Текст книги "Наследница Кодекса Люцифера"

Никто не считал последователей Игнатия де Лойолы святыми; однако слышать, что один из них пошел по скользкой дорожке, было ничуть не менее странно, чем узнать, что снова какой-то ангел восстал против Господа Бога.

– Знаете ли вы, что предложил дьявол Адаму и Еве, чтобы соблазнить их? – спросил отец Нобили.

– Плод древа познания.

– Знания, – уточнил иезуит. – Именно это: знания о сути вещей, которые Бог не предусмотрел для нас, людей. Также можно было бы сказать: знания дьявола.

– И ваш мятежник…

– Пришел сюда в погоне за этим знанием.

– Он ищет древо познания? Которое, получается, находится именно в Вюрцбурге?

– Древо познания, – с холодком объяснил отец Нобили, – это символ. Где, как правило, хранятся знания, монсеньор?

– В книгах…

– Мятежник ищет самую опасную книгу мира. Книгу, в которую Люцифер вложил все то, что Бог никогда не хотел открывать нам, людям. Это завет зла, его завещание…

– Библия дьявола, – закончил за него Фабио. Ему показалось, что периферическим зрением он уловил, как вздрогнули тени.

– Вы знаете о ней?

– О чем я знаю?

Тени, казалось, все еще вздрагивали, как будто дышали и вздувались навстречу звучанию слов: библия дьявола…

– О библии дьявола!

– Так эта книга действительно существует?

Отец Нобили, похоже, счел этот вопрос не заслуживающим ответа.

– Что мятежный иезуит хочет с ее помощью принести в мир?

– Оглянитесь вокруг, монсеньор. Вы здесь уже четыре года.

– Уничтожение? Смерть? Войну, которая никогда не закончится? Сдается мне, людям не нужен дьявол, чтобы устроить все это.

– Монсеньор, боюсь, вы недооцениваете серьезности ситуации. Война уже в шаге от решительного конца. Здесь ведутся переговоры – это хороший шанс для заключения мира. И вы, монсеньор, – часть надежды на то, что этот мир может настать.

– Бог ты мой! – произнес Фабио. – Подобное может говорить только тот, кто не вращается в этом безумии изо дня в день.

– Это не имеет никакого значения. Надежда есть. И если есть что-то, чего дьявол боится даже сильнее, чем твердой веры в Бога, то это надежда. Знаете ли вы, что такое ад, монсеньор? Это не черти, которые варят бедные души в кипящем масле или заживо пожирают их. Это абсолютная тьма, когда любая надежда напрасна.

– Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate![15]15
  Оставь надежду, всяк сюда входящий! (надпись на дверях ада; Данте, «Божественная комедия») (итал.)


[Закрыть] – продекламировал Фабио и впился взглядом в тени.

У него возникло чувство, что если он обернется к ним спиной, они набросятся на него.

Отец Нобили кивнул.

– Вероятно, ваш монах хочет попытаться окончательно завершить войну с помощью библии дьявола? Знание можно применять в двух направлениях.

– Библия дьявола служит лишь тому, чтобы принести в мир Зло.

– Как его зовут?

Отец Нобили медленно и глубоко вздохнул и поджал губы.

– Ну, давайте уже. Как иначе мне его…

– Сильвикола. Джуффридо Сильвикола.

Фабио покачал головой. Сделал шаг к письменному столу. Боль пронзила его тело как лезвие ножа – он действительно на несколько мгновений позабыл, что мочевой пузырь у него вот-вот лопнет. Охнув, пошарил на столе и взял лист бумаги.

– Я дам вам рекомендацию для епископа Иоганна Филиппа фон Шёнборна, – заявил он и стал торопливо и неразборчиво писать. – Он епископ Вюрцбурга, а здесь, в Мюнстере, у него постоянная делегация, которая все время вмешивается в переговоры. Нагрейте-ка сургуч, отче… Гм-м-м… нас с епископом лучшими друзьями не назовешь, так как он, по-моему, слишком уж готов идти на уступки шведам, но как раз этот факт делает его в данной ситуации идеальным союзником… – Тело Фабио снова пронзила колющая боль, и он понял, что у него осталось лишь несколько мгновений, чтобы либо добраться до уборной, либо помочиться прямо здесь, в сутану. – Гарантия мира для него превыше всего. Он не допустит, чтобы кто-то угрожал ему, пусть даже это будет сам дьявол.

