Текст книги "Наследница Кодекса Люцифера"

20

Вольница Святого Духа была создана в лучших патрицианских традициях одним состоятельным горожанином Вюрцбурга, чтобы больные и нуждающиеся в уходе люди получили крышу над головой. Это произошло более трехсот лет назад. За прошедшие столетия больница Святого Духа прославилась на всю округу и далеко за ее пределами тем, что здесь серьезно относились к слову «уход». Что касается медицинской помощи, то она здесь была далеко не на высоте, а после костров инквизиции, на которых, естественно, в первую очередь сгорели все врачи Вюрцбурга, стала прямо-таки катастрофической; но призыв заботиться о больных тут всегда выполняли на высшем уровне. Тот, кто здесь выживал, выживал не из-за врачебного гения, а благодаря самоотверженным стараниям монахинь. В другом месте врачей было больше, их образование – лучше, но, тем не менее, уровень смертности там был выше. Чтобы выздороветь, мало того, чтобы тебе разрезали нарыв или сделали кровопускание; необходимо ощущение, что те, кто весь день ходит вокруг тебя, считают твои шансы на выживание достаточно высокими и что они беспокоятся о тебе.

Старик, о чьем переводе в больницу отец Сильвикола распорядился еще несколько недель назад, подходил сюда, как паук к пирогу. Но он действительно был единственным подсудимым высокого ранга, который еще оставался в живых, и отец Сильвикола всерьез воспринял свое задание как адвоката дьявола; если бы он оставил мужчину в тюрьме, тот умер бы еще несколько недель назад. Старик был худой, кожа свисала с его лица подобно сморщенной тряпке, а душа – как выразился один из членов ордена отца Сильвиколы, когда они опались наедине, – была черной, как задний проход самого отвратительного пособника дьявола.

– Чего вы хотите достичь этим процессом, отче? – противным голосом спросил старик. – Спасти души тех, кто ушел с огнем? Если они были невиновны, как считаете вы и ваши хитрые ребята, то они давно на небесах; а если они были виновны, то они там, где им и место. Но невинны они или нет – вы не в состоянии снова вернуть их к жизни. Чего вы хотите добиться, отче, привлекая к суду меня? Я ведь не дьявол. Если вы хотите посадить на скамью подсудимых самого дьявола, то вызывайте в суд его, а меня оставьте в покое.

Отец Сильвикола заметил, как глаза старика сузились, после чего тот неожиданно пристально посмотрел на него. Он понял, что допустил ошибку – отреагировал на обвинение в том, что сильнее всего хотел бы заставить самого дьявола предстать перед судом. Не может быть, чтобы он допустил это! Ему следовало сначала отдохнуть, а уже потом иметь дело со стариком, тем более что он слишком хорошо понимал: в полумертвом теле находился такой дух, который постоянно охотится за слабостями его ближних.

По лицу старика скользнула улыбка, вызвавшая у отца Сильвиколы странное желание стереть ее ударом кулака.

– И вы один из них, отче? А я-то думал, вы, ребятки из Общества Иисуса, народ уравновешенный. Гм-м-м… Как вы относитесь к тому, чтобы схватить за хвост самого дьявола, вместо того, чтобы возиться с бедным мерзавцем вроде меня?

– Как вы себе это представляете? – спросил отец Сильвикола почти вопреки своей воле.

– Здесь, в Вюрцбурге, – ответил старик, – есть кто-то, кто охраняет завет сатаны.

Только когда глаза всех присутствующих уставились на него, отец Сильвикола заметил, что он вскочил и закричал. Он снова сел и откашлялся. Старик не сводил с него глаз.

– Что вы сказали? – с трудом овладев собой, переспросил отец Сильвикола.

– Я должен кое-что уточнить: они принадлежат к роду, который поставил себе задачу защищать этот труд дьявола.

– Откуда вы знаете?

– Просто знаю, и все. Не зря же я дожил до восьмидесяти лет.

– Кто эти люди?

– Я не хочу возвращаться в тюрьму, отче. Оттуда мне живым уже не выйти.

– Кто эти люди?

– Вы обещаете мне, что я смогу остаться здесь, отче?

– Да, – процедил отец Сильвикола сквозь зубы.

– Их фамилия Хлесль, – заявил старик. – Но прежде чем вы обыщете весь город в их поисках, я скажу вам: те, кто сейчас здесь, – мелкая сошка. Если я правильно понимаю, те, которых вы, собственно, ищете, только еще находятся на пути сюда.

