Текст книги "Ровно год"

24 декабря, 18:07
129 дней после аварии

– Мама! Мам! – Лео торопливо взбегает по лестнице. – Мам, ты где?

Мама выходит из спальни. Веки немного припухли, но она не плачет, и это хорошо. Сегодня был тяжелый день. Конечно, в этот Сочельник Лео не ждала праздника. Она чувствовала себя примерно так же, как в тот день, когда, увязавшись за Ниной и ее друзьями, впервые попала в парк аттракционов. Она тоже хотела покататься, но стоило ей увидеть крутые изгибы «русских горок», как внутренности скрутило узлом и большую часть времени она просто дожидалась остальную компанию у огороженных выходов с каруселей. На этот раз, однако, от поездки на карусели никуда не денешься. Сочельник официально начался.

Под елкой сиротливой кучкой лежат подарки, наспех упакованные и кое-как перевязанные лентами. Два из них предназначаются Денверу (новые ошейник и поводок), оба купила Лео. За подарки песику раньше отвечала Нина и каждый год даже клала в чулок с его именем игрушки-пищалки, поэтому, сколько бы страданий и боли ни принес Лео этот год, ее сердце просто не выдержит, если в Рождество Денвер останется без подарков. Она надеется, что новенький поводок – красный, с изображением отпечатков лап – придется ему по вкусу. Нина бы точно одобрила.

Правда, Лео ничего не кладет Денверу в чулок – просто понятия не имеет, где он. В этом году они почти не украшали дом к празднику. Елку поставили, но не нарядили. Огоньки горят, но исключительно потому, что елка искусственная и лампочки в ней встроенные. Есть даже специальная кнопка, с помощью которой можно регулировать яркость и скорость мигания, а еще делать так, чтобы огоньки постепенно затухали. Денвер отчего-то очень любит спать, улегшись на эту кнопку, так что иногда елка мигает как сумасшедшая, словно на какой-то отвязной рейв-вечеринке. В этом году у Лео и мамы не поднимается рука отгонять его от елки, так что сейчас в комнате бушует световая буря.

– Ого. – Мама слегка откашливается – верный знак, что она только что плакала в ванной. Лео делает вид, будто не замечает. – Куда бежим? Что горит?

– Мне только что написал Ист, – сообщает Лео. – Кажется, он приготовил для меня подарок. Можно он к нам зайдет? Всего на минутку. Он будет встречать Рождество у дедушки – пойдет на полуночную мессу и все такое. – Мама молчит, слова Лео тяжело повисают в воздухе. – Мам, – отваживается она, – просто маленький подарок.

– Ладно, – наконец отвечает мама. – Конечно. Пускай заходит.

– Но у меня для него ничего нет! – От волнения Лео, как обычно, ковыряет кутикулу.

Мама автоматически разнимает ее руки, спускается по лестнице и подходит к елке. Денвер покинул свой пост, поэтому она нажимает кнопку, и на ветвях вспыхивают крошечные серебристые огоньки.

– Уверена, Ист не обидится, – говорит мама.

– И я не буду выглядеть гадиной?

– Ли. – Мама отрывает взгляд от елки. – Ты в жизни не была гадиной.

– Неправда, – упрямится Лео. – Помнишь, как в детском саду я толкнула девочку и она упала носом в песочницу?

– Агата Перкинс этого заслуживала!

Мамин ответ вызывает у Лео улыбку.

– Пожалуй, – соглашается она. – Агату Перкинс знала вся округа, и, когда перед началом третьего класса она с семьей переехала в другой город, никто из соседей не рыдал.

– Ты не гадина, Ист не обидится. Случайно не видела пульт от телевизора?

– Под подушкой на диване, – говорит Лео и, видя вопросительно изогнутую мамину бровь, добавляет: – Я спрятала, чтобы Денвер его не грыз.

Денвер в это время шумно и жадно, как верблюд, пьет воду из своей миски и даже ухом не ведет. Вот уж кого не волнует, гад он или нет, думает Лео.

