Текст книги "Философы от мира сего"

У Адама Смита была весомая причина одобрять накопления. Будучи философом, он испытывал подобающее философу презрение к тщеславию новоявленных богачей. В накоплении же ему виделась выгода для всего общества. Ведь стоило вложить накопленный капитал в оборудование – и оно гарантировало то чудесное разделение труда, что умножает производительные возможности человека. По сути, накопление – еще один обоюдоострый меч из арсенала Смита: жадность отдельных людей, словно по волшебству, лишь позволяет увеличить благосостояние всех вокруг. Смит не озадачивается проблемой, которая застанет врасплох экономистов xx века, а именно: удастся ли частным накоплениям помочь росту производства и занятости? Он убежден, что мир способен к постоянному улучшению, а размеры рынка ограничены лишь с точки зрения географии. Девиз Смита прост: копите – и мир скажет вам спасибо. В то время энергия была словно разлита в воздухе, и всех, кто мог заниматься накоплением, второй раз просить было не нужно.

К сожалению, есть небольшая проблема: накопление рано или поздно приведет к невозможности дальнейшего накопления. Ведь оно приводило к появлению все нового оборудования, а оборудование, в свою очередь, предопределяло повышение спроса на услуги работников. Рано или поздно это повлечет за собой рост заработков, а значит, и истощение прибылей – источника накопления. Как преодолеть это препятствие?

* * *

На помощь приходит второй великий закон системы – Закон народонаселения.

Адам Смит считал, что работники, как и любой другой продукт, могут быть дополнительно произведены в ответ на рост спроса на них. При высоких заработках их количество будет возрастать, при снижении вознаграждения – уменьшаться. Смит высказывался на эту тему довольно прямо: «…спрос на людей, как и спрос на всякий иной товар, необходимо регулирует производство людей…»[45]45
  Smith, Wealth, р. 60.


[Закрыть]

Эта концепция вовсе не так наивна, как кажется на первый взгляд. В те дни детская смертность в низших слоях населения была ужасно высокой. По свидетельству Смита, «в Горной Шотландии нередко встречаются матери, родившие двадцать детей и сохранившие в живых только двоих».[46]46
  Ibid., р. 79.


[Закрыть] Во многих областях Англии половина детей умирала, не достигнув четырех лет, и почти на всем острове большинство умирало, не разменяв второй десяток. Скверное питание, ужасные бытовые условия, болезни – все это вызывало огромные потери среди бедняков. Поэтому даже если влияние повышенной платы за труд на показатели рождаемости было незначительным, оно вполне могло заметно увеличить количество детей, доживающих до пригодного к работе возраста.

А значит, стоит накоплению поднять заработки рабочих, как последние заметно увеличат свою численность. В действие вновь вступает рыночный механизм. Как высокие цены на перчатки влекут за собой расширение их производства, а растущее количество перчаток давит на их цену в сторону понижения, так и рост заработков увеличит количество работников – но лишь затем, чтобы подобное увеличение сбило цену, иными словами – заработную плату. Таким образом, население, как и перчатки, самостоятельно решает создаваемые им проблемы.

Следовательно, опасности для продолжения накопления нет. Да, оно вызывает увеличение оплаты труда, угрожающее сделать дальнейшее накопление неприбыльным, но поощряемый таким образом рост населения полностью сгладит негативный эффект. Накопление ставит себя на край пропасти – и чудесным образом выбирается из этого непростого положения. Возросшая оплата труда ставит на пути накопления преграду, которую сама же и обходит, позволяя населению увеличиваться. Есть что-то завораживающее в этом воспроизводящем себя цикле ухудшения и исцеления, побуждения и следующего за ним действия, когда та самая причина, что ведет общество к верной гибели, подспудно делает все для его спасения.

Смиту видится великая, бесконечная цепь, ведущая общество к счастью. Оно начинает свой путь наверх с такой уверенностью и невозмутимостью, словно опирается на систему взаимосвязанных математических теорем. Где бы мы ни начали, рыночный механизм, определив специфику ситуации, уравнивает вознаграждение труда и капитала во всех возможных областях их применения, убеждается, что желанные товары производятся в нужном количестве, и, наконец, внимательно следит за тем, чтобы конкуренция опускала цены до уровня, едва покрывающего затраты на производство. Более того, общество постоянно находится в движении. Все начинается с накопления богатства, позволяющего расширить производство и углубить разделение труда. Пока все только к лучшему. Но, пытаясь привлечь работников на новые фабрики, капиталисты вынуждены поднимать оплату труда – и это тоже следствие накопления. Доходы работников начинают ползти вверх, и дальнейшее накопление уже не выглядит столь привлекательным. Складывается ощущение, что система вот-вот остановится в своем развитии. Но не тут-то было: работники тратят дополнительные средства на то, чтобы снизить смертность среди собственных детей. Следовательно, предложение рабочей силы увеличивается. А с ростом населения конкуренция между работниками опять окажет влияние на уровень оплаты труда, на этот раз – негативное. Накопление возобновится, положив начало очередной спирали восхождения нашего общества.

