Текст книги "Судьба убийцы"

– Я даже не знаю, где такой порт, – сказал Брэшен.

Капитан вскинул бровь и поглядел на Альтию, та покачала головой.

– Совершенный знает. Он бывал там раньше. В те времена, когда он был кораблем Игрота, они забирались очень далеко в поисках добычи. Намного дальше островов Пряностей. Дальше нескольких групп островов за ними – Изабома, Кинекту, Стерлина. И еще дальше. Он отвезет нас туда.

– Но у нас есть обязательства… – слабым голосом проговорила Альтия.

Брэшен не скрывал злости:

– У нас были обязательства. Но думаю, бессмысленно объяснять чужеземцам, что слово торговца дороже золота. А теперь мы нарушим свое слово – и я, и Альтия. После этого никто больше не будет нам доверять. Никто не будет иметь с нами дела. – Он глубоко вздохнул и помрачнел еще больше. – Ну ладно, отвезет тебя Совершенный в Клеррес, ты сделаешь там свои срочные дела, что бы это ни было, и дашь ему это самое Серебро. Что тогда? – спросил Брэшен. – Ты что, правда веришь, что Совершенный может… перестать быть кораблем? Превратиться в дракона?

Янтарь прерывисто вздохнула:

– Он станет двумя драконами. Сейчас они, противно своей природе, слеплены воедино, а тогда избавятся от этих уз и обретут правильные тела. Да. Если только удастся добыть достаточно Серебра, я верю, он сумеет это сделать. Они сумеют. – Она обвела невидящим взглядом их лица, полные недоверия. – Вы же любите его. Вы любили его еще в те времена, много лет назад, когда он гнил на берегу. Альтия, ты играла у него под палубой в детстве. Брэшен, ты нашел в нем пристанище, когда никто больше не давал тебе крыши над головой. Вы знаете его, знаете, как жестоко с ним обходились. Он сказал правду. Не может быть такого, чтобы вы хотели ему нынешней судьбы.

– Да, я люблю его, – тихо сказала Альтия. – Когда-то моя семья рискнула всем и купила его. Это спасло его от уничтожения и дало нам возможность вернуть Проказницу и моего племянника. Все годы, что прошли с тех пор, мы с Брэшеном защищали Совершенного. По-твоему, найдется еще хоть один капитан, готовый ходить на нем? – Она медленно набрала воздуха. – Но ты разорила нас. Ты хоть понимаешь это? Конечно, ты думаешь, я забочусь только о себе, а не о Совершенном, но без живого корабля мы с Брэшеном останемся на мели. У нас не будет больше ни дома, ни земли, ни дела. Ничего. Совершенный был для нас всем. Мы заботились о нем, когда никто больше ему не верил, не дали разобрать его и продать по частям как диковинки. Ты, похоже, думаешь, что его жизнь ужасна, но лучшей жизни мы дать ему не могли. Мы – часть его, а он – часть каждого из нас. Что станет с нами, если он превратится в драконов? Что мы оставим в наследство сыну?

Она умолкла и попыталась взять себя в руки:

– А если Серебро не подействует и он никогда не сможет стать чем-то большим, чем есть? Возможно, это даже хуже. Ты помнишь, каким несчастным он был, когда мы только воскресили его, слепого, с искалеченной душой, полного ненависти? Не может быть, чтобы ты забыла. Ты ведь была там и помогала в этом. Ты думаешь, все эти годы, что прошли с тех пор, нам всегда было легко с ним? Но мы восстановили его, вернули ему душу, покой и радость. Он нес нас через шторма, хохоча над нашим испугом! А когда море было спокойно, он держал на руках нашего сына и окунал его в воду, так что тот заливался смехом. Но теперь всему этому пришел конец. Он больше никогда не сможет наслаждаться жизнью корабля. Репутация, которую мы отвоевали ему, все эти годы жизни вместе… все коту под хвост. Все пропало.

Альтия медленно опустила голову на сложенные на столе руки. Она как будто сделалась меньше, и в глаза мне вдруг бросились седые пряди в ее черных волосах, вздувшиеся вены и сухожилия на тыльной стороне сильных кистей. Брэшен потянулся через стол и положил ей на руку свою обветренную ладонь. За столом повисло молчание. Меня снедал стыд за то, что мы принесли им такое горе. Янтарь сидела с застывшим лицом, и непонятно было, что она чувствует. Я снова подумал, что, хоть я и знаю Шута целую жизнь, Янтарь остается для меня совершенно непредсказуемой.