Они с мамой собирались разогреть замороженную пиццу и включить какое-нибудь нерождественское кино – настроения смотреть задушевные фильмы о любви и семейной сплоченности не было. Если конкретно, они планировали пересмотреть «День независимости». Выбор сделала Лео, и тот факт, что в Сочельник мама безропотно согласилась на фильм о космических пришельцах, многое говорил о ее внутреннем состоянии. Лео ожидала протестов, но мама лишь рассеянно спросила: «Это там, где президента играет Билл Пуллман?», и Лео сказала «да», хотя точно не знала и ей пришлось лезть в базу IMDB (все верно, Билл Пуллман).

Чуть раньше Лео по видеосвязи пообщалась с отцом и Стефани. Оба держали в руках бокалы с газированным сидром и выглядели счастливыми, хотя в улыбках чувствовалась напряженность, и несколько раз всем троим пришлось притворяться, что тягостные паузы между репликами вызваны задержкой вайфай-сигнала, а не их собственным неумением поддержать разговор. «Люблю вас, ребята, – на прощание сказала Лео. – Вас всех». Улыбка Стефани потеплела, стала более естественной.

Лео до сих пор не поделилась с мамой новостью о беременности Стефани. Лучше всего сделать это завтра, думает она, а потом «завтра» превращается во «вчера», и вот завтра уже Рождество, и хоть Лео и не эксперт, но точно знает, что сегодня для этой новости явно не самое удачное время. Пожалуй, она поговорит с мамой когда-нибудь на странной неделе между Рождеством и Новым годом, когда все уже немножко сдулись и устали, но дух веселья еще не выветрился. Лео старается не думать, какую реакцию словосочетание «дух веселья» вызвало бы у Нины.

– Во сколько зайдет Ист? – Мама ищет пульт в диванных подушках, и от этого ее голос звучит глухо.

Лео заглядывает в телефон.

– Наверное, в ближайшие пятнадцать минут.

Обе оглядываются по сторонам. Буквально все поверхности покрывает тонкий слой собачьей шерсти. Кофейный столик заставлен грязными стаканами, возле парадной двери валяются пять башмаков – нет, не пять пар обуви, а пять отдельных ее предметов. Рождественская елка стоит криво, с наклоном влево, хотя с момента установки и мама, и Лео как минимум раз в день вспоминают, что нужно ее поправить. На лестничных перилах болтаются брошенные куртки, в мойке высится гора грязных тарелок, а комки пыли на половике уже основали целую колонию.

– Я за пылесосом, – говорит Лео.

– Я на кухню, – говорит мама.

Ист появляется через восемнадцать минут, как раз когда Лео буквально заталкивает пылесос обратно в шкаф, а мама захлопывает посудомоечную машину.

– Мы с тобой прямо-таки отчаянные домохозяйки, – шутит Лео, немного запыхавшись после их с мамой спринтерского рывка.

– Елка так и стоит криво, – вздыхает мама.

– Считай, в этом ее фишка. – Лео закрывает дверцу шкафа в прихожей и торопливо заправляет за уши пряди волос. – И это же Ист, ему все равно, убрано у нас или нет.

– Мне не все равно, – к удивлению Лео, говорит мама и включает посудомойку. Агрегат мгновенно пробуждается к жизни, его привычный гул создает в доме почти ту же атмосферу, что прежде; посудомойка трудится вместе со всеми обитателями дома, вносит свой вклад в создание уюта. Лео уже и не помнит, когда ее запускали в последний раз. Весь последний месяц, если не больше, Лео ела кашу из одной и той же плошки, которую потом споласкивала и оставляла сушиться на подставке, чтобы на следующее утро не тянуться за ней в шкаф.

У Лео вибрирует телефон. «Черт, надо же, расчувствовалась из-за какой-то посудомойки», – мысленно корит себя она. С таким настроением в Сочельник от Рождества и подавно не стоит ждать ничего хорошего. Если так пойдет, все кончится тем, что она будет рыдать, прижавшись к терморегулятору.

