Текст книги "Кровь скажет"

Рекс Стаут
Кровь скажет

Глава 1

Естественно, основная масса корреспонденции, доставляемой в старый коричневый особняк на Тридцать пятой Западной улице, адресована Ниро Вулфу, но поскольку я там и живу, и работаю, 8–10 писем из сотни предназначены для меня. У меня выработалась привычка в первую очередь обрабатывать долю Вулфа, то есть просматривать и класть ему на стол те, на которые должен отвечать он лично. Мои же откладываются на потом. Но иной раз любопытство заставляет меня отступить от этого правила…

Именно так случилось в то утро вторника, когда я наткнулся на элегантный конверт кремового цвета нестандартного размера, адресованный мне на машинке, в углу которого темно-коричневыми буквами витиеватым шрифтом вытеснен обратный адрес:

«Джеймс Невилл Бэнс

219 Хорн стрит

Нью-Йорк 12 Нью-Йорк».

Никогда о таком не слыхал.

Конверт не был плоским, его раздувало от какого-то вложения. Что-то мягкое.

Как и многие другие обитатели городов, я иногда получаю бандероли с вложенными в них образцами рекламируемых товаров, но они отправляются не в дорогих конвертах с тиснением. Поэтому я не удержался, надрезал конверт и посмотрел, что в нем находится. На небольшом листке бумаги с золотым обрезом и таким же тиснением в уголке было напечатано:

«Арчи Гудвину. – Сохраните это до тех пор, пока я не дам вам знать.

Дж.Н.Б.»

«Это» был галстук-самовяз, завязывающийся свободным узлом с двумя длинными концами, аккуратно, сложенный, чтобы поместить в конверт. Я развернул его – длинный, узкий, возможно из натурального шелка, очень светлый, почти такой же, как почтовая бумага и конверт, с тоненькими коричневыми диагональными линиями. Этикетка «Сатклифф», значит точно шелковый, ценой в двадцать долларов. Но мистеру Бэнсу следовало послать его не мне, а в химчистку, потому что на галстуке имелось у одного конца большое пятно длиной в пару дюймов, почти такого же коричневого цвета, как и полосочки. Но цвет полосочек был ярким и живым, а пятно – грязным и мертвым. Я даже понюхал его, но я же не гончая! Поскольку за свою жизнь мне частенько доводилось видеть пятна подсохшей крови, я сразу решил, что цвет подходящий, но требовалась проба на фенолфталеин, чтобы уверенно сказать, что это за пятно.

Пряча галстук в ящик письменного стола, я подумал, что Джеймс Невилл Бэнс работает в мясном магазине и забыл надеть свой фартук, но при чем тут я? Пожав плечами, я запер ящик.

Именно так следует действовать, когда вам по почте присылают галстук, возможно, с кровавым пятном: просто пожать плечами, но я должен признаться, что в течение двух последующих часов я что-то сделал дополнительно, а кое-чего делать не стал.

Итак, что же я сделал.

Позвонил Лону Коэну в «Газетт» и задал ему вопрос, а через час он перезвонил мне сказать, что Джеймс Невилл Бэнс, которому в настоящее время около пятидесяти лет, все еще владеет недвижимостью, доставшейся ему после смерти отца, все еще проводит зиму на Ривьере и все еще остается холостяком; и что ему понадобилось от частного детектива? Об этом я не стал распространяться.

Чего я не стал делать?

Не пошел на прогулку. Когда нет срочной работы и Вулф не дает мне никаких поручений, я обычно отправляюсь пройтись после повседневных утренних занятий, дабы не застаивались ноги, ну и потом, как говорится, надо же на людей посмотреть да себя показать. В особенности на женщин… Но в то утро я лишил себя променада, потому что Дж.Н.Б, мог заехать или позвонить.

Так что пожал-то я плечами совершенно искренне, но ведь не станешь же ты пожимать плечами целый день!

