Текст книги "Игра в пятнашки"

– Мы говорили о том, что насильственная смерть мисс Идз в такой момент ставит нас всех в чрезвычайно неприятное положение. Это надо признать как непреложный факт. Я поделился данным соображением с мистером Квестом, и мы решили обсудить ситуацию с мисс Дадей и мистером Питкином. С мисс О’Нил я уже говорил на сей счет и решил, что ей тоже стоит присутствовать. Мы сошлись на том, что не допускаем и мысли, чтобы кто-нибудь из нас или же других руководителей «Софтдауна», которым отойдут акции корпорации, может быть причастен к убийству мисс Идз. Мы…

– Мисс Дадей согласилась с этим?

– Конечно, – ответила она сама. – Если вы, молодой человек, решили, будто я перечислила веские, с моей точки зрения, мотивы для убийства, то неправильно меня поняли. Я перечислила факты, за которые вы, несомненно, ухватитесь в поисках мотивов. Вы все равно бы их обнаружили. Я просто сэкономила вам время.

– Понимаю. Так о чем вы говорили, мистер Брукер?

– Мы обсуждали, что делать. В частности, советовались, стоит ли нам немедленно обратиться за консультацией к юристу. И если да, то обращаться к адвокату нашей корпорации или же лучше нанять адвоката, специализирующегося по таким вопросам. Также мы обсуждали само убийство и пришли к согласию в том, что не знаем человека, имевшего повод для убийства мисс Идз и способного на подобное преступление. Еще говорили о недавнем письме Эрика Хага, бывшего мужа мисс Идз, которое получил Перри Хелмар… Вам известно о нем?

– Да, от самого Хелмара. В нем утверждается, будто у Хага есть некий документ, дающий ему право на половину собственности жены.

– Именно так. Письмо было отправлено из Венесуэлы, но Хаг мог прибыть в Нью-Йорк кораблем или самолетом, а мог просто нанять кого-нибудь для убийства.

– Понимаю. Зачем?

– Мы не знаем зачем. Я не знаю. Мы лишь пытались найти хоть какое-то правдоподобное объяснение убийству.

– Ну да, но почему вы заподозрили Эрика Хага? – настаивал я. – Проживи его супруга неделей дольше, ее состояние значительно выросло бы, а значит, и половина, на которую он мог претендовать, ведь документ так и оставался бы у него.

– Возможно, – предположила Виола Дадей, – она стала отрицать, что подписывала документ. Или же он решил, что она так поступит, и испугался, что вообще ничего не получит.

– Но она созналась, что действительно подписала подобный документ.

– Вот как? Кому же?

Естественно, я не мог сказать, что Ниро Вулфу и мне, поэтому взял официальный тон:

– Вопросы здесь задаю я, мисс Дадей. Как было сказано, это лишь предварительный опрос свидетелей, поэтому сейчас я закончу с остальными по установленному порядку. – Я обратился к Дафне: – Мисс О’Нил, как вы провели прошлую ночь? Где были между половиной одиннадцатого и двумя часами? Вы должны понимать, что…

Тут дверь открылась, о чем нас известил шум, ворвавшийся извне. Я обернулся. В зал гуськом вошли трое, и, увы, первого я знал весьма хорошо. Завидев меня, он так и замер, вытаращил глаза и в сердцах произнес:

– Нет, ну надо же!

Еще не бывало случая, чтобы меня обрадовала встреча с лейтенантом Роуклиффом из манхэттенского отдела по расследованию убийств. Даже представить себе не могу обстоятельств, которые бы тому благоприятствовали. Но если бы я составлял список самых неудачных для его появления моментов, этот шел бы первым. И вот он тут как тут!

– Ты арестован, – объявил лейтенант, едва не задыхаясь.

Я подавил порыв, который неизменно возникал у меня при виде Роуклиффа и природу которого, пожалуй, уточнять не стану.

– У вас есть ордер? – поинтересовался я.

– Не нужен мне никакой ордер. Я арестую… – Тут он спохватился, подошел поближе и оглядел софтдаунский квинтет. – Кто из вас Джей Л. Брукер?

– Это я.

– Я лейтенант Джордж Роуклифф из полицейского управления. Этот человек назвался внизу полицейским. Вам он…

– Так он не полицейский?! – вскричал Брукер.