– И без сомнения, вы хотите от меня еще одного обещания, чтобы сообщить мне их имена.

– Естественно. Послушайте, отче, я старый грешник. Я хотел бы спокойно покаяться в своих прегрешениях и заключить мир с Господом.

– Спокойно покаяться?

– Предпочтительно – в собственном доме, в теплой комнате, с кубком вина в руке и запахом свежего жаркого в носу.

– Вы что-то очень уж уверены в себе как для человека, которого ждет виселица.

– Но вы ведь адвокат дьявола, отче! Вытащите меня отсюда, и я помогу вам. И кто знает – если вы действительно умудритесь перехитрить дьявола, может, в конце концов, мне даже немного перепадет во время большого расчета. – Старик впился взглядом в глаза отца Сильвиколы. – Вы должны уничтожить этих людей, отче.

После каждой беседы с заключенным отцу Сильвиколе нестерпимо хотелось умыться. Сегодня это ощущение было сильнее обычного, несмотря на его собственную грязь, которую он накопил во время путешествия в Мюнстер. Каркающий голос мужчины был как ванна с кислотой для его души.

– Именно это я и собираюсь сделать, – прошептал он.

Лицо старика расплылось в широкой улыбке. Он наклонился вперед. Запах у него изо рта походил на дыхание свежевыкопанной могилы.

– Андреас и Карина Хлесль, – произнес он. – Это мелкая сошка. Они остановились в Вюрцбурге из-за того, что их ублюдок заболел. Когда лежишь в больнице, можно кое-что разузнать. Существует шанс, что ублюдок сдохнет. Но есть еще двое из того же рода, которые не допустят этого: именно они вам и нужны.

– Ваша ненависть, – заметил отец Сильвикола и отвернул голову, так как запах вызвал у него рвотные позывы, – съедает вас заживо.

– Она делает это уже тридцать лет, отче. Так что я еще очень хорошо выгляжу, разве нет? Послушайте, этот род лишил меня всего, что когда-то мне принадлежало. К каждому из них у меня свой счет, и я бы с удовольствием испражнился на лицо каждому из них, пока он испускал бы свой последний вздох. Но если вы арестуете тех двоих, кого я вам назвал, то получите их всех, и я буду наслаждаться скрипом веревок, на которых они раскачиваются, сидя в своем доме с кубком вина в руке и ароматом жаркого в носу.

– Я не позволю вам воспользоваться мной, чтобы осуществить личную месть.

– Полегче, отче. Для меня это, может быть, и месть, но для вас это цель всей жизни, не правда ли?

– Vade retro, salarias, – ответил на это отец Сильвикола, но уверенности в его голосе не было.

– Те двое, которые вам нужны, наверняка уже движутся сюда. Я бы сказал, что это две ведьмы, если бы вы и ваши братья не пришли сюда именно для того, чтобы продемонстрировать: вы не верите ни в каких ведьм. Но мне все равно; я убежден, что они ведьмы. Женщины в этом роду хуже всех, отче; остальные им и в подметки не годятся. Уничтожьте этих мерзавцев, отче – и пока я буду, радостно улыбаясь, слушать, как они молят о пощаде, стоя на эшафоте, вы можете внимать вою дьявола, когда он будет возвращаться в ад.

– Назовите мне их имена.

Старик протянул руку.

– Ваше слово, отче, что вы вытащите меня отсюда.

Внезапно отец Сильвикола улыбнулся.

– Неужели такой мошенник, как вы, хочет положиться на честное слово?

– На свое слово я бы не положился. Но я знаю таких людей, как вы. Обещаете, отче?

– Имена.

Лицо старика мучительно вздрогнуло. Вдруг оно показалось на тридцать лет моложе, как если бы сетка морщин неожиданно заполнилась мясом и жиром. Глаза его сверкали. Голос стал резким и зазвучал, как полный ненависти визг загнанного в угол кабана. На дрожащем подбородке повисла капля слюны.

