Текст книги "Ночная гостья (сборник)"

Во время поездки мы с хозяином премило беседовали о том о сем. Я вовсю старался быть как можно более любезным, поскольку поставил перед собой цель еще раз побывать в его доме в качестве гостя. Если не удастся сделать так, чтобы он меня попросил об этом, придется напрашиваться самому. Я решил оставить это на последнюю минуту. «Прощайте, мой дорогой друг, – скажу я, нежно беря его за горло. – Могу я иметь удовольствие еще раз побывать у вас на обратном пути?» Конечно же, он не откажет.

– Я ведь не преувеличивал, когда говорил вам, что у меня красивая дочь? – спросил он.

– Вы преуменьшили ее достоинства, – ответил я. – Она просто красавица. Поздравляю вас. Но и жена ваша не менее красива. По правде, они обе меня с ума свели, – прибавил я, рассмеявшись.

– Я это заметил, – сказал он, рассмеявшись вместе со мной. – Такие гадкие девчонки. Ужасно любят флиртовать. Но я ничего не имею против. Что дурного во флирте?

– Ничего, – сказал я.

– Думаю, это просто забава.

– Да, это очень мило, – сказал я.

Не прошло и получаса, как мы достигли шоссе Исмаилия – Иерусалим. Мистер Азиз направил «роллс-ройс» на гудронную дорогу и помчался к заправочной станции со скоростью семьдесят миль в час. Через несколько минут мы будем на месте. Поэтому я попытался завести речь об очередном визите, ненавязчиво напрашиваясь на приглашение.

– Не могу забыть ваш дом, – сказал я. – По-моему, он просто великолепен.

– Отличный дом, не правда ли?

– А вам там не скучно втроем?

– Не скучнее, чем если бы мы жили в каком-нибудь другом месте, – ответил он. – Людям везде скучно. В пустыне ли, в городе – по правде, большой разницы нет. Но у нас, знаете ли, бывают гости. Вы бы удивились, если бы я назвал вам число людей, посещающих нас время от времени. Вот вы, например. Нам было очень приятно принять вас у себя, мой дорогой.

– Я никогда этого не забуду, – сказал я. – В наши дни редко встретишь такое радушие и гостеприимство.

Я ждал, что он пригласит меня снова их посетить, но он ничего не сказал. Наступило молчание, несколько неловкое. Чтобы не затягивать его, я произнес:

– Мне кажется, вы самый заботливый отец, которого мне приходилось встречать в своей жизни.

– Вот как?

– Да. Надо же – построить дом неведомо где и жить в нем ради дочери, чтобы уберечь ее. По-моему, это замечательно.

Я увидел, что он улыбнулся, но не оторвал глаз от дороги и промолчал. На расстоянии мили от нас показалась заправочная станция и несколько хибар. Солнце стояло высоко, и в машине становилось жарко.

– Немногие отцы пойдут на такое, – продолжал я.

Он снова улыбнулся, но на этот раз несколько застенчиво. А потом сказал:

– Таких похвал, которые вы мне расточаете, я недостоин, право, недостоин. Если уж быть до конца откровенным, моя красавица-дочь – не единственная причина, чтобы жить в такой великолепной изоляции.

– Я это знаю.

– Знаете?

– Вы же мне говорили. Вы сказали, что другая причина – это пустыня. Вы сказали, что любите ее так же, как моряк любит море.

– Да, это так. И это правда. Но есть и третья причина.

– И в чем же она заключается?

Он не ответил. Он сидел, положив руки на руль, и неподвижно смотрел на дорогу.

– Простите меня, – сказал я. – Мне не нужно было спрашивать. Это не мое дело.

– Нет-нет, все нормально, – проговорил он. – Не извиняйтесь.

Я посмотрел в окно на расстилавшуюся перед нами пустыню.

– Похоже, сегодня еще более жаркий день, чем вчера, – сказал я. – Наверное, уже перевалило за сотню градусов.

– Да.

Я увидел, что он заерзал на месте, как бы желая поудобнее усесться, а потом сказал:

– Не пойму, почему бы мне не рассказать вам правду об этом доме. Вы мне не кажетесь болтуном.

– Такого за мной не водится, – заметил я.