– Нет. Вам он…

– Мы кучка олухов, – проскрежетала мисс Дадей. – Он журналист!

Роуклиффу пришлось повысить голос:

– Он не журналист. Его зовут Арчи Гудвин, и он помощник Ниро Вулфа, частного детектива. Вам он назывался полицейским? – Трое из них ответили утвердительно, и Роуклифф устремил на меня свои выпученные глаза. – Ты арестован за то, что прикидывался полицейским. Это уголовное преступление, влекущее за собой суровое наказание. Дойл, надень на него наручники и обыщи.

Двое копов ринулись ко мне. Я сунул руки глубоко в карманы брюк, обмяк и съехал в кресле вперед, так что бо́льшая часть моего тела оказалась под столом. Обыскать здорового мужчину весом сто восемьдесят фунтов, когда он принял такое положение и расслабился, не так-то просто. Для этого надо встать поустойчивее и поднапрячься. Я был уверен, что спутники Роуклиффа остановятся, как минимум перевести дыхание.

– Возможно, вы помните, – обратился я к Роуклиффу, – как третьего апреля тысяча девятьсот сорок девятого года по распоряжению комиссара Скиннера подписали письменное извинение перед мистером Вулфом и мной. Теперь извиняться придется лишь передо мной, если только я удовлетворюсь этим.

– Ты схвачен на месте преступления.

– Отнюдь. Эти люди путаются от волнения. И внизу, и здесь, представляясь, я ограничился двумя словами – произнес свою фамилию и слово «детектив». И показывал лицензию, на которую никто не удосужился взглянуть. Я не называл себя полицейским. Я детектив, каковым и представлялся. Я задавал вопросы, а они отвечали. Принесите извинения, и покончим с этим.

– И что за вопросы ты задавал?

– Прояснял обстоятельства, связанные со смертью Присциллы Идз.

– С убийством.

Мне оставалось только признать:

– Да.

– В каком качестве?

– В качестве заинтересованного лица.

– В чем заинтересованного? Ты обманул инспектора Кремера. Сказал, что у Вулфа нет клиента, но вот ты здесь.

– Я не обманывал. У него не было клиента.

– Значит, теперь появился?

– Нет. По-прежнему нет.

– Тогда зачем ты здесь? Что за интерес?

– Мой собственный. Я интересуюсь этим делом по личным причинам, а мистер Вулф не имеет к этому никакого отношения. Я сам по себе.

– Да ради бога! – Судя по тону Роуклиффа, он достиг пика раздражения. Расслабленная поза мешала мне разглядеть его лицо, однако краешком глаза я заметил, как сжались его кулаки. – Значит, у Вулфа есть к-к-клиент. – Дойдя до крайнего возбуждения, он начинал заикаться; обычно я старался опередить его, но на этот раз не успел. – Причем такой, что он не смеет признаться. А тебе достает нахальства покрывать его, распространяя вопиющую ложь: якобы ты сам по себе. Твоя наглость…

– Послушайте, лейтенант. – Я был сама серьезность. – Мне всегда доставляло удовольствие врать вам. Так будет и впредь. Но сейчас я хочу, чтобы вы поняли: мой интерес в данном деле сугубо личный, как я и утверждал, а мистер Вулф здесь ни при чем. Если вы…

– Все, хватит! – Кулаки сжались сильнее и чуть дрогнули. Однажды Роуклифф не выдержит и набросится на меня, и тогда моя реакция будет зависеть только от обстановки. Возможно, мне и не удастся переломить его пополам. – Все, хватит! Предоставление ложной информации, утаивание улик и важного свидетеля, препятствование отправлению правосудия и попытка выдать себя за полицейского. Бери его, Дойл. Скоро здесь появится кто-нибудь, к-к-кому мы сдадим его с рук на руки.

Он отнюдь не шутил. Я быстро прикинул, что к чему. Несмотря на ситуацию, я все-таки надеялся продолжить беседу кое с кем из софтдаунского квинтета, а может, и со всеми. И вряд ли делу пошло бы на пользу, если бы они сидели и смотрели, как парочка мужланов выволакивает меня из-за стола самым неприглядным образом. Поэтому я поднялся, подошел к Дойлу и попросил:

– Пожалуйста, поосторожнее. Я боюсь щекотки.