Уточним: Смит описывает вовсе не цикл деловой активности. В его модели рост опирается на фундаментальные факторы и долгосрочен по своей природе. Каждая фаза предопределена предыдущей – достаточно лишь не вмешиваться в работу рыночного механизма. Огромная машина, совершающая возвратно-поступательные движения, включает в себя все общество; за пределами причинно-следственной связи оказываются лишь повелевающие производителями вкусы народа и физические ресурсы общества.

Обратите внимание, что речь вовсе не идет об улучшении без конца и края. Вне всякого сомнения, нас ждет продолжительный период того, что мы называем экономическим ростом – сам Смит этот термин не употреблял, – но и у него есть свои пределы. Рабочий люд узнает об их существовании не в ту же секунду. Да, рано или поздно рост населения вернет оплату труда на уровень, едва гарантирующий спасение от голодной смерти, но, по мнению Смита, положение рабочего класса улучшится на довольно долгое время.

Конечно, прежде всего Смит был реалистом. В очень долгом периоде, в будущем, в которое мы вряд ли способны заглянуть, растущее население приведет к падению оплаты труда до ее «естественного» уровня. Когда это произойдет? Очевидно, в тот момент, когда в обществе переведутся незадействованные ресурсы, а разделение труда достигнет высшей точки. Одним словом, рост прекратится, когда экономика максимально раздвинет свои границы, а затем полностью использует возникшее экономическое «место».

Почему эти пределы не могут расширяться и дальше? Смит очень четко осознавал, что разделение труда представляет собой не непрерывный процесс, а разовое улучшение. Как было недавно отмечено, он считал, что лежащие в основе разделения труда организационные и технологические преимущества не дают старт самовоспроизводящемуся процессу изменения, а лишь придают обществу единовременное ускорение, после чего исчезают. Поэтому в определенный момент рост экономики остановится; один раз Смит обмолвился, что максимальная продолжительность улучшений составляет двести лет. После этого работник вернется к своему «естественно» низкому доходу, капиталист – к скромным прибылям (других застывший рынок дать не может), и лишь землевладелец может остаться в плюсе, ведь производство еды теперь должно покрывать более многочисленное, пусть и не растущее, население. Мировидение Смита исполнено мужественного оптимизма, но его предсказания – довольно сдержанные, ограниченные, трезвые, а в долгосрочном периоде еще и отрезвляющие.

Нечего удивляться, что успех не пришел к книге мгновенно. Отрывки из нее прозвучали в стенах парламента лишь через восемь лет благодаря Чарльзу Джеймсу Фоксу – самому могущественному члену палаты общин (впоследствии Фокс признался, что книгу он так и не прочел). Но истинное признание пришло к Смиту уже после смерти, в 1800 году. К тому времени «Богатство народов» выдержало девять изданий в Англии и вовсю читалось в Европе и Америке. У него появились сторонники, причем самые неожиданные. Это были приобретавшие влияние в обществе капиталисты – те, кого Смит распекал за «низменную жадность» и о ком говорил, что они «не являются и не должны являться владыками человечества». Но все это было забыто, ведь главная мысль исследования очевидна: оставьте рынок в покое.

Смит имел в виду одно, его адепты же посмертно приписали ему совсем иное. Мы уже упоминали, что Смит не считал нужным защищать интересы конкретного класса. Вся его философия экономики произрастает из безусловной веры в способность рынка подталкивать систему в наиболее благоприятном для нее направлении. Если его оставить в покое, то рынок, этот замечательный социальный механизм, поставит себе на службу эволюционные законы и доведет общество до обещанной цели. Смит не был настроен ни против труда, ни против капитала; если он и был предвзят, то лишь в отношении потребителя. «Потребление является единственной целью всякого производства»,[47]47
  Smith, Wealth, p. 625.


[Закрыть] – писал он и подвергал суровой критике системы, в которых интересы производителя ставились выше потребительских.

