Текст книги "Судьба убийцы"

Глава 14
Сделка с Совершенным

Касательно Белого-самородка, известного как Любимый.

Нам не удалось подтвердить данные о деревне, где он родился. Все записи о его прибытии в Клеррес либо потеряны в результате неправильного хранения, либо уничтожены. Лично я считаю, что Любимый каким-то образом проник в наши архивы, разыскал все записи, касающиеся его и его семьи, и спрятал или уничтожил их.

Хотя сразу по прибытии Любимый был послушен, вскоре он сделался неуправляемым, чрезмерно любопытным, лживым и подозрительным. Он упрямо верил, что является истинным Белым Пророком, и не желал прислушиваться, когда мы пытались объяснить ему, что из нескольких возможных пророков Слуги выбирают того, кто лучше всего подходит для этой задачи. Ни кнут, ни пряник не могли заставить его выбросить это из головы.

Хотя, достигнув возраста размножения, он мог бы стать ценным производителем, было бы опасно для прочих Белых, учитывая его нрав и невоздержанность в высказываниях, и далее разрешать ему свободно общаться с ним.

Вот мое мнение, которое я представляю на суд трех других. Мы ошиблись, решив холить и лелеять этого мальчика. Мы собирались умаслить его ощущением безопасности и пожинать его сны. Однако на деле мы лишь поощрили в нем непокорность и скрытность. Если мы позволим ему и дальше бродить на свободе, посещать деревню и общаться с прочими нашими подопечными, не миновать беды.

Я предлагаю прислушаться к пожеланию нашей Белой Пророчицы и пометить его татуировкой, чтобы он стал узнаваем.

Запереть его. Продолжать подсыпать в его пищу пряности, вызывающие сны, и следить, чтобы у него всегда было в достатке кистей, чернил и свитков.

Держать его под замком двадцать лет. Взращивать в нем тщеславие. Говорить ему, что мы держим его в одиночестве лишь для того, чтобы разговоры других не замутняли его сны. Говорить ему, что, хоть он и не истинный Белый Пророк, он служит миру и Пути тем, что продолжает видеть сны. Дозволять ему развлечения, но не подпускать к другим Белым.

Если же и по истечении этих лет он не сделается управляемым, его следует отравить. Таково мое мнение. Махните на него рукой – и за последствия я не отвечаю.

Симфэ

Поставьте перед человеком страшную и трудную задачу. А потом заставьте его ждать возможности ее выполнить. Поместите его туда, где некуда идти, почти нечего делать и мало шансов побыть одному. И время для него остановится. Я знаю это по собственному опыту.

Я пытался занять время в путешествии на борту Совершенного разными полезными делами. Мы с Янтарь закрывались в каюте, чтобы читать и обсуждать сны Би. Мне эти беседы давались с болью, и еще больше раздражало то, как жадно Шут ловил каждое слово из ее записей. «Перечитай еще раз!» – требовал он. Или того хуже: «Разве это не связано с тем сном, о котором мы читали четыре дня назад? Или пять? Фитц, вернись назад и прочти мне эти два сна подряд».

Он смаковал записи Би о ее видениях, утверждая, будто сны доказывают, что Би – его дочь. А я страдал, понимая, сколь многое в жизни моей девочки прошло мимо меня. Она записывала сны в полном одиночестве и рисовала их чернилами, тайком прихваченными с моего стола. И так тщательно выписывала каждую букву, так корпела над каждой страницей, а я даже не подозревал об этом ее увлечении. Когда она занималась этим? По ночам, когда я спал? Или пока я, спрятавшись от нее и Молли, мрачно записывал собственные мысли в своем кабинете? Этого я уже никогда не узнаю. Каждый сон, каждый странный стишок или подробный рисунок напоминал мне, каким никудышным отцом я был. Да, в моих силах было отомстить за нее. Можно было убить врагов или умереть, пытаясь это сделать, и унести свою вину с собой в могилу. Но я уже не мог исправить того, что так мало внимания и любви уделял своей дочери. Всякий раз, когда Шут бурно восхищался хитроумием ее стихов, словно раскаленный уголек жег мое сердце.