Глава 6

Без четверти шесть вечера я сидел на стуле в крохотной комнатке печально известного здания на Леонард-стрит. Я скучал, был разочарован и хотел есть. Знать бы мне, что произойдет буквально через шестьдесят секунд, без четырнадцати шесть, и мой взгляд на мир засиял бы иными красками, но грядущее было мне неведомо.

Меня пасовали то сюда, то туда, хотя в тюрьму так и не забросили, даже не предъявили обвинений. Сначала препроводили в Десятый участок на Западной Двадцатой улице, где располагается кабинет Кремера, и на протяжении получаса совершенно игнорировали, а потом заявили, если я хочу увидеться с инспектором Кремером, меня придется перевезти в другое место. Никакого желания встречаться с Кремером я не испытывал, но ужасно устал от ничегонеделания, а потому, получив от парня в форме любезное приглашение сопровождать его, безропотно согласился. Коп доставил меня на такси на Сентр-стрит, 240, где располагалось Главное полицейское управление Нью-Йорка, поднял на лифте и, крепко держа меня за руку, повел на долгую прогулку по коридорам, которая закончилась скамейкой в нише, где мне было велено сесть. Сопровождающий сел тоже. Через некоторое время я поинтересовался, кого или чего мы ждем.

– Слушай, приятель, я что, похож на всезнайку?! – взорвался он.

– На первый взгляд – нет, – увильнул я от прямого ответа.

– Правильно. Я ничего не знаю. Так что не доставай меня.

Это как будто решило вопрос, и я снова сел. По коридору в обоих направлениях сновали люди, каких ожидаешь повстречать и неизменно встречаешь на Сентр-стрит, 240. Я уже достиг той стадии, когда стал ерзать на жесткой скамье каждые тридцать секунд вместо обычных двух минут. Заметив проходившего мимо офицера в форме, я обратился к нему:

– Капитан!

Тот обернулся, увидел меня и приблизился.

– Капитан, – начал я, – выслушайте меня. Мое имя – Арчи Гудвин. Я проживаю на Западной Тридцать пятой улице, девятьсот четырнадцать, в доме Ниро Вулфа. Этот полицейский сопровождает меня, чтобы я не сбежал. Пришлите, пожалуйста, сюда фотографа. Пусть запечатлеет вот это. – Я поднял скованные руки. – В качестве подтверждения. Меня заковала в кандалы тупая обезьяна по фамилии Роуклифф. Я намерен вчинить ему иск за противоправное задержание и моральный ущерб. Он подверг меня позору и поношению, выставил на посмешище.

– Посмотрю, что можно сделать, – произнес он сочувственно и удалился.

Естественно, я остановил капитана и воззвал к нему лишь для развлечения, чтобы хоть чем-нибудь заняться. Каково же было мое удивление, когда спустя двадцать минут ко мне подошел сержант и спросил мое имя. Я назвался.

Он обратился к моему конвоиру:

– Как зовут этого человека?

– Он сказал вам, сержант.

– Я спрашиваю тебя!

– Сам-то я не знаю, сержант. В убойном отделе сказали, его зовут Арчи Гудвин, как он вам и назвался.

Сержант крякнул, отнюдь не любезно, посмотрел на мои наручники, извлек связку ключей и, воспользовавшись одним из них, освободил мне руки. Я никогда не встречал капитана ни до, ни после того и даже не знаю его имени, но, если вас вдруг закуют в наручники и оставят томиться посреди полицейского управления, потребуйте позвать вам капитана лет пятидесяти – пятидесяти пяти, с большим красным носом, двойным подбородком и в очках с металлической оправой.

Чуть позже появился другой сержант с распоряжениями, и меня сопроводили до Леонард-стрит, в вотчину окружного прокурора, где отвели в какой-то кабинет. Там мне наконец-то уделили хоть какое-то внимание – детектив из убойного отдела по фамилии Рэндалл, которого я даже немного знал, и помощник окружного прокурора Мандельбаум – этого я видел впервые. Они клевали меня часа с полтора без всякого толку, за исключением одного: я заподозрил, что обвинений мне все-таки не предъявят. Удаляясь, они даже не потрудились приставить ко мне охранника, а просто велели ждать. Когда я посмотрел на часы в третий или четвертый раз после их ухода, стрелки показывали без четверти шесть.