Новые промышленники использовали похвалы Смита в адрес свободного, ничем не стесненного рынка в качестве теоретического аргумента при первых же попытках правительства разобраться с постыдным положением вещей. Дело в том, что из теории Смита с необходимостью вытекает справедливость доктрины laissez-faire – режима абсолютной свободы рынка. Великий экономист был уверен, что чем меньше государство вмешивается в экономическую жизнь, тем лучше, потому как по природе своей оно расточительно, безответственно и непроизводительно. И все же Адам Смит не возражал против действий государства, направленных на повышение всеобщего благосостояния, – а именно в этом и пытались всех убедить его адепты уже после смерти учителя. Так, он предостерегает от отупляющего воздействия массового производства: «Но умственные способности и развитие большой части людей необходимо складываются в соответствии с их обычными занятиями. Человек, вся жизнь которого проходит в выполнении немногих простых операций… обыкновенно становится таким тупым и невежественным, каким только может стать человеческое существо», – а затем предсказывает затухание достоинств рабочего класса, «если только правительство не прилагает усилий для предотвращения этого».[48]48
  Ibid., р. 734–735.


[Закрыть]

Более того, он не только не противостоит деятельности государства как таковой, но и указывает на три задания, которые оно должно выполнять в обществе совершенной свободы. Во-первых, что неудивительно, ему следует защищать общество от «насилий и вторжения» других обществ. Во-вторых, оно должно обеспечить «хорошее отправление правосудия» для всех граждан. Наконец, третья обязанность государства – это обязанность «создавать и содержать определенные общественные сооружения и учреждения, создание и содержание которых не может быть в интересах отдельных лиц или небольших групп, потому что прибыль от них не сможет никогда оплатить издержки отдельному лицу или небольшой группе, хотя и сможет часто с излишком оплатить их большому обществу».

Говоря современным языком, Смит намеренно подчеркивает полезность общественных инвестиций в те проекты, что не могут быть выполнены частным сектором, – в качестве двух примеров он приводит дороги и образование. Вряд ли стоит говорить, что со времен Смита эта идея набирала популярность – достаточно лишь вспомнить о защите от наводнений, возмещении ущерба окружающей среде и фундаментальных научных исследованиях, – но сама идея, как и многое другое, является лишь неявным компонентом общего мировидения Смита.

Что ему действительно не нравится, так это когда государство мешает нормальной работе рыночного механизма. Его не устраивают импортные пошлины и поощрение экспорта, укрывающие промышленность от конкуренции законы и непродуктивные расходы государства. Все это препятствует эффективной работе рыночного механизма. Смит был избавлен от обсуждения вопроса, который спустя несколько поколений стал одним из самых болезненных для экономистов: выигрывает или проигрывает этот механизм от государственных попыток улучшить социальное обеспечение? Если не считать пособий самым бедным гражданам, во времена Смита ни о каком социальном обеспечении и речи не шло. Государство беззастенчиво блюло интересы правящих классов, и вопрос был лишь в том, кто – промышленники или землевладельцы – должен находиться в более привилегированном положении. Ни один вменяемый человек всерьез не задумывался о том, стоит ли рабочему классу участвовать в определении экономической повестки дня.

Главный злодей в системе Адама Смита не государство как таковое, но монополия в любых ее проявлениях. Он не питает никаких иллюзий: «Представители одного и того же вида торговли или ремесла редко собираются вместе даже для развлечений и веселья без того, чтобы их разговор не кончился заговором против публики или каким-либо соглашением о повышении цен».[49]49
  Smith, Wealth, р. 128.


[Закрыть] И беда даже не в том, что подобные встречи предосудительны по природе своей – в конце концов, они только порождение человеческого эгоизма; к сожалению, они затрудняют нормальное функционирование рынка. Конечно, Смит был прав. Если рынок на самом деле способен производить наибольшее количество продуктов по самым низким ценам, то любая помеха его деятельности неизбежно приведет к снижению всеобщего благополучия. Если – как это было в те времена – ни один шляпных дел мастер во всей Англии не может прибегать к услугам более чем двух подмастерьев, а ножовщики в Шеффилде вынуждены довольствоваться одним, рынок вряд ли в состоянии продемонстрировать все, на что он способен. Если – а Смит был свидетелем подобного положения вещей – у нищих нет ни единого шанса покинуть свой приход и найти работу там, где она есть, рынок не в состоянии привлечь трудовые ресурсы туда, где они необходимы. Если, как во времена Смита, гигантских размеров компании обладают монополией на внешнюю торговлю, общество не может извлечь всю выгоду из дешевизны зарубежных продуктов.