Я мог бы преспокойно пойти погулять, потому что телефонный звонок раздался только в четверть двенадцатого, уже после того, как Вулф спустился в кабинет, отбыв свое двухчасовое дежурство в теплице, где произрастают орхидеи под стеклянной крышей. Он принес черенок Симбодиум Дорис и целый букет для вазы на своем столе, а кроме того свою персональную седьмую часть тонны, которую и втиснул в сделанное на заказ кресло колоссальных размеров. Он хмуро смотрел на покрытый пылью корешок книги, присланной ему, когда раздался долгожданный телефонный звонок.

– Офис Ниро Вулфа, говорит Арчи Гудвин.

– Так это Арчи Гудвин?

Три человека из десяти задают этот идиотский вопрос. Мне каждый раз хочется ответить «нет, это ученый пес», и посмотреть, что будет после этого, но ведь могут облаять в ответ. Поэтому я вежливо подтвердил, как это положено вышколенному секретарю знаменитого детектива:

– Да. Лично.

– Это Джеймс Невилл Бэнс. Получили ли вы кое-что от меня по почте?

Его голос не мог решить, звучать ли ему фальцетом или же скрипеть, впитав в себя худшие отличительные черты того и другого.

– Да, очевидно. Ваш конверт и записку.

– И вложение?

– Совершенно верно.

– Пожалуйста, уничтожьте его. Сожгите… Я собирался – но теперь это уже не имеет значения… Я ошибался. Так что сожгите его. Очень сожалею, что доставил вам беспокойство.

И он положил трубку.

Я прикрыл ладонью свою и повернулся.

Вулф раскрыл книжку на странице с оглавлением и смотрел на нее такими глазами, какими мужчины обычно смотрят на встреченную ими красивую молодую девушку.

– Если я могу вас оторвать на минутку, – сказал я. – Поскольку в почте нет ничего срочного, у меня есть задание, не то личное, не то профессиональное. Пока не скажу точнее.

Я достал из ящика конверт, записку и вложение, поднялся и протянул все это ему:

– Если это пятно на галстуке кровавое, моя догадка, что кто-то ударил или стрелял в Джеймса Невилла Бэнса, разделался с трупом, но не знал, как поступить с галстуком, поэтому он послал его мне, но только что по телефону мне позвонил кто-то, назвался Джеймсом Невиллом Бэнсом и сообщил, что он ошибался, так что не буду ли я столь любезен сжечь то, что он прислал мне по почте. Очевидно…

– Кто тебе звонил?

– Не человек, а волынка, так он скрипел и визжал. Очевидно он не мог сам его сжечь потому, что у него не было спичек, а теперь он выполняет роль Джеймса Невилла, который владеет – или владел – солидным недвижимым имуществом, и мой долг как гражданина и официального частного детектива разоблачить и…

– Пфу. Какой-то неумный шутник!

– О'кей. Я вернусь и сожгу его. Он будет скверно пахнуть.

Вулф хмыкнул:

– Может быть, это вовсе не кровь.

Я кивнул:

– Верно. Но если это кетчуп или табачный сок, я смогу научить его, как вывести пятно, и потребую за науку пару долларов. И это будет, в пересчете на время, самый большой гонорар, который вы когда-либо получали!

Опять хмыканье.

– Где находится Хорн-стрит?

– В Виллидже. Полчаса ходьбы пешком. А я сегодня не гулял.

– Вот и хорошо.

Вулф углубился в книгу.

Глава 2

Большинство домов на Хорн-стрит, которая протянулась всего на три квартала, нуждается в покраске и отделке, но номер 219, четырехэтажное кирпичное строение, блестел бежевым тоном основных стен и коричневой отделкой лепных украшений. Венецианские жалюзи на окнах тоже были коричневыми. Поскольку Бэнс жил припеваючи, я решил, что он один занимает весь дом, но в прихожей на панели оказались три имени подле кнопок электрических звонков.

Самая нижняя была в квартиру Фауджера, средняя – Кирка, а верхняя Джеймса Невилла Бэнса. Я нажал на верхнюю, и после непродолжительного ожидания из решетки раздался голос:

– Кто это?

Я немного наклонился, чтобы мой рот оказался на уровне решетки, и сообщил:

– Мое имя Арчи Гудвин. Я хотел бы видеть мистера Бэнса.

– Я и есть Бэнс. Чего вы хотите?

Это был баритон, без признаков скрипа или визга.