Фабио дрожащей рукой прижал печать к сургучу, который отец Нобили накапал на бумагу. Глаза у него слезились.

– Дождитесь меня во что бы то ни стало! – простонал он и, прихрамывая, направился вон из кабинета; каждый шаг причинял ему страдания. – Я должен предоставить вам эскорт. Мне еще нужно организовать его… и я должен также передать личное сообщение для епископа Иоганна…

Он сбежал вниз по лестнице. Каждая ступенька выжимала из него каплю мочи. Он стонал. Когда до уборной осталось несколько шагов, он понял, что весь взмок от пота. Если дверь заело… или если в уборной кто-то есть… Дверь открылась, благодарение Господу! Он отбросил в сторону крышку на дырке в полу, поднял края сутаны, услышал, как по полу покатились пуговицы… и тут наконец смог дать себе волю. Он чуть не закричал, такая обжигающе горячая струя вырвалась из него. Холод подавил запахи, а теплая моча снова освободила их и позволила им подняться, но Фабио подумалось, что никогда еще он не бывал в более прекрасном месте. Его пузырь, казалось, вмещал в себя больше жидкости, чем целая бочка. Он слышал поверх журчания, как хлопнула входная дверь его дома, затем раздалось ржание лошади, чей владелец взлетел в седло.

– Подождите, отец Нобили! – закричал он и поперхнулся. От едкого запаха он закашлялся. – Подождите же, господи боже!

Журчание никак не заканчивалось. Фабио попытался сдержать струю, но его так обожгло болью, что он пустил все на самотек. Торопливый стук копыт по мостовой становился все тише.

– Идиот, – буркнул он.

Он будто наяву услышал, как глава делегации епископа Вюрцбурга спрашивает, нет ли от монсеньора Киджи еще какого-нибудь послания и как отец Нобили отвечает: «Нет, я очень торопился, а монсеньор был не совсем здоров»; и увидел, как глава делегации ухмыляется и с особым нажимом интересуется, не обмочился ли монсеньор снова прямо посреди беседы… Эта мысль вызвала у Фабио истерическое хихиканье вместо стыда, но ему показалось, будто за хихиканьем он слышит неторопливый стук, подобный стуку черного злого сердца, а тени в маленькой вонючей уборной подрагивали и дышали.

6

Дождь смешивался со снегом, а отец Нобили все задавался вопросом, действительно ли он движется по переулку, на который ему указал помощник папского нунция. В темноте даже в Риме все улицы были похожи, но здесь ориентироваться было сложно еще и потому, что все дома и большинство углов улиц не освещались, а снегопад был настолько густым, что походил на занавес, пляшущий перед глазами путника. Далеко впереди он увидел двух мужчин с алебардами на плечах и шлемами на головах, которые возились с незажженным фонарем. Он пришпорил лошадь. Мужчины посмотрели на него.

– Не знают ли господа дорогу к резиденции епископа Вюрцбурга? – задал он вопрос на латыни.

Мужчины переглянулись.

– La délégation de l'évëque de Wuerzburg? – снова попробовал спросить он, на этот раз по-французски.

Мужчины опять обменялись взглядами. Один из них снял алебарду с плеча и вонзил ее в тело отца Нобили. Иезуит был слишком поражен, чтобы чувствовать боль, даже когда острие вместе с тонким лезвием совершило полукруг в его внутренностях. Внезапно он понял, что лежит на земле, не в силах вдохнуть. Волна тошноты пронеслась по телу отца Нобили, поднявшись из его живота, а за ней следовал ледяной холод. Он открыл рот. Снег попал ему в глаза, и он моргнул. Он почувствовал, как лезвие отделилось от стенки живота, как распахнулась рана, как холод стал еще сильнее, а тошнота – еще более удушающей. Он решил, что задыхается, и закашлял, ощутив, как кровь бежит у него по подбородку. Мужчины в шлемах смотрели на него сверху вниз. Лезвие снова приблизилось и мягко легло ему на грудь; отец Нобили попытался поднять руку, чтобы оттолкнуть его. Тошнота, кажется, поглотила его; ощущение холода в животе неожиданно сменилось болью, настолько сильной, что он закричал бы, если бы в горле у него не стояла кровь. Снег по-прежнему падал в глаза. Лезвие скользнуло между ребер и пылающим льдом проникло в грудь, вонзилось в сердце, разрезало его; нехватка кислорода стала невыносимой, огненный жар окатил конечности отца Нобили.