Лео открывает сообщения на телефоне. «Привет-привет», – написал Ист, и она почти слышит, как он произносит эти слова, вполголоса, с легкой улыбкой. Она поднимает взгляд на маму: та тоже поспешно заправляет волосы за уши. За последние месяцы мама заметно поседела. Внезапно Лео кажется, что время летит слишком быстро, что мама стареет и как будто бы отдаляется от нее…

– Ист пришел, – только и произносит она.

– Он стучал? – хмурит лоб мама, и Лео, покачивая рукой, демонстрирует ей телефон. – А просто позвонить в дверь нельзя было?

– Мам, никто давно уже не звонит в дверь. Это тебе не ситком. – Лео и не помнит, как вообще звучит их дверной звонок. – Я открываю? В доме порядок, Ист знает, что у нас есть собака и она линяет. Он не решит, что шерсть Денвера – это декорации к фильму.

Уголком глаза Лео замечает, как мама запихивает в ящик кухонного буфета пачку нераспечатанных писем.

Ист не соврал: он и в самом деле стоит у двери. Выглядит хорошо, волосы не падают на лицо, а зачесаны назад. Лео приходит в голову, что так причесался бы какой-нибудь дедуля перед походом на праздничную мессу. На Исте синяя рубашка, застегнутая на все пуговицы, серая кофта на молнии и – Лео знает не глядя – закрытые черные туфли. Строгая обувь, не то что его всегдашние клетчатые вансы и Нинино худи. Сестра Лео сейчас беспощадно затроллила бы Иста за этот временный вид. Но Лео – не Нина.

– Мило выглядишь. – Она отступает назад, пропуская гостя в дом. – И рубашка милая.

– Спасибо, – благодарит он. – Мне нравится ваша елка.

– Она кривая, – в один голос произносят Лео и мама.

Лео и забыла, что мама тоже здесь. Она оглядывается. Ей кажется, или мама вправду нервничает? Внезапно Лео вспоминает ту ночь в отделении неотложной помощи, вспоминает, как скрипели колеса каталки, как ярко светили флуоресцентные лампы, как мама, задыхаясь, влетела в коридор и как гулко разносились по коридору рыдания Иста.

– Здравствуйте, миз Стотт, – голос у Иста такой же напряженный, как мамино лицо. – Простите, что пришел в самый Сочельник, я просто хотел отдать это, – он показывает коробку, которую держит в руках, – Лео.

– Нет-нет, все в порядке, – говорит мама. – Рада… рада встрече, Истон.

– И я.

Мама первой подходит к Исту и прижимает его к груди. Он осторожно обнимает ее в ответ. В глубине кухни посудомоечная машина делает паузу, потом вновь с энтузиазмом принимается за работу, а Лео вдруг охватывает желание влезть между мамой и Истом, однако она понимает, что сейчас в их объятье места для нее нет.

Мама что-то произносит – так тихо, что Лео не может разобрать слов, – Ист кивает и отстраняется. Лица у обоих мокры от слез, мама со смехом торопливо утирает глаза рукавом, щеки Иста горят алым.

– Ну, не буду вам… – начинает мама, но Ист не дает ей договорить:

– Знаете, папа спрашивал, не могли бы вы подойти к машине, всего на минутку. Он просто хотел поздороваться. – Забыв, что волосы уложены, Ист проводит по ним рукой и только разлохмачивает шевелюру. Лео едва не бросается их пригладить. – Но если вы откажетесь, он поймет.

– Нет-нет, я выйду. – Мама поплотнее запахивает кардиган, и Лео обращает внимание, как похудела она с прошлого Рождества. Никто другой этого бы не заметил, но теперь, когда они остались вдвоем, Лео видит то, что раньше ускользало от взгляда.

Как только мама выходит за дверь и по подъездной дорожке направляется к машине, Ист смотрит на Лео.

– Привет, – говорит он. – Извини, что выгляжу как чувак из каталога одежды.

– У тебя очень милый вид, – уверяет Лео. – Честное слово.

– За последнюю минуту ты трижды сказала «милый».

– Вообще-то мы в честь тебя уборку сделали, – поддразнивает Лео. – И даже посудомойку загрузили, так что будь милым.

– Четыре.

– Ист! – хрипло восклицает Лео. Из-под елки показывается голова Денвера, а сама елка начинает бешено мигать огоньками.

