Текст книги "Усмешка тьмы"

17: Беспокойство

Натали опустошает свой вечерний бокал мерло и снова садится на диван, ко мне под бок. Из коридора слышны шаги, и я все-таки ляпаю:

– Твои родители могут заглянуть.

– Боже, ну ты и параноик. Это не они, – она отстранилась от меня, чтобы взглянуть мне в глаза. – У них есть ключ на всякий пожарный, но они ни за что не сунутся без спроса.

– Может, нам следует на будущее запирать дверь изнутри, когда мы вместе, – говорю я. Обсуждать с ней Николаса, пока Марк не спит, мне совсем не хочется. Я одариваю Натали успокаивающей улыбкой, и тут Марк тарабанит в дверь нашей комнаты.

Она вздыхает.

– А я-то думала, ты уже спишь!

– Я почти заснул. Можно войти?

– Если потом пойдешь спать, то да.

На Марке – пижама с ухмыляющимися лунами.

– А вот и лунатик, – вставляю я.

Натали не обращает на мою реплику никакого внимания:

– Марк, с какой стати ты еще не в постели?

– А если на моем компьютере?

– О чем ты? Я хочу, чтобы ты немедленно…

– Почему бы не поставить дивидишку на моем компьютере, Саймон? На нем ведь можно их смотреть!

Диск, купленный мною на ярмарке, отказался воспроизводиться – что на плеере, что на компьютере Натали. Мой же компьютер и вовсе не работал с таким форматом.

– Почему бы нет? Если это угомонит его… – говорю я вполголоса.

– Уверен? Ладно, давай попробуем.

Непонятно, к кому она обращается. Может, к нам обоим. Марк уже бежит к себе в комнату. Из моего шкафа к нему перекочевало несколько книг по истории кино, в том числе большая иллюстрированная энциклопедия. Одежда, которую он сегодня носил, свалена на одеяле с мексиканским узором, накрывающем кровать. В целом комната выглядит внушительно – как будто тот, кто в ней живет, вдвое старше Марка, если учесть отсутствие всяких игрушек, кроме компьютерных. Пока Натали складывает одежду в плетеную корзину и относит в ванную, я скармливаю диск компьютеру.

У курсора появляется значок диска, а потом монитор становится девственно-пустым. Таким он остается недолго – пока Марк нетерпеливо крутится в своем кресле на колесиках, белый лист заполняет хаотичная пиксельная мешанина. Натали, вернувшись из ванной, присаживается на кровать, и мешанина превращается в черно-белое изображение. Когда появляется Табби, Марк подскакивает на месте и хлопает в ладоши.

Я про себя выдыхаю – похоже, он позабыл про стершуюся кассету. Когда я рассказал ему, что произошло, он едва не расплакался.

Табби стоит спиной к декорации, изображающей что-то вроде древнего балаганного фотоаттракциона: длинная фанерная панель с намалеванными на ней фигурами, у которых вместо лиц прорези. Вот облаченный в регалии мужчина – наверное, мэр. Королева с короной, судья в черной шапочке, монах со спрятанными в рукава дланями, архиепископ в митре и длинноволосый святой с нимбом над головой. Сам Табби обряжен в мешковатый вечерний костюм – складки ткани свободно хлопают, пока он вышагивает к декорации. За фанеру он шмыгает так проворно для человека столь выдающейся комплекции, что я поначалу думаю, что это монтаж, но нет – фильм заснят всырую, без правки. Его лицо поочередно появляется в каждой прорези, и с каждым появлением улыбка на лице Табби все шире и шире. Когда очередь доходит до святого, лицо комедианта будто только и состоит из добродушного оскала – все остальные черты как-то теряются. Интересно, могут ли длинные волосы указывать на то, что фигура – не просто святой, а весьма конкретный мученик? Лицо Табби исчезает в темноте провала, а потом вдруг возникает вновь, неестественно раздуваясь – и только теперь я понимаю, что это всего лишь воздушный шарик с нарисованной рожицей. Такие же, один за другим, появляются под митрой, в монашеском клобуке, под судейской шапочкой – и так далее, пока все шесть фигур не обзаводятся лицами. Где же Табби? Кажется, в «мэре» – глаза и рот у этого лица самые живые. Однако я ошибаюсь – губы начинают отходить от десен, а потом – эффект неожиданности лишь усугубляет тишина – лицо лопается.