– Агнесс Хлесль и Александра Рытирж, – пропищал визгливый голос. – Если вы захотите оказать мне услугу, то дадите мне тупой нож и оставите их со мной на полчаса, прежде чем повесить. Александра разбирается во врачевании, и они с матерью не позволят ублюдку Хлеслей протянуть ноги, если это будет в их власти. Я абсолютно уверен, что они скоро появятся здесь; Андреас, это ничтожество, в любом случае уже позвал их на помощь. Я сообщу вам, когда они приедут. Андреас постоянно советуется с монахинями. А поскольку в тюрьму я не возвращусь, то смогу держать глаза открытыми, не так ли?

Отец Сильвикола встал и сделал знак одной из сестер.

– Этот человек остается здесь. Если за ним кто-то придет, Чтобы забрать его отсюда, передайте мое распоряжение. И следует обратить особое внимание на его здоровье. К нему должны вернуться силы. Давайте ему все, что он попросит.

– Все, что я попрошу, сестра, – уточнил старик и ухмыльнулся.

Лицо монахини скривилось от отвращения.

– Я передам это, отче. Но я здесь новенькая. Как зовут этого человека?

Старик облизал губы.

– Себастьян Вилфинг, – ответил он. – Запомните это имя, сестра.

21

В течение шестисот лет положение естественных ворот к богатствам Богемии было большой удачей для некогда свободного имперского города Эгера. Но затем появился Валленштейн… а с ним и война. Заявления о нейтралитете, а также выплата штрафа в размере десяти тысяч имперских талеров за преступление, которое граждане города вовсе не совершали, – ни одно из дипломатических усилий совета не смогло отвратить удары судьбы. Валленштейн занял Эгер в первый же год после битвы под Белой Горой и уничтожил свободную жизнь в нем, превратив город в сборный пункт и цейхгауз императорской армии. Двенадцать лет спустя генералиссимус нашел в Эгере смерть, пронзенный одним из собственных офицеров, с последней мольбой о пощаде на губах – мольбой, которую так и не услышали, поскольку солдат Валленштейна никто не учил оказывать милость (и поскольку за голову Валленштейна предлагали слишком заманчивую сумму). Еще шесть лет спустя треть Эгера была разрушена, пригороды лежали в развалинах, и оставшиеся в живых сто граждан направили челобитную к императору Фердинанду III, умоляя его спасти город от дальнейших ужасов.

Император оказался благосклонно настроенным и сохранил город, который на протяжении жизни многих поколений хранил верность ему и его предшественникам, от полного разрушения. То, что к Эгеру подойдут шведы, он предусмотреть не сумел…

– А сегодня? – спросил магистр ордена розенкрейцеров и налил себе из кувшина крепкого красного вина. – Все, построенное за семь лет тяжкой работы, было уничтожено пушками генерала Врангеля. Вы уже осмотрели город? Чаще всего даже не нужно подниматься на городскую стену, чтобы увидеть город из конца в конец: сквозь него прорубили настоящие просеки. Даже если прислать сюда еще десять тысяч рабочих из близлежащих деревень, они все равно не смогут восстановить Эгер. Город мертв. Ваше здоровье!

Магистр ордена выпил и рыгнул. Киприан и Андрей переглянулись.

– Как вы полагаете, куда обращаются люди, когда им нужна работа? – Магистр ордена взмахнул руками. – В шведский гарнизон наверху, в замке! Какая насмешка! Шведы разграбили город, а теперь оплачивают всевозможные услуги ценностями, которые до того украли у нас. Бог оставил нас… так точно, Бог оставил нас. Ваше здоровье! А знаете, что самое забавное? Теперь хитрые головы, которые убежали, прежде чем Врангель замкнул кольцо осады в июле, сидят в эмиграции и спорят о том, что будет с Эгером. Протестанты хотят восстановить статус имперского города, католики хотят включить город в королевство Богемия. Они ведут переговоры по поводу шкуры медведя, хотя медведь давно уже сидит, испражняется в лесу… нет, он еще даже не испражнился, прежде чем выйти из лесу! Ваше здоровье. – Магистр ордена задумался над своей замысловатой метафорой и, кажется, решил, что она все равно не совсем ему удалась. – Могу ли я еще что-нибудь вам предложить?

Киприан взял кувшин и вылил остатки вина в кубок Андрея. Полилась тонкая струйка, а затем упало несколько капель. Он заглянул в кувшин – пусто. Сидят тут не больше часа, а выпили уже четыре кувшина вина. Они с Андреем практически не принимали в этом участия; все вино, почти без исключения, находилось в животе магистра ордена.