Погода нам благоприятствовала. Корабль шел без происшествий. Гуляя по палубе, я думал, что матросы вокруг меня движутся так слаженно, будто танцуют под звучащую лишь для них музыку. На первом отрезке пути нас несло течение реки, и паруса поднимать почти не приходилось. Темно-зеленые стены леса по обе стороны вздымались выше мачт и, казалось, доставали до самого неба. Порой река делалась глубокой и быстрой, и лес придвигался так близко, что мы чувствовали запах цветов и слышали хриплые крики птиц и юрких зверей, обитавших на каждом его ярусе. Однажды утром я встал поздно и увидел, что мы только что миновали место, где в реку впадал приток, и теперь она широкой гладью раскинулась вокруг нас.

– Что это там? – спросил я Клефа, когда он приостановился возле меня, ненадолго оставив свою работу.

Тот прищурился:

– Не знаю. Слишком мелко для Совершенного или любого другого большого корабля. Тут всего один фарватер, где можно пройти, и нам чертовски повезло, что Совершенный так хорошо его знает. Ближе к дальнему берегу река делается мелкой, а потом переходит в вонючие грязевые топи, которые засосут тебя по пояс, стоит на них ступить. И они тянутся на день или два ходьбы, только потом начинаются деревья. – Он покачал головой и задумчиво проговорил: – В Дождевых чащобах так много земли, где человеку не место. Нам стоит не забывать, что далеко не весь мир создан для нас… Эй, эй! Кто ж так канат складывает, а?!

И он умчался, а я остался стоять и смотреть на водную ширь.

Когда река принесла нас еще ближе к морю, и Сила, и Дар разом стали напоминать мне, что корабль в этом путешествии – не просто мертвый кусок древесины. Весь день я ощущал его присутствие.

– Он что, сам правит? – спросил я наконец Янтарь.

– В какой-то мере. Все его части, соприкасающиеся с водой, сделаны из диводрева – точнее, из драконьего кокона. Жители Дождевых чащоб строят из коконов корабли, потому что любой другой материал вода этой реки быстро разъедает. Вернее, раньше строили. Насколько я знаю, в Джамелии придумали, как обрабатывать обычное дерево, чтобы сделанный из него корабль мог ходить по здешним водам невредимым. Несокрушимые корабли – так их прозвали. По крайней мере, если верить тому, что мне довелось слышать. А живой корабль может немного контролировать румпель. Но лишь немного. Совершенный к тому же способен управлять каждой доской своего корпуса. Он может сжать их плотнее или наоборот. Может предупредить команду, что у него течь. И похоже, диводрево способно восстанавливать форму, если корабль заденет подводные камни или столкнется с другим кораблем.

Я в изумлении покачал головой:

– И впрямь, чудесное создание.

Легкая улыбка на лице Янтарь померкла.

– Создание, но не человеческих рук, не рук плотников-корабелов. Каждый живой корабль должен был стать драконом. Некоторые из них помнят об этом лучше других. Каждый такой корабль по-настоящему живой, Фитц. Он может озадачиваться в одних обстоятельствах, а в других – злиться или теряться. Но он живой. – И словно при этих словах ее посетила какая-то мысль, Янтарь отвернулась от меня и стала смотреть на серые воды, положив руки на планшир.

У нас быстро сложился обычай проводить день за днем на корабле более или менее одинаково. Завтракали мы с Брэшеном или Альтией, но оба капитана сразу редко составляли нам компанию: кто-то из них всегда был на палубе, ходил тут и там, зорко следя за всем. Спарк и Пер целыми днями старались быть заняты делом. Мачты и канаты завораживали, но и пугали их, и оба постоянно бросали друг другу вызов. Ланту досталась нелегкая задача каждый день заставлять их заниматься письмом и учебой. Спарк умела читать и писать, но плохо знала географию и историю Шести Герцогств. Хорошо, что ей нравилось часами слушать Ланта, ведь Пер не вынес бы занятий письмом, зная, что Спарк в это время свободно бродит по кораблю. Довольно часто уроки шли на палубе, пока мы с Янтарь втайне строили планы убийств.