Я сказал решетке:

– У меня имеется принадлежащая вам вещь, и я бы хотел ее вам возвратить.

– У вас есть принадлежащая мне вещь?

– Точно.

– Что это такое и где вы ее взяли?

– Вношу поправку. Я думаю, что она принадлежит вам. Это шелковый галстук с сатклиффским ярлыком точно такого же цвета, как этот дом, с диагональными полосочками того же цвета, как отделка. Кремовый с коричневым.

– Кто вы такой и где вы его взяли?

У меня лопнуло терпение:

– У меня предложение. Установите телевизор так, чтобы сверху видеть прихожую, и позвоните мне в офис Ниро Вулфа, где я работаю, и я вернусь назад. На это уйдет около недели и обойдется вам недешево, но зато вы сможете посмотреть на галстук, не впуская меня в дом. После того, как вы его опознаете, я расскажу вам, где я его взял. Если же вы не…

– Вы сказали – Ниро Вулф? Детектив?

– Да.

– Но это – это нелепо.

– Согласен. Полностью. Позвоните, когда будете готовы.

– Ну да ладно. Воспользуйтесь лифтом. Я в студии, на самом последнем этаже.

В дверях что-то щелкнуло. На третий щелчок я нажал на ручку и вошел. К моему изумлению, внутренняя прихожая была не кремовая, а темно-красного цвета с черными окантовками панелей, а дверь лифта была из нержавеющей стали. Когда я нажал на кнопку и дверь отворилась, вошел внутрь и нажал уже на кнопку четвертого этажа, я практически не слышал звука вибрации, можно сказать, полная противоположность подъемнику у нас на Тридцать пятой Западной улице, которым всегда пользуется Вулф и никогда не пользуюсь я.

Выйдя из лифта, я снова поразился: поскольку Бэнс заговорил о студии, я ожидал почувствовать запах холста и увидеть сборище изображений Бэнса, но с первого взгляда мне показалось, что я попал на склад роялей и пианино. В большой комнате их стояло три штуки.

Стоящий там человек заговорил лишь тогда, когда мои глаза остановились на нем.

Маленького роста, но зато со слишком большим носом для его очень гладкого лица без морщин и выдающимся вперед тяжелым подбородком, он был далеко не представительным экземпляром человеческого рода, но зато его одежда – шелковая рубашка кремового цвета и коричневые в обтяжку брюки – были безукоризненны. Он наклонил набок голову, кивнул и сказал:

– Я узнаю вас. Ваш портрет был напечатан в журнале «Фламинго».

Он приблизился на один шаг:

– Что вы такое говорили о галстуке? Позвольте на него взглянуть.

– Это тот, который вы мне послали.

Он нахмурился:

– Тот, который я вам послал?

– Похоже, что произошла какая-то накладка. Вы Джеймс Невилл Бэнс?

– Да, разумеется.

Я достал из кармана конверт и записку и протянул их ему.

– В таком случае это ваши письменные аксессуары, – спросил я, не подыскав более подходящего слова.

Он собрался забрать их у меня, но я задержал его руку. Он издали прочитал адрес на конверте, прочитал записку и спросил, с хмурым видом подняв на меня глаза:

– Что это за игра?

– Я прошагал сюда почти две мили, чтобы выяснить.

И я достал из бокового кармана галстук.

– Он находился в конверте. Это ваш галстук?

Я позволил ему взять его в руки и чуть ли не обнюхать.

– Откуда такое пятно?

– Понятия не имею. Это ваша вещь?

– Да. Я хочу сказать, должно быть…

Он пожал плечами:

– Тот же фасон, да и расцветка… Они ее оставили специально для меня. Или считалось, что оставили.

– Вы отправили галстук мне в этом конверте?

– Нет, для чего бы…

– Вы звонили мне сегодня утром с просьбой галстук сжечь?

– Нет. Вы получили галстук сегодня?

Я кивнул:

– Да, утром. А телефонный разговор состоялся в четверть десятого. У моего собеседника был скрипуче-писклявый голос, который потребовал, чтобы я сжег вложение в конверт. У вас нет ли поблизости вашей фотографии?

– Зачем?.. Да. Но для чего?