– Большое спасибо за введение в курс дел, – сказал Андрей. – Мы понимаем, что в городе, находящемся под шведским господством, никто не горит желанием вспоминать о сжигании ведьм.

– Ха! – На Андрея и Киприана пролился мелкий дождик КЗ слюны и вина. – Аутодафе Анны Моргин было уголовным преступлением, самым настоящим, и тот факт, что выдумка с ведовством охватила тогда почти каждую душу в стране, ничего не меняет. Те, кто еще придерживается католической веры, будут держать рот на замке, поскольку все, кто перебежал к Лютеру, не преминут воспользоваться возможностью полизать зад шведскому капитану в замке, ткнув пальцем в своих не перешедших в другую веру соседей и заявив, что это и есть убийцы ведьм. Даже я буду держать рот на замке, если уж на то пошло.

– Вижу, что здесь люди так же держатся вместе в случае беды, как и везде, – заметил Киприан, но магистр ордена не оценил его горькой иронии. – Наверное, основная причина этого в том, что их предводители дают им прекрасный пример.

Андрей толкнул его под столом ногой.

– Ваше преподобие, – спросил он, – неужели недостаточно того, что в лесу был убит отшельник, убит лишь потому, что Анна Моргин обратилась к нему за помощью и он хотел предоставить ей убежище? И того, что Анну Моргин сожгли, хотя она была невиновна и оставила после себя трех маленьких детей, также недостаточно? Помогите нам выяснить, по крайней мере, что случилось с мальчиком, который жил у отшельника. Будущее Эгера нельзя воздвигнуть на костях невинных.

– Вот только не надо так, – ответил магистр и схватил кувшин. – Мы ведь с вами знаем, что все и вся строится на костях невинных. – Магистр встряхнул пустой кувшин над кубком; ему хватило совести изобразить изумление. – Э? – Он осмотрелся вокруг и потянулся к колокольчику, чтобы подозвать слугу. Но Киприан оказался проворнее и забрал колокольчик себе. Лицо магистра стало еще более изумленным. Однако затем он увидел безжалостную улыбку Киприана, тяжело осел и оттолкнул кубок.

– Вам легко судить, – пробормотал он. – Вам-то здесь жить не приходится. Я чувствую, что меня всего лишь терпят. Тем немногим католикам, которые еще остались, нужно место для встреч. Я не могу рисковать тем, что меня выгонят из города, и уж тем более – из-за кого-то, кто уже давным-давно мертв.

– Однако вы отправили почтового голубя. Не делайте вид, будто в глубине души вы вовсе не приличный парень, – сказал Андрей и улыбнулся магистру.

Киприан промолчал; его деверю всегда было проще завязать дружбу с помощью слов. Однако магистр ордена только засопел и протянул руку к колокольчику.

– Как вы считаете, кого я пытаюсь там, – и он указал на свою голову, – утопить? Если бы я знал, что мое сообщение в комтурство в Праге принесет вас сюда, я свернул бы голубю шею.

Киприан по-прежнему держал колокольчик за пределами досягаемости магистра.

– Что произошло с мальчиком? Был ли он также убит? Выжил ли он? Что произошло тогда?

Магистр ордена покосился на колокольчик.

– Да что же это такое? – простонал он. – Мне ведь достаточно только позвать слугу – и судебного пристава.

– Как по мне, то можете лакать, пока не свалитесь под стол, – заявил Киприан. – А что касается судебного пристава – теперь его функцию выполняют шведские солдаты. Я бы посоветовал вам хранить верность своему девизу, а именно держать рот на замке, если не хотите привлечь их внимание.

– Да что я такого вам сделал, черт подери?!

– Вы? Ничего. Наоборот. Вы оказали нам услугу, обратив наше внимание на убийство старого отшельника. А теперь скажите нам еще одну услугу и поведайте, что случилось с мальчиком.

– Мне вообще ничего не известно о каком-то мальчике! – неожиданно закричал магистр ордена. – Вон из моего дома, оба!

Киприан презрительно улыбнулся.

– Позвольте нам все-таки… – начал Андрей.

Магистр ордена наклонился вперед и схватил полупустой кубок Андрея. Он пил так жадно, что вино двумя ручейками вытекало из уголков его рта и бежало по горлу. Допив, он с грохотом поставил кубок на столешницу и только тут обратил внимание на лица обоих посетителей. Он медленно опустил голову и уперся лбом в стол. Киприан услышал, как он стонет.