– У вас там вечеринка, – Ист указывает на елку, и Лео догадывается, что он, наверное, просто тянет время. От смущения? За последние четыре месяца она видела Иста всяким, но смущенным – ни разу. Интересно, что у него там, в этой красивой обертке?

– Так ты пришел полюбоваться нашей диско-елкой или?..

– А, да. Да, прости. – Ист прокашливается, и Лео неожиданно чувствует себя старшей сестрой, хотя по факту младше его на два года. Не эти ли чувства Нина испытывала по отношению к ней – раздражение и одновременно желание защитить? – Короче. – Ист протягивает ей коробочку. – С Рождеством тебя. Прости, упаковал как сумел.

– Ага, изолента. – Лео крутит ее в руках. Подарочная бумага выбрана красивая, но из-за серебристой изоленты презент смотрится немного угрожающе.

– Ну да, у нас кончился скотч. – Пожав плечами, Ист опять проводит по волосам. Если продолжит в том же духе, люди решат, что на мессу он мчался в кабриолете во время урагана. – Ничего другого не нашлось.

– Не страшно, – говорит Лео. – Можно открывать?

– Да-да, конечно. Извини. Само собой. Я… гм… я очень надеюсь, что тебе понравится, а если нет, я выкину все это в мусорку и мы сделаем вид, что ничего не было.

Лео улыбается. Забавно наблюдать, как он переминается с ноги на ногу. Она-то привыкла видеть Иста-Крутого-парня, однако эта версия нравится ей едва ли не больше.

– Сто процентов мне зайдет, – уверяет Лео и рвет обертку прямо посередине, раз уж отлепить изоленту все равно не выйдет. Сперва она видит лишь заднюю сторону фоторамки, но как только ее переворачивает, весь воздух куда-то пропадает, и Лео невольно хватается за грудь, пытаясь заставить легкие задышать снова. На черно-белом фото она и Нина на вечеринке. Обе сидят на трамплине для прыжков в воду, Лео склонила голову к сестре, как будто хочет расслышать ее слова. Обе засняты в профиль, улыбка Нины сияет жизнью в неярком освещении бассейна. Размытые силуэты людей на заднем фоне лишь резче подчеркивают профили сестер, точно кто-то обвел их тонкой линией.

Не дождавшись реакции Лео, Ист принимается тараторить:

– Это серебряно-желатиновая фотопечать. Я напечатал один снимок на пробу, и получилось здорово. Я и сам не знал, что у меня есть этот кадр. Наткнулся на него пару дней назад. – Он нервно откашливается. – Знаю, тебе нужны воспоминания о том вечере. Мне он запомнился таким. До всего, что… – Ист умолкает, а Лео, стиснув рамку, вглядывается в фотографию, словно желает раствориться в ней, вернуться в прошлое, туда, где еще все хорошо. – Это мое воспоминание, Лео, – вполголоса произносит Ист. – Я хочу, чтобы оно было и у тебя.

Сердце Лео бьется гулко и часто, будто кто-то сжал его изнутри.

– Ист, – произносит она, когда к ней возвращается дар речи, – это изумительно. Это…

– Я вспомнил, что ты говорила о ее лице, – добавляет Ист. – Надеюсь, теперь ты сохранишь его в памяти.

Лео кивает, на глаза наворачиваются слезы. В этом году она столько плакала и все равно иногда сама не понимает, от горя плачет или от счастья. Сейчас, кажется, и от того, и от другого.

– Потрясающе, – говорит Лео, обнимает Иста свободной рукой и так крепко стискивает, что он едва не падает. Покачнувшись, он все-таки удерживает равновесие, затем, в свою очередь, обнимает Лео. Снаружи доносится мамин голос, тихий, но спокойный, и Лео, зажмурившись, пытается представить, что все хорошо, что Нина в комнате наверху, а Ист пришел без предупреждения, чтобы сделать ей сюрприз – подарить прекрасную фотографию, от которой она будет в восторге.

– Ей бы тоже очень-очень понравилось, – шепчет Лео, плечом чувствуя кивок Иста.