Натали ахает, но не от восторга. Марк хихикает – скорее, над ее реакцией. Табби выпрыгивает из-за декорации и выходит в центр сцены, под свет софита, придающий его лицу восковую бледность. Повернув голову под таким резким углом, что я морщусь, он смотрит на дело рук своих, прижимает руки к животу и хохочет. Звука по-прежнему нет, но он и не нужен – глядя на сотрясающуюся фигуру, я могу с легкостью озвучить происходящее у себя в голове. Все еще смеясь, Табби спрыгивает со сцены и идет в зал – выбрать добровольца, который встал бы в ряд вместе с пятью шариками-близнецами. Вот он надвигается прямо на нас жизнерадостной черной махиной… и сам экран чернеет.

Виной тому, конечно, не Табби, вставший вплотную к камере. Просто запись на этом месте обрывается. Через несколько секунд она возобновляется, но мы видим уже какую-то другую сцену, где танцуют две девушки-близняшки в костюмах с блестками.

– Думаю, это все, – говорю я Марку.

– Думаю, этого достаточно, – подает голос Натали. – Что-то мне этот тип не нравится.

Марк оттаскивает курсором выскочивший внизу бегунок видео назад. Лица-шарики в фигурах сдуваются в обратном порядке, первым пропадает воссоединившееся из небытия лицо мэра. Сколько я ни вглядываюсь – по-прежнему не могу поймать момент, когда Табби прячется за фанеру. Вот он был – и вот его уже нет: словно крот (а с кротом у него, благодаря черному фраку, есть определенное сходство) спрыгнул в черноту своей норки.

– Вот этот момент – вообще безвкусица.

– Мам, посмотри! – неужто он приказывает, или это просто детская причуда?

– Не хочу. На сегодня представление закончено. Спать.

– Спасибо, что одолжил комп, Марк, – приободряю его я. – Мы хорошая команда.

Он останавливает видео на моменте, когда Табби только-только представляет себя залу.

– Можно оставить диск у себя?

– Отдай пока Саймону на всякий случай, – говорит Натали. – Потом, когда он закончит свою работу, затри хоть до дыр.

Марк достает диск и прячет в коробочку.

– А комикс утром можно будет почитать?

– Он Саймону тоже нужен для книги.

– Да, я хотел бы и сам его еще порассматривать – говорю я, чувствуя растерянность. – Завтра отдам тебе, лады?

– Это она тебя заставляет так говорить. Я всегда бережно отношусь к вещам. Бабушка и дедушка разрешают мне трогать у них дома все, что захочу.

– Что это за разговорчики, Марк! А ну, быстро выключай компьютер и ложись спать! – на этот раз в голосе Натали прорезается приказной тон.

– Прости, парень. Меня твоя мама тоже наругает, если я встану на твою сторон, – я забираю у него диск и хлопаю по плечу. – И все равно спасибо!

Когда за нами закрывается дверь, я тихо спрашиваю:

– Надеюсь, ты не думаешь, что я на него плохо влияю?

– Нет, ты влияешь плохо только на меня.

– Хорошо, что твои родители нас сейчас не слышат.

Она загадочно улыбается.

– Знаешь, я буду не против, если ты мне поможешь.

– Что, нужно с ними поговорить?

– Я не про них. Я про Марка. Понимаю, ему непривычно видеть тебя все время здесь, но он уже готов привыкнуть. Поэтому дай ему понять, что твое присутствие – не повод ложиться спать не вовремя.

– Мне тоже нужно время привыкнуть. Из меня пока что не самый лучший семьянин.

– Не прибедняйся, Саймон. Он очень гордился тем, что ты привез его в школу.

– Это он так сказал?

– Мне не нужны слова. Я и так вижу. Я ведь его мать.

Интересно, стоит ли сейчас упоминать Николаса? Я пытаюсь начать разговор, но это куда сложнее, чем мне представлялось: лицо словно стало плохо прилаженной неуправляемой маской. – Так когда ты нас снова покидаешь? – спрашивает Натали, прежде чем я успеваю выдавить хоть слово. – Я тогда запишу его в продленку.

– Я уточню время, хорошо?

– Да, до завтра это подождет, – говорит она, а я уже включаю свой компьютер. Для меня сейчас любая возможность отвлечься – камень с души: слишком неприятно осознавать, что мне страшно начинать разговор об отце Марка. Пока Натали пристраивается на диване, я логинюсь в системе «Фрагонета».

здаров друг.

лети в ЛА и я там тя встречу. фильмы стар-ка годами леж. неразобр., копаца придеца тебе. наверняка там есть этот твой таби т. задерж-ся мож на стока скока надо. у меня могут идти съемки, но это фигня, если хошь дам тебе роль. жду ответа.

