Текст книги "Когда человек убивает"

Глава 3

Я вовсе не собирался доставлять удовольствие Отделу по расследованию убийств, тем более что вечер был хорош, как будто специально предназначен для пеших прогулок. И я решил пройтись полтора квартала до Двадцатой улицы с тем, чтоб по дороге выполнить одно пустяковое дельце. Если бы я это сделал в кабинете Вулфа, он непременно завопил бы об ущемлении собственного достоинства и притворился бы разъяренным, хотя понимал не хуже меня, что всегда полезно увидеть в газетах свое имя (при условии, разумеется, что оно не фигурирует в скандальной хронике).

Поэтому я зашел в будку телефона автомата на Десятой авеню, набрал номер редакции «Газетт» и попросил соединить меня с Лоном Коэном. Вскоре в трубке послышался его голос.

– Перечеркни свою первую страницу, – сказал я ему, – и переделай все заново. Если, конечно, не хочешь, чтобы я запродал свою информацию в «Таймс». Ты, случайно, не слышал, что Поль Обри и его жена, миссис Сидни Карноу, сегодня днем зашли к Ниро Вулфу. Я побывал вместе с ними кое-где и привез назад в офис мистера Вулфа, а 15 минут назад туда явился сержант Пэрли Стеббинс и забрал их. Или, возможно, ты даже не знаешь, что Карноу был у…

– Вот это я как раз знаю. У тебя есть продолжение? Прикажешь высасывать из пальца? – ответил Лон.

– Ничего подобного, гарантирована точность и своевременность доставки. Сейчас же я просто хочу, чтобы имя моего босса появилось в газетах. Мое же пишется А-р-ч…

– Это я тоже знаю. Кто еще получил твои сведения?

– От меня – никто. Только ты.

– Чего они хотят от Вулфа?

Конечно, этого следовало ожидать. Дай газетному репортеру материала на пару строчек, он пожелает получить на целый столбец. Я с большим трудом убедил Лона Коэна, что больше у меня ничего нет, и продолжил свой путь от центра города к Двадцатым улицам. В Манхэттенском Отделе по расследованию убийств я надеялся попасть к лейтенанту Роуклиффу, поскольку мне не терпелось попытаться еще разок вывести его из себя, да так, чтобы его заколотило от злости. Но вместо него я попал к выпускнику колледжа, некоему Айзенштадту, который не представлял для меня никакого интереса. Единственное, чего он хотел, это фактов. И я добросовестно выложил их ему, не упомянув, естественно, о том, что я входил в номер Карноу. На это ушло менее часа, включая время на перепечатку сделанного мною заявления, которое я должен был подписать. Я отклонил настоятельное предложение Айзенштадта не уходить до возвращения инспектора Кремера. Мне пришлось напомнить ему, что я гражданин с незапятнанной репутацией, во всяком случае, в глазах полиции. А она не имеет ко мне никаких претензий. Адрес мой всем известен, так что в случае необходимости меня несложно разыскать.

Когда я вернулся домой, Вулф сидел в кабинете, зевая над книгой. Равнодушие его было наигранным: он хотел показать, что потеря гонорара в пять тысяч долларов такой пустяк, о котором не стоило и говорить.

Я не знал, что делать: продолжать ли злить его дальше, или отправиться спать. Обе возможности были в одинаковой мере заманчивыми.

Подбросив монетку, я поймал ее. Вулф не стал у меня спрашивать, что я такое решаю, опасаясь, как бы я не предложил ему самому догадаться. Выпал «орел».

Я сообщил Вулфу, что о моем визите в Отдел по расследованию убийств нечего и докладывать, пожелал спокойной ночи и поднялся на второй этаж в свою комнату.

Утром за завтраком на кухне, где Фриц заботливо поставил передо мной гору горячих лепешек и положил свежие газеты, я обнаружил, что подарил Лону Коэну материала куда более, чем на пару строк. Очевидно, он по собственному почину разбавил мою информацию, посчитав ее стоящей внимания, всякими пустяками. К примеру, я узнал из нее, что у Сидни Карноу имеется тетушка Маргарет, именуемая миссис Райсонд Севидж, у нее – сын Ричард и дочка Энн, которая ныне замужем за неким Норманом Хорном. К тексту были приложены снимки Энн и Кэролайн, весьма дурные.