Как уже говорил, я скучал, был разочарован и хотел есть. Из-за стычки с Роуклиффом целый день пошел коту под хвост, и других пунктов в отчете не предвиделось. В половине восьмого мне предстояло встретиться с Лоном Коэном, чтобы угостить его обещанным стейком, а затем забежать домой, собрать вещички и отправиться на поиски отеля. Все бы ничего, вот только я понятия не имел, до какого состояния копы довели Вулфа. Весьма вероятно, что, когда я заявлюсь домой, он будет меня поджидать не с самыми лучшими намерениями. Я не имел ничего против ночевки в отеле, но не представлял, что буду делать, когда придется убраться оттуда поутру. Есть ли у меня хоть какие-то планы? Я решил покончить с неопределенностью, раздобыв какой-нибудь намек у Лона, а для этого следовало позвонить ему, не дожидаясь семи. В кабинете, где меня оставили, телефона не было. Я встал и вышел в коридор, посмотрел по сторонам и двинулся налево. Двери попадались с обеих сторон, но закрытые. Я же предпочел бы наткнуться на открытую дверь, за которой виднелся бы телефон, и продолжал идти. Безуспешно. Однако в самом конце коридора последняя дверь слева была приоткрыта дюйма на три. Когда я подошел поближе, оттуда до меня донесся голос. Именно это событие, произошедшее без четырнадцати шесть, я упоминал выше. Через двенадцать шагов голос стал внятным, через пять – узнаваемым, а в шести дюймах до щели слова зазвучали уже совершенно отчетливо.

– Весь этот спектакль, – говорил Ниро Вулф, – основан на идиотском допущении, вполне естественном и даже неизбежном, поскольку тупее мистера Роуклиффа в вашем ведомстве никого не сыскать, – на допущении, будто мы с мистером Гудвином – кретины. Я вовсе не отрицаю, что в прошлом порой не особо с вами откровенничал. Готов даже признать вам в угоду, что жульничал и дурачил вас ради собственных целей, но лицензию у меня еще не отобрали. И вы прекрасно понимаете почему. Ведь в конечном счете пользы я вам принес больше, чем причинил вреда… Не обществу, это совсем другое дело, но вам, мистер Кремер, и вам, мистер Боуэн, и, конечно же, всем остальным.

Значит, среди слушателей находился и окружной прокурор.

– К тому же я всегда знал, где остановиться, и мистер Гудвин тоже. Это наш непревзойденный рекорд, и вам это известно. И что же происходит сегодня? Следуя своему привычному распорядку, в четыре часа я поднимаюсь в оранжерею для двух часов отдыха. Пробыв там совсем недолго, я вдруг слышу какой-то шум и отправляюсь выяснить, в чем дело. А это мистер Роуклифф. Воспользовавшись отсутствием мистера Гудвина, которого он боится и которому имеет наглость завидовать, он силой ворвался в мой дом и…

– Это ложь! – раздался голос Роуклиффа. – Я позвонил и…

– Молчать! – взревел Вулф, и мне даже показалось, что дверь чуть качнулась и щель сузилась; через мгновение он продолжил, не во весь голос, но и не шепотом: – Как вам всем известно, полицейский имеет не больше прав войти в чужое жилище, чем любой обычный гражданин, за исключением особых, оговоренных законом случаев. Однако данное право зачастую узурпируется, как это произошло сегодня, когда мой повар и дворецкий отпер дверь, а мистер Роуклифф налег на нее и, невзирая на сопротивление, вломился в мой дом, отмахнулся от моего работника и, игнорируя все протесты, незаконно поднялся на три этажа, ворвался в оранжерею и нарушил мое уединение.

Я прислонился к косяку, устраиваясь поудобнее.