вилли

– Ну вот, меня уже приглашают в Лос-Анджелес, – сообщаю я, когда немного отхожу от стиля письма мистера Харта.

– Здорово! – Натали глядит мне через плечо. – Ух ты. Этот тип – ему лет десять?

– Нет, он взрослый человек, хоть и пишет как десятилетний. Режиссер. Видишь, мне предлагают роль.

– Интересно. Что за фильмы? – в ее глазах играют бесенята. – Можем сняться вместе?

– Ты попала в точку, – вздыхаю я. – Его дед снимал немые комедии. Он снимает порно. Вот подменяются понятия с течением времени.

– И как, примешь его предложение?

– Если ты не полетишь со мной – ни в коем случае. Да и потом, он наверняка так шутит.

– Ну-ну, смотри у меня, шутник. А в Престон-то поедешь?

– Если не найду того, что нужно, в Интернете, то да.

– Заглянешь к своим родителям?

– Посмотрю, будет ли время, – натыкаясь на ее задумчивый взгляд, я добавляю: – У них его было предостаточно, и они ни разу не дали о себе знать.

– Не стоит винить их, Саймон.

– Как скажешь.

– Они люди старомодные. Ты для них – настоящий шок.

– Еще какой. Разбежались, когда я еще совсем маленький был.

– Это уж точно не твоя вина. Да и потом, разве они не старались дать тебе самое лучшее?

– Старались.

– И они приглашали тебя…

– На свадьбу, да. Не поминай лихо… – я массирую пальцами виски. – Может, уже спать пойдем?

– Позволь мне еще кое-что сказать. Может, они и поженились снова только потому, что ты исчез из их жизни. Разве не могло это произойти потому, что без тебя им стало одиноко?

– Может быть, и так. Я не знаю. Я поработаю еще немного, пока ты стелишь, хорошо?

Она прячет глаза – как делает всякий раз, когда не может справиться с демонами своего прошлого, – и идет к двери. Легонько отворяет ее и шепчет:

– Только не разбуди Марка.

Когда за ней закрывается дверь, я перехожу на сайт «Фрагоджет». Вытрясти из университета плату за перелет в бизнес-классе мне ничего не стоит, но на моей «Фраго-Визе» скопилась куча бонусных миль, да и не в моих правилах сильно сорить чужими деньгами, коль скоро меня еще даже не опубликовали. Самый ранний рейс в Лос-Анджелес на следующей неделе, обратно – минимум через три дня. Оплатив билеты картой, я рапортую Вилли Харту о времени своего прибытия и открываю в новой вкладке поисковик.

В библиотеке Харриса в Престоне, как выяснилось, действительно есть все номера «Престон Кроникл» – вернее, их копии-микрофильмы, но посмотреть их прямо на сайте нельзя. Все-таки стоит туда съездить и проверить, не писали ли еще чего интересного о Лэйне. Заслышав шаги Натали, я понимаю, что пора сворачиваться… но руки чешутся зайти еще кое-куда.

И я захожу.

И быстро убираю руку с мышки – чтобы она не треснула у меня в кулаке.

Ввау, апплодисменты ззала. Мистер Ошибка-в-Описании пишшет про фильмы. На этом сайте ВССЕ так дделают, ессли он не заметил. Хоть ккто-нибудь тут сслышал о Саймоне Ли Шебице? Ммолчание из зала. Я вот что ввам скажу, мистер Саймон: ссначала изздайте что-нибудь, и ммы, можжет быть, впечатлимся, а ппока что вы ноль, нолик, НОЛИШШКО безз палочки. Ххотите просславить Табби и открыть его миру? Научитесь не вплетать в ффакты ссобственные ббредни.

Я хочу написать быстрый и экспрессивный ответ, но мне хватает ума выждать. Яростно клацая клавишами, я набираю в поисковике «Издательство Лондонского университета» и вскоре попадаю на их сайт, весь в виньетках и готических буковках. Еще более короткий поиск по сайту приводит меня к списку готовящихся публикаций, разделенному по темам. С победной ухмылкой кликая на «Киноведение», я впиваюсь глазами в монитор. Не так много, но – более чем достаточно. Редактор серии, доктор Кирк Питчек, анонсировал первое издание – «наикрупнейшее исследование забытых легенд кино от молодого британского кинокритика Саймона Ли Шевица».