В полдень за столом все держались свободнее, а у меня часто и вовсе не было аппетита после проведенного в безделье утра. Меня тревожило, что боевые навыки, которые я с таким трудом восстанавливал в Оленьем замке, снова покрываются ржавчиной. Но как начать тренироваться с боевым топором или мечом, чтобы у команды не возникло вопросов? Вторую половину дня мы с Янтарь часто проводили над записями Би. Вечером ужинали с Брэшеном и Альтией. К тому времени корабль, как правило, уже стоял на якоре или пришвартованный к деревьям, в зависимости от того, какой была река в этом месте.

После вечерней трапезы мне обычно ничего не оставалось, кроме как перебирать свои орудия тайного убийцы, потому что Янтарь каждый вечер проводила за разговорами с Совершенным. Закутавшись в шаль, она направлялась на носовую палубу, устраивалась на носу, скрестив ноги, и говорила с ним. Иногда Совершенный брал ее на руки, и тогда мне становилось тревожно. Янтарь сидела у него в ладонях, опираясь руками на большие пальцы, и они беседовали еще долго после заката. По его просьбе она одолжила у Клефа небольшую свирель и играла кораблю. Басовитые хриплые звуки, казалось, рассказывали об одиночестве и утрате. Раз или два я пытался присоединиться к ним – мне было страшно любопытно, о чем они могут говорить столько ночей кряду. Но мне мягко дали понять, что я там лишний.

Камбуз и трюм принадлежали матросам. Для команды Совершенного я был не просто чужаком, принцем из далекой страны, а идиотом, который вывел из себя носовое изваяние и позволил ему при всех угрожать мне. Таких не зовут присоединиться к азартным играм в кубрике и не приглашают вместе посмеяться над грубоватыми матросскими шуточками. Так что чаще всего я проводил вечера в одиночестве в тесной каюте Шута и Спарк. Чтобы чем-то занять голову, я обычно листал дневники Би. Иногда Альтия или Брэшен приглашал меня в капитанскую каюту выпить вина и светски поболтать, но я понимал, что мы для них скорее груз, чем гости.

Поэтому я встревожился сильнее прежнего, когда, вежливо отказавшись от приглашения Брэшена, услышал в ответ резкое:

– Нет, нам надо поговорить. Это важно.

Мы молча направились в капитанскую каюту. Альтия уже ждала нас там; на столе стояли запыленная бутылка вина и три бокала. Некоторое время мы все притворялись, что собрались, просто чтобы распить бутылку доброго вина и расслабиться в конце долгого дня. Корабль стоял на якоре и мягко покачивался в объятиях речного течения. Окна были распахнуты, снаружи с недалекого берега доносились ночные звуки леса.

– Завтра утром мы выйдем в море и направимся в Удачный, – вдруг заявил Брэшен.

– Похоже, мы доберемся туда достаточно быстро, – заметил я.

– Верно. На удивление быстро. Совершенный любит реку и порой старается идти по ней как можно дольше. Но не в этот раз.

– Это разве плохо? – спросил я, не понимая, к чему он клонит.

– Это необычно для него. А почти любая необычность в его поведении – веская причина для беспокойства, – медленно проговорил Брэшен.

Альтия допила вино и решительно поставила бокал на стол.

– Я знаю, что Янтарь рассказала тебе немного о прошлом Совершенного и как вышло, что он являет собой, можно сказать, двух драконов в одном теле. Но тебе следует знать еще кое-что. Его жизнь была полна бед и горя. Живые корабли вбирают в себя воспоминания поколений своих владельцев и своей команды. Когда Совершенный едва пробудился, возможно, как раз потому, что в нем две души, он опрокинулся, и мальчик, наследник его семьи, запутался в снастях и потонул. Это напугало Совершенного. Еще несколько раз после этого он переворачивался кверху килем и топил всех, кто был на борту. Но живой корабль – такое ценное сокровище, что всякий раз его находили, чинили и снова спускали на воду. Однако за ним закрепилась дурная слава корабля-злосчастья, его прозвали Отверженным. Потом он отправился в плавание и пропал на много лет. Он вернулся в Удачный один, дрейфуя против течения. Его нашли плавающим килем вверх у самой гавани. Когда его перевернули, оказалось, что все лицо его изрублено топором, так что от глаз ничего не осталось, а на груди был знак, известный многим, – звезда Игрота.