По утрам я редко вижу Вулфа до одиннадцати часов, когда он спускается вниз из своей оранжереи, а в то утро я вообще его не видел. В самом начале одиннадцатого позвонил сержант Стеббинс и пригласил меня зайти в прокуратуру как можно скорее. Мне потребовалось не более четырех минут на то, чтобы убрать бумаги со стола, позвонить Вулфу, надеть шляпу и поспешить к выходу, потому что имелась слабая надежда повстречаться с бывшими нашими клиентами, которые, поразмыслив, возможно, пришли к выводу, что они рано «пресытились Вулфом».

Впрочем, мне не стоило так торопиться. В большой приемной верхнего этажа дома 155 по Леонард-стрит я прождал не менее получаса, сидя на жестком деревянном стуле. Я уже готов был подойти к окошечку и заявить сидящей за ним особе весьма почтенного возраста, что могу торчать здесь еще максимум три минуты, когда из внутреннего коридора появилась другая женщина.

Она отнюдь не была ветераном на службе Закона, и я помедлил с объявлением ультиматума. Ее походка была достойна изучения, лицо требовало подробнейшего анализа, туалет – тщательной инвентаризации. И я подумал, что если ее имя Энн Севидж Хорн, то руководству «Газетт» нужно в три шеи прогнать своего фотографа. Она заметила, как я ее разглядываю, и без тени смущения отплатила мне той же монетой. Голова прекрасной дамы была несколько склонена к одному плечу, что же касается ее пристального взгляда, то так разрешают себе смотреть на мужчин или королевы, или проститутки.

Первым заговорил я:

– Что у вас исчезло? Кролик?

Она улыбнулась, поддразнивая меня, и ей это почти удалось.

– Почему вы решили, что вульгарность – лучшая линия поведения? – спросила она.

– Это вовсе не наносное. Я родился вульгарным. Когда я увидел ваш портрет в газете, меня заинтересовало, какой у вас голос и мне захотелось его непременно услышать. Скажите что-нибудь еще.

– Вы слишком развязны для незнакомого человека.

– Ну, что же, я ничего не имею против того, чтобы исправить эту оплошность. Давайте знакомится. Меня зовут Гудвин. Арчи Гудвин.

– Гудвин?

Она слегка нахмурилась, соображая, потом сказала:

– Ну, конечно же! Вы тоже угодили в газету, если только вы тот самый Гудвин… Вы работаете у Ниро Вулфа?

– Практически я и есть Ниро Вулф, когда дело доходит до работы. Где вы находились в период от одиннадцати минут третьего до без восемнадцати шесть?

– Дайте подумать… Я гуляла в парке со своим любимцем фламинго. Если вы считаете, что это не алиби, то сильно ошибаетесь. Мой фламинго умеет разговаривать. Задайте мне другие вопросы.

– Умеет ли ваш фламинго определять время?

– Конечно. Он носит на шее наручные часы.

– А как он на них смотрит?

– Я была уверена, что вы меня об этом спросите. Фламинго научили завязывать шею узлом, самым простым одинарным узлом, но когда он это делает, часы оказываются как раз у него на… Да, мама?

Она неожиданно куда-то двинулась.

– Неужели никого не нарядили в наручники? – услышал я ее голос уже издалека.

Ее мать, тетушка Сидни Карноу, возглавляла процессию, появившуюся из коридора. По своей комплекции она была мощнее двух Энн, сложенных в одно целое, и лишь вполовину уступала Ниро Вулфу. У нее была не только крупная фигура, но и широкий овал лица. Все на ее физиономии было настолько громоздким, что между двумя его отдельными деталями почти не оставалось свободного пространства.

Возле нее стоял тощий молодой человек, настоящий коротышка, с черной оправой очков на носу, а за ними виднелось еще двое мужчин. Один, судя по заметному сходству с матерью, был брат Энн – Ричард, второй же – высокий тип с нелепо болтающимися конечностями – наверняка показался бы человеком с незаурядной внешностью любой женщине от 16 до 60 лет.