«Мы все – часть надежды», – подумал он.

Снег продолжал падать ему в глаза. Но они больше не моргали. Мужчины с алебардами отошли в сторону. Из темноты подъезда показалась фигура. Когда она преклонила колени рядом с неподвижным телом отца Нобили, стало ясно, что это еще один иезуит – так же, как и отец Нобили, одетый в длинный складчатый плащ, с треугольной шляпой на голове. Из-под складок плаща показалась узкая белая рука и нежно, как любовнику, закрыла мертвецу глаза. Руки мертвеца были вытянуты; новоприбывший согнул их и сложил на груди трупа. Если бы не дыра в плаще, прямо над сердцем, и не распоротая ткань на животе, где блестела кровь и возвышался жуткий клубок наполовину вырванных кишок, можно было подумать, что отец Нобили умер мирной смертью. Стоящий на коленях человек обернулся к вооруженным людям. Они вздрогнули и поспешно обнажили головы.

– Посреди жизни нас обнимает смерть, – произнес иезуит. – Как жаль, что у меня не было иного выхода, брат. Да простит меня Господь, и да примет Он твою душу. Я грешен перед тобой.

– Аминь, – буркнул один из вооруженных людей. Второй ткнул его локтем в бок. – Извините, – сказал он.

– Аминь, – повторил человек в черном и встал. – Уберите его. Его не должны обнаружить. Если все будут верить, что он еще жив, то и прекрасно.

Вооруженные люди легко, как пушинку, подняли тело отца Нобили. Человек в черном посмотрел, как они уносят его, и тихо произнес: «Иногда благо всех важнее блага одного. О Господи, хотел бы я, чтобы мне не пришлось нести это бремя. Но я найду книгу, и только тогда появится настоящая надежда».

7

Александра услышала щелчок в то самое мгновение, когда голова баварского драгуна с треском раскололась. Левая половина лица Эрика Врангеля внезапно окрасилась в красный цвет. Драгун осел, как марионетка, которой обрезали нитки: куча конечностей в грязной пестрой одежде. Секунду назад его злобные слова висели в воздухе, а теперь его душа уже была на пути в ад. Врангель споткнулся и медленно, будто во сне, шагнул назад. Баварские солдаты растерянно вытаращили глаза.

Из облака белого дыма, которое выползало из густого елового леса, на них неожиданно выскочили всадники. Александра успела рассмотреть темно-зеленые кожаные колеты, надетые поверх бирюзовых курток, и блестящие шлемы, закрывающие щеки и затылок. Среди них выделялся офицер: на нем была темная шляпа с желтым пером. Между всадниками из леска выскочил мушкетер: его оружие все еще дымилось, а в другой руке он сжимал сошку. Он воткнул ее в землю и начал абсолютно спокойно прилаживать на нее мушкет, в то время как всадники с такой скоростью проносились мимо него, что с его головы чуть не слетела шляпа. Она увидела, что один из баварских солдат, совершенно растерявшись, стоит перед полудюжиной приближающихся всадников, сжимая в руке бесполезное длинное копье. В следующее мгновение он исчез под копытами первой лошади. Офицер с желтым пером отпустил поводья, привстал в стременах и вытянул руки вперед; в руках он сжимал длинноствольные пистолеты. Грянуло два выстрела, и оба баварских драгуна, стоявшие ближе всего к Эрику Врангелю и так же неподвижно, как и все остальные, смотревшие на нападающих, рухнули на землю. Эрик Врангель нагнулся и закрыл голову руками. Офицер промчался мимо него, сунул пистолеты назад в седельную кобуру и вырвал из ножен шпагу. Он одними шенкелями направил лошадь в сторону, чтобы не врезаться в молодого шведа.

Александра схватила мать за руку.

– К дереву! – крикнула она. – Скорее!

Оружие мушкетера снова прогремело, и пуля нашла цель. Тут к баварцам вернулась жизнь. У них больше не было офицера, который бы командовал ими, но они получили прекрасный опыт на войне, которая началась, когда их еще на свете не было.