Если никого из просматривающих тред еще не усыпила однообразная болтология мистера Двусмешника, вот, пожалуйста – то доказательство, которого он так требует:

www.lup.co.uk/html/cinema

Как видите, мистер Двусмешник, я изздаюсь. Ой, простите, издаюсь. Потому что с правописанием у меня, в отличие от некоторых, все в порядке. В этой книге будут ТОЛЬКО факты о Табби – проверенные и подтвержденные. И да, давайте тогда пойдем до конца: если для подтверждения квалификации на этом форуме требуется публикация, то где ваши заслуги, мистер Двусмешник? Что вы опубликовали и под каким именем?

Возможно, издевка насчет его хромого правописания лишняя, но уже поздно что-то менять: сообщение я отправил, а повторной редактуры в системе форума не предусмотрено. Долгое время я таращусь в монитор, обновляя страницу в ожидании ответа, и тут вспоминаю, что Натали ждет меня. Выключив компьютер, я на цыпочках иду проверить, закрыта ли дверь в квартиру, затем – в ванную. Зубная щетка жужжит, словно злой жук, у меня во рту, и я жалею о том, что до сих пор не изобретена какая-нибудь универсальная глушилка, отключающая звуки мира. Затворив за собой дверь спальни, я прикладываю палец к губам, но это уже ни к чему – Натали спит. Мой спор с Двусмешником незаметно затянулся сверх меры.

Вот так мы и теряем время, которое могли бы провести с любимыми – незаметно, отчего-то думаю я, забираясь под одеяло. Натали ворочается, бормочет что-то невнятное и двигается, освобождая мне место. Я тянусь рукой к ночнику – он выполнен в форме коттеджа, населенного гномами, этакая забавная китчевая штуковина, – и гашу свет. Комната погружается в темноту, и я возвращаю руку под одеяло, в тепло.

Нужно выкинуть этого Двусмешника из головы, а то так и поспать не удастся, думаю я с закрытыми глазами. На все его провокации я дал достойный ответ… хотя, может быть, что-то все-таки упустил? Без разницы. Выкинуть из головы.

Сказать – не сделать, и вот я снова перед монитором, набираю на клавиатуре абракадабру и бездумно кликаю мышкой. Пожелтевшие клавиши гремят, словно кости. Экран вдруг покидает свои четко оговоренные корпусом пределы и расползается, превращаясь в некий интерьер – пол, потолки, стены уходящего вдаль коридора, с – мне прекрасно видно, несмотря на то что тянется этот коридор куда-то в бесконечность, – темной фигурой, ждущей в самом конце. Кто из нас приближается – я или эта тень? Мне бы не хотелось встречаться с этим лицом к лицу, и я рад отвлечься на голос Марка, кричащий:

– Это он! Он восстал!

Наверное, ему тоже снится плохой сон. По крайней мере, его морок избавил меня от моего собственного кошмара – потому что голос Марка реален, и я открываю глаза.

Раздувшееся клоунское лицо с больными глазами участливо взирает на меня с подушки.

Вскрикнув, я откатываюсь назад – и толкаю Натали. Мгновения спустя вспыхивает свет ночника. Легче не становится – на стены комнаты ложатся тени в шутовских шапочках. Я чувствую себя подобно ребенку, из одного кошмара перескочившему в другой, пока до меня не доходит, что эти тени отбрасываются фигурками пресловутых гномов в китчевых коттеджиках. Что до лица клоуна – оно проштамповано на моем запястье. Я забыл его смыть.

– Лежи, я схожу к нему, – бормочу я Натали. – Я знаю, в чем проблема.

Она сонно хлопает глазами.

– В чем?

– В этом, – я показываю ей свое запястье, только сейчас оттиск почему-то еле виден. Из комнаты Марка слышен громкий стон – видимо, он, в отличие от меня, не справился с кошмаром. Я уже в дверях, когда Натали говорит:

– Накинь что-нибудь, Саймон. Я знаю, у вас, у парней, с этим проще, но все-таки…

Я подхватываю махровый халат с крючка, сую руки в рукава, обвязываю вокруг талии пояс. Подхожу к двери Марка и аккуратно открываю – чтобы не перепугать его. За ней не так темно, как могло бы быть – комнату заполняет тусклое свечение, делающее ее монохромной, как фильм на старой пленке. Марк лежит на боку, лицом к источнику освещения – пустому монитору. Я не могу понять, спит ли он – даже когда подхожу поближе, чтобы выключить компьютер. Разве на дисплее не должна висеть заставка, коль скоро он еще не потух? Наверное, Марк недавно на нем работал, только с отключенным звуком. Такая возможность всяко лучше неприятного предположения, что в компьютере кто-то притаился. Или что-то.