– Игрот-пират…

Эта история добавила необходимых подробностей к скупому рассказу Янтарь. Я наклонился ближе, потому что Альтия говорила тихо, словно опасаясь, что ее подслушают.

– Он самый, – произнес Брэшен с такой безнадежностью в голосе, что я окончательно уверился: все очень серьезно.

– Тому, кто родом не из Удачного, трудно понять, насколько жестоко измывались над Совершенным в плену. – Голос Альтии сделался сдавленным, словно у нее перехватило горло.

Тогда вмешался Брэшен:

– Думаю, мы рассказали о Совершенном ровно столько, сколько способен осмыслить человек со стороны. Добавлю только, что Янтарь восстановила ему лицо и вернула зрение. Они сделались очень близки в те дни. Он явно скучал по Янтарь и до сих пор очень… привязан к ней.

Я кивнул, по-прежнему не понимая причин их тревоги.

– Они проводят слишком много времени вместе, – сказала вдруг Альтия. – Не знаю, о чем они говорят, но с каждым днем Совершенный становится все беспокойнее. Мы с Брэшеном чувствуем это. За столько лет жизни у него на борту мы стали будто…

– Созвучны, – подсказал Брэшен, попав в самое яблочко.

Я хотел было рассказать, как хорошо я понимаю их по этой части, но сдержался. Они и так считают меня странным, не стоит говорить, что я вдобавок владею передающейся по наследству магией, с помощью которой могу соприкасаться разумами с другими людьми.

А может быть, не только с людьми, но и с живыми кораблями? Со Смоляным мы определенно обменивались мыслями. Но на борту Совершенного после первой стычки я старательно держал стены поднятыми, опасаясь, что, стоит мне открыться и прислушаться к нему, он не только почувствует это, но и разозлится. А я и без того достаточно насыпал ему соли на раны.

Поэтому просто сказал:

– Я могу представить подобное родство душ.

Альтия кивнула моим словам и долила нам всем еще вина.

– Это «родство» работает в обе стороны. Мы чувствуем корабль, а корабль чувствует нас. И с тех пор как Янтарь поднялась на борт, чувства Совершенного стали ярче, сильнее.

– А в такие дни он становится более своевольным, – подхватил Брэшен. – Мы заметили, что с ним стало труднее управиться. И команда тоже это чувствует. Днем мы миновали отрезок реки, где коварные, изменчивые мели. Обычно мы сбавляем там ход из осторожности. Но сегодня Совершенный не послушался, и мы прошли этот участок быстрее, чем когда бы то ни было. Почему Совершенный так спешит?

– Не знаю.

– Куда вы направляетесь?

На меня вдруг навалилась усталость. Не было никаких сил рассказывать свою историю заново.

– Я думал, королева Малта послала вам письмо с голубиной почтой.

– Да, мы получили его. Она просила нас помочь вам в благодарность за то, как ты помог многим детям Кельсингры, исправив то, что сделали с ними Дождевые чащобы.

– То, что сделали с ними драконы, – поправил я.

Разговор начал тяготить меня. Альтия и Брэшен были явно расстроены, почти разгневаны на то, что творилось в душе их корабля. Теперь они скажут, что в этом виновата Янтарь. И потребуют, чтобы я что-нибудь сделал.

И я предложил то, что лежало на поверхности:

– Может быть, нам всем просто пойти к носовому изваянию и спросить, что его тревожит?

– Пожалуйста, говори тише, – предупредила Альтия.

Брэшен категорично мотал головой:

– Поверь нам, мы хорошо знаем Совершенного. Пусть он и очень стар, но к доводам рассудка относится не как взрослый. Он больше похож на юношу, почти еще ребенка. То слушает голос разума, то поддается порывам. Если попытаться встать между ним и Янтарь, боюсь, выйдет… – Он умолк, не в силах подобрать слова, и только вытаращил глаза.

Альтия вдруг вскочила:

– Что это?

Я тоже почувствовал: меня словно окатило жаркой волной, колючие мурашки пробежали по всему телу, дыхание перехватило. Я вцепился в край стола, чтобы не упасть, и только тогда понял, что пошатнулся вовсе не оттого, что голова пошла кругом. Нет. По поверхности вина в моем бокале расходились круги.