Мы уже подъехали к заправочной станции, и он замедлил ход почти до скорости пешехода, чтобы успеть сказать то, что хотел сказать. Я увидел двух арабов, стоявших возле моей «лагонды». Они смотрели в нашу сторону.

– Эта дочь, – произнес он наконец, – та, с которой вы познакомились, – не единственная моя дочь.

– Вот как?

– У меня есть еще одна дочь, на пять лет ее старше.

– И несомненно, такая же красивая, – сказал я. – И где же она живет? В Бейруте?

– Нет, в доме.

– В каком доме? Не в том ли, который мы только что покинули?

– Да.

– Но я так и не увидел ее!

– Что ж, – сказал он и неожиданно повернулся ко мне, чтобы увидеть, как я прореагирую на его слова, – может, это и к лучшему.

– Но почему?

– У нее проказа.

Я так и подпрыгнул.

– Да, знаю, – сказал он, – это страшная вещь. У бедной девочки к тому же самая тяжелая форма – лепрозная. Очень стойкая и практически неизлечимая. Будь это узелковая форма, было бы намного легче. Но у нее лепрозная, вот вам и результат. Вот почему, когда у нас гости, она не выходит из своей комнаты на третьем этаже…

Должно быть, машина в этот момент уже остановилась возле заправочной станции, ибо следующее, что я помню, – это как мистер Азиз смотрит на меня своими маленькими умными глазками и при этом говорит:

– Но, дорогой мой, вам нет нужды так тревожиться. Успокойтесь, мистер Корнелиус, успокойтесь! Вам решительно не о чем беспокоиться. Это не очень заразная болезнь. Чтобы заболеть ею, нужно вступить в очень интимный контакт с больным…

Очень медленно я вышел из машины и так и застыл под палящим солнцем. Араб с обезображенным лицом ухмылялся мне и говорил:

– Приводной ремень на месте. Все в порядке.

Я полез в карман за сигаретами, но у меня так дрожали руки, что я выронил пачку на землю. Я наклонился и поднял ее. Затем достал сигарету и умудрился прикурить. Когда я поднял глаза, зеленый «роллс-ройс» находился уже в полумиле от меня».

Сделка

В тот вечер у Джерри и Саманты нас собралось человек сорок. Обычное сборище. Как всегда, было тесно и ужасно шумно. Чтобы быть услышанным, приходилось жаться друг к другу и кричать. Многие широко улыбались, обнажая белые зубные коронки. У большинства в левой руке была сигарета, а в правой – бокал.

Я отошел от своей жены Мэри и окружавших ее людей и направился к небольшому бару в дальнем углу. Усевшись на высокий табурет, я обернулся лицом к собравшимся. Сделал я это затем, чтобы можно было разглядывать женщин. Спиной я уперся в стойку бара и, потягивая виски, принялся поверх бокала рассматривать поочередно то одну, то другую женщину.

Я изучал не фигуры, а лица, и интересовало меня не столько само лицо, сколько большой красный рот. Если точнее – то не весь рот, а только нижняя губа. Не так давно я пришел к выводу, что нижняя губа о многом говорит. Она выдает больше, чем глаза. Глаза скрывают секреты. Нижней губе очень мало что удается скрыть. Да взять хоть нижнюю губу Джасинт Винкельман, стоявшей ко мне ближе всех. Стоит обратить внимание на морщинки, на то, как некоторые из них идут параллельно, а другие лучами расходятся вверх. Ни у кого другого не увидишь такой рисунок губных морщинок, и согласитесь, что, имея в архиве отпечаток губы, можно поймать преступника, если на месте преступления он прикладывался к стакану. Когда сердятся, нижнюю губу посасывают и прикусывают, и именно это и делала сейчас Марта Салливан, наблюдая со стороны за тем, как ее бестолковый муж сюсюкает с Джуди Мартинсон. Губу облизывают, вожделея. Я видел, как Джинни Ломакс облизывает кончиком языка нижнюю губу и при этом не сводит глаз с лица Теда Дорлинга. То было преднамеренное облизывание; язык медленно высовывается и скользит вдоль всей нижней губы, оставляя влажный след. Я видел, как Тед Дорлинг смотрит на язык Джинни, а ей только это и нужно.