Пока я производил краткий обзор экспонатов, заговорила дрессировщица фламинго:

– Мама, это мистер Гудвин, Арчи Гудвин, тот самый, который вчера был в отеле «Черчилль» с Кэролайн и Полем. Он меня допрашивает с пристрастием. Мистер Гудвин – моя мать, брат Дик, мой муж Норман Хорн. Нет, не тот, с папками, это Джим Бииб, адвокат, нарушитель всех законов. Мой муж – вот этот.

Незаурядную личность потянули за рукав, и он оказался рядом с супругой, которая продолжала трещать:

– Вы знаете, до чего я была разочарована тем, что окружной прокурор был с нами так доброжелательно вежлив, но мистер Гудвин совсем другой. Он намерен применить в отношении меня третью степень, я имею в виду физическое воздействие. Он же создан для этого. Я не сомневаюсь, что тут же сдамся и во всем признаюсь…

Ладонь ее мужа зажала ей рот, решительно, но не резко, прервав поток слов.

– Ты слишком много болтаешь, дорогая, – проворчал он благодушно.

– Это ее чувство юмора, – пояснила тетя Маргарет. – Но все равно, Энн, милочка, твои шутки неуместны, когда только что был так зверски убит Сидни. Зверски!

– Ерунда! – выпалил Дик Севидж.

– Нет, именно зверски! – настаивала его матушка. – Всякое убийство – жестоко, а это просто зверское.

– Безусловно, – согласился он, – но для нас-то Сид умер более двух лет назад, а воскрес всего лишь на две недели, никто из нас его даже не видел. Откуда же такое непереносимое горе?

– Лично я считаю, – заговорил Бииб, адвокат, высоким, чуть ли не женским голосом, который превосходно гармонировал с его внешностью, – что это слишком многолюдное место для подобных разговоров. Пошли отсюда.

– Я не могу, – заявила Энн, – мистер Гудвин намерен сломить мое сопротивление и подавить меня окончательно, взгляните в его суровые серые глаза. Посмотрите на его челюсть!

– Ну, перестань, дорогая, – нежно проговорил Норман Хорн, взял жену за локоть и повел к дверям.

Остальные двинулись следом, замыкал шествие Бииб. Никто из них даже из простой вежливости не соизволил сказать, что им доставило большое удовольствие знакомство со мной. Один лишь адвокат едва кивнул головой на прощание.

Пока я стоял и наблюдал, как они один за другим скрывались за створкой двери, до меня донесся голос женщины-ветерана.

– Мистер Мандельбаум примет вас, мистер Гудвин.

Только двое помощников прокурора поважней занимали просторные угловые комнаты. Мандельбаум не входил в их число. Примерно на середине коридора дверь была широко распахнута, указывая, куда мне следует завернуть. Когда я вошел, меня ждал сюрприз: Мандельбаум сидел за своим столом, а против него на одном из двух дополнительных стульев, которые удалось втиснуть в крохотное помещение, расположился рослый, крепкий тип с седеющими волосами, с широкой кирпично-красной физиономией и серо-стальными глазами, взгляд которых находили суровыми куда более бывалые люди, чем мистер Норман Хорн. Энн назвала мои глаза суровыми только потому, что никогда не встречалась с инспектором Кремером из Отдела по расследованию убийств.

– Я польщен! – заявил я с легким поклоном, принимая приглашение мистера Мандельбаума воспользоваться третьим стулом.

– Посмотрите на меня! – приказал Кремер.

Я повернулся к нему, приподняв брови, что его всегда раздражало.

– Я опаздываю на деловое свидание, – начал Кремер, – поэтому буду предельно краток. Я только что ездил к Вулфу. Разумеется, он подтверждает ваши показания, уверяет, что у него нет клиента. Я читал ваше заявление. Скажу вам откровенно, мы не располагаем доказательствами того, что вы входили в этот номер.

– Теперь я смогу спокойно вздохнуть! – воскликнул я с чувством.

– Да. В тот день, когда вы перестанете дышать, ко мне вернется нормальный аппетит. Итак, я признаю, что у нас нет доказательств, однако же прекрасно знаю, что вы там были. Сообщение о мертвом теле мы получили по телефону, информатор явно изменил голос. Вы же не станете отрицать, что я прекрасно изучил, как вы обычно реагируете на подобные обстоятельства?