Кладя руку на мышь, я слышу шорох одеял за спиной.

– Что ты такое? – сонно протягивает Марк.

– Хоть бы комп выключил, перед тем как ложиться, – говорю я с легким укором. – Ты кричал во сне, кстати.

– Я? Я не кричал. И я… я выключал комп.

– Мы с Натали слышали. Проснулись даже. Кошмар приснился?

Угольный эскиз его лица проступает из сумрака.

– Да… наверное.

– Это из-за того, где мы были сегодня? Из-за этого? – я показываю ему запястье с неожиданно потускневшим оттиском клоунского лица. Марк отвечает тем же. Его штампик сохранился получше. Улыбка – в особенности.

– Может, лучше смыть? – предлагаю я.

– Да ну… – Марк прячет руку под одеяло и укутывается с головой.

– Ну, бывай тогда, – говорю я и выхожу из комнаты.

– Неплохо, – оценивает мою работу Натали, когда я шмыгаю ей под бок.

– Я наловчусь, – обещаю я, когда она выключает свет, возвращая гномьи тени обратно в небытие. Я прислушиваюсь – в комнате Марка вроде бы тихо. Тишина, навалившаяся на меня, столь внезапна, что я слегка теряюсь.

В какой квартире стоял этот стол из моего сна? – задумываюсь я, уплывая во дрёму, хотя – какая разница, раз уж я здесь, с Натали? Определенно не в этой. Определенно…

18: Отщепенец

Зима, унылая пора. Однообразный пейзаж, по серости соперничающий с выцветшей фотографией, проносится за окном, словно закольцованная анимированная заставка. Ветер гонит снега по просторам, желтушное солнце примерзло к бесцветному небу в одной точке. Будто бы назло промерзшему заоконью, воздух в поезде прогретый, спертый. Даже попить чего-нибудь не купишь – буфет закрыли полчаса назад, и единственным ответом на мой жалобный стук в его двери послужил чей-то приглушенный смех. Наверное, скучающий персонал уединился. Вода из холодных кранов в туалетах течет такая теплая и мерзкая, что не тянет даже прополоскать рот. Я чувствую себя в ловушке. Более того – я весь вспотел и дрожу, и глупо отнекиваться от причины такого состояния.

Верчу мобильный телефон в потном кулаке. Номер у меня не сохранился – эта заминка так выбешивает меня, что я ошибаюсь, набирая номер справочной, и попадаю куда-то в Индию, где меня встречает набор записанных на автоответчик бездушных фраз. За окном проносится еще одно выбеленное снегом поле с черными закорючками голых деревьев. Наконец мне удается выяснить нужный номер – и теперь поводов для промедления не остается. Запомнив нужные цифры, я тыкаю в нужные клавиши и подношу трубку к уху.

Под аккомпанемент гудков поезд начинает замедляться – и добирается до станции аккурат тогда, когда гудки сменяются коротким шипением и записанным сообщением автоответчика:

– Вы дозвонились до Боба и Сэнди Ли Шевиц. Раз мы не берем трубку, значит, нас нет дома, а это отнюдь не означает, что нас нет совсем. Не стесняйтесь оставить сообщение, и мы вам обязательно перезвоним.

Автоответчик появился явно после моего последнего звонка им.

– Привет, – говорю я. А что еще сказать?

Трубка отвечает каким-то слабым эхом. Наверное, помехи на линии.

– Привет, – повторяю я.

– Привет.

Нет, все-таки это не эхо.

– Забавно, правда? – ляпаю я, чтобы хоть как-то продвинуть разговор.

– Это тот, о ком я думаю?

– Если есть желание, да.

– Не думаю, что у меня большой выбор. В этом вся прелесть отцовства.

Я мигом возвратился в юность – в то время, когда наше с ним общение сводилось к затяжным словесным перепалкам, которые он не прекращал, пока не одерживал надо мной победу. Этот опыт, как мне иногда казалось, плохо сказался на моей способности общаться с людьми. Прежде чем я решаюсь ответить что-либо, он говорит:

– По какому поводу, позволь спросить?

– А должен быть повод?

– Нет, если он тебе не требуется.

– Я сожалею, – эти слова – преувеличение и упрощение одновременно, и от осознания этого мне становится горько. – У меня были определенные проблемы.

– Ты всегда мог сказать нам. Сейчас-то хоть можешь?

– Я потерял работу.