– Он был настолько туп, что рассчитывал, будто я стану с ним разговаривать. Естественно, я приказал ему убираться вон. Он настаивал, что я должен ответить на его вопросы. Когда же я вновь отказал ему и повернулся, чтобы уйти, он преградил мне путь, продемонстрировал ордер на мой арест как важного свидетеля по делу об убийстве и положил мне на плечо руку. – Внезапно голос Вулфа стал тише и заметно холоднее. – Я никому не позволю прикасаться ко мне, джентльмены. Мне не нравится, когда ко мне прикасаются, особенно столь недостойные личности, как мистер Роуклифф. Я такого не потерплю! Я велел ему сообщить, какими полномочиями наделяет его ордер, как можно короче и не прикасаясь ко мне. Не я один столь чувствителен к враждебным прикосновениям, это характерно для всех живых существ. Данную деталь я упоминаю только в качестве одной из причин, заставивших меня отказаться от разговора с мистером Роуклиффом. На основании ордера он арестовал меня, вывел из моего дома и в полицейской машине-развалюхе с упрямым и припадочным водителем привез в это здание.

Я закусил губу. Хотя тот факт, что Вулфа тоже сцапали и пасовали от одной инстанции к другой, был не лишен очарования, ответственность за это отчасти лежала на мне, и это сводило все веселье на нет. Поэтому я и не веселился. Я слушал.

– Я снисходительно полагал, что за бешеным рвением мистера Роуклиффа стоит некое крупное недоразумение, быть может даже простительное. Однако от вас, мистер Боуэн, я узнал, что причина кроется всего лишь в безумном припадке дурости. Обвинять мистера Гудвина в том, что он будто бы выдавал себя за полицейского, – это недомыслие. Мне не известно, что он говорил или делал, но в этом и нет необходимости. Я знаю мистера Гудвина. Он просто не способен на подобное слабоумие. Обвинять его в предоставлении ложной информации от моего имени, может, и не совсем недомыслие, но все же наивность. Вы подозреваете, будто меня нанял кто-то, оказавшийся причастным – невольно или умышленно – к убийству мисс Идз и миссис Фомос. По вашему мнению, я утаиваю сей факт и это я послал сегодня в то место мистера Гудвина, который, отрицая мое участие в деле, тем самым лжет.

– Будь я проклят, если нет! – снова подал голос Роуклифф.

– Мы, кажется, договорились, – резко отозвался Вулф, – что меня не будут прерывать. Итак, я утверждаю: подобное обвинение наивно. Если мистер Гудвин лжет по моему указанию, неужели я, по-вашему, не обдумал всех последствий? Не предусмотрел, что мои действия пресекут таким вот дурацким образом, надев на него наручники – мистер Роуклифф козырял этим – или доставив меня сюда опасным полицейским транспортом? Вы подозреваете, будто у меня есть клиент, будто мне известно нечто, чего вы не знаете, но хотели бы узнать, и уверены, будто можете добиться от меня признаний угрозами. Не можете, поскольку мне известно не больше вашего. Но вы правы, полагая, что у меня есть клиент. Это я признаю́. Есть.

Роуклифф издал вопль торжества, эдакое подобие победного клича. А я подумал: нате вам, старый плут все-таки разжился клиентом!

– Еще этим утром и даже час назад у меня не было клиента, но теперь он есть. Злобные выходки мистера Роуклиффа, поощряемые вами, джентльмены, заставляют меня бросить вам вызов. Когда мистер Гудвин утверждал, что я непричастен к данному делу и он действует исключительно из своего личного интереса, он говорил правду. Как вам, может быть, известно, он небезразличен к тем свойствам молодых женщин, которые главным образом и побуждают нашу расу к рыцарственной борьбе против всяческих ничтожеств. Особенно он уязвим перед очарованием тех девушек, которые вдобавок ко всему будят в нем дух галантности и авантюризма, а также тягу к колоритному и страстному. Именно такой и была Присцилла Идз. Вчера она провела некоторое время с мистером Гудвином. Он запер ее в спальне моего дома. Изгнанная им по моему приказу, она была жестоко убита спустя три часа. Не скажу, будто это повредило его рассудок, но потрясло до основания. Заявив мне, что собирается в одиночку искать убийцу, и вооружившись, он выскочил из моего дома словно одержимый. Это было наивно, но в то же время трогательно, благородно и достойно восхищения. Именно поэтому ваше грубое и неучтивое обращение с ним не оставляет мне выбора. Я к его услугам. Он мой клиент.