– Землетрясение, – сказал я, стараясь не волноваться.

В Шести Герцогствах землетрясения не были редкостью. Я слышал о подземных толчках такой мощи, что стены Оленьего замка шли трещинами. На моем веку такого не случалось, однако менестрели пели о рушащихся башнях и уничтоженных гаванях. И вот стихия застала нас на корабле, стоящем на якоре возле гигантского леса, где вместо суши сплошная топкая грязь…

– Не землетрясение, – сказал Брэшен. – Это корабль. Идем!

Вряд ли он обращался ко мне, но я поспешил за Альтией прочь из капитанской каюты. На палубе уже собралось немало народу. Некоторые матросы озадаченно вглядывались в кроны деревьев или в воду за бортом. Мимо нас в сторону бака пробежал Клеф. Я двинулся за ним, но торопиться не стал. Не хотелось снова попасться в руки Совершенному. Под ногами что-то хрустнуло, и я посмотрел вниз. В неверном свете фонарей казалось, будто палуба выстлана речной галькой, а не сделана из обтесанных досок зернистого диводрева. Нет, не галькой. Чешуей.

Я бросился догонять Альтию. Брэшен и Клеф остановились на безопасном расстоянии от деревянной фигуры. Янтарь стояла на полубаке одна, гордо выпрямив спину и высоко держа голову, – вся ее поза выражала упрямство. Совершенный обернулся и сунул что-то ей в руки. Видно, он забыл, что она слепа. То, что он передал, глухо ударилось о палубу.

– Еще! – потребовал Совершенный.

– Больше у меня сейчас нет. Но помоги мне – и обещаю: я постараюсь достать для тебя еще.

– Мне нужно больше! Этого мало!

Сначала я подумал, что тусклый свет шутит со мной шутки. Лицо Совершенного больше не походило на мое. Теперь оно было покрыто чешуей, словно у старика, прожившего всю жизнь в Дождевых чащобах. Вот он чуть повернулся, и я увидел его глаза. Они все еще были голубыми, но теперь среди голубизны кружились серебряные вихри. Это были глаза дракона. Совершенный потянулся к Янтарь рукой с когтистыми пальцами…

– Шут! Отойди от него! – крикнул я, и Совершенный вскинул голову, чтобы встретиться со мной взглядом.

– Не смей ее так называть! Она умнее всех вас!

– Янтарь, что ты натворила? – воскликнула Альтия глухим, надтреснутым голосом.

Брэшен молчал, в ужасе глядя на преобразившееся изваяние.

– Она вернула мне мою истинную природу, вот что! Пусть и не полностью, – ответил им Совершенный.

Лицо его менялось на глазах; по чертам, заимствованным у меня, рябью пробегали цвета. Вот оно блеснуло в полумраке бронзой, он схватил Янтарь когтистыми руками, поднял над палубой и прижал к груди, будто свою собственность.

– Она знает, кто я на самом деле, и она без колебаний дала мне то, в чем я всегда нуждался.

– Прошу тебя, кораблик, успокойся. Поставь Янтарь обратно на палубу. Объясни нам все.

Брэшен говорил так, будто пытался урезонить разбушевавшегося десятилетнего мальчишку – спокойно и в то же время властно. Хотелось бы мне так уметь.

– Никакой я не кораблик! – Крик Совершенного распугал птиц в ночном лесу. – Я никогда не был кораблем! Мы – драконы, пойманные в ловушку! Обращенные в рабство. Но Янтарь – мой настоящий друг, она показала мне, что я могу вырваться на свободу!

– Настоящий друг, – негромко повторила Альтия, словно усомнившись в справедливости и того и другого слова по отношению к Янтарь.

Брэшен подошел и встал рядом с женой. Он был весь напружиненный, словно гончая, ожидающая, когда ее спустят на дичь.

Он бросил короткий взгляд через плечо на глазеющих матросов:

– Я все улажу. Занимайтесь своими делами.