Алебардисты бежали друг к другу, чтобы создать строй из стали; стрелки уже расчехлили оружие и также готовились к бою. Единственный мушкетер среди нападавших сменил расположение и тоже заряжал мушкет. Несколько баварских драгун бросились к палаткам, чтобы вывести лошадей, но большинство поняли, что либо они сумеют защититься здесь и сейчас, либо уже никогда. Некоторые, потеряв голову от страха, решили спастись в лесу.

Писарь из конторы фирмы, знавший шведский язык, все еще лежал на земле и, как маленький ребенок, прикрывал голову руками. Агнесс высвободилась из хватки Александры и наклонилась, чтобы поднять его. Ее длинные седые волосы частично распустились и развевались вокруг лица. Щеки были бледными, но глаза горели. Писарь, всхлипывая, поднялся на ноги и позволил Агнесс оттащить себя прочь. Александра резко обернулась. Крестьянин из деревни, расположенной в половине дня пути отсюда, который предложил им услуги проводника, стоял, будто окаменев, среди лихорадочно выстраивающихся баварцев. Хотя дерево было уже совсем рядом, Александра круто изменила направление и подбежала к проводнику. Она слышала, как кричит ее мать, и увидела, что к ним со шпагой наперевес движется один из баварских драгун. Ее взгляд заметался в поисках хоть какого-то подобия оружия, но за спиной драгуна застучали копыта, воздух задрожал от удара утыканной гвоздями дубины – баварский солдат кувыркнулся через голову и остался лежать на земле. Шпага с грохотом упала у ног Александры. Нападавший развернул лошадь, и целое, невообразимо долгое мгновение Александре казалось, что она видит, как он посылает ей воздушный поцелуй, но затем он поскакал дальше.

Прогремел оглушающий залп – это вступили в битву баварские стрелки. Однако они, похоже, не попали ни в одного из атакующих. Единственный мушкетер неизвестных всадников в зеленовато-бирюзовой одежде положил мушкет на сошку и выстрелил. Из облака густого белого дыма, окутавшего баварских стрелков, вышла, спотыкаясь, некая фигура, рухнула на землю и стала извиваться и корчиться. Сбоку прискакали два всадника и разорвали строй стрелков. Оборонявшиеся обладали численным преимуществом, но безупречная согласованность действий нападавших более чем уравновешивала шансы на победу. Всадник с желтым пером вылетел из-за палаток, ведя на поводу множество лошадей – он направил их просто на драгун, которые попытались поймать своих животных. Лошади ржали и пугались, били копытами и втаптывали своих владельцев в землю. Один солдат выскочил из бойни, резко развернулся, достал из-за пояса пистолет и направил его на офицера с желтым пером, который в тот момент повернулся к нему спиной. Совсем рядом с Александрой прогремел залп одинокого мушкетера, и драгун с пистолетом подпрыгнул и тут же осел, не успев выстрелить. Она обернулась и пристально посмотрела на мужчину с мушкетом. Он стоял всего лишь в пяти шагах от нее и снова с невозмутимым видом заряжал оружие. Как будто почувствовав ее взгляд, он посмотрел на нее и пожал плечами.

Крестьянин ожил. Он оттолкнул Александру и побежал прочь. Однако вокруг него лошади стали становиться на дыбы и бить копытами, поэтому он развернулся и огромными скачками помчался назад, к Александре. Она схватила его за рукав. Они вместе побежали к дереву, к стволу которого уже прижималась сидящая на корточках Агнесс. Писарь обхватил ее колени руками и зарылся лицом в ее юбки. Александра со смущением наблюдала – она много лет испытывала смущение каждый раз, когда сталкивалась с решимостью матери, – как Агнесс гладит его по голове одной рукой, а другой держит наготове отломанный дубовый сук. Тяжело дыша, Александра упала рядом с ней на колени и стащила крестьянина с собой на землю. Она продемонстрировала матери захваченную шпагу.

– Поменяемся? – с трудом произнесла она.

Агнесс покачала головой.

– Ты прекрасно обращаешься с ланцетом, – ответила она вполголоса. – Я же больше склоняюсь к подзатыльникам! – И она взмахнула суком.