Брэшен заговорил медленно, гладя жену по жестким волосам:

– Альтия. Мы справимся, милая. С Совершенным или без него, мы справимся. Ты и я. – Он сглотнул. – Может, Эйсын будет и дальше ходить на Проказнице. Она ведь тоже его семейный корабль, в не меньшей мере, чем Совершенный. А Кеннитссона, похоже, море не интересует, Са тому свидетель…

Он говорил все тише, потом умолк, и на его лице медленно проступило понимание: если Совершенный может снова стать драконами, то сможет и Проказница. И все остальные живые корабли. Янтарь разрушила не только жизни Брэшена и Альтии. Дав Совершенному Серебро, она обратила в пыль состояние всех семейств – торговцев Удачного, владевших живыми кораблями. Да и сам Удачный, город, где заключается множество сделок, всегда зависел от живых кораблей, доставлявших сокровища Дождевых чащоб. Теперь живые корабли уйдут в прошлое, и старинные семейства, владевшие ими, разорятся.

Альтия подняла голову и посмотрела на Янтарь.

– Почему? – спросила она с несчастным видом. – Почему ты не посоветовалась сначала с нами? Почему не дала хоть немного времени, чтобы подготовиться к такому великому перелому в судьбе? Неужели ты думала, что мы отказались бы, если Совершенный так этого хочет? А тебе не приходило в голову, что рассказать ему о такой возможности можно было бы постепенно и в более безопасном месте?

Она говорила о корабле, будто о своем ребенке. Не вполне здоровом разумом, но все равно любимом. Которого она вот-вот лишится, потому что безумие захлестнет его окончательно. Больно было быть свидетелем такой утраты, однако Янтарь сидела, не выказывая никаких чувств.

– Я должна была это сделать, – проговорила она после долгого молчания. – И не только ради Совершенного. – Янтарь повернулась ко мне. – Совершенный – это лишь начало. Прости, Фитц. Я хотела рассказать тебе о своем замысле. Для этого мне и нужно было Серебро. Я не собиралась вот так просто взять и дать его Совершенному. Но сегодня вечером, когда мы разговаривали, он спросил, приятно ли мне снова быть в море, хотя я больше не могу быть моряком, как мне было предназначено. Я ответила, что никогда не считала, будто мореплавание – моя судьба. А он сказал, что ему не было предназначено быть кораблем, что он должен был воплотиться в драконов… И вдруг то, что он говорил, совпало с тем, что написано в дневниках Би, словно кусочки мозаики соединились, и я поняла, что значил тот сон. Она предвидела, что выживет. Теперь я уверена: Би жива! И скорее всего, до сих пор в руках похитителей. Они везут ее в Клеррес. Мы не знаем, какой путь они выберут, но мы знаем, куда он ведет. И еще мы знаем, что нужно как можно скорее вернуть ее, в этом деле каждый миг дорог. Нельзя путешествовать от одного порта до другого, постоянно останавливаясь, чтобы найти корабль, который повезет нас дальше, и договориться с его капитаном. Нельзя уповать на удачу и надеяться, что мы успеем вовремя. Надо добраться до Клерреса как можно скорее. И живой корабль, знающий путь туда, – возможность, лучше которой не пожелаешь.

После того как надежды раз за разом оказываются ложными, начинаешь их ненавидеть. Я слушал Янтарь, но сердце мое и не думало трепетать от радости. Хуже того, жгучая ярость вздымалась во мне. Как она смеет?! Как смеет говорить такое при чужих, издеваться надо мной, дразня пустыми посулами? А потом, словно всесокрушающая волна, на меня обрушилась надежда. Сбила с ног и поволокла по усеянному ракушками песку в глубину.

Забыв обо всем, что произошло в этот день, я воскликнул:

– Би жива? Но как такое может быть? И как ты можешь быть уверена?

Янтарь повернулась ко мне. Ее рука ощупью двинулась по столу и нашла мою. Холодные пальцы сжали мои. Ее бледные, пустые глаза ничего не выражали. Голос звучал тихо и вкрадчиво:

– Это было в ее дневнике сновидений, Фитц. О, не дословно, конечно. Но некоторые сны она помечала как те, что почти наверняка сбудутся. Определенные события, которые, как ей казалось, произойдут вернее, чем прочие. Она описывала их скорее образами, чем словами. У меня ушла целая вечность на то, чтобы научиться понимать ее записи. И вот теперь фрагменты сошлись один к одному, словно черепки разбитой чашки.

– Дневник сновидений? – резко переспросила Альтия. – Что еще за дневник, во имя всех причиндалов Са? И почему из-за этого дневника тебе вздумалось сломать нам жизнь?

