробегавшую пожилую женщину.

– У келинжан начались роды, – выпалила она на ходу, пытаясь не расплескать воду в ведре.

«Подняли беспричинный шум», – разозлился Картпагамбет, а вернувшись в юрту, увидел перед собой два десятка вопросительных глаз. Вяло махнув рукой, ответил: «Все в порядке. Обычная суета».

Через время, в юрте стали собираться участники погребения усопшей. Сидевшие гости потеснились, уступая место аксакалам. Отодвигая ширму, вошел Илияс, следом показались его младшие сыновья. Все трое выглядели озабоченными.

– А где Ляль? – спросил Абат. – Надо суры Священного Корана читать. Вас ждем.

– У Толгау начались внезапные роды. Прямо с порога оповестили нас. Женщины говорят, что раньше срока. Видимо, таким образом, сказалось на ней горе, постигшее наш аул.

– Пусть легко разрешится от бремени твоя сноха.

– Все женщины через это проходят. Ничего страшного.

– Что же вы переполошились, словно до нее никто не рожал.

– Пусть родится здоровый ребенок.

– Пусть Аллах поможет твоей снохе быстро встать на ноги здоровой и невредимой.

Этот эпизод отвлек внимание мужчин, от ранее занимавших разговоров. Приступив к чаепитию, они начали неторопливую беседу о погоде, предстоящей зимовке, сократившемся поголовье скота. Но, не успела остыть первая пиала с чаем, как в проеме двери показался бледный растерянный Ляль и тихо произнес: «Толгау умерла».

Часть 3

1

Красные головки тюльпана покрывали всю степь. Цветочный аромат, источаемый вокруг, опьяняя и, одновременно, бодря, окутывал все пространство. Рука невольно тянулась, чтобы сорвать их, но представив, что через пару дней, эти красавицы превратятся в увядшие сморщенные бутоны, сразу исчезало желание губить необыкновенную природную красоту. Если не смотреть под ноги, местами, можно наткнуться на ямки с бурыми яйцами степного жаворонка, гнездившегося в земле. Пока самка насиживает потомство, самец, взлетая, издает трель, подражая голосам других птиц и, тут же, ныряет обратно в траву.

Легкий весенний ветер, даря приятную освежающую прохладу, убаюкивал трех путников, одиноко скачущих по степи. По усталым загорелым лицам и пыльной одежде, было очевидно, что в пути они провели не один день. Снова, прямо перед лошадью, выпорхнул джурбай, в очередной раз, вспугнув животное.

– Ах ты, проклятая птица, – проговорил седой тучный мужчина, удерживаясь за переднюю серебряную луку седла, – как шайтан, появляется и исчезает.

– Это твой конь чересчур пуглив, Изеке, – рассмеялся его спутник.

– Ох, тебе лишь бы шутки шутить, – послышалось в ответ, – не до шуток мне сейчас.

Богатое одеяние всадников и украшение лошадей, указывало на знатное происхождение путников. Сбрую, отделанную резьбой, старые мастера богато орнаментировали серебром. Подпруга с широким нагрудником красовалась маленькими пластинами в виде имитированных фигурок цветов. Передняя лука седел, напоминающая гусиную шейку и головку, была обрамлена серебром. Именно по виду луки седла можно было определить, что мужчины происходили из Младшего Жуза. А то, как они легко ориентировались в данной местности, не вызывало сомнений в их принадлежности влиятельному роду Торткара, в прошлом, владеющими этими просторными пастбищами.

– Далеко же они забрались, – сказал мужчина, к которому спутники обращались «Изеке». Это был двоюродный брат Илияса – Изимбет. Четыре года назад, откочевав в сторону узбекских земель, семья Изимбета пересекла границу Афганистана и обосновалась там. Все четыре года, он питал надежду, что прежняя жизнь и порядки вернутся в родную степь, но вести, получаемые из родины, были одна печальнее другой. Новые – чуждые слуху – слова «Коллективизация», «Советизация аула» лишили покоя представителей кочевой знати. Предполагая, в каком бедственном положении могли оказаться его братья, он вернулся в родные края, чтобы помочь им. Родичи, с которыми он встречался в Афганистане, рассказывали, будто повсеместно началась насильственная конфискация байского имущества. Ему рассказали, что Илияс, все еще питая надежду, не слушая никого и пытаясь сохранить остатки, некогда громадного, хозяйства, вместе с сыновьями кочует по степи.