– Конечно. Смело, решительно, и блестяще.

– Я, только сказал, что хорошо изучил… Оставив Обри и мисс Карноу в баре, вы поднялись наверх, постучали в дверь номера Карноу, но не получили ответа. В подобном случае нет ни единого шанса на тысячу, что вы бы ушли оттуда, не дотянувшись до ручки.

– Значит, я должен был это сделать.

– Итак, вы туда входили?

Я отвечал спокойно и рассудительно:

– Но, может быть, я все же не дотронулся до ручки.

– Оставьте, Гудвин. Конечно же, вы нажали на нее и обнаружили, что дверь не заперта. Тогда вы открыли ее, громко позвали Карноу, не дождались ответа, вошли внутрь и увидели труп. В этом я не сомневаюсь, потому что знаю вас. Мою догадку подтверждают дальнейшие события. Вы вернулись в бар, немного посидели вместе с ними, а потом отвезли их к Вулфу. Почему? Потому что узнали, что Карноу убит. Если бы вы действительно просто ушли, не дождавшись ответа, вы оставались бы в отеле до появления Карноу, даже если бы вам пришлось ждать всю ночь. Но это еще не все. Когда Стеббинс приехал за ними в дом Вулфа, не имея на руках ни ордера на арест, ни сформулированного обвинения, Вулф послушно выдал подозреваемых. Он объясняет это тем, что они уже не были его клиентами, поскольку Стеббинс принес известие о смерти Карноу. Но почему же они отказались от его услуг? Да потому, что Вулф никогда не согласится иметь клиентом убийцу, а он убедился, что Обри застрелил Карноу. Вот почему!

Я покачал головой.

– Послушайте, если вам уже все известно, какого черта тратить на меня время?

– Я хочу точно знать, что вы делали в комнате, не переставили ли что-нибудь там и не унесли ли чего-либо.

Кремер наклонился ко мне:

– Знаете что, Гудвин, я советую вам ничего не скрывать. Учитывая положение дел, я надеюсь к концу дня получить полное признание Обри. После этого нам надо быть во всеоружии. Располагать всеми данными, в том числе и вашими показаниями о том, чем вы занимались в комнате Карноу до того, как присоединились к подозреваемым в баре, и почему вы втроем поехали к Вулфу. Если вы мне все это сейчас изложите, я не стану вас привлекать к ответственности за… Чему это вы улыбаетесь?

– Я просто думаю о выражении лица мистера Вулфа, когда я ему все это расскажу. Когда явился сержант Стеббинс с известием о смерти мистера Карноу и наша работа развеялась как дым, мистер Вулф намекнул клиентам так ясно, как это позволяло ему чувство собственного достоинства, что он не отказался бы от нового задания, но они этот намек обошли молчанием. Так что он будет сильно расстроен. Однако он продолжает повторять, что нам не следует терять надежду, в один прекрасный день может случится так, что вы действительно окажетесь правы, но это будет ударом…

Кремер сорвался со стула и пулей выскочил из комнаты.

Я разрешил себе продемонстрировать Мандельбауму свою улыбку.

– Кажется, – заметил я, – он стал еще более обидчивым и несдержанным?

– Когда-нибудь, – заявил помощник окружного прокурора, – сведущие люди обязательно решат, что вы с Вулфом приносите больше вреда, чем пользы, а без лицензии вы не станете так зубоскалить. Я слишком занят, чтобы играть с вами в бирюльки. Уходите, пожалуйста.

Когда около полудня я вернулся на Тридцать пятую улицу, Вулф сидел за письменным столом, забавляясь своими карточками, содержащими результаты его работы по скрещиванию растений. Я спросил, желает ли он выслушать мой отчет о результатах визита к Кремеру и Мандельбауму, но он ответил отрицательно. Он сам уже имел беседу с Кремером, так что знает суть очередной навязчивой идеи инспектора. Я упомянул, что встретился с родственниками Карноу и его поверенным. Интересуют ли его мои впечатления? Но вместо ответа услышал сердитое ворчание.