Похоже, это несомненный факт, говорил я про себя, переводя глаза с одной нижней губы на другую, что все самые непривлекательные человеческие черты – высокомерие, жадность, обжорство, сладострастие – наиболее отчетливо проявляются на этом маленьком розовом участке кожи. Однако надо знать шифр. Выпяченная или оттопыренная нижняя губа, по-видимому, означает чувственность. Но это лишь отчасти верно в отношении мужчин и совсем неверно, если иметь в виду женщин. У женщин нужно искать тонкую линию, узкую полоску с резко очерченным нижним краем. А вот у нимфоманки в центре верхней части нижней губы имеется едва заметный гребешок кожи.

Такой гребешок был у Саманты, хозяйки.

Кстати, а где Саманта?

Да вот же она – берет пустой бокал из рук гостя и направляется в мою сторону, чтобы его наполнить.

– Хэлло, Вик, – сказала она. – Ты не скучаешь?

Самая настоящая нимфоманка, отметил я про себя. Однако весьма редкая представительница этой породы, ибо исключительно и категорически моногамна. Замужняя моногамная нимфоманка, никогда не покидающая своего гнездышка.

А еще это самая соблазнительная бабенка, какую мне только приходилось встречать в жизни.

– Давай я помогу тебе, – сказал я, вставая со стула и беря у нее из рук бокал. – Что сюда налить?

– Водки со льдом, – ответила она. – Спасибо, Вик.

Она положила свою красивую длинную белую руку на стойку бара, подалась вперед, и груди ее легли на прилавок.

– А, черт, – сказал я, перелив водку через край.

Саманта посмотрела на меня своими огромными карими глазами, но промолчала.

– Я вытру, – произнес я.

Она взяла у меня наполненный бокал и пошла прочь. Я смотрел ей вслед. На ней были черные брюки. Они так тесно обтягивали ягодицы, что любая родинка или прыщик были бы видны сквозь материю. Однако зад Саманты Рейнбоу не имел недостатков. Я поймал себя на том, что и сам облизываю нижнюю губу. Все ясно, подумал я. Меня к ней тянет. Я испытываю влечение к этой женщине. А ведь это довольно рискованно. Попытка вступить в связь с такой женщиной равносильна самоубийству. Во-первых, она живет в соседнем доме, а это чересчур близко. Во-вторых, как я уже сказал, она моногамна. В-третьих, с Мэри, моей женой, их водой не разольешь. Они делятся друг с другом большими женскими секретами. В-четвертых, ее муж Джерри – мой очень старый и хороший друг, и даже я, Виктор Хэммонд, пусть и сгораю от желания, и не подумаю пытаться соблазнить жену человека, являющегося моим старым и преданным другом.

Хотя…

Именно в эту минуту, когда я сидел на высоком табурете и страстно желал Саманту Рейнбоу, в моем мозгу начала зарождаться интересная мысль. Я подождал, пока она не оформится со всей определенностью. Следя за тем, как Саманта идет по комнате, я принялся втискивать ее в рамки своей затеи. Ох и доберусь же я до тебя, Саманта, мое роскошное сокровище.

Разве можно всерьез надеяться на это?

Да ни за что на свете!

И думать нечего, если только Джерри не согласится. Лучше вообще выбросить все это из головы.

Саманта стояла неподалеку от меня, беседуя с Гилбертом Маккизи. Пальцами правой руки она сжимала высокий бокал. Пальцы у нее были длинные и почти наверняка проворные.

Предположим, смеха ради, что Джерри согласится, но даже тогда на пути возникнут огромные трудности. К примеру, существуют такие мелкие детали, как физические особенности. Я много раз мылся с Джерри в душе после тенниса, но сейчас, хоть убей, не вспомню то, что надо бы знать. Обычно на это и внимания не обращают. Стараются и не смотреть.

В любом случае было бы безумием сделать Джерри откровенное предложение. Настолько хорошо я его знал. Скорее всего, он придет в ужас. А то и станет угрожать. Может выйти безобразная сцена. Нужно поэтому как-нибудь незаметно его испытать.

– Послушай, – сказал я Джерри примерно через час, когда мы сидели на диване и допивали последний бокал.