– Во что я превратился? – прошептал магистр ордена. – Во что же я превратился?

Андрей и Киприан снова переглянулись. Киприан вернул колокольчик на стол. Они оба встали и направились к двери. Магистр не двигался. На полпути Киприан обернулся, следуя неожиданному импульсу, и бросил на стол несколько монет.

– Не нужны мне ваши деньги, – пробормотал магистр.

– Приличный человек их и не взял бы, – заметил Киприан. – А вы возьмете.

Он подхватил Андрея под руку и потащил его к двери. Он уже открыл дверь, когда магистр встал. Дрожащей рукой он смел монеты со стола и забрал их себе. Наконец он повернулся к гостям.

– Посетите доминиканский монастырь, – сказал он. – Он находится в разрушенной части города. Вы узнаете его по тому, что он – такая же развалина, как и все вокруг. – И он безрадостно рассмеялся. – Доминиканцы покинули Эгер, в точности как все приличные люди. В старом монастыре остались жить одни только крысы. Ищите самую большую из них.

– Что все это значит?

– Спросите об «отмеченном».

– О ком?

– Вы правильно меня поняли. Вот, заберите ваши деньги. Отдайте их ему. Может, с их помощью вы и сумеете получить ответы, которые хотите.

– Спасибо, – произнес Андрей, поскольку Киприан молчал. – Мы не желали вас обидеть, но очень важно, чтобы мы…

– Пошлите мне слугу с вином, – перебил его магистр ордена. – И сделайте мне одолжение: никогда больше не приходите сюда.

Найти развалины бывшего доминиканского монастыря и правда оказалось нетрудно, хотя за прошедшее время солнце уже село, а с темнотой пришел и холодный настойчивый туман, который проникал в каждое отверстие в одежде.

Андрей и Киприан стояли перед разрушенными воротами и смотрели по сторонам. По ту сторону груды развалин, где поднималась уцелевшая часть города, светились огни фонарей и освещенных комнат, словно с расстояния в несколько миль. Развалины же были безжизненны и темны – настоящая пустыня из тени. Мерцающий в развалинах то тут, то там свет, манерное, исходящий от костра, делал их еще более уединенными.

– Ну, – произнес Киприан, – давай-ка спросим одного из тысячи человек, которые здесь бегают, об «отмеченном».

– Вон там горит свет – на территории монастыря. Похоже, здесь кто-то прячется. Давай проверим.

Киприан кивнул, но не сдвинулся с места. Прищурившись, он рассматривал мрачную груду развалин перед собой. Андрей вздохнул.

– Ладно, – признался он. – У меня такое же ощущение.

– Все почти как тогда, в старом монастыре в Подлажице, – сказал Киприан. – Когда мы поняли, что ищем одно и то же.

– Начало чудесной дружбы, – заметил Андрей, и в его голосе прозвучала настолько не типичная для него дружеская насмешка, что Киприан обернулся и оглядел его сверху донизу. – Не смотри на меня так – я не шутил.

– Из всей этой дьявольщины действительно вышло кое-что хорошее.

– Я даже сказал бы, что хорошего из этого вышло больше, чем плохого.

Киприан неожиданно улыбнулся.

– Так давай постараемся, чтобы это чудо снова удалось нам, в последний раз. После вас, господин фон Лангенфель.

Свет, который увидел Андрей, шел от огня, горевшего в том, что некогда, должно быть, представляло собой приют для мирских посетителей монастыря. Вокруг него сидело, прижимаясь друг к другу, примерно с десяток человек: женщины, дети, старики. От группы отделилась фигура – худой мужчина с небритым лицом и спутанными волосами. Он небрежно помахивал сломанной алебардой с ржавым лезвием, даже не пытаясь скрыть ее.

– Возможно, вы в силах помочь нам в наших поисках, – начал Андрей.

Глаза всех сидящих у огня обратились к ним. Киприан со странным чувством увидел, что топливом им служили куски разрубленного на мелкие части алтарного триптиха. Яркие краски пенились и, чернея, шипели в огне; смрад, как от горящей мастерской художника, висел над группой, соревнуясь с холодным туманом за то, кому из них удастся вызвать самый сильный позыв к кашлю. Все молчали. Мужчина с алебардой медленно постукивал ею о ногу.

Киприан поднял руку и показал монеты.