Не обратив на него внимания, я прошел к своему столу, намереваясь продолжить заниматься там делом, которое прервал звонок Стеббинса. Но не успел я толком устроиться на стуле, как вновь зазвучал звонок входной двери, и я отправился в холл, проверить, кто же к нам соизволил пожаловать.

На крыльце стояла Кэролайн Карноу. Разумеется, тут я сразу же отворил двери, и она вошла в холл.

– Я хочу видеть мистера Вулфа, – заявила она и, не обращая на меня внимания, направилась в кабинет.

Вообще-то мне полагается преграждать дорогу посетителям, пока я не удостоверюсь, что Вулф желает их видеть, но в данном случае мне пришлось бы хватать ее сзади за юбку, а я не был уверен, что это уместно. Так что оставалось лишь пойти следом за ней.

Когда я вошел, Кэролайн уже сидела в красном кожаном кресле, как будто оно ей принадлежало. Вулф, держа в каждой руке по селекционной карточке, смотрел на нее исподлобья.

– Они арестовали его, – сказала она, – за убийство.

– Естественно, – буркнул Вулф.

– Но он никого не убивал!

– Вероятно… Во всяком случае, вы так считаете.

– Но это же правда. И я хочу, чтобы вы это доказали.

Вулф покачал головой:

– Это они должны доказать, что убил он. Вы взволнованы, мадам. Слишком взволнованы. Вы сегодня завтракали?

– Великий Боже! – застонала она. – Единственное, о чем вы оба думаете, это об еде. Вчера – Гудвин, а сегодня – вы.

Она засмеялась, сначала тихонько, потом все громче, с надрывом. Я поднялся, подошел к ней, взял ее лицо обеими ладонями, нашел губы и крепко поцеловал. С некоторыми клиентами этот способ гораздо эффективнее, нежели пощечина.

Я не обратил внимание на ее первый конвульсивный рывок и отпустил ее голову только после того, как она перестала трястись и вцепилась мне в волосы. Из предосторожности я отступил на шаг назад.

– Что вы такое…

Она задохнулась от негодования. Я решил, что мое лечение возымело действие, отправился на кухню и попросил Фрица принести сдобных сухариков его приготовления, молоко и горячий кофе, после чего вернулся назад.

Увидев меня, Кэролайн сердито спросила:

– Вы что, без этого не можете?

– Послушайте, – заговорил я миролюбиво, – очевидно, вы пришли сюда, чтобы просить мистера Вулфа о помощи. Он не выносит истеричных женщин, так что секунды через четыре он бы выскочил из кабинета и наотрез отказался вести с вами какие-либо переговоры. Это с одной стороны… Я продолжаю говорить для того, чтобы предоставить вам возможность немного поостыть. Другая сторона такова. Если вы считаете нежелательным, чтобы я вас целовал, я с удовольствием поставлю данный вопрос на голосование перед сведущими людьми.

Она пригладила волосы руками.

– По всей вероятности, мне следует вас поблагодарить?

– Ничего не имею против.

– Так вы пришли в себя? – рявкнул Ниро Вулф. – Или еще нет?

– Со мной все в порядке. Я не спала всю ночь и действительно ничего не ела. Но теперь в порядке… Они арестовали Поля за убийство. Он хочет, чтобы я взяла адвоката, и, разумеется, я должна это сделать, но я не знаю, кого именно. Тот, который работает у него в агентстве, не годится для данного дела, да и Джим Бииб тоже не находка. А двое других адвокатов, которых я знаю… Да нет, я не стану их приглашать… Я сказала Полю, что еду к вам, и он согласился со мной.

– Вы хотите, чтобы я порекомендовал вам адвоката?

– Да, но и вы нам нужны. Мы хотим, чтобы вы занялись… занялись нашим делом.

Неожиданно она покраснела, румянец ей был очень к лицу.

– Поль говорит, что ваши гонорары высоки, но, понимаете, раз Сидни умер, у меня снова куча денег. – Она смутилась еще сильнее. – Я должна вам кое-что сказать… Вчера вечером, когда вы сообщили нам, что Сидни убит, на какую-то секунду я вообразила, что это сделал Поль… Ужасный момент!

– Я об этом знаю. Только, по-моему, ваши сомнения продолжались секунд десять. Потом вы подошли к нему.