Гости расходились, и Саманта стояла возле дверей и прощалась с ними. Моя жена Мэри разговаривала на веранде с Бобом Суэйном. Я видел их через открытую дверь.

– Хочешь, расскажу кое-что забавное?

– Ну? – произнес он.

– Один парень, с которым я сегодня обедал, рассказал мне фантастическую историю. Просто трудно поверить, что такое вообще может случиться.

– Что еще за история? – спросил Джерри.

От выпитого виски его клонило ко сну.

– Этот человек, тот, с которым я обедал, положил глаз на жену своего приятеля, живущего по соседству. А его приятель положил глаз на жену человека, с которым я обедал. Понимаешь, в чем дело?

– Ты хочешь сказать, что два парня, которые живут рядом, втюрились в жен друг друга?

– Именно, – ответил я.

– Так в чем проблема? – спросил Джерри.

– Проблема в том, – сказал я, – что обе жены – женщины верные и порядочные.

– Вот и Саманта такая же, – заметил Джерри. – Ни за что не посмотрит на другого мужчину.

– Мэри тоже, – сказал я. – Я в ней уверен.

Джерри допил виски и аккуратно поставил стакан на столик рядом с диваном.

– Ну и что же было дальше? – спросил он. – Довольно, по-моему, грязная история.

– А дальше случилось то, – сказал я, – что эти типы замыслили план и у каждого появилась возможность соблазнить жену соседа, притом жены так ничего об этом и не узнали. Если ты только можешь поверить в такое.

– Хлороформ пошел в ход? – спросил Джерри.

– Ничего подобного. Жены находились в полном сознании.

– Быть не может, – сказал Джерри. – Тебя просто надули.

– Не думаю, – возразил я. – Он мне такие подробности порассказал. Да я и без того уверен, что это правда. Они и потом не раз все это проделывали хотя бы раз в две-три недели, и так продолжалось несколько месяцев.

– И жены ничего не знали?

– Даже не догадывались.

– Должен выслушать твою историю, – сказал Джерри. – Но сначала выпьем.

Мы прошли к бару и снова наполнили бокалы, после чего вернулись на диван.

– Ты должен иметь в виду, – сказал я, – что это дело требует долгой предварительной подготовки. И чтобы иметь хоть какой-то шанс, что план сработает, им пришлось обменяться друг с другом множеством интимных подробностей. Однако в основе своей план прост. Они выбирали какую-то ночь, скажем с субботы на воскресенье. В эту ночь мужья и жены отправлялись спать как обычно, допустим в одиннадцать или в половине двенадцатого. Начиная с этого времени все идет как обычно. Супруги немного почитают, потом, быть может, немного поговорят, а потом выключают свет. Как только свет выключен, мужья немедленно отворачиваются и делают вид, что собираются заснуть. Это делается затем, чтобы жены не вздумали заигрывать, а на этой стадии подобное никак не допустимо. Тогда жены засыпают. А мужья нет. Пока все идет по плану. Затем, ровно в час ночи, когда жены глубоко заснут, мужья тихо выскальзывают из кровати, суют ноги в тапки и, в пижаме, осторожно спускаются вниз. Открыв дверь, они исчезают в ночи, при этом дверь за собой не закрывают. Они живут, – продолжал я, – почти напротив друг друга, через улицу. Это тихий пригородный поселок, и в такой час там редко кого встретишь, так что на улице можно увидеть только эти две фигуры в пижамах, направляющиеся в чужой дом, в чужую постель, к чужой жене.

Джерри внимательно слушал меня. Глаза его немного потускнели от алкоголя, но он старался не пропустить ни одного слова.

– Следующая часть плана, – продолжал я, – была тщательно продумана обоими. Каждый из них ориентируется в доме приятеля, как в своем собственном. Каждый знает, как пройти наверх или спуститься вниз, не опрокинув при этом мебель. Каждый знает, как добраться до лестницы, и сколько точно ступенек ведет наверх, и какая из них скрипнет, а какая нет. Каждый знает, с какой стороны кровати женщина спит. Каждый снимал тапки и оставлял их в холле, затем поднимался в пижаме наверх, ступая босыми ногами. Эта часть, если верить моему другу, всякий раз вызывает особое волнение. Человек находится в темном, погруженном в тишину доме, к тому же чужом, и на пути к спальне должен пройти мимо по меньшей мере трех детских комнат, двери которых всегда немного приоткрыты.