На лугу между палатками и лесом царил Армагеддон. Тактика всадников была простой: они наматывали круги и гарцевали на лошадях так, как будто демонстрировали выучку на учебном плацу. И действительно, их движения очень походили на элегантный танец, только вот в этом танце приходилось участвовать и тем, у кого лошади не было, – их сбивали с ног, пронзали пулями, топтали копытами. Нестройный залп, не достигший цели, оказался единственной защитной реакцией баварцев. Теперь они представляли собой кучку безумцев, которых скашивали, подобно траве. Крики, запах лошадей, вонь пороховой гари, глухой шум, когда клинки и дубины опускались на тела…

– Святая Мария… – прошептала Агнесс. – Это ад!

Александра, широко раскрыв глаза, не сводила взгляда с усеянного телами поля битвы. Она заметила Эрика Врангеля, который, скорчившись, лежал на земле, и вспомнила, как он невольно потянулся за рапирой, будто решив выручить ее и Агнесс.

К ним, размахивая пистолетом, бежал какой-то человек. Но почти добежав до дерева, он споткнулся и упал лицом вниз, однако снова встал и уставился на Александру, на Агнесс и обоих мужчин. Лицо солдата было залито кровью. Он поднял оружие и прицелился в Агнесс. Александра попыталась вскочить. К ним бросился один из всадников в сине-зеленой одежде, но он уже не успевал. Солдат вздрогнул, обернулся, увидел одинокого мушкетера, искавшего новую цель, развернул пистолет и взял мушкетера на прицел…

Александра встала. Она хотела крикнуть, но не могла произнести и звука. Грянул выстрел.

Мушкетер оглянулся, подняв бровь, будто негодуя, что ему помешали.

Драгун с пистолетом поднялся на колени.

Всадник в зеленом был уже рядом. В руке он держал дубину. Раздался глухой удар, драгун невольно шагнул вперед и упал на землю лицом вниз, уже мертвый.

Одинокий мушкетер покачал головой и снова вернулся к своему оружию, которое он опустил на вставленную в землю сошку.

Всадник в зеленом резко развернул лошадь, широко, от уха до уха, улыбнулся, заметив Александру, приложил ладонь к краю шлема и что-то крикнул, но она не поняла его. Агнесс часто заморгала, будто придя в себя после обморока. Александра смотрела на мертвого драгуна у своих ног. Его глаза были открыты, из уха и носа текла кровь.

Одинокий мушкетер поднял дуло мушкета с развилины сошки и медленно упал лицом на землю.

Тишина воцарилась так же неожиданно, как перед тем шум битвы.

Все всадники, кроме двоих, спешились, достали ножи и неторопливо направились к павшим. Оставшиеся сидеть в седле кавалеристы шенкелями послали лошадей вперед. Александра крепче сжала в руке эфес. Стенания писаря внезапно стали действовать ей на нервы. Она пнула его ногой, и он закричал, все еще пряча лицо в юбках Агнесс.

Два всадника остановились перед неподвижным телом Эрика Врангеля. Александра поразилась, увидев, как молодой швед вскинул голову и уставился на подъехавших. Он уцелел! Всадник с дубиной поднял его оружие и развернул его. Эрик Врангель попытался подняться, но смог лишь встать на колени.

– Оставьте его в покое, банда убийц! – раздался голос, в котором Александра только через несколько мгновений узнала собственный.

Оба всадника перевели взгляд на нее, и офицер направил лошадь к дереву. Всадник с дубиной наклонился к Эрику Врангелю, и тут лошадь офицера закрыла ей обзор.

– Свиньи! – крикнула она.

Офицер оглянулся, лошадь шарахнулась в сторону, и Александра снова могла следить за происходящим. Всадник с дубиной поднял Эрика на ноги, соскочил с лошади, прислонил молодого шведа к боку животного и тщательно ощупал его. Он что-то спросил, и Эрик медленно, будто во сне, покачал головой. Всадник ласково потрепал молодого человека по щеке и, широко улыбаясь, обернулся к офицеру. Он поднял вверх большой палец.

Офицер спешился и прошел оставшееся расстояние пешком. Остановился прямо перед Александрой и Агнесс. Он снял шляпу и вытер лоб. Волосы его, уже посеребренные сединой, были коротко подстрижены, худое лицо избороздили морщины, тонкогубый рот плотно сжат. Он окинул их взглядом темных глаз. Александра снова подняла шпагу. Сердце выпрыгивало у нее из груди, а страх сжимал горло и не давал дышать.