Янтарь обратила лицо к ней и Брэшену:

– Чтобы все объяснить, потребуется немало времени…

– По-моему, тебе следовало бы найти это время много дней назад. Так что начинай сейчас, – дав волю злости, потребовала Альтия.

– Хорошо. – Янтарь не стала отпираться, приняв упрек как заслуженный. Она сжала мою руку и с сожалением в голосе произнесла: – Фитц, я знаю, тебе не понравится моя просьба. Но пожалуйста, принеси дневник сновидений Би, а я пока объясню Альтии и Брэшену, что это такое и почему каждый из ее снов так важен.

Случалось, от гнева меня бросало в жар, от ярости темнело в глазах. Теперь же мне показалось, будто в животе у меня растет кристалл льда, постепенно сковывая холодом все тело, сжимая в морозных объятиях сердце, так что оно едва не перестало биться. Я уставился на Янтарь, не в силах пошевелиться, окаменев от такой бессердечности. Она смотрела на меня в ответ. Что она видела: тень? силуэт?

– Фитц… Пожалуйста. – Брэшен не смотрел на меня, глядел только на свои руки на столе. – Если ты можешь как-то помочь нам понять, что происходит… – Он умолк, не договорив.

Без единого слова я встал, со скрежетом отодвинув стул, и вышел из капитанской каюты. Но отправился я не в каюту Янтарь, где лежала моя поклажа. Сквозь полнящуюся зудом насекомых ночь я прошел прямо на носовую палубу.

Совершенный думал о чем-то, ссутулившись. Плечи его оставались по-прежнему человеческими, однако шея сделалась длиннее, и драконья голова была опущена на грудь. Эта картина совершенно сбила меня с толку. Я кашлянул, привлекая его внимание. Он легко повернул голову и посмотрел на меня. Глаза его были такими же голубыми, как прежде. Единственное, что не изменилось на его лице.

– Что тебе нужно? – неприветливо спросил он.

– Сам не знаю.

Не то чтобы я вовсе не боялся, но все равно подошел ближе и облокотился на планшир. Янтарь пробудила во мне надежду, а вместе с ней и сомнения. Покуда я был уверен, что Би не вернуть, я жаждал мести. И даже больше, чем отомстить, я хотел умереть. Добраться до Клерреса и погибнуть, унеся с собой как можно больше врагов, – вот и все, что мне было нужно. У меня было достаточно времени, чтобы тщательно продумать план действий. Но теперь я мечтал о другом: чтобы Би была жива и я мог спасти ее. А если Би уже нет, я тоже хотел умереть, чтобы положить конец своей несостоятельности. Получается, месть больше не манит меня? «Сегодня – нет», – понял я. Слишком устал от всего этого. Примчаться на помощь, очертя голову, спасти дочь и тихо дожить с ней свои дни где-нибудь в мире и покое – вот и все, чего я желал теперь.

– Как ты думаешь, моя дочь жива?

Я хотел спросить его, что он будет делать, если мы погибнем, пытаясь ее спасти. Сам же не сомневался, что Совершенный отправится в Кельсингру, чтобы потребовать еще Серебра. Так почему бы ему не повернуть туда прямо сейчас?

Потому что вы мстите не только за дочь, но и за драконов. Я ждал, но он никак не пояснил свою мысль. Превратившись в драконов, я не смогу отнести вас туда. Чтобы доставить вас так далеко, я должен оставаться кораблем. Так что мы отправимся туда все вместе и заставим врагов заплатить по счетам. А когда все свершится, мы сделаемся свободны и сможем стать теми, кем всегда мечтали.

Я не сразу осознал, что ящеричьи губы Совершенного не произносили этих слов. Мне было слышно и понятно, что он говорит. Его слова были ответом не только на вопрос, заданный мною вслух, но и на мои мысли. Это было как Сила и как Дар, но при этом ни то ни другое. Я медленно оторвал руки от планшира.

Теперь я знаю тебя. Ты не спрячешься от меня, если я захочу поговорить. Но пока что скажу лишь вот что. Не мешай ей и мне исполнить нашу волю. Мы направляемся в Клеррес, чтобы прикончить тех, кто пытал ее и украл ее дитя. А потом вернемся в Кельсингру, чтобы я мог превратиться в драконов. Теперь ступай. Принеси то, что она велела. Успокой Брэшена и Альтию, как сможешь.

Последняя просьба прозвучала в моей голове так, будто он просил покормить своих кошек в его отсутствие. Как он может быть так равнодушен к ним?

А ты бы предпочел, чтобы я ненавидел тех, кому служил как раб?