– Дети! – вскричал Джерри. – А что, если бы кто-нибудь из них проснулся и спросил: «Папа, это ты?»

– И это было предусмотрено, – ответил я. – В таком случае предполагалось немедленно прибегнуть к экстренным мерам. Экстренные меры пошли бы в ход и в том случае, если бы женщина проснулась, когда чужой муж прокрадывался в ее комнату, и спросила: «Что случилось, дорогой? Что ты бродишь?»

– Что еще за экстренные меры? – спросил Джерри.

– Все очень просто, – ответил я. – Тот, к кому обратились бы с таким вопросом, сбегал по лестнице, мчался в свой дом и звонил в звонок. Это был сигнал для его приятеля, чем бы тот в это время ни занимался, также пулей сбежать по лестнице, впустить в дом своего приятеля, а самому выбежать из дома. Таким образом, они оба вовремя оказывались в своих домах.

– И на лице у каждого все написано, – сказал Джерри.

– Ничего подобного, – возразил я.

– Да звонок весь дом поднимет на ноги, – заметил Джерри.

– Разумеется, – сказал я. – И муж, поднявшись наверх в пижаме, просто-напросто скажет: «Я ходил узнать, кто это там трезвонит в такой час. Никого нет. Должно быть, какой-то пьяный».

– А что же другой парень? – спросил Джерри. – Как он объяснит то, что бросился вниз, когда к нему обратилась его собственная жена или ребенок?

– Он скажет: «Мне показалось, что кто-то чужой бродит вокруг дома, вот я и побежал, чтобы схватить его, но там никого нет». – «А ты видел кого-нибудь?» – с тревогой спросит его жена. «Конечно видел, – ответит муж. – По улице бежал какой-то человек. За ним и не угнаться». После чего мужа горячо поблагодарят за храбрость.

– О’кей, – произнес Джерри. – Тут все ясно. До сих пор все можно рассчитать. Но что происходит, когда один из этих рогатых типов залезает в постель жены своего приятеля, а тот забирается в постель его жены?

– Они приступают к делу, – ответил я.

– Но ведь жены спят, – сказал Джерри.

– Верно, – согласился я. – Так что эти парни незамедлительно и очень умело начинают ласкать дамочек, и те, едва проснувшись, уже умирают от желания.

– Полагаю, разговоры при этом не ведутся, – сказал Джерри.

– Нет, не произносится ни слова.

– О’кей, итак, жены проснулись, – сказал Джерри, – и они тоже пускают в ход руки. Но вот ответь-ка мне для начала на простой вопрос: как насчет роста и веса? Ведь есть же разница между этим парнем и ее мужем? Один может быть высоким, другой – ниже, один толстым, другой – худым. Что ты на это скажешь? Уж мне-то не рассказывай, будто эти парни одинаковой комплекции.

– Конечно нет, – ответил я. – Но они более или менее одинакового роста и веса. Это существенно. Оба гладко выбриты и имеют примерно одинаковое количество волос на голове. Такого рода сходство распространено. Посмотри, например, на нас с тобой. Мы ведь примерно одного роста и телосложения, не правда ли?

– Разве? – удивился Джерри.

– Ты сколько ростом? – спросил я.

– Ровно шесть футов.

– А я пять футов одиннадцать дюймов, – сказал я. – Разница в один дюйм. А сколько ты весишь?

– Сто восемьдесят семь фунтов.

– А я сто восемьдесят четыре, – сказал я. – Что такое три фунта между друзьями?

Наступило молчание. Джерри смотрел на мою жену Мэри, стоявшую на веранде. Мэри по-прежнему беседовала с Бобом Суэйном, и заходящее солнце освещало ее волосы. Темноволосая красивая женщина с неплохой грудью. Я взглянул на Джерри и увидел, как он высунул язык и провел им по нижней губе.

– По-моему, ты прав, – сказал Джерри, не спуская глаз с Мэри. – Телосложения мы примерно одинакового.

Когда он снова повернулся ко мне лицом, на его щеках распустились розочки.

– Расскажи-ка еще что-нибудь про этих двух парней, – сказал он. – Чем-то ведь они отличаются друг от друга?