А значит, говорит Смит, эти препятствия должны исчезнуть. Рынок должен быть свободен в выборе естественного уровня цен, оплаты труда, прибылей и объема выпуска; все, что мешает его работе, осязаемо сокращает настоящее богатство народа. Но поскольку совершенно любое вмешательство государства, включая законы о минимальной чистоте на фабриках и запрещение приковывать детей к станкам, могло быть истолковано как помеха деятельности рынка, цитаты из «Богатства народов» широко использовались в борьбе с первыми попытками принятия хоть сколько-нибудь человечного законодательства. Несправедливость судьбы: человек, предупреждавший о том, что класс алчных промышленников XVIII века «обычно заинтересован в том, чтобы вводить общество в заблуждение и даже угнетать его», помимо своей воли стал их святым покровителем. Даже сегодня невнимательное отношение к его философии приводит к тому, что Смита считают консервативным экономистом, хотя по сравнению с любым современным либеральным экономистом его неприятие мотивов предпринимателей было куда более открытым.

В каком-то смысле взгляд Смита на мир является квинтэссенцией господствовавшего в то время представления о неизбежной победе порядка и разума над случайностью и хаосом. Не пытайтесь делать хорошие дела, говорит Смит. Пусть добро возникнет само по себе как неожиданное, но неизбежное следствие нашего эгоизма. Непоколебимая вера в огромный общественный механизм и в превращение корыстных инстинктов в общественные добродетели – как это похоже на Смита! Не стоит недооценивать стойкость, с которой он отстаивает следующие из собственных философских убеждений рекомендации. Он призывал к тому, чтобы судьям платило не государство, а участвующие в процессе стороны, ведь тогда эгоизм заставит их ускорять рассмотрение дел. По его мнению, у новой формы организации предприятия под названием акционерное общество (корпорация) нет будущего, так как очень маловероятно, что такая сложная система будет обладать достаточным своекорыстием для ведения трудноразрешимых и изматывающих дел. Даже самые выдающиеся попытки облегчить судьбы людей, вроде отмены рабства, Смит защищает с тех же позиций: да, рабство следует отменить, говорит он, подобная мера поможет сократить наши издержки.

Запутанный, иррациональный мир таким образом сводится к своего рода разумному механизму, в рамках которого людей, как элементарные частицы, притягивают прибыли и отталкивают потери. Великая система работает не потому, что кто-то управляет ею, – силы эгоизма и конкуренции обеспечивают наиболее успешное использование имеющихся ресурсов; человеку остается лишь не сопротивляться этой общественной силе притяжения, уничтожать все стоящие на пути общественной физики препятствия и прекратить собственные тщетные попытки вырваться из ее плена.

Несмотря на типичные для восемнадцатого столетия веру в рациональность, естественные законы и механистическую последовательность человеческих действий и реакций на эти действия, системе Адама Смита не чужды и общечеловеческие ценности. Не стоит забывать, что наибольшую выгоду в ней получает потребитель, а вовсе не производитель. Впервые в истории философии повседневной жизни потребитель становится королем.

Какая часть этой философии выдержала испытание временем? Уж точно не внушительная схема эволюции. Мы увидим, как многие великие экономисты после Смита внесли в нее значительные коррективы. Вместе с тем было бы неверно рассматривать мир Адама Смита лишь как незрелую попытку сформулировать недоступные его разуму вещи. Смит, будучи экономистом капитализма доиндустриального, не дожил до того момента, когда рынку стали угрожать огромные предприятия, а его законы накопления и народонаселения пали жертвой развития социологии (это произошло полвека спустя). Во времена Смита фактически не существовало того феномена, который впоследствии назовут «деловым циклом». Живший на страницах этой книги мир существовал в действительности, а проведенная экономистом систематизация его свойств представляет собой блистательный анализ склонности этого мира к развитию.

И все же понимание Смита было неполным. Философ предрекал обществу эволюционное развитие, тогда как на самом деле произошла революция – Промышленная революция. В уродливых фабриках, новых корпоративных формах организации бизнеса и робких попытках ремесленников создать профессиональные союзы Смит не разглядел знаки рождения прежде невиданных, разрушительно мощных общественных сил. В каком-то смысле его система основывалась на предположении о том, что Англия навечно останется такой, какой она была в XVIII веке. У нее будет больше людей, больше товаров, больше богатства, но качественно ничего не изменится. В его мире развивающееся общество остается статичным, оно растет, но не накапливает никакого опыта.