– Верно, подошла и дотронулась до его руки, разрешила ему обнять себя. После этого все прошло, я поняла, что мои подозрения беспочвенны, но это было ужасно… Отчасти из-за этого я должна спросить вас, верите ли вы тому, что Поль убил Сидни?

– Нет.

– Это сказано просто так или же таково ваше искреннее убеждение?

– Я никогда ничего не говорю просто так, уважаемая мадам.

До Вулфа неожиданно дошло, что он повернул от нее свое кресло, когда с ней началась было истерика. Теперь он вернул его в нормальное положение.

– Мистер Кремер из полиции приходил сюда сегодня утром. Он упрекал меня в том, что я позволил убийце обвести себя вокруг пальца. Когда он удалился, я обдумал ситуацию. Если принять версию полиции, надо было согласиться с тем, что мистер Обри, застрелив Сидни Карноу и обсудив с вами положение вещей, решился приехать ко мне и поручить уладить дело с Карноу с единственной целью доказать, будто он не знает о смерти последнего. Как я уже говорил, такова версия мистера Кремера. Я ее отвергаю.

Вчера я сидел здесь около часа, беседовал с мистером Обри и внимательно глядел ему в глаза. Если бы он на самом деле появился здесь сразу же после того, как расправился с человеком, вел бы переговоры со мной, а я ничего не заметил, значит, я полный профан. Слепой крот. Но это не так. Нет, мистер Обри – не убийца. Поэтому…

Вошел Фриц с подносом.

– Фриц? Ага, здесь есть кое-что для вас, мадам.

Было бы соблазнительно предположить, что мой поцелуй пробудил у нее аппетит, но, по всей вероятности, все дело было в уверенном ответе Вулфа. Она убедилась, что он не подозревает ее Поля убийстве. Она расправилась не только с сухариками и молоком, но также с солидной порцией тостов с паштетом из ливера домашнего изготовления, предметом гордости Фрица, пока Вулф возился со своими селекционными карточками, а я делал вид, что чем-то занимаюсь за своим столом.

– Я вам очень благодарна, – сказала она наконец, – кофе потрясающий, в жизни своей не пила ничего подобного. Я чувствую себя гораздо лучше.

Вулф всегда бывает счастлив, когда кто-то хвалит его еду, так что он почти простил Кэролайн недавнюю потерю самоконтроля. Теперь он разве что не улыбался ей. Но все равно тон его оставался ворчливым, мне кажется, что иного у него и не существовало для женщин.

– Вы должны отдавать себе отчет в том, что если вы поручаете мне расследование, никаких ограничений я не допущу. Я считаю мистера Обри невиновным, но если выяснится, что это не так, я не стану ни скрывать его вину, ни смягчать ее. Ясно?

– Да, я не… Я со всем согласна.

– В качестве защитника я рекомендую пригласить Натаниэля Паркера. Коли желаете, наведите о нем справки. Если вы остановите свой выбор на нем, мы договоримся о встрече. Ну, а теперь, раз мы выяснили, что мистер Обри не убивал Карноу, тогда кто же это сделал?

Кэролайн молчала.

– Ну! – требовательно повторил Вулф.

Она поставила на стол чашку из-под кофе и подняла на него удивленные глаза:

– Вы спрашиваете меня?

– Да.

– Я не знаю.

– В таком случае вернемся назад. Вы сказали, что мистера Обри арестовали за убийство. Было ли ему предъявлено именно такое обвинение, или же он задержан в качестве важного свидетеля?

– Именно за убийство. Мне не разрешили внести за него залог.

– В таком случае, они должны располагать неоспоримыми доказательствами его вины, помимо довольно убедительного мотива… Разумеется, он давал показания?

– Конечно.

– И рассказал о том, что вчера днем подходил к дверям номера Карноу?

– Да. Он ничего не скрывал.

– Угу… Знаете ли вы, в котором часу это было?

– Примерно в половине четвертого.

– В таком случае полиция может делать довольно уверенные предположения, тем более, что известен мотив. Что касается оружия, то газетный отчет говорит о принадлежности пистолета Карноу. Было ли это оспорено?

– Не имею понятия.