– Ты имеешь в виду их лица? – спросил я. – Но в темноте невозможно разглядеть лица.

– Я не о лицах говорю, – сказал Джерри.

– А о чем же?

– Я говорю об их членах, – сказал Джерри. – Вот в чем все дело, разве не понимаешь? Ты ведь не хочешь мне сказать, что…

– Как раз это я и хочу сказать, – сказал я. – Вопрос только в том, подвергались они обрезанию или нет. Все остальное не имеет значения.

– Ты что, серьезно думаешь, что у всех мужчин члены одинаковых размеров? – спросил Джерри. – Но ведь это же не так.

– Знаю, что не так, – согласился я.

– У некоторых огромные члены, – продолжал Джерри. – А у некоторых просто крошечные.

– Бывают исключения, – сказал я ему. – Но ты бы удивился, когда бы узнал, у скольких мужчин члены одинаковых размеров, разница всего-то на какой-нибудь сантиметр. По словам моего друга, у девяноста процентов мужчин члены нормальных размеров. И только десять процентов имеют члены чрезмерно большие или явно маленькие.

– Не верю, – сказал Джерри.

– Это нетрудно проверить, – сказал я. – Поинтересуйся у какой-нибудь опытной девицы.

Джерри сделал большой глоток виски, и взгляд его вновь устремился поверх стакана в сторону Мэри, стоявшей на веранде.

– Ну и чем все кончается? – спросил он.

– Дальше нет проблем, – сказал я.

– Скажешь тоже, нет проблем, – заявил он. – Знаешь, почему все это, по-моему, басни?

– Валяй.

– Всякому известно, что муж и жена, женатые несколько лет, привыкают друг к другу. Это неизбежно. Да черт побери, нового труженика тут же вычислят. Это и тебе понятно. Нельзя же вдруг наброситься на женщину, применяя совершенно новые приемы, и при этом рассчитывать, что она этого не заметит, как бы она ни была распалена. Да она в первую же минуту почует неладное!

– Приемы можно скопировать, – сказал я. – Если только заранее обменяться всеми секретами.

– Это несколько интимно, – заметил Джерри.

– Все мероприятие интимно, – сказал я. – И поэтому каждый выкладывает все. Говорит, что он обычно делает. Ничего не утаивая. Все. Все, что требуется. Рассказывает о том, как это у него заведено, – от начала до конца.

– О господи, – вымолвил Джерри.

– И каждый, – продолжал я, – должен выучить новую роль. По сути, нужно стать актером. Ибо приходится кого-то играть.

– Непростое дело, – сказал Джерри.

– Как считает мой друг, тут нет проблем. Единственное, чего нужно опасаться, – это чтобы не увлечься и не начать импровизировать. Нужно действовать строго в соответствии с авторскими ремарками.

Джерри сделал еще глоток. Потом снова взглянул на Мэри, стоявшую на веранде. После чего откинулся на диване, сжимая в руке стакан.

– Эти два парня, – спросил он, – они что, правда провернули это дело?

– Еще как, – ответил я. – До сих пор проворачивают. Примерно раз в три недели.

– Фантастическая история, – произнес Джерри. – Но чертовски трудное это дельце. Только представь себе, сколько будет шуму, если тебя поймают. Мгновенный развод. Если точнее, два развода. По одному на каждой стороне улицы. Не стоит того.

– Тут нужна смелость, – заметил я.

– Уже поздно, – сказал Джерри. – Все расходятся вместе со своими женами, черт бы их побрал.

После этого я уже ничего не говорил. Мы посидели еще пару минут, потягивая свои напитки, пока гости перемещались к прихожей.

– Другу твоему понравилось? – спросил вдруг Джерри.

– Он говорит, что это нечто, – ответил я. – Он говорит, что из-за риска это в сотню раз сильнее любого другого удовольствия. Он клянется, что нет ничего лучше, чем когда играешь роль мужа, а жена об этом ничего не знает.

В этот момент в комнату вошла Мэри с Бобом Суэйном. В одной руке она держала пустой бокал, а в другой – азалию цвета яркого пламени. Она сорвала азалию на веранде.