Роуклифф недоверчиво переспросил:

– Вы хотите сказать, ваш клиент – Арчи Гудвин?!

К нему присоединился язвительный Боуэн:

– И весь тот вздор был затеян только для этого?

Я толкнул дверь и вошел.

На меня устремились сразу восемь пар глаз. Кроме Вулфа, Боуэна, Кремера и Роуклиффа, в комнате присутствовала парочка, клевавшая меня, и еще две совершенно незнакомые личности. Я подошел к Вулфу. Мне хотелось дать ему понять, что я слышал все им сказанное, а еще выразить пылкую признательность, которую питает его новый клиент.

– Ужасно хочу есть! – объявил я ему. – Всего только раз и перекусил в кафе. Могу дикобраза съесть вместе с колючками. Поедемте домой.

Реакция Вулфа была трогательной, благородной и достойной восхищения. Как будто мы репетировали это десяток раз. Он молча поднялся, взял свою шляпу и трость с ближайшего столика, подошел и хлопнул меня по плечу. Потом рявкнул на зрителей:

– Сущий рай для недоумков! – И зашагал к двери.

Я последовал за ним. Никто даже не попытался остановить нас.

Поскольку здание я знал лучше Вулфа, то в коридоре обогнал его и вывел вниз по лестнице на улицу. В такси он сидел, плотно сжав губы и вцепившись в ремень. Всю дорогу мы хранили молчание. Перед домом я заплатил водителю, выбрался из машины, придержал Вулфу дверцу, обогнал его на крыльце и открыл дверь ключом. Однако этого оказалось недостаточно: дверь приоткрылась лишь на дюйм из-за цепочки. Пришлось звонить Фрицу. Когда тот появился и впустил нас, Вулф наказал нам:

– Впредь не снимайте цепочку, когда открываете дверь. Всегда! – И обратился к Фрицу: – Управился с почками?

– Да, сэр. Вы не позвонили.

– Клецки и карамель?

– Да, сэр.

– Хорошо. Пива, пожалуйста. Я как будто из пустыни.

Избавившись от шляпы и трости, он двинулся в кабинет, и я последовал за ним. На протяжении нескольких часов я упревал в том месте, где кожаная кобура не давала дышать коже, и было сущим наслаждением наконец-то от нее избавиться. Проделав это, я не стал садиться за свой стол, а прошел к красному кожаному креслу, в котором перебывала тысяча клиентов, не говоря уже о тысячах, которым таковыми стать не удалось. Я опустился в него, откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу. Фриц принес пиво, и Вулф открыл бутылку, наполнил стакан и выпил, потом взглянул на меня.

– Шут, – констатировал он.

– Нет, сэр, – покачал я головой. – Я сел сюда не шутки ради, а чтобы избежать недопонимания. Сел как клиент – чем ближе к вам, тем лучше. Вашим наемным служащим я себя считать не могу – ничего не попишешь, – пока не будет разрешена моя личная проблема. Если вы говорили серьезно, то назовите сумму аванса, и я выпишу чек. А если нет, то мне останется только выбежать из вашего дома как одержимому.

– Черт побери, ну что тут делать! Я связал себя обязательством!

– Да, сэр! Так как насчет аванса?

– Нет!

– Не хотите узнать, как я провел день?

– Хочу? Нет. Но ведь, черт возьми, мне от этого не отвертеться!

Я отчитался по полной. Постепенно, после третьего стакана пива, хмурые складки на его лбу немного разгладились. Быть может, он даже не обращал на меня внимания, но я давно уже научился не беспокоиться на сей счет. Как только ему понадобится, вся информация у него будет. Когда я закончил, он проворчал:

– Скольких из тех пяти ты смог бы заполучить сюда завтра к одиннадцати утра?

– При создавшемся положении? Без всякой наживки?

– Да.

– Не уверен, что заполучу хотя бы одного, но готов попробовать. Я мог бы выудить что-нибудь полезное у Лона Коэна, если угощу его достаточно большим стейком… Кстати, я должен ему позвонить.

– Позвони и пригласи пообедать с нами.