Прежде чем переступить порог, мама вежливо покашливает, Ист и Лео размыкают объятья.

– Привет, – говорит Лео, сама не понимая зачем. – Мы в порядке.

– Отлично, – улыбается мама. – Ист, твой отец так рад, что ты поступаешь в колледж. Только и говорил о твоих перспективах. Сказал, что через неделю-другую придут ответы на твои заявки, верно?

Ист неловко топчется на месте, и Лео подозревает, что он чувствует себя виноватым, поскольку подал заявления в одиночку и на выпускной церемонии Нины не будет с ним рядом – ее вообще не будет на свете, если на то пошло.

– Да, – подтверждает он, смущенно кашлянув. – Он вроде как гордится.

Мама переводит взгляд на Лео:

– Так, и что же тебе подарили?

Лео без слов протягивает ей фотографию. Нахмурив брови, мама берет рамку и отодвигает ее чуть подальше от глаз, чтобы лучше рассмотреть. Очки у мамы на макушке, но Лео не решается на это указывать.

– О, – произносит мама. – О, – сдавленно повторяет она. Поднимает глаза на Иста, потом опять смотрит на дочь. – Снято на…

– Да, – быстро отвечает Лео, зная вопрос. Ист опять неловко переминается, на его лице – опасливое выражение ребенка, подозревающего, что сейчас его будут ругать. – Снято в тот день. На вечеринке. – Пожалуйста, только не плачь, мысленно прибавляет она.

Мама не плачет, лишь смотрит на Иста увлажнившимися глазами. На ее губах появляется тень улыбки.

– Прекрасное фото, Истон, – говорит она. – Ты снимал?

Ист стоит, сцепив пальцы в замок.

– Да, – отвечает он. – И печатал тоже я.

Кивнув, мама возвращает фоторамку Лео, затем тянется к Исту и обнимает его. Жест до того простой, что поначалу никто, и в первую очередь Ист, этого не осознаёт, но затем он отвечает на объятье, и Лео видит, как дрожит и сморщивается его лицо, когда мама крепче обхватывает его плечи.

Прощение может наступить по-разному, в самые неожиданные моменты. Лео изо всех сил заставляет себя не думать, что со смертью бывает точно так же.

Ист и мама отстраняются друг от друга только после того, как он, усмехнувшись себе под нос, жестом показывает на ступеньки, где высится стопка книг о горевании и преодолении утраты. Книги лежат там аж с сентября, думает Лео, а все потому, что и мама, и она сама упорно не желают признавать их необходимость.

– У нас тоже такие были, – сухо произносит Ист. – Когда мама умерла.

– О да. – Мама понимающе улыбается в ответ. – Нам присылала их моя сестра, тетя Лео. И еще кое-кто. – Она пожимает плечами. – Что ж, люди делали это из добрых побуждений.

– Там еще был дурацкий сборник упражнений, – вставляет Лео.

Ист, прищурившись, всматривается в корешки.

– По-моему, нижняя до сих пор стоит у отца на полке. Кстати, неплохая. Без всяких там упражнений или контрольных тестов.

Лео и мама одновременно и одинаково прыскают, и этот черный юмор, резкий короткий смешок, похожий на собачий лай, расслышит лишь тот, у кого был повод смеяться так же. Ист слышит и узнаёт, и его глаза на миг вспыхивают.

– Да, очень многие поступают из добрых побуждений.

Вскоре после этого он уходит. Лео машет вслед автомобилю и, обхватив себя руками, смотрит, как красные огоньки фар растворяются в темноте. Сегодняшняя погода пришлась бы Нине по душе – холодная и бодрящая, но не промозглая, с легким дыханием морозца, характерным для зимы в Южной Калифорнии. «Зима с большой буквы», – говаривала Нина убежденным тоном человека, чье самое близкое знакомство со снегом ограничивалось заказом «строганого льда»[10]10
   Десерт изо льда, политого различными фруктовыми сиропами, считается классическим на Гавайях. В процессе приготовления блок льда в буквальном смысле строгается, в результате чего получается снегоподобная масса. За счет этого сироп, которым поливают десерт, проникает внутрь снега, а не остается на поверхности.