Я тщательно запечатал стены. Неужели он и правда сможет вламываться в мой разум когда захочет? Как он представляет себе нашу месть? Если мы найдем Би и захотим сбежать с ней, воспротивится ли он? Ладно. Возможно, сейчас мне достаточно знать, что Совершенный отвезет нас в Клеррес.

Я направился в тесную каютку Янтарь. Там было темно, но возвращаться за фонарем не хотелось. Мой мешок лежал в углу под койкой. Я нашел его ощупью и вытащил, протиснувшись между тюками с нарядами, которые каким-то образом норовили занять все свободное место в каюте. Шаря в поисках дневника Би, я мазнул кончиками пальцев по тряпицам, в которые когда-то завернул дар Рапскаля – флаконы с Серебром. Рыться в моих вещах было бы, со стороны Янтарь, предательством, но она то и дело поступала так со мной. Сердито оттолкнув сверток прочь, чтобы достать дневник, я ощутил тяжесть стеклянных флаконов, которые дал мне генерал. Медленно и осторожно я достал и развернул их. В крохотный иллюминатор просачивался свет первых звезд, и в нем жидкость во флаконах мерцала неземным сиянием. Серебро внутри по-прежнему медленно кружилось, будто в танце. Оба флакона были наполнены до самых краев, закупорены и запечатаны в точности как тогда, когда Рапскаль вручил их мне. Жидкая магия. Сила в чистом виде, текущая сама по себе, а не в человеческой или драконьей крови. Я наклонил флаконы и полюбовался медленными переливами Серебра. Интересно, сколько же Янтарь дала Совершенному? Хватит ли того, что есть у меня, чтобы он превратился в драконов? Если он взбесится или станет угрожать нам, смогу ли я посулить ему это, чтобы успокоить? Это настоящее сокровище. Опасное сокровище.

Я завернул флаконы в ткань и спрятал поглубже. Зря я винил Янтарь. Она каким-то образом сама раздобыла немного Серебра и ничего мне не сказала. Так ведь и я ничего не сказал ей о том, что́ дал мне Рапскаль. Мысль о том, что мы одинаково обманываем друг друга, лишь разозлила меня. Вот бы эта Янтарь пропала пропадом, и…

И что? И вернулся бы Шут? От странности этой мысли голова моя пошла кругом. Никуда не денешься: разумом и душой я воспринимал Янтарь совсем иначе, нежели Шута. Я с ней и говорил по-другому, и держался. Хотелось яростно помотать головой, чтобы избавиться от этих мыслей, как собака стряхивает с себя воду, но я понимал, что это не поможет. Сунув дневник Би под мышку, я затолкал свой мешок обратно под койку.

– А ты не торопился, – заметил Брэшен, когда я вернулся в капитанскую каюту.

Пока я ходил, к собранию присоединился Клеф. Он устроился не за столом, а на табурете в углу, с кружкой рома в руках. Он глянул на меня недобро, но я и сам не питал к нему дружеских чувств. Конечно же, он видел, как я говорил с Совершенным, и пришел, чтобы донести Брэшену.

– Задержался потолковать с Совершенным.

Брэшен сжал зубы, а Альтия напружинилась, словно вот-вот бросится на меня. Я вскинул руку, призывая их не спешить:

– Он подтвердил, что заключил уговор с Янтарь. И намекнул, что у него и прочих драконов есть свои причины желать, чтобы мы достигли своей цели. – Я требовательно посмотрел на Янтарь. – Я хочу знать, что это за причины. И откуда у тебя взялось Серебро, когда Рэйн и Малта наотрез отказались дать его тебе.

Альтия негромко ахнула от потрясения. Брэшен затаил дыхание.

– Я не крала его, – глухо проговорила Янтарь. Я ждал. – Его дал мне по большому секрету один человек. Если об этом станет известно, его ждут большие неприятности. Так что я не назову его имени. – Она упрямо поджала губы.

– Будто нам не все равно, – фыркнула Альтия. – Ну, давай покажи нам «доказательство», что твоя дочь жива. Что ты не просто так, за здорово живешь, пустила наши жизни коту под хвост.

Было ясно, что если она когда-то и сочувствовала нам, то теперь в ней не осталось места для сострадания нашей беде. Я вполне мог понять ее, однако не мог спокойно слушать, как пренебрежительно она говорит о Би.

Я сел и осторожно положил тетрадку на стол, а руки – по сторонам от нее, чтобы никто не мог к ней прикоснуться, кроме меня. Заставив свой голос звучать ровно, я спросил Янтарь:

– Что именно ты хочешь, чтобы я зачитал?