На первый взгляд предложение Вулфа представлялось великодушным и щедрым – и, возможно, было таковым, – вот только ситуация складывалась непростая. Если бы нас привлекли к расследованию обычным образом и я повел бы Лона в ресторан «У Пьера», чтобы за еду выудить из него информацию, то сумму из ресторанного счета отнес бы на служебные расходы, которые нам возмещает клиент. Но не теперь. Зачисли я плату за угощение в расходы по делу, раскошелиться пришлось бы Вулфу, если только он не выставит счет мне, как клиенту. А если бы я не зачислил, то платил бы из своего кармана. В любом случае ее не вычли бы из подоходного налога ни у меня, ни у Вулфа, а это никуда не годилось.

Однако я позвонил Лону. Он явился и вместо стейка отведал почек по-горски и клецок в карамели, что оказалось и удобнее, и экономнее. Одна беда: мне пришлось довольствоваться четырьмя клецками вместо обычных шести, а Вулфу – семью вместо десяти. Он перенес это стойко, как подобает мужчине, восполнив недостаток дополнительной порцией салата и сыра.

После обеда, уже в кабинете, я был вынужден воздать Лону должное. Он наелся до отвала и выпил порядочно, но ясности ума не утратил. Два моих звонка и приглашение на обед настроили его как на прием, так и на передачу соответственно программе. Удобно устроившись в одном из желтых кресел и потягивая коктейль из бренди и «Бенедиктина», он переводил взгляд с Вулфа на меня и обратно.

– Я в затруднительном положении, мистер Коэн, – тяжело вздохнув, объявил Вулф. – Связал себя обязательством расследовать убийство, а с какой стороны к нему подступиться, не знаю. Когда сегодня Арчи говорил вам, что смерть мисс Идз меня не интересует, это была чистая правда, но теперь я в деле, и мне нужно от чего-то оттолкнуться. Кто ее убил?

Лон покачал головой:

– Сам собирался задать тот же вопрос. Вам, конечно, известно, что ее вчерашнее пребывание здесь и уход незадолго до смерти стали достоянием гласности, поэтому все считают само собой разумеющимся, что вы заняты этим делом. С каких это пор вам понадобилась отправная точка?

Вулф покосился на него:

– Мистер Коэн, это вы в долгу у меня или я у вас?

– Я назвал бы его обоюдным, если вам будет угодно.

– Ладно. Тогда, полагаю, у меня есть кредит. Утром я почитаю вашу газету и другие тоже, но раз уж мы с вами все равно сидим здесь, почему бы нам не поговорить об этом деле?

Лон ничего не имел против и в подтверждение этого принялся выкладывать все ему известное. Он проговорил почти час, в том числе ответил на несколько вопросов Вулфа и парочку моих, а когда закончил, мы, может, и разжились информацией, но ничем таким, что можно было бы назвать отправной точкой.

Хелмару, Брукеру, Квесту, Питкину и мисс Дадей предстояло не только унаследовать восемьдесят процентов акций «Софтдауна», но и проконтролировать распределение среди служащих оставшихся десяти процентов с правом решать, кто сколько получит. В сумме это составляло девяносто процентов всех ценных бумаг корпорации, фигурирующих в завещании отца Присциллы. Остальные десять ранее принадлежали компаньону мистера Идза, а после смерти компаньона отошли к его дочери, миссис Саре Джаффи, вдове. Ее муж год назад погиб в Корее. Некогда миссис Джаффи была близкой подругой Присциллы Идз.

Подозреваемым номер один у журналистов-мужчин значился Оливер Питкин, впрочем без каких-либо убедительных причин. Женщины отдали первенство Виоле Дадей.

Газетчики не раскопали никаких доказательств того, что кто-то из пяти основных наследников испытывает финансовые затруднения или же отличается крайней мстительностью, жадностью либо кровожадностью. Но поскольку каждый из пятерки должен был получить именной сертификат стоимостью около полутора миллионов, иных доказательств, по единодушному мнению, и не требовалось. Насколько было известно прессе, ни с кого не сняли подозрения благодаря наличию алиби или же другим обстоятельствам. По меньшей мере половина из шестидесяти репортеров всех газет и телеграфных агентств, освещавших данное дело, пребывала в убеждении, что в нем тем или иным образом глубоко увязла Дафна О’Нил. И журналистская братия намеревалась выяснить, как именно.