«Нелюди! – думал Изимбет о сверхактивистах, покачиваясь в удобном седле. – Кто им дал право убивать людей, отнимать, нажитое годами и трудом, добро?! Столько достойных людей погибло, столько крови пролито, а им все мало». Он знал, что из ста дворов аула Илияса, с ним остались только около десяти. Его родные братья, в силу сложившихся обстоятельств, изредка подавали вести о себе. И лишь Илияс, из-за своего упрямого характера, не хотел понимать, что, будучи представителем, некогда влиятельной и знатной семьи, он просто не мог остаться незамеченным новой властью, этим самым, подвергая опасности не только свою жизнь, но и жизни детей и внуков. И только в последнее время, видя, как развиваются события, Илиясу, пришлось признать горький факт неизбежности откочевки за границу. Изимбет твердо знал, что брат был заранее осведомлен о его приезде и передал координаты назначенного места, где планировал ждать его.

– Вот здесь надо свернуть направо, – сказал Изимбет, оглядываясь по сторонам.

Его спутниками были Мажит, несостоявшийся сват Курмана и Ибрагим, двоюродный брат по материнской линии, позволяющий себе, всю дорогу, отпускать безобидные шутки в сторону своего строгого родственника. Изимбет на это не обижался, считая, что веселая атмосфера позволит сократить длинный путь.

Мажит, которого, новая власть «потрясла» одним из первых, недолго думая, бежал в Афганистан с первой волной беженцев. Всю свою жизнь, старающийся сколотить видное состояние, он не собирался лишаться его в тот момент, когда это, практически, удалось. После смерти старшей дочери Марзии, сосватанную за Картпагамбета, Курман запретил ему возвращать калым. А удачно выдав замуж младшую дочь, казалось, Мажит зажил припеваючи, но тут грянули перемены. «Сердобольные» завистники сразу указали на него представителям Советов, а они, не церемонясь, отобрали у него половину поголовья скота. В одну ночь, Мажит с семьей откочевал в земли бывшего Кокандского ханства; оттуда, добрался до Афганистана, где закрепился среди казахской знати. На чужбине, завязав близкие отношения с Изимбетом, стал чувствовать, с его стороны, постоянную поддержку и покровительство, поэтому, когда Изимбет предложил ему отправиться в поездку, Мажит, без колебаний, согласился.

По дороге укрываясь и отдыхая в аулах сородичей, путники, добравшись до Богеткуля, торопились поспеть к условленному месту до наступления сумерек. «Кто бы мог подумать, что сам Изимбет будет тайком проезжать по тем землям, где, совсем недавно, чувствовал себя полноправным хозяином?! Вот, времена!» – злорадно шептались некоторые за их спинами. Подъехав к густым зарослям степных кустарников, путники стреножили коней и пустили их пастись. Не успели они присесть на траву, как из тени ветвей отделилась худощавая фигура и тихо приблизилась к ним. Гнедой красавец Изимбета, почуяв чужака, раздул ноздри и, обеспокоенно водя косым взглядом, громко фыркнул.

– Ас-саляму алейкум, Изимбет-ага! Это я, Кунасыл. Как вы добрались? – раздался тихий голос.

– О, Аллах! Балам, это ты?! – Изимбет вскочил на ноги и отрывисто обнял племянника, коснувшись мягкой бородой его лица. Кунасыл почувствовал, как повлажнела борода дяди, и не удержался от рыданий. Вытирая катившиеся слезы, он молчал, прижавшись к родному плечу. Затем, повернулся к остальным и сдержанно поздоровался с ними.

– Отец ждет недалеко отсюда. Я должен отвезти вас к нему.

– Поехали, балам. Не будем медлить ни минуты.

Забыв про усталость, путники вскочили на коней и рысью поскакали в восточном направлении. Изимбет, не напрягая зрение, издали увидел двух всадников, стоявших возле разрушенного мазара.

– Астапралла, Илияс, наконец-то! – воскликнул он, торопливо остановив лошадь и спрыгнув на землю.