Они стали расходиться, но медленно. Клеф и вовсе не двинулся с места, так и стоял с встревоженным и серьезным видом. Я поймал взгляд Ланта: тот притянул Спарк за плечо ближе к себе, ткнул локтем Персивиранса и повел их прочь. Я тоже остался. Совершенный держал Янтарь у самого подбородка, прижимая к себе. Ее незрячий взгляд был устремлен на воду.

– Мне пришлось так поступить, – сказала она то ли мне, то ли своим бывшим друзьям.

– Она помогла мне встать на путь к возвращению моих истинных обликов! – объявил Совершенный, воздев лицо к небу, усыпанному первыми звездами. – Она дала мне Серебро!

Внимательно оглядев палубу, я наконец заметил осколки стеклянного флакона. Сердце мое упало. Неужели Янтарь нашла Серебро в моих вещах и взяла, не спросив меня? Не предупредив о том, что задумала? И что же она задумала?

– Твоих истинных обликов? – переспросила Альтия. Голос ее прозвучал выше обычного.

– Видите, что сделала со мной даже малая толика Серебра? А если я выпью достаточно, то сумею стряхнуть эти деревянные доски, которыми вы меня обшили, и расправить паруса, будто крылья! Мы станем драконами, какими нам было предназначено стать!

Альтия, казалось, не могла поверить своим ушам.

– Ты превратишься в драконов? Перестанешь быть Совершенным? Как? – И добавила еще более недоверчиво: – Ты бросишь нас?

Он будто и не слышал боли в ее голосе, зато решил ответить на оскорбление, которого в ее словах на самом деле не было:

– А что вы хотели, чтобы я оставался тем, что есть? Вечно исполнял чужие прихоти? Шел лишь туда, куда вам нужно, таскал грузы из одного человечьего города в другой? Бесполый, плененный в этом теле, которое вовсе не мое?

Он начал говорить едва ли не с мольбой, но к концу речи в его голосе слышалась ярость.

Я думал, метко брошенные слова Совершенного ранят Альтию, но она осталась к ним безучастна. Капитанша бесстрашно шагнула к изваянию и запрокинула голову, чтобы взглянуть ему в глаза в гаснущем свете:

– Совершенный, не притворяйся, будто ты не знаешь, что я из-за этого чувствую. Что я к тебе чувствую.

Он прищурился, глядя на нее, и стало казаться, будто сверкающая голубизна его глаз – это синее пламя, бушующее в печи, и мы видим его сквозь трещины в кладке. Медленно-медленно его руки, по-прежнему такие человеческие, невзирая на чешую, распрямились. Он поставил Янтарь на палубу и без единого слова повернулся к нам спиной. Янтарь пошатнулась, но удержалась на ногах. Я присмотрелся к ее позе, пытаясь угадать ее чувства, пытаясь увидеть в Янтарь что-то от моего старого друга Шута. Но не смог. Я видел лишь Янтарь. И снова меня будто волной окатило недоумение: кто такая эта женщина?

И на что она способна?

Совершенный, отвернувшись от нас, смотрел на реку. Напряжение изваяния, словно низкий гул, растекалось по диводреву корпуса и каркасу. С каждой минутой во мне крепло понимание, что он сказал правду. Он не корабль. Но дракон, преображенный и порабощенный человеком. И какую бы заботу о команде ни проявлял, в глубине души он должен чувствовать сожаление. А может быть, даже и ненависть.

И он мог сделать с нами все, что пожелает.

При этой мысли меня окатило холодом. А тем временем Альтия приближалась к Янтарь. Она шла, словно кошка, примеривающаяся к драке: маленькими шажками, безупречно держа равновесие, не мигая.

Голосом низким и вкрадчивым Альтия спросила:

– Что ты сделала с моим кораблем?

Янтарь обратила к ней невидящий взгляд:

– Я сделала то, что следовало бы сделать с каждым живым кораблем. Что ты должна была бы сделать с Проказницей, будь у тебя такая возможность.

При упоминании Проказницы Альтия вся напряглась и сжала кулаки.