– Я понимаю ваш язык, – сказал офицер. – Вы не ранены?

– Нет… – растерялась Александра.

– Кто вы?

Когда Александра не ответила, Агнесс деликатно кашлянула.

– Я – Агнесс Хлесль. Это моя дочь Александра. Эти господа, – она легонько хлопнула по затылку перепуганного хнычущего писаря и вздохнула, – наша охрана. – Если бы Александра не видела это сама, она не поверила бы, что Агнесс робко улыбнулась, а затем подмигнула офицеру.

Некое подобие улыбки мелькнуло на тонком лице мужчины. Он перевел взгляд с импровизированной дубины Агнесс на шпагу в руке Александры.

– Я вижу, – заметил он.

– Думаю, ваш мушкетер ранен, – сказала Александра.

Офицер повернулся и, тяжело ступая, направился к мужчине, который лежал на земле, сжимая мушкет и сошку, и не двигался. Офицер пристально смотрел на него, держа шляпу в руках. Александра встала на ноги и, спотыкаясь, подошла к ним, а затем опустилась рядом с упавшим. Она взглянула на бледное лицо, на полуопущенные веки и поняла, что нет никакой надобности проверять его пульс. Тем не менее она это сделала.

– Он мертв, – сказала она. – Мне жаль.

Офицер кивнул. Он играл желваками, глаза его горели. Александра с изумлением поняла, что он пытается не расплакаться. Внезапно он оторвал взгляд от мертвеца.

– Кто вы? – спросила она.

К ним неспешно приблизился всадник с дубиной. Он снял шлем, открыв такие же коротко подстриженные, испещренные сединой волосы, как и у его начальника. Он вел за руку Эрика Врангеля и говорил что-то на языке, в котором Александра опознала шведский. Посмотрев на Александру, он неожиданно улыбнулся.

– Du varar skyldig mig tvà kyssar, mitt älskvärt,[16]16
  Ты мне задолжала два поцелуя, милочка (швед.)


[Закрыть] – сказал он.

– О чем это он? – спросила Александра у офицера.

– Говорит, что молодой человек цел и невредим.

– А второй?

Офицер показал головой на мертвого мушкетера. Улыбка исчезла с лица второго всадника.

– Lasse är död,[17]17
  Лассе мертв (швед.).


[Закрыть] – сказал офицер.

– En vilken skam! – рассердился второй всадник. – Skitit![18]18
  Вот ведь незадача! Черт побери! (швед.)


[Закрыть]

Эрик Врангель покосился на Александру.

– J'ai voulu vous aider! Honnêtement![19]19
  Но я ведь хотел помочь! Честно! (фр.)


[Закрыть]

Александра вздохнула.

– Кого только не носит по нашей стране, но никто не знает языка, – заметила она.

Офицер проигнорировал ее замечание. Он молча смотрел на Эрика Врангеля. Молодой швед стал навытяжку, прижав ладонь к сердцу. Он затараторил что-то, но всхлипнул и замолчал. Тогда он опустил голову и попытался взять себя в руки. Офицер снял перчатку и так же ласково потрепал его по щеке, как до того второй всадник. Эрик Врангель расплакался.

Всадник с круглым лицом не отрываясь смотрел на Александру. Она недоуменно изогнула бровь. Он поднял два пальца вверх и улыбнулся.

– Tvà kyssar, – повторил он. – För tvà liv. Är detför mycket?[20]20
  Два поцелуя. За две жизни. Разве я многого прошу? (швед.)


[Закрыть]

– Он хочет два поцелуя, – раздался голос Агнесс над ухом Александры. – Так как он дважды спас тебе жизнь.

– Откуда ты знаешь?…

Агнесс, успевшая подойти и встать рядом с Александрой, указала на писаря, знающего шведский язык. Он, кажется, пришел в себя и смущенно стоял в стороне.

– И все равно это верх… – пробормотала Александра.

Агнесс подошла к всаднику.

– Ты также спас и мою жизнь, дружок, – заметила она. – И от меня ты два поцелуя получишь немедленно. – И она расцеловала пораженного мужчину в обе щеки. – И за спасение моей дочери ты, само собой разумеется, также заслужил вознаграждение. – Она наградила его еще двумя поцелуями.