Хотя эволюционный подход к развитию общества был обречен на существование в учебниках истории, панорама рыночной жизни ничуть не утратила своего величия. Разумеется, Смит не «открывал» рынок – и до него многие замечали, что взаимодействие эгоизма и конкуренции способно обеспечить общество всем необходимым. Но именно Смит впервые сформулировал проистекавшую из этой концепции философию, и он же изложил ее в доступном и вместе с тем всеобъемлющем виде. Он, и никто другой, заставил Англию, а с ней и весь западный мир понять, что именно рынку общество обязано своим выживанием в качестве единого целого, а когда они это поняли, предложил набор необходимых на практике мер. Последующие поколения экономистов усовершенствуют Смитово описание рынка и укажут на закравшиеся в него серьезные ошибки. Но никому не удалось повторить те энтузиазм и жизнерадостность, которыми изобилует рассказ Смита.

Поистине энциклопедический охват исследования и знаний Смита могут вызывать лишь восхищение. Настолько громадная, всеобъемлющая, спокойная, остроумная и глубокая книга могла быть написана только в XVIII веке. Если собрать вместе «Богатство народов», «Теорию нравственных чувств» и несколько эссе, то становится абсолютно ясно, что Смит был не просто экономистом. Он был философом, психологом, историком и социологом в одном лице, а от его взгляда не укрывались мотивы человеческого поведения, исторические «стадии» и экономические механизмы – все они были частью плана Великого Создателя Природы (как его называл сам Смит).

Помимо этого, «Богатство народов» не устает удивлять нас точнейшими наблюдениями. Предвосхищая Веблена, за сто пятьдесят лет до него, Смит писал: «Для большинства богатых людей главное наслаждение богатством состоит в возможности выставлять это последнее напоказ; в их глазах оно никогда не бывает полным, если они не обладают теми внешними отличиями богатства, какими не может обладать никто, кроме них одних».[50]50
  Smith, Wealth, р. 172.


[Закрыть] Он был государственным деятелем, опередившим свое время – об этом свидетельствуют следующие строки: «Если какие-либо провинции Британской империи нельзя заставить участвовать в содержании всей империи, то, несомненно, настало время, чтобы Великобритания освободила себя от расхода по защите этих провинций во время войны и от содержания той или иной отрасли их гражданского или военного управления во время мира и постаралась согласовать свои будущие стремления и планы с фактической скудостью своих средств».[51]51
  Ibid., p. 900.


[Закрыть]

Наверное, ни один экономист не сможет объять свою эпоху так полно, как это удалось Смиту. И уж точно никто не был настолько безмятежен и настолько скромен, никто не умел так критиковать, не опускаясь до проявлений злобы, и никто не был настолько оптимистичен, оставаясь при этом реалистом. Смит жил в эпоху разума и гуманизма, и хотя и то и другое часто ставилось на службу личным, зачастую жестоким и коварным амбициям, он избегал шовинизма и апологий конкретных взглядов и не шел на компромиссы с совестью. На страницах «Теории нравственных чувств» Смит задает себе вопрос: «Что составляет предмет всякого труда, всей деятельности человека? Какую цель имеет в виду скупость, честолюбие, погоня за богатством, за властью, за отличиями?»[52]52
  Adam Smith, The Theory of Moral Sentiments (1759). (Русский перевод цитируется по изд.: Смит Адам. Теория нравственных чувств. М., 1997.)


[Закрыть] Его же «Богатство народов» не оставляет сомнений в ответе: неприглядные сражения за славу и богатство можно оправдать тем, что в конечном итоге выигрывает обычный человек.

К концу жизни Смит заслужил не только множество наград, но и уважение окружающих. Берк поехал в Эдинбург лишь ради того, чтобы увидеть его. Смит был назначен почетным ректором своего родного университета Глазго, а «Богатство народов» еще при его жизни было переведено на датский, французский, немецкий, итальянский и испанский языки. Казалось, его игнорировал один лишь Оксфорд, упрямо отказывавшийся пожаловать ему почетную степень. Однажды премьер-министр Питт Младший встречался с Аддингтоном, Уилберфорсом и Гренвиллом и предложил Адаму Смиту принять участие в их беседе. Стоило пожилому профессору войти в помещение, как все встали со своих мест. «Присаживайтесь, джентльмены», – сказал он. «Мы будем стоять до тех пор, пока не сядете вы, – отвечал Питт, – потому что мы ваши ученики».[53]53
  См.: Rae, op. cit., p. 405.


[Закрыть]

В 1790 году Смит умер. Ему было шестьдесят семь лет. Удивительным образом его кончина не привлекла внимания общества – скорее всего, людей больше волновала Французская революция, в частности будут ли ее последствия ощущаться в английских загородных домах. На скромной надгробной плите на кладбище в Кэнонгейте, где он был похоронен, вырезаны такие слова: «Здесь покоится Адам Смит, написавший «Богатство народов». Памятник долговечнее этого трудно даже вообразить.