Мне доводилось видеть, как дерутся женщины. Я был свидетелем тому, как благородные леди, визжа и вопя, лупасили друг дружку по чем придется. И я видел, как торговки рыбой, вооружившись ножами, пытались выпустить друг другу кишки так же хладнокровно, как потрошили свой товар. Альтия не была кисейной барышней: я достаточно насмотрелся, как она командует на палубе и обращается с парусами, чтобы проникнуться уважением к силе ее рук. А вот Шут никогда не умел драться. К тому же теперь он был слеп и едва оправился после всего, что с ним случилось. Я сомневался, что его недавно исцелившееся тело выдержит какую бы то ни было борьбу.

Я проворно бросился вперед и встал между ними.

Стоять там было опасно. Как бы Альтия ни злилась на старую подругу, на чужака, посмевшего вмешаться, она разозлилась стократ сильнее. Ударила меня в грудь основанием загрубелой ладони.

– Прочь! – рявкнула Альтия.

Такой удар выбил бы из меня дух, не будь я к нему готов.

– Остановись.

– Это тебя не касается. Если только сам не нарвешься!

Прежде чем я придумал, что ответить, между нами, оттеснив Альтию, вклинился Брэшен. Мы очутились с ним лицом к лицу, буравя друг друга взглядом в сумерках.

– На этой палубе командую я! – глухо прорычал он. – Делай, что она или я тебе говорю!

Я медленно покачал головой и тихо сказал:

– Не в этот раз.

Янтарь у меня за спиной не издавала ни звука.

– Хочешь решить дело на кулаках? – свирепо спросил Брэшен, подавшись вперед и дыша мне в лицо.

Я выше, зато он шире в плечах. И возможно, дерется лучше. Хочу ли я решить дело на кулаках?

Хочу. Я вдруг понял, что страшно устал от них всех. Даже от Янтарь. Моя верхняя губа будто по собственной воле сморщилась, обнажая зубы. Время драться, время убивать.

– Да.

– Да перестаньте же вы все! Это не вы, это ярость Совершенного! Фитц, это дракон! – закричал Шут позади меня.

Он хлопнул меня по спине так сильно, что голова моя мотнулась вперед, и я ударил Брэшена лбом в лицо. Было слышно, как что-то кричала Альтия, оттаскивая мужа назад, прочь от меня, за рубаху. Я вцепился в Брэшена, не желая выпускать добычу. Шут налетел на меня сзади, ударил плечом в спину. Альтия споткнулась и повалилась навзничь, увлекая мужа за собой. Я едва не упал прямо на них, но сумел извернуться и рухнул рядом. Сверху на меня обрушился Шут и проговорил в самое ухо:

– Это корабль, Фитц. Это его злость. Перестань присваивать себе чужое.

Я сбросил его и высвободился. С трудом встал на ноги и приготовился драться дальше, раскрошить Брэшену ребра. Я тяжело дышал, и моему дыханию вторило фырканье большого существа. Просто огромного.

День уже почти совсем угас, а свет фонарей не достигал носового изваяния, но я все равно видел, что Совершенный быстро утрачивает всякое сходство с человеком. Мои подбородок, рот и нос вытягивались, превращаясь в морду ящера. Сверкающие синие глаза кружились водоворотами. Наши взгляды на миг встретились, и я увидел в нем ту самую ярость, что обуревала меня. Рука Шута, защищенная перчаткой, сжала мое предплечье.

– Подними стены, – умоляюще сказал он.

Но ярость налетела и миновала, словно весенний шквал, оставив меня опустошенным, не чувствующим ничего. Я схватил Шута за запястье и рывком поднял Янтарь на ноги. Она одернула юбки.

– Идем на корму, – велел Брэшен.

Из носа у него текла кровь: мой лоб основательно его расквасил. Я ощутил мелочное удовлетворение при этой мысли. И все же подчинился приказу. Лицо Брэшена в тусклом свете казалось осунувшимся и постаревшим. Тяжело ступая, мы побрели обратно в капитанскую каюту. По пути прошли мимо Клефа, и Брэшен сказал:

– Передай всем. К носовому изваянию никому не приближаться, пока я не разрешу. Потом возвращайся сюда и смотри за ним. Если сочтешь нужным, зови меня.

Матрос кивнул и поспешил прочь.

Мы добрели до каюты. У дверей жались Лант и молодежь. Лант вопросительно посмотрел на меня.