– Я следила за тобой, – сказала она, наводя на меня цветок, точно револьвер. – В последние десять минут ты рта не закрывал. Что он тебе рассказывал, Джерри?

– Грязную историю, – усмехнувшись, ответил Джерри.

– Он только это и делает, когда выпьет, – сказала Мэри.

– История любопытная, – сказал Джерри. – Но совершенно неправдоподобная. Пусть он тебе ее как-нибудь расскажет.

– Не люблю грязных историй, – сказала Мэри. – Пойдем, Вик. Нам пора.

– Постой, – сказал Джерри, устремив свой взор на ее великолепную грудь. – Выпьем еще.

– Нет, спасибо, – ответила она. – Дети, наверное, уже кричат, хотят ужинать. Мы отлично провели время.

– Ты разве не поцелуешь меня на прощание? – спросил Джерри, поднимаясь с дивана.

Он потянулся к ее губам, но она быстро увернулась, и он успел лишь коснуться ее щеки.

– Оставь, Джерри, – сказала она. – Ты пьян.

– Совсем не пьян, – возразил Джерри. – Просто я возбужден.

– Надеюсь, я тут ни при чем, мой мальчик, – резко проговорила Мэри. – Я не люблю такие разговоры.

Она направилась к двери, выставив перед собой свою грудь, точно стенобитное орудие.

– Пока, Джерри, – сказал я. – Мы хорошо повеселились.

Мэри ждала меня в прихожей, всем видом выражая недовольство. Рядом стояла Саманта, провожая последних гостей, – Саманта, с ее проворными пальцами, гладкой кожей и стройными, опасно манящими бедрами.

– Выше голову, Вик, – бросила она мне, оскалив свои белые зубы. Она показалась мне центром мироздания, началом жизни, первым утром. – Доброй ночи, Вик, – сказала она, и мне почудилось, будто ее пальцы проникают в самое мое нутро.

Я вышел вслед за Мэри из дома.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она.

– Да, – ответил я. – А почему ты спрашиваешь?

– Ты столько пьешь, что любого другого уже давно бы стошнило, – ответила она.

От дома Джерри нас отделяет старая живая изгородь, и в ней есть щель, которой мы всегда пользуемся. Мы с Мэри молча пролезли в эту щель. Затем вошли в дом, и она приготовила огромную яичницу с ветчиной, которую мы съели вместе с детьми.

После еды я вышел побродить. Летний вечер был безоблачен и прохладен, и, не зная, чем себя занять, за неимением лучшего я решил постричь траву перед домом. Я вытащил из сарая газонокосилку и запустил ее. Потом, как это водится, стал ходить за ней взад-вперед. Мне нравится стричь траву. Это занятие действует успокаивающе, и к тому же, направляясь в одну сторону, я мог смотреть на дом Саманты, а идя обратно – думать о ней.

Я ходил туда-сюда минут десять, когда из щели в изгороди вылез Джерри и прогуливающейся походкой направился ко мне. Он курил трубку; засунув руки в карманы, он остановился на краю газона и уставился на меня. Я подошел к нему вместе с газонокосилкой и остановился, но выключать ее не стал, только обороты скинул.

– Привет, друг, – сказал он. – Как делишки?

– Я в немилости, – ответил я. – Думаю, и ты тоже.

– Твоя женушка, – сказал он, – чересчур строга.

– Это точно.

– Отчитала меня в моем собственном доме, – сказал Джерри.

– Похоже, тебе не очень попало.

– Мне и этого достаточно, – сказал он, слабо улыбнувшись.

– Достаточно для чего?

– Чтобы захотеть ей немножко отомстить. Что ты скажешь, если я предложу, чтобы мы попробовали проделать то, о чем твой друг рассказывал тебе за обедом?

Едва он произнес это, я ощутил такое волнение, будто у меня все внутренности выскочат наружу. Я схватился за ручки газонокосилки и прибавил оборотов.

– Я что-то не то сказал? – спросил Джерри.

Я молчал.

– Послушай, – продолжал он. – Если ты считаешь эту затею паршивой, давай забудем, что я вообще об этом заговорил. Ты ведь не рассердился на меня?

– Нет, Джерри, я на тебя не сержусь, – ответил я. – Просто мне никогда не приходило в голову, что именно мы можем это проделать.