– Вот вы меня узнали, а я вас не узнал. Вы спрашиваете, что это за игра? Я тоже. А что если вы вовсе не Бэнс?

– Что за нелепое предположение!

– Возможно, но почему бы мне не пошутить?

Он собирался объяснить, почему, но передумал. Пройдя через все помещение, он обошел кругом пианино и приблизился к полкам, прикрепленным к стене, взял что-то с одной из них и вернулся ко мне. Это была тоненькая книжечка в кожаном переплете, на которой было вытеснено золотом: «Музыка будущего Джеймса Невилла Бэнса». Внутри две первые страницы были пустыми, на третьей внизу имелись всего лишь два слова «Частное издание», а на четвертой портрет автора.

Одного взгляда было достаточно.

Я положил книжечку на ближайший столик.

– О'кей, удачная фотография. Какие идеи, соображения?

– Откуда они могут у меня быть?

Он возмущенно пожал плечами:

– Галстук должен быть моим. Впрочем, это я смогу проверить. Пошли.

И снова вздохнул:

– Какое-то безумие!

Он снова двинулся в конец помещения, я шел следом, обошли второе пианино, за которым начиналась винтовая лестница, впрочем, слишком широкая для обычной винтовой, с устланными ковром ступеньками и полированными деревянными перилами. У подножия я увидел дальний край просторной общей комнаты, Бэнс повернул направо через распахнутую дверь, и мы очутились в спальне. Он быстро прошел еще к одной двери, открыл ее и остановился в двух шагах от порога. Это было подобие стенного шкафа для одежды, устроенного в отдельном помещении. Один мой друг как-то сказал мне, что гардеробная женщины расскажет вам о ней больше всех остальных комнат дома, и если это распространяется так же на мужчин, я получил возможность узнать полную характеристику Джеймса Невилла Бэнса. Но меня интересовали только его галстуки. Они висели на вешалке в правом углу, их было три ряда. Целый ассортимент, некоторые кремовые с коричневым, но не только такие. Бэнс прощупал пальцами часть одного ряда, пересчитал, еще раз пересчитав повернулся и вышел из своей гардеробной, с уверенностью заявил:

– Это мой галстук. У меня их было девять, один я кому-то отдал, а тут их всего семь.

Он потряс головой:

– Ничего не понимаю… Какого черта…

Эти восклицания повисли в воздухе.

– И ваша бумага и конверт?

– Да, конечно.

– Ну а телефонный звонок с распоряжением сжечь галстук? Скрипучий голос?

– Да-да. Вы уже спрашивали меня, есть ли у меня какие-то дела или соображения. А у вас?

– Возможно появятся, но они будут дорого стоить. Я работаю у Ниро Вулфа, я стану расходовать его время, так что счет вам не доставит радости. Вы должны знать, у кого имеется доступ к вашим письменным принадлежностям и этой гардеробной, ну и вам придется поразмыслить о том, кто и почему. Галстук вам не понадобится. Он прибыл ко мне по почте, так что фактически и по закону он находится в моем владении. И я должен его хранить.

Я протянул руку:

– Если вы не возражаете!

– Да, да, конечно.

Он отдал его мне:

– Но я мог бы… Вы ведь не собираетесь его сжечь?

– Нет, конечно.

Я сунул галстук в боковой карман, конверт и записка уже лежали в моем нагрудном кармане:

– У меня имеется небольшая коллекция сувениров. Когда у вас появится…

Где-то прозвучал звонок, какой-то музыкальный мотивчик, возможно, музыка будущего. Бэнс нахмурился, повернулся и пошел назад, я, разумеется, следом. Мы пересекли общую комнату и оказались еще у одной двери, которую он и отворил. Там, в маленькой прихожей, находились двое мужчин, один невысокий коренастый парнишка в рубашке с короткими рукавами и штанах из грубой холщовой ткани. Второй, тоже коренастый, но высокий, был типичным полицейским.

– Да, Берт? – спросил Бэнс.

– Этот полицейский, – сказал коротышка, – хочет попасть в квартиру миссис Кирк.

– Зачем?