– Если бы ты дал нам знать, мы бы поддержали тебя.

– Я справился бы и сам.

– Не сомневаюсь, справился бы, – несколько менее резко он спрашивает: – А как сейчас обстоят дела?

– Я продал киноведческую книгу. Может, напишу еще парочку.

– Мы можем рассчитывать на посвящение?

Внезапное чувство потери пробирает меня. К черту все разногласия; разве хотя бы по выходным, проводя время вместе, мы не становились друг к другу ближе? Случалось, наши походы по сопкам к северу от Престона были противоядием от снисходительного отношения матери, которого я удостаивался дома. Возможно, посвятив им книгу, я хоть как-то оправдаюсь за все пропущенные дни рождения и сочельники, за не посланные на день матери и отца открытки.

– Конечно, там будет посвящение. Она вый-дет в следующем году, и ты сам увидишь, – заверяю его я. – Мне кое-что нужно в Престоне. Для моего исследования.

– То есть мы удостоимся визита? Не стоит, впрочем, если ты слишком занят.

– Я посмотрю по ситуации.

– А что за исследование, если не секрет?

– Я изучаю карьеру одного из старых кистоунских комиков. Имя Теккерей Лэйн тебе о чем-нибудь говорит?

Взрыв дикого хохота служит мне ответом, и я не сразу понимаю, что где-то там, у них дома, за много миль от меня, открылась дверь в комнату матери, выпустив шум традиционно включенного на полную громкость телевизора.

– Кто это, Боб?

– Наш блудный сын, Сандра.

– Саймон? Саймон позвонил?! Ты что, хотел скрыть от меня звонок сына? Роберт, какого дьявола! Дай сюда трубку немедленно!

– Ничего я от тебя не скрывал, – устало отпирается мой отец.

Телевизор матери, будто реагируя на его слова, разражается смехом. Шум слегка размывается – верный признак того, что она выхватила трубку, – и я слышу:

– Саймон? Ты еще здесь, дорогой?

– Да, никуда не уходил.

– О, хотела бы я, чтобы ты был здесь, рядом! Твой голос – он звучит так близко!

– Чудо современных технологий, мама. Все для тебя.

– О, думаю, дело не только в этом. Думаю, ты и сам хотел бы встретиться! Давай поскорее оставим все наши разногласия, какими бы они ни были. Приедешь на Рождество? Будешь один или с кем-то?

В прошлом году я сделал вид, что мне не дали выходной на заправочной станции, но даже Натали согласилась со мной – хоть ее родители и передали мне приглашение отпраздновать всем вместе, искренностью оно не отличалось.

– Кое с кем, – уклончиво говорю я.

– Конечно, привози ее. О, в смысле, если она – это она. Приводи любого, кого считаешь нужным. А сейчас заедешь?

Я слегка обескуражен ее двусмысленной ремаркой касательно моей ориентации. И ее напористостью – тоже.

– Ну, вообще, я сказал отцу – как получится. Не хочу стопорить работу.

– Ты уж найди время, Саймон. Время идет, мы моложе не становимся.

– Хорошо, мам.

– Удачно тебе поработать! Так приятно снова услышать твой голос. Приезжай сразу, как только сможешь.

Щелчок в трубке, я снова остаюсь наедине с перестуком колес. Ее предположение, что я в данный момент работаю, рождает потребность – несколько несвоевременную – в этой самой работе. Я снова звоню в справочную и узнаю номер библиотеки в Престоне. Голос служащей словно доносится из какого-то невообразимого далека; кажется, она заседает в каком-нибудь Изумрудном городе, не ближе.

– Есть ли у вас в свободном доступе газета «Престон Кроникл»? – спрашиваю я, зачем-то повышая голос на названии издания. – Можно просто спросить на абонементе, и всё?

– Если скажете, какие конкретно номера нужны, мы подготовим их без проблем.

– Я интересуюсь выпусками за 1913 год. Возможно, также понадобится 1912-й. Я буду у вас примерно через час.

– Не могли бы вы подождать? – по какой-то непонятной мне причине в ее голосе я улавливаю сомнение. Щелканье клавиатуры обгоняет ритм колес поезда, а затем она говорит: – Вы, наверное, имеете в виду какую-то другую газету.

– Смею вас заверить – нет, именно эту. А в чем проблема?

– Компьютер говорит, что это невозможно, – поясняет она, и я уже готов начать спорить с ней, но ее следующие слова вводят меня в ступор: – В прошлом веке эта газета вообще не издавалась.