[Закрыть], который им каждое лето доставляли в термофургоне.

Лео оставляет входную дверь открытой. Сейчас мама велит ее закрыть, сейчас скажет, что Лео выпускает тепло наружу, что электричество стоит денег и все остальное, что сказала бы Нине, будь та здесь. Но мама почему-то молчит. Лео оборачивается и видит, что мама стоит возле лестницы и разглядывает книжки. Их штук пять-шесть, одни тоненькие, другие толстые, как старый Нинин учебник по биологии углубленного уровня, который она забыла сдать в библиотеку в конце прошлого лета. Учебник так и лежит на столе в ее комнате, и с его обложки смотрит скользкая на вид зеленая лягушка с выпученными холодными глазами.

– Мам? – окликает Лео, но мама не слышит, и Лео захлопывает дверь, стукнув ею чуть сильнее обычного. Вздрогнув, мама выходит из задумчивости. – Прости, она сама, – лжет Лео.

– Келли на самом деле хотела как лучше. – Мама указывает на книги. – А эти еще и стоили наверняка недешево.

– Наверняка, – соглашается Лео, хотя о цене книг не имеет ни малейшего представления. Она все еще держит подарок Иста, словно боится, что драгоценное фото исчезнет, если она выпустит его из рук, исчезнет так же, как Нина. – Ты, кажется, хотела посмотреть фильм?

– Что? Ах да. Про пришельцев. Конечно. Давай посмотрим.

Они разжигают в камине искусственные поленья, разогревают замороженную пиццу (сколько бы Лео ни колдовала с температурой в духовке, начинка все равно получается еле теплой), наливают в бокалы безалкогольный сидр и переносят все это на кофейный столик. Лео успевает первой перехватить пульт и сэкономить не меньше десяти минут, в течение которых мама жала бы не на те кнопки или случайно переключала канал вместо регулировки громкости.

Поначалу все вроде бы хорошо, однако постепенно Лео ощущает в комнате едва уловимую напряженность. Лео один за другим съедает два кусочка пиццы, а вот мама почти не ест, да и к сидру не притронулась. На экране происходит много всего захватывающего – инопланетяне уничтожают Лос-Анджелес, Уилл Смит произносит громкие, пафосные фразы, но Лео мысленно тянет к маме, как ребенка – к полкам в магазине игрушек.

«И зачем только Ист ляпнул про эти книжки?» – думает она. Они с мамой были так близки к тому, чтобы пройти это чудовищное испытание праздником: посмотрели бы фильм, поели пиццы, а потом Лео поднялась бы к себе, заперла дверь и скроллила бы Нинин телефон, притворяясь, что это обычная ночь и Нина, обложившись учебниками и тихонько чертыхаясь себе под нос, корпит внизу над домашкой. Лео понимает, что такого рода притворство вредно для психики (и в каждой из книжек, пылящихся на лестнице, одна-две главы непременно посвящены отрицанию), но по ночам, в одиночестве, Лео может позволить себе притвориться, и это то, благодаря чему она выживает днем.

Пришелец на экране только что разгромил лабораторию, и в этот момент мама протягивает руку за пультом.

– Можно я… – начинает она, и Лео дрожащими пальцами передает ей пульт. Как всегда, сперва мама путает кнопки и нечаянно увеличивает громкость, но затем все-таки нажимает на паузу, прервав оглушительный грохот, с которым пришелец крушит все подряд.

– Мам… – Съеденная пицца камнем лежит в желудке. Как глупо, как все это было глупо! Надо было просто пойти к отцу.

Мама, однако, встает с дивана и пересекает гостиную с решительностью, какой Лео не замечала в ней со времен «до». Лео торопится следом, гадая, не сломалась ли мама окончательно и не случится ли у нее нервный срыв прямо сейчас, когда на экране телевизора космический пришелец, питающийся людьми, застыл на середине трапезы. Может, еще не поздно вызвать такси, поехать в церковь на мессу и встретиться там с Истом и его семьей?