Заговорил верзила:

– Просто посмотреть, мистер Бэнс, Я на патрульной машине и получил вызов. Возможно, ерунда, обычно так и бывает, но я обязан посмотреть. Извините, что приходится вас беспокоить.

– Что посмотреть-то?

– Не знаю. Возможно, ничего, как я уже сказал. Просто убедиться, что все в порядке. Закон и порядок.

– Очень хорошо, но почему там не должно быть порядка? Это мой дом, офицер.

– Да-а, знаю. А это моя работа. Я получил сигнал, и сделаю так, как мне сказано. Когда я позвонил к Киркам, мне никто не ответил, тогда я вызвал управляющего домом. Пустая формальность, конечно. Я уже говорил, что не хотелось бы вас беспокоить, но…

– Ну ладно. Берт, у вас есть ключ?

– Да, сэр.

– Позвоните, прежде чем… – хотя нет. Лучше я сам пойду.

Он решительно шагнул через порог, а когда и я оказался снаружи, запер дверь. После того, как мы вчетвером втиснулись в кабину лифта, туда бы и мышь не влезла. Когда кабина остановилась на втором этаже, я вышел вместе со всеми, прошел с ними в другую небольшую гостиную. Бэнс нажал кнопку на косяке двери; обождал с полминуты, нажал вторично, продержав на ней палец секунд пять, подождал уже подольше.

– Олл-райт, Берт, – произнес он и отступил в сторону. Берт вставил ключ в замок, рэвсоновский, как я заметил, повернул его, нажал на ручку, отворил дверь и пропустил вперед Бэнса. За ним вошел полицейский, а за ним уж я. Сделав два шага, Бэнс остановился, оглянулся на нас и повысил голос:

– Бонни! Это Джим.

Я первым заметил голубую домашнюю туфельку, надетую на женскую ножку, высунувшуюся из-под края кушетки. Я автоматически двинулся было вперед, но тут же резко остановился. Пусть полицейский первым сделает открытие. Он сделал, он тоже все это увидел и пошел к кушетке, а когда достиг ее края, буквально остолбенел, едва слышно пробормотав:

– Боже всемилостивый!

И продолжал стоять, глядя вниз.

Тогда прошел вперед и я, и Бэнс.

Когда Бэнс увидел полностью всю картину, он на какое-то мгновение замер, издав звук, похожий на лягушечье кваканье, потом из его горла вырвалось нечто, вроде икоты или предсмертного хрипа, и он тут же рухнул на пол. Это не был обморок, просто у него подкосились ноги. Удивляться не приходилось. Даже свежая кровь на живом лице выглядит устрашающе, а когда лицо мертвое, наполовину покрытое запекшейся кровью, колени хоть у кого подогнутся!

Не стану уверять, будто на меня это не произвело соответствующего впечатления, но моей проблемой были не ослабевшие колени! Мне потребовалось не более шести секунд, чтобы все продумать и принять решение. К нам присоединился Берт и реагировал вполне естественным, хотя и неаппетитным образом. Бэнс ухватился за спинку кушетки, чтобы подтянуться и встать с пола. Полицейский, бедняга, наклонился, чтобы поближе всмотреться в мертвое лицо. Короче говоря, никто не знал, нахожусь ли я в комнате или нет, и уже еще через шесть секунд меня уже не было.

Я неслышно прошел к выходу, осторожно отворил дверь, вышел в прихожую, спустился на лифте вниз и быстренько оказался на тротуаре. Полицейская машина была припаркована прямо против входа, а полицейский, сидевший за рулем, внимательно посмотрел на меня, видя, что я выхожу из дома, но не задержал меня, и я зашагал на запад.

Подойдя к Шестой авеню, я почувствовал, что пот струится у меня по лбу, и достал платок. Солнце было в зените, день для августа был достаточно теплым, но не настолько жарким, чтобы я вспотел при ходьбе, тем более что такое со мной никогда не случалось. Да и потом, почему я почувствовал наличие пота только тогда, когда он накопился в большом количестве? Вот и подумайте, как это бывает. У одних коленки подгибаются незамедлительно, а другие взмокают лишь через пять минут, не сознавая этого.