– Брат! Неужели увиделись! – крепко обнимая Изимбета, проговорил Илияс. Обнявшись, братья застыли на месте, а остальные путники, вытирая слезы, молча наблюдали за происходящей картиной.

– Отец, что же мы стоим здесь. Гостей, с нетерпением, ждет весь аул, – наконец, нарушил тишину Ляль, – казаны кипят.

– О, Аллах, простите меня! – засмеялся, сквозь слезы, Илияс. – Как же я рад видеть тебя, дорогой! Как я рад! – не переставая, говорил он Изимбету, похлопывая его по спине.

Через время, разглядывая скромное убранство небольшой юрты брата, Изимбет, с горечью подмечал, что от былой роскоши не осталось и следа. Весь аул состоял из десяти шестиканатных серых жилищ, расположенных в ряд. Юрта Илияса находилась посредине и сейчас, в ней собрались жители маленького аула. Торгын, зорко следя за тем, чтобы пиалы гостей не пустовали, одновременно, засыпала приезжих вопросами.

– Кайн-ага, а как поживает Сулушаш – байбише? Как же я соскучилась по нашим посиделкам. Помню, как она любила петь. Запоет, аж сердце замирает.

– Хорошо поживает Сулушаш. По-прежнему любит собирать аульных женщин, – улыбнулся Изимбет. – Устраиваем праздники. Наурыз шумно отпраздновали.

– Ммм, – вздохнула Торгын и, ничего не ответив, молча, опустила голову. С недавних пор, утратившая былой лоск, она выглядела состарившейся и уставшей. Илияс, взглянув на жену, понял ее без слов, но в ответ, лишь раздраженно сказал:

– Разве мог я предугадать, что все так обернется? До последнего надеялся, ждал, хотя, в народе всякое говорили. Разве думал, что буду скитаться по степи, а люди, которым верил и доверял, отвернуться от меня. Да что там от меня, от Аллаха они отвернулись, – махнул он рукой и горестно вздохнул.

– Кто сейчас остался с вами? – спросил Ибрагим, обратившись к Лялю.

– Буквально пять дворов и мы. Месяц назад, уехали еще несколько семей, поэтому, нам пришлось снова сменить место стоянки. Не дай Аллах, приведут сюда неверных.

– От скота тоже практически ничего не осталось. Как только грянула коллективизация, в один день отобрали больше половины голов. Все, что сумели вовремя спрятать, то и осталось у нас, – со злостью, добавил Шынасыл.

– Необходимо, максимально сбыть скот. На переправе, все равно, потеряете его большую часть. Амударья не щадит никого. Главное, добраться живыми и невредимыми. А там, заживем, как прежде, – проговорил Изимбет, теребя бороду.

– Недавно весточку прислал Абат. Мы должны уехать вместе. Не дадут им там житья, чует мое сердце, – сказал Илияс и безостановочно закашлял.

Изимбет, только теперь, обратил внимание на нездоровый кашель брата. Вновь разглядывая его, с болью, отметил, что Илияс очень похудел, осунулся, а голова, раньше времени, полностью покрылась сединой.

– Илияс, тебе еще шестидесяти нет, надо беречь себя, – сказал Изимбет, когда они остались наедине. – Тебе надо ТАМ устроить жизнь сыновей. Кто это сделает, если не ты? Тебе надо выдать Тарбию за достойного человека. Эх, не послушал меня, а надо было уехать вовремя. Не понимаю, зачем Абат и Картпагамбет укрываются в Жаман-кала. Нам надо держаться всем вместе.

– Да разве мы могли предположить такое, Изеке? – горестно ответил Илияс. – Ведь они думали, что ненадолго уезжают. Так и я, всё надеялся на положительный исход событий. А вон, как ошибся!

– Мы побудем здесь неделю, затем уедем. В середине первого месяца осени, будем ждать вас на переправе. До этого времени, полностью подготовьтесь к длительной дороге. Меняйте скот на ценный товар – на чужбине, он поможет прочно обосноваться и встать на ноги. Один Всевышний знает, когда мы снова вернемся в родные края. Сейчас я объясню, как безопасно добраться до Амударьи. Вас везде будут встречать свои люди, не переживай.

Кивая головой, Илияс внимательно слушал брата, одновременно, торопливо записывая его слова на листке бумаги.