– В таком случае заключение сделано, но человека нельзя обвинить только на основании одного заключения. Имеются ли у полиции улики? Что вы знаете об этом?

– Одно мне известно… – Она хмурилась, о чем-то сосредоточенно думая. – В полиции сказали Полю, что одна из его рекламных карточек была найдена в кармане Сидни, знаете – название агентства и адрес, а в углу его имя, – и предложили ему объяснить, как это могло случиться. Поль сказал, что он сам и его сотрудники ежедневно рассылают сотни таких карточек, так что Сидни мог получить ее в любом месте. Тогда они сказали ему, что на карточке имеются отпечатки его пальцев, совершенно свежие, ясные, и потребовали объяснения.

– Ну и как же он это объяснил?

– Им он ничего не сказал, но позднее, когда они разрешили нам свидание, он кое-что объяснил мне…

– Что именно?

Она колебалась.

– Мне это не по душе, но приходится рассказать. Поль вспомнил, что в прошлую пятницу днем, когда он был на совещании в офисе Джима Бииба, он оставил одну из своих рекламных карточек на столе адвоката.

– Кто присутствовал на этом совещании?

– Кроме Поля и Джима, там была тетка Сидни, Маргарет, миссис Севидж, Дик Севидж, Энн и ее муж Норман Хорн.

– И вы тоже?

– Нет. Я… Мне не хотелось идти. Я была сыта по горло всеми этими разговорами.

– Вы говорите, что мистер Обри оставил одну из своих карточек на столе у мистера Бииба. И карточка находилась на его столе до того момента, когда Поль ушел с совещания?

– Да, Поль в этом твердо уверен. Он ушел от Бииба первым, все остальные еще немного задержались.

– Мистер Обри рассказал полиции, когда он это припомнил?

– Вряд ли. Во всяком случае, не собирался, потому что, как он считает, в полиции могли бы подумать, что он пытается обвинить кого-то из родственников Сидни. А это ему больше повредило бы, нежели помогло… Вот почему мне тоже не хотелось говорить об этом, даже вам, но я считаю, что обязана ничего не скрывать.

Вулф хмыкнул:

– Несомненно, мадам. В вашем положении не до всех этих китайских церемоний и правил хорошего тона. Поскольку вашего мужа почти наверняка убил кто-то, кого страшно не устраивало его неожиданное «воскресение из мертвых», а мы исключаем вас и мистера Обри, все остальные его наследники требуют особо придирчивого изучения. Как вы мне вчера сообщили, их трое: миссис Севидж, ее сын и дочь… А где мистер Севидж?

– Умер много лет назад. Миссис Севидж – родная сестра матери Сидни.

– Итак, она сама, так же как ее дочь и сын, получили примерно по триста тысяч долларов. Что для нее значили эти деньги? Каково было раньше ее финансовое положение?

– Насколько мне известно, наследство для нее было выходом. Собственных средств у миссис Севидж практически не было.

– На что же она жила?

– Ну, ей помогал Сидни.

Вулф сжал губы и поднял руку ладонью вверх:

– Дорогая мадам, можете быть предельно деликатны в своих выводах, я не прошу их высказывать. Меня интересуют только факты. Неужели же я должен их из вас вытягивать? Простой и ясный вопрос: находилась ли миссис Севидж на иждивении Карноу?

Кэролайн судорожно глотнула:

– Да.

– Как она распорядилась деньгами? Оставила ли их в неприкосновенности, обратила ли в ценные бумаги? Что вам известно?

– Нет. – Кэролайн слегка вздернула подбородок. – Вы совершенно правы. В моем положении глупо миндальничать, не говоря уже о том, что это известно множеству людей. Миссис Севидж проматывает наследство, она купила дом в Нью-Йорке, а прошлой зимой еще и виллу на юге Франции. Она заказывает самые дорогие туалеты и устраивает большие приемы. Конечно, я не знаю в точности, сколько она растратила, но много. Дик прежде работал у провинциального маклера, но он ушел от него, как только получил наследство Сидни и до сих пор якобы подыскивает себе занятие по душе. Он, ну… он большой любитель женщин. Что касается Энн, то по ее адресу трудно не позлословить. Она умна и красива, ей всего лишь 26 лет, но она сама себе испортила жизнь. Ну, кто мог предположить, что она выйдет замуж за этого Нормана Хорна?