Я вышел из такси перед нашим стареньким коричневым особняком без четверти час, подняться по семи ступенькам на высокое крыльцо и отомкнул дверь собственным ключом.

Прежде чем пройти через прихожую в кабинет, я еще раз тщательно обтерся носовым платком. Вулф, от глаз которого ничего не скроешь, никогда не видел бисеринок пота у меня на физиономии и не должен увидеть. Я вошел. Он сидел со своей книжкой и едва скользнул по мне взглядом, когда я проходил к своему столу. Усевшись, я произнес:

– Мне не хочется вас отрывать от чтения, но я должен доложить.

Он буркнул:

– Так ли это необходимо?

– Желательно. До ленча еще почти полчаса, а если кто-нибудь явится, например, служитель закона, будет лучше, если вы будете в курсе дела.

Он чуть опустил книжку:

– Черт возьми, в какую историю ты влип на этот раз?

– Выслушайте мой доклад. Мне хватит десяти минут, пятнадцати много даже на дословный пересказ.

Вулф достал закладку и вложил ее между страницами.

– Ну?

Я начал рассказывать дословно, и к тому моменту, когда я дошел до разговора с Бэнсом о телевизоре ближнего действия, Вулф уже сидел в кресле с закрытыми глазами, откинувшись на его спинку. Просто в силу привычки. Когда я упомянул заголовок частным образом изданной книжечки, я услышал презрительный звук и не удивился, поскольку Вулф относит любую музыку к остаточным явлениям от варварства, ну а музыка будущего для него вообще бред. Когда же я закончил, он фыркнул и открыл глаза.

– Я этому не верю, Арчи! – заявил он напрямик. – Ты что-то пропустил. Насильственная смерть, и ты, не имея ни поручения, ни отношения к случившемуся, ушел… Чепуха!

Вулф выпрямился.

Я кивнул.

– Вы не заинтересованное лицо и не собираетесь им быть, так что вы не соизволили хорошенько подумать. Я присутствовал при обнаружении мертвого тела, очевидно – убийство. Если бы я там болтался, меня бы задержали. Ровно через минуту полицейский приказал бы нам остаться на месте, он бы записал наши имена и сразу же узнал, кто я такой. Когда приедет представитель Отдела по убийствам, Стеббинс или кто-то другой, он сразу же примется выяснять, почему я здесь, и если не от меня, то от Бэнса он это узнал бы и отобрал бы и конверт, и записку, а я хотел сохранить их как сувениры. Как я говорил Бэнсу, они фактически и по закону находятся у меня.

– Фи!

– Я не согласен. Я бы очень хотел остаться там подольше и раздобыть образец крови, чтобы сравнить ее с пятном на галстуке. Если бы они совпали, я бы первым узнал об этом, а первым всегда быть приятно. Далее, конечно, Бэнс расскажет им про меня, и возникает вопрос, могут ли меня привлечь к ответственности за обструкцию правосудию, если я откажусь вручить полиции галстук? Я не вижу, как можно мне пришить такое обвинение… Ничто не соединяет галстук с убийством, если только и до тех пор, пока не будет сравнена кровь.

Вулф хмыкнул:

– Мальчишество. Провоцировать полицию разрешается только в том случае, если это служит какой-то определенной цели.

– Конечно. И если Джеймс Невилл Бэнс явится или позвонит сюда сообщить, что он опасается, что его обвинят в убийстве миссис Кирк, если убили именно ее, отчасти из-за галстука, который он мне не посылал, и он желает нанять вас, не было бы удобно иметь галстук, а также конверт и записку?

– Я не жду, чтобы меня нанял мистер Бэнс. И не хочу этого.

– Конечно. Потому что вам пришлось бы работать. Только вчера я вам говорил, что наши доходы за первые семь месяцев нынешнего года заметно снизились по сравнению с тем же периодом прошлого. Я отношусь добросовестно к одной из многочисленных обязанностей, за которые вы мне платите жалованье, и переживаю за состояние вашего счета в банке.

– Не блестяще, – сказал Вулф непонятно и взял в руки книгу. Что за детская выходка, ведь ровно через восемь минут придет Фриц звать нас в столовую.

Я прошел к сейфу и спрятал свои сувениры во внутреннее отделение.