Те, кто собрался вокруг них, засвистели и захлопали. Всадник отвесил преувеличенно низкий поклон и подмигнул Агнесс.

– Ты только что получила друга на всю жизнь, – проворчала Александра.

– Такой друг всегда пригодится, – возразила Агнесс.

Александра обратилась к темноглазому офицеру.

– Кто вы? – снова спросила она.

– Это призраки Самуэля, фрейлейн, – ответил новый голос с опушки леса. Голос буквально сочился презрением и имел саксонский акцент. Александра изумленно обернулась. На опушке леса беззвучно появились как минимум два десятка кавалеристов, одетых в кирасы и блестящие шлемы, вооруженных пиками и пистолетами. Их предводитель поднял пистолет и прицелился в темноглазого офицера. – Надо бы сказать тебе: «Молодец, Брахе», но ввиду обстоятельств я воздержусь от похвалы. Lieutenant Wrangel, êtes-vous bien?[21]21
  Лейтенант Врангель, вы целы? (фр.)


[Закрыть]

– Oui, mon colonel…[22]22
  Да, господин полковник (фр.).


[Закрыть] – Молодой шведский офицер растерянно переводил взгляд с неожиданно появившихся всадников на своих спасителей и обратно.

– А вы кто? – спросила Александра.

– Бывший личный отряд герцога Бернгарда Саксен-Веймарского, – картавя ответил мужчина. – Теперь на службе ее величества королевы Швеции.

– Но тогда вы, значит, союзники?

Полковник рассмеялся. Александра посмотрела в лицо офицеру, который стоял перед ней. Он не отвел взгляда. Вдруг она очень четко прочла в его темных глазах: «Ты и я, мы знаем боль, не так ли? Боль от потери того, кто значил для нас больше всего на свете…» Она сглотнула.

Новоприбывшие рассыпались по полю и стали сгонять в кучу солдат в сине-зеленых одеждах. Александра беспомощно смотрела, как у них отнимают оружие. Кто-то наклонился и небрежно вырвал оружие из рук мертвого мушкетера.

– У этих людей, – громко заявил полковник, – нет союзников даже в аду.

Он отвел лошадь с опушки, спешился и пошел мимо Александры. Подойдя к шведскому офицеру, протянул руку. Офицер вложил ему в ладонь оба пистолета. Полковник взял их и тут же передал дальше, будто прикоснувшись к чему-то невыносимо грязному. Шпагу он передал аналогичным образом.

– Вы отправили этих мужчин освобождать юношу, – горячо заявила Александра. – Вы послали их сражаться с противником, превосходившим их численностью втрое, хотя спрятали под деревьями пол-армии и могли вмешаться в любое время! Вы говорите, что состоите на службе шведской королевы. Что все это значит?

– Фрейлейн, – снисходительно ответил полковник, ничего не понимаете.

– Меня зовут Самуэль Брахе, – внезапно произнес темноглазый офицер. Взгляд его проник в самое сердце Александры. – Человека, который хотел получить от вас два поцелуя, зовут Альфред Альфредссон. Остальные – мои товарищи по оружию. Мы – все, что осталось от смоландских рейтаров.

– Держите язык за зубами, Брахе! – рявкнул полковник. – Смоландские рейтары – ха! Вы и ваши люди – выродки, и ничего более. Довольно; уведите их. Lieutenant, suivez moi. Nous vous escortons à votre oncle. Pour vous la guerre est finie1.[23]23
  Лейтенант, следуйте за мной. Мы препроводим вас к вашему дядюшке. Для вас война закончена (фр.).


[Закрыть]

– Но солдаты, которые спасли меня…

– Не беспокойтесь о них. Они уже мертвы. – Полковник повернулся к Александре. – Куда вы едете?

– В Вюрцбург… – заикаясь, ответила Александра.

– У нас есть запас времени. Мы предоставим вам эскорт до завтрашнего дня. Согласны?

– Разумеется. Но… – Она посмотрела вслед мужчинам, которые спасли жизнь ее маленькой группе и Эрику Врангелю и которых сейчас уводили прочь, как преступников. У нее кружилась голова. – Что такого ужасного они совершили?

Самуэль Брахе обернулся к ней, но полковник опередил его.

– У них на совести смерть короля Швеции Густава-Адольфа.