Известие о том, что последние семь часов своей жизни Присцилла провела в доме Вулфа, распространил Перри Хелмар, который узнал об этом от помощника окружного прокурора. В середине дня Хелмар выложил сей факт журналисту агентства «Сити ньюс», а часом позже, отказавшись встречаться с прессой, распространил заявление относительно своего визита к Вулфу и «жестокого обмана», с которым у нас столкнулся. Заявление напечатали в вечерних газетах. В нем не говорилось напрямую, однако подразумевалось, не утаи Вулф от Хелмара присутствия Присциллы в своем доме, ее бы и не убили. Издание Лона, «Газетт», намеревалось поместить этот опус в рамке на третьей полосе. Упомянув данную подробность, Лон замолчал и покосился на Вулфа, ожидая комментариев, но их не последовало.

Жизнь Присциллы Идз, довольно запутанная, распадалась на несколько периодов. После смерти отца ее, пятнадцатилетнего подростка, приютили Хелмары, однако бо́льшую часть времени она проводила в школе, где получила блестящую характеристику, а потом два года отучилась в колледже Смит. Затем внезапно, за несколько месяцев до девятнадцатилетия, посреди семестра она бросила учебу, объявила друзьям, что намеревается пожить в свое удовольствие, сняла квартиру в Гринвич-Виллидже, наняла горничную, повара и дворецкого и принялась устраивать вечеринки. Через несколько месяцев Виллидж ей надоел, однако о следующем крутом повороте ее судьбы информация у Лона была довольно смутная. Как выяснил сотрудник «Газетт», горничной Присциллы понадобилось отправиться в Новый Орлеан проведать больную мать, и мисс Идз, обрадовавшись хоть какому-то поводу покинуть Виллидж и особенно своего опекуна Перри Хелмара, докучавшего ей требованиями вернуться в колледж, купила себе и горничной билеты на самолет до Нового Орлеана.

Вероятно, в Новом Орлеане или, по крайней мере, где-то в тех краях она и познакомилась с Эриком Хагом. В этом Лон сомневался еще больше. Точно было известно лишь то, что Присцилла с ним познакомилась, вышла за него замуж и уехала куда-то в Южную Америку, где он не пойми чем занимался. Неоспоримым представлялся и тот факт, что через три месяца она внезапно появилась в Нью-Йорке в сопровождении все той же горничной, однако уже без мужа. Она купила домик в лесу недалеко от Маунт-Киско и взялась за мужчин. За два года Присцилла весьма разнообразно с ними повеселилась, очевидно придерживаясь мысли, что чем выше ожидания, тем забавнее наблюдать, как они разбиваются, если их не подпитывать. Со временем ей надоело и это, и она отправилась в Рино, где прожила какое-то время, чтобы получить развод, вернулась в Нью-Йорк и вступила в Армию спасения.

Услышав об этом, я вытаращился на Лона, уверенный, что он взял эту подробность с потолка и приплел для пущего эффекта. Трудно было представить Присциллу Идз, какой я ее знал, в персиковом платье и жакете от дорогого портного, самозабвенно колотящей в бубен. Но нет, Лон сдавал карты открыто, не жульничая.

Присцилла действительно состояла в Армии спасения почти два года, носила форму и работала по семь дней в неделю, оставив старых друзей и старые привычки и ведя умеренный, если не скромный, образ жизни. Затем внезапно – ее так и кидало из одной крайности в другую – она оставила Армию спасения, переехала в двухэтажную квартиру на Восточной Семьдесят четвертой улице и впервые проявила деятельный интерес к делам корпорации «Софтдаун». Это всколыхнуло эмоции в различных кругах. Было известно, что между ней и ее бывшим опекуном Перри Хелмаром, попечителем собственности, которая вскорости должна была перейти к Присцилле, возникли трения. В частности, ходили разговоры, что несколько месяцев назад она уволила Дафну О’Нил, велела той убираться из корпорации и больше не показываться, однако отыграла назад по настоянию правления, которое поддержал Хелмар, по закону стоявший у руля. Никто не слышал о каких-либо угрозах или покушениях на жизнь мисс Идз.