– А вот мне это пришло в голову, – сказал он. – Условия у нас отличные. Нам даже через улицу переходить не надо. – Лицо его неожиданно посветлело и глаза засверкали, точно две звезды. – Так что скажешь, Вик?

– Я думаю, – ответил я.

– Может, тебе не нравится Саманта?

– Честно говоря, не знаю, – признался я.

– Она способна на многое, – сказал Джерри. – Это я гарантирую.

В эту минуту я увидел, как на веранду вышла Мэри.

– А вот и Мэри, – сказал я. – Детей ищет. Ладно, завтра продолжим разговор.

– Так, значит, договорились?

– Посмотрим, Джерри. Но только при условии, что не будем торопиться. Я должен быть до конца уверен, что, прежде чем приступать к делу, мы все хорошенько обдумаем. Черт побери, да ведь дело-то для нас совершенно новое!

– Ну и что? – возразил он. – Сказал же твой друг, что это нечто. И проблем никаких.

– Да-да, – согласился я. – Мой друг так говорил. Ну конечно. Но каждый случай – особенный.

Я отпустил тормоз и со взревевшей газонокосилкой двинулся по газону. Когда я дошел до дальнего края его и повернул назад, Джерри уже пролез в щель в изгороди и теперь направлялся к своему дому.

Следующие две недели мы с Джерри вели себя как люди, вступившие в секретный сговор. Мы тайком встречались в барах и ресторанах, чтобы выработать стратегию, а иногда он заходил после работы ко мне в контору, и мы совещались, планируя дальнейшие действия, за закрытыми дверями. Как только возникал какой-нибудь сложный вопрос, Джерри всякий раз спрашивал:

– А как в таком случае поступал твой друг?

И я, чтобы выиграть время, отвечал:

– Я ему позвоню и спрошу.

После множества заседаний и бесед мы сошлись на следующих основных пунктах:

1. Операция начинается в субботу.

2. В день проведения операции мы приглашаем наших жен в ресторан на ужин.

3. Мы с Джерри выходим из дому и встречаемся у щели в изгороди ровно в час ночи.

4. Вместо того чтобы лежать в постели, дожидаясь часа ночи, мы сразу же, как только жены заснут, тихо спускаемся на кухню и пьем кофе.

5. В случае возникновения непредвиденной ситуации вступает в силу вариант с использованием звонка у входной двери.

6. Возвращение назначено на два часа ночи.

7. Находясь в чужой постели, на все вопросы женщины (если таковые последуют) нужно отвечать «угу», при этом губы должны быть плотно сжаты.

8. Я должен незамедлительно отказаться от сигарет и перейти к трубке, чтобы пахнуть так же, как Джерри.

9. Мы немедленно начинаем пользоваться одними и теми же шампунем и лосьоном после бритья.

10. Поскольку мы оба обыкновенно ложимся спать в наручных часах примерно одной формы, было решено не меняться ими. Колец мы не носили.

11. Чтобы женщина не сомневалась, что это ее муж, последний должен отличаться чем-то запоминающимся. С этой целью мы изобрели то, что получило название «уловка с пластырем». Дело должно происходить следующим образом: вечером в день проведения операции, когда пары возвращаются домой после ужина, каждый из нас идет на кухню, чтобы отрезать кусочек сыра. Там он тщательно заклеивает кончик указательного пальца правой руки пластырем. Проделав это, он поднимает палец и говорит жене: «Вот черт, порезался. Ничего страшного, но кровь пошла». Таким образом, позднее, когда мы поменяемся постелями, каждая из жен почувствует обмотанный пластырем палец (мы об этом позаботимся), призванный убедить ее в том, что рядом с ней муж, и никто другой. Это важная психологическая уловка наверняка рассеет сомнения, могущие возникнуть в голове той или иной из наших жен.

Таков основной план. Далее следовало то, что мы в своих записях обозначили как «ориентировка на местности». Сначала меня испытывал Джерри. Как-то воскресным днем, когда его жены и детей не было, он в продолжение трех часов знакомил меня со своим домом. Раньше мне в их спальне бывать не приходилось. На туалетном столике были духи Саманты, расчески и прочие мелочи. На спинке стула висели чулки, за дверью ванной – бело-голубая ночная рубашка.