– Чем занимается мистер Хорн?

– Рассказывает людям о событиях двадцатилетней давности, когда он выступал в матче Йеля против Принстона и принес своей команде два очка.

– Прибыльное занятие?

Кэролайн засмеялась:

– Нет, конечно. Он уверяет, что не создан для меркантильного общества, у него слишком возвышенные идеалы. Лично я его не выношу и не представляю, как терпит его Энн. Они занимают огромную квартиру на Парк-авеню, которую оплачивает, естественно, Энн… Причем, насколько мне известно, она платит за все. Вынуждена платить.

Вулф шумно вздохнул.

– Можно сформулировать задачу. Хотя мотив мистера Обри представляется, вне всякого сомнения, более веским, чем у них, поскольку ему грозила потеря не только состояния, но и жены, остальных наследников Карноу никак нельзя причислить к совершенно незаинтересованным лицам… Скажите, насколько вы были близки с ними в последние два года?

– Я бы не сказала, что была близка. С тетей Маргарет и Диком мы почти не встречались. С Энн раньше виделись очень часто, но после того, как она вышла замуж, крайне редко.

– Когда состоялась их свадьба?

– Два года назад. Вскоре после того, как было получено наследство.

Кэролайн было замолчала, но потом, видимо, решила продолжить:

– Это была одна из непредвиденных выходок Энн. Ведь она собиралась выйти за Джима Бииба. Их помолвка была официально объявлена, даже назначен день свадьбы, а затем, не соизволив аннулировать ее, Энн выскочила за Нормана Хорна.

– Был ли мистер Хорн приятелем вашего первого мужа?

– Нет, что вы, они никогда не встречались. Энн отыскала Нормана даже не знаю, где именно. Нет, они с Сидни не стали бы друзьями, если бы и встретились. Норман бы ему не понравился… Впрочем, Сидни вообще было трудно угодить.

– Любил ли он своих родственников?

– Нет, если хотите знать правду, совсем не любил. Он очень редко с ними виделся, а что касается помощи, то считал это своим долгом по отношению к матери.

– Так-так, понятно.

Вулф откинулся назад и закрыл глаза, губы у него заработали, вытягиваясь вперед и втягиваясь назад. Он проделывает этакую гимнастику только тогда, когда ему надо хорошенько пошевелить мозгами, переварить нечто существенное… Но на этот раз, подумал я, было еще слишком рано, потому что он даже не видел ни одного человека, кроме четы Обри.

Кэролайн хотела было что-то спросить, но я покачал головой, и она послушалась. Наконец Вулф открыл глаза и заговорил:

– Вы понимаете, мадам, что обстоятельства, особенно находка в кармане убитого рекламной карточки мистера Обри, подсказывают, казалось бы, вполне очевидное предположение, что ваш муж был убит одним из шести человек, присутствовавших в офисе мистера Бииба днем в пятницу. Если же мы исключим мистера Обри, вообще остается пятеро. Вы знаете их всех, если не хорошо, то хотя бы приблизительно. Вот я вас и спрашиваю: не думаете ли вы про кого-нибудь одного из них, что он способен на такое дело? Пусть даже без всяких на то оснований, чисто интуитивно.

Она покачала головой.

– Я не знаю. Следует ли мне… Или это единственный путь?

– Да. Такова наша версия, если только она не будет опровергнута. Я жду вашего ответа.

– Но я же действительно не знаю, – настаивала она.

Я решил внести свою лепту.

– Сомневаюсь, сэр, чтобы я мог предложить вам нечто стоящее внимания, но сегодня утром в помещении прокуратуры я встретился со всей компанией. Немного поболтал с миссис Хорн, которой вроде бы по вкусу болваны, а таковым она меня старалась выставить, когда появились другие. Она им меня представила и заявила, будто я намереваюсь применить к ней третью степень. Будто бы она боится расколоться и «во всем признаться». При этих словах мистер Хорн зажал ей ладонью рот и обвинил в том, что она слишком много говорит лишнего. Миссис же Севидж объяснила, что у Энн таково чувство юмора.