Мужчина с алебардой кивнул. Один из мальчиков встал на ноги, подкрался к ним, как собака, которую слишком часто бьют, вырвал монеты и отнес предводителю группы. Тот осмотрел их в сиянии костра, а затем кивнул Киприану и Андрею.

– «Отмеченный», – произнес Киприан.

Люди у огня обменялись взглядами. Несколько женщин молча перекрестились. Стук алебарды на мгновение затих, а затем опять возобновился. Огонь трещал, что-то свистело. Святые, ангелы и аллегорические фигуры извивались в пламени.

Наконец Киприан достал еще несколько монет. Действие с мальчиком повторилось. Предводитель рассмотрел монеты, отделил от них несколько штук и кивнул головой, посылая паренька в направлении развалин, некогда бывших церковью при монастыре. Мальчик скривился и остался на месте. Мужчина с алебардой влепил ему затрещину. Паренек сильно затряс головой и заплакал. Из носа у него потекла кровь. Мужчина размахнулся, мальчик подчинился и побежал с остатком монет в темноту. Киприан почувствовал ладонь на своей руке и понял, что это Андрей. Он только теперь заметил, что сделал шаг вперед.

Мужчина с алебардой долго не сводил с них взгляда. Он выступил вперед и стоял теперь рядом с костром. Киприан видел, что его одежда состоит из лохмотьев и что на веревке, которая поддерживает его брюки, висят еще короткий топор и длинный зазубренный нож с отломанной рукояткой. Глаза мужчины метались от Киприана к Андрею и обратно. Затем он пнул одну из женщин, сидевших вокруг костра. Женщина посмотрела на Киприана из-под занавеса жирных свалявшихся волос, затем рванула верхнюю часть одежды и обнажила две грязно-белые иссохшие груди. Кивок мужчины в сторону Киприана не давал возможности истолковать щедрое предложение двояко.

Киприан с каменным выражением лица покачал головой.

Мужчина, кажется, задумался. Затем он толкнул девочку-подростка, сидевшую рядом с женщиной. Она тоже схватилась за лиф, но прежде чем успела сорвать его, Киприан снова покачал головой.

Взгляд мужчины еще дольше задержался на Киприане; зaтем подбородок его дернулся, и Киприан услышал, как ахнул Андрей, когда маленький мальчик встал, попытался робко улыбнуться и засунул грязный палец себе в рот.

Улыбка предназначалась Киприану. Мальчик достал палец изо рта и снова засунул обратно.

– Скажи малышу, пусть сядет, – услышал Киприан собственный голос. – И если ты еще раз шевельнешься, я так отполирую тебе морду, что ты сможешь закусить последними тремя зубами здесь и теперь.

Лицо мужчины исказила пренебрежительная ухмылка, действительно обнажившая больше отверстий на месте выпавших зубов, чем самих зубов. Затем он получше всмотрелся в лицо Киприана, и улыбка его погасла, веки задрожали. Наконец он отвернулся и плюнул в огонь, но контакт глазами больше не возобновлял. Гологрудая женщина получила еще один пинок и равнодушно вернула лиф на место.

Киприан наклонился к Андрею.

– Можешь убрать ногу, – прошептал он. – Мои мозоли будут тебе благодарны.

– Ах да, – ответил Андрей и поднял сапог, которым он удерживал ногу Киприана.

Нельзя было сказать, будто что-то изменилось. Мужчина с арсеналом за поясом сел и уставился в огонь; остальные тоже постепенно вернулись к своим делам. Внезапно Киприан пожалел, что сделал предупреждение, а не сразу напал на предводителя печальной группы. Он сжал кулаки.

Наконец маленький курьер вернулся и, тяжело дыша, шагнул в свет костра. Он кивнул. Мужчина с оружием тоже кивнул и дернул подбородком в сторону Андрея и Киприана. Малыш опустил плечи и, шаркая ногами, подошел к ним.

– Идем со мной, – пропищал он.

И они последовали за мальчиком в темноту. Снова ожило воспоминание о том дне в Подлажице, когда Киприан сначала обнаружил, что Андрей, которого он до того считал безвредным, беспомощно влюбленным в женщину более высокого ранга недотепой, тайком последовал за ним; и когда они потом вместе проникли в царство созданий, которые еще жили, хотя на самом деле были уже мертвы.

Он невольно оглянулся. Костра больше не было видно. Темнота за ними была такой же плотной, как и та, куда вел их мальчик.