Мама идет прямиком к лестнице, спускается на несколько ступеней, сгребает в охапку все книжки о горевании, одну или две отдает Лео. На обложке верхней из тех, что остались у мамы, Лео видит печальную женщину, которая задумчиво смотрит в окно, завернувшись в шаль. «Сказать “Прощай”», – гласит напечатанный округлым шрифтом заголовок.

– Получается, так я должна выглядеть? – спрашивает мама, потрясая книгой перед носом Лео. – Как эта женщина?

– Ну, это больше похоже на обложку дешевого любовного романа, из тех, что продаются на кассе в продуктовом, – высказывает мнение Лео, и на мамином лице появляется улыбка.

– Какая чушь, – вздыхает она, проходя мимо Лео обратно в гостиную. Денвер мгновенно вскидывает голову, треугольники ушей, словно два маленьких радара, поворачиваются следом: покормит или наругает? – И о чем только Келли думала? Как будто книжками тут поможешь! – Мама обводит широким жестом весь дом, однако Лео понимает, о чем она. Ничто не способно заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти Нины. Не успевает Лео и глазом моргнуть, как мама швыряет книжку в огонь.

– Мама! – испуганно восклицает Лео.

– Что там у тебя? – спрашивает мама, не обращая внимания на ее реакцию. Языки пламени принимаются лизать уголок «Сказать “Прощай”». Женщина на обложке продолжает печально и кротко смотреть в окно, в то время как ее лицо съеживается и превращается в пепел.

Лео разглядывает одну из тех книг, что мама вручила ей. Тяжелая, хоть и в мягкой обложке.

– «От скорби до сумрака», – озвучивает она заглавие.

Мама отходит в сторону и показывает на камин, жестом приглашая Лео повторить ее действие:

– Туда ей и дорога, детка.

В средних классах Лео читала «451 градус по Фаренгейту» – не целиком, но смысл уяснила, и теперь подобный шаг кажется ей… неправильным? По закону вообще можно жечь книги? Нина бы знала, безотчетно думает Лео, однако Нины больше нет, она уже не ответит – да или нет, верно – неверно, законно – незаконно, и как раз таки это во многом объясняет нынешнюю ситуацию.

Лео швыряет книгу поверх горящей, мама издает победный вопль и вскидывает в воздух кулаки. Так странно наблюдать, как мама веселится, прыгает по полу в носках и смеется. С одной стороны, Лео рада видеть маму счастливой, но с другой стороны, ей не по себе от того, что мама ведет себя совсем не по-родительски. Как бы ни проводили этот вечер отец и Стефани, ничего похожего они не вытворяют, уверена Лео.

– Ты говорила про какую-то рабочую тетрадь. Где она? – интересуется мама и делает большой глоток сидра. – Еще осталась у тебя?

– Нет, я выбросила ее в мусор, – признается Лео.

Мама – ее мама! – закатывает глаза и залпом допивает свой сидр, словно настоящее шампанское. (Честно сказать, Лео уже подумывает, не подменила ли мама свой безалкогольный напиток на что-то посерьезнее, пока дочь отвернулась.)

– Контрольные тесты, – качает головой мама. – С ума сойти.

Следующая на очереди – книга под названием «Шестая стадия», сразу за ней в камин летит «Пробиваясь сквозь скорбь». Обложка скручивается от жара, а мама жует пиццу, ее глаза мерцают, и это мерцание – не просто отблески пламени, разгоревшегося уже не на шутку.

– Еще скажите, что эти ваши мудацкие наставления когда-нибудь кому-нибудь помогли, – бормочет мама себе под нос.

Это второй раз в жизни, когда Лео слышит от мамы нецензурное слово.

Несколько минут они стоят бок о бок, глядя, как пламя в камине поднимается все выше, а комната постепенно наполняется дымом.

– Мам, – чуть погодя обращается к ней Лео.

– А?

– Ты открыла ту штуку в трубе, как ее там…

– Дымоход?

– Ага. – Закашлявшись, Лео разгоняет дым ладонью. – Именно.

Мама задумывается, после медленно качает головой.

– Гм, не помню.

Лео хочет что-то сказать, но ее неожиданно прерывает пронзительное верещание пожарной сигнализации.