– С нами все нормально, – сказал я ему. – Отведи Пера и Спарк в каюту леди Янтарь, пусть пока там побудут. Я позже все объясню. – И жестом велел идти.

Он взглядом дал мне понять, что не желает, чтобы его отсылали прочь вместе с юнцами, но послушался. Брэшен ждал нас в каюте. Я вошел следом за Янтарь, и он захлопнул за нами дверь.

Не успели мы сделать за порогом и двух шагов, как Альтия накинулась на Янтарь.

– Что ты сделала? – спросила она зло.

Но Брэшен остановил ее:

– Еще не время.

Он достал из буфета кружки и снял с полки солидного вида бутыль. Щедро налил каждому из нас. Это было не тонкое вино и не мягкий бренди, а крепчайшее пойло. Дешевый ром. Брэшен без церемоний основательно отхлебнул, долил еще и резко сел, грохнув кружкой о стол:

– Садитесь. Все.

Это был приказ капитана. Янтарь подчинилась, и чуть погодя я последовал ее примеру.

– Зачем она это сделала? Вот о чем следовало спрашивать.

Он посмотрел на Янтарь, и в его взгляде я прочел гнев, отчаяние и глубинную боль – такие, какие приходят, только если друг предает тебя.

Мне нечего было ответить. Ее поступок и меня совершенно сбил с толку. Шут клялся, что ничего важнее нашей цели у него в жизни не осталось. И вот на пути к этой цели Янтарь решает использовать вещество, которым нам запрещено обладать, чтобы… сотворить что-то с кораблем. Посреди плавания она вдруг отплатила за гостеприимство друзей предательством и подвергла опасности всех нас. Я чувствовал себя не менее оскорбленным, чем Альтия, оттого что меня втянули в эту историю. И беспомощным, не в силах хоть что-то исправить.

Янтарь наконец соизволила заговорить:

– Мне пришлось. Так было правильно. Так было лучше для корабля. Для Совершенного. – Она набрала побольше воздуха. – Я дала ему Серебро. Так это вещество зовут в Кельсингре. Там есть колодец. Драконы пьют из него. Это жидкая магия, нечто такое, что способно разрушить стены между людьми и драконами. С его помощью можно исцелить дракона от любых ран, продлить жизнь Элдерлингам-Старшим или напитать вещи волшебством. Люди, наделенные толикой магии, как Фитц, используя Серебро, могут делать гораздо больше. И я верю – а Совершенный со мной согласен, – что, если дать ему достаточно Серебра, он завершит преображение, которое должно было с ним произойти. Он может стать драконом, чей кокон украли, чтобы построить этот корабль из диводрева.

Правда так и лилась из нее: от Шута обычно такой открытости ждать не приходилось. Я видел, как Альтия и Брэшен раздумывают над ее словами. Янтарь, похоже, не знала, что еще добавить. Альтия потянулась через стол и взяла мужа за руку.

Потом Янтарь, будто через силу, заговорила снова:

– Но у меня была и еще одна причина так поступить. Кто-то мог бы сказать, что я сделала это из собственных интересов. Мне нужно было заключить сделку с Совершенным. И я знаю: вы скажете, что такая сделка недопустима. Мне нужно попасть в Клеррес как можно быстрее, и Совершенный может отвезти меня туда. И он согласился сделать это в обмен на возможность получить еще Серебра. – Она опустила глаза и подняла большую глиняную кружку с ромом. – У меня не было другого выбора, – сказала Янтарь и сделала большой глоток.

– Мы идем в Удачный. А потом в Джамелию. Не в Клеррес. Мы должны доставить грузы, выполнить условия договоров, – принялась объяснять Альтия. Но она уже понимала, как перевернулась ее жизнь, и в глазах ее рос ужас.

– Нет. Мы направляемся прямо в Клеррес, – мягко сказала Янтарь. Она прерывисто вздохнула. – Я понимаю, что это перевернет вашу жизнь. Будь у меня другой выход, я бы не стала этого делать. Возможно. Как бы это все ни сказалось на нас, Совершенный заслуживает того, чтобы получить Серебро! Все живые корабли этого заслуживают. Если бы только я не была в таком отчаянном положении… Но это был единственный способ быстро попасть в Клеррес, а я должна туда попасть.