Думаю, она понимала, какого труда мне стоило сдерживать гнев. Моя участь была в ее руках, и в руках этих чужих мне людей, и еще в руках их корабля, на которого и вовсе не стоило полагаться. И вот теперь они хотят, чтобы я «доказал» им: мой ребенок – особенный, настолько особенный, что заслуживает спасения из рук тех, кому доставляет удовольствие пытать людей. Если бы у Дождевой реки был хоть какой-нибудь приличный берег, я бы потребовал, чтобы меня высадили прямо тут, и пошел бы своей дорогой.

– Пожалуйста, прочти тот сон, где двухголовый человек дает тебе выпить пузырек с чернилами. А ты стряхиваешь с себя обломки дерева и превращаешься в двух драконов. Думаю, этот сон лучше всего все прояснит нам.

На миг я замер. Сколько раз я упрекал Шута в том, что он нарочно так толкует свои сны, чтобы подогнать их под то, что случилось, и говорит: «Вот, я все предвидел». Но на сей раз меня вдруг и самого ошеломило то, насколько сон сходится с действительностью. Я перелистал страницы и нашел его. Мгновение я молча смотрел на рисунок Би. Рука в перчатке держала небольшой стеклянный флакон. На заднем плане я тянулся к этому флакону жадными руками. Она раскрасила мои глаза на этом рисунке голубым. А «чернила» в пузырьке – желтым и серым. Не серебром, но я понимал, что она пыталась изобразить серебряный цвет. Я медленно прочел ее запись вслух и показал рисунок Альтии и Брэшену. Альтия нахмурилась, Брэшен откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди:

– Почем нам знать, что это все было написано не прошлой ночью?

Вопрос был глупый, он это и сам понимал.

Но я ответил:

– Янтарь слепа, а потому не может ни писать, ни рисовать. Если же ты подозреваешь меня, то у меня нет ни кистей, ни чернил настолько хороших, чтобы сделать это, ни таланта рисовальщика. – Я осторожно пролистал страницы дневника Би. – И за этой записью следует еще множество снов и рисунков.

Брэшен знал, что я прав. Он просто не хотел верить, что Би предвидела, как Янтарь даст живому кораблю с моим лицом сосуд с Серебром, чтобы Совершенный мог превратиться даже не в дракона, а в двух.

– Но… – начал было он, однако Альтия перебила мужа:

– Брось, Брэшен. Мы оба всегда знали, что Янтарь овеяна магией, и, боюсь, мы и теперь знаем далеко не все.

– Верно, – торжественно и серьезно подтвердила Янтарь.

Я не хотел обращаться к ней с этим в присутствии чужих, но вопрос не давал мне покоя, будто воспалившаяся рана, и я задал его:

– Почему ты думаешь, что Би жива?

Ее плечи поднялись и опустились, когда она глубоко вздохнула:

– Боюсь, объяснить это будет труднее.

– Я жду.

– Во-первых, сон, где она – орех. И другой, где она называет себя желудем. Помнишь их? Она пишет, что она маленькая, сжавшаяся в комочек в твердой скорлупе, и ее несет течением. Думаю, это она провидела проход сквозь столпы Силы.

– Проход сквозь что? – не понял Брэшен.

– Сейчас я говорю с Фитцем. Если вам интересно, я потом все объясню.

Брэшен неохотно смирился, откинулся на спинку стула и набычился.

– Это всего лишь один из возможных смыслов, – ответил я тоном не более любезным, чем выражение лица Трелла.

– Кроме того, есть сон о свечах. Фитц, я знаю, что ты взял с собой несколько свечей Молли. Ослепнув, начинаешь остро чувствовать запахи. Я даже могу сказать, когда ты доставал их и держал в руках. Сколько их у тебя?

– Только три. Сначала было четыре. Одна потерялась, когда на нас напал медведь. Вы со Спарк сбежали в столп, а мы потом собрали что смогли. Но многое было разбросано, поломано и испорчено. Я нашел только три…

– Помнишь сон Би о свечах? Найди его в дневнике, пожалуйста.

Я нашел. И медленно прочел вслух. Улыбка постепенно проступила на его лице. Волк и паяц. Даже я не мог отрицать, что это означало нас с Шутом.

– Три свечи, Фитц. «Не знают они, что она средь живых». Би увидела во сне развилку судьбы. Когда ты потерял свечу, это каким-то образом изменило ее участь. Возможно, благодаря этому Би осталась в живых.

Я сидел, едва дыша. Все это слишком нелепо, чтобы быть правдой. Меня охватило странное, но сокрушительное чувство – не надежда, не вера, но нечто, чему я не знал названия. Словно мое сердце вновь забилось, словно легкие вновь наполнились воздухом после долгого удушья. Я так отчаянно хотел верить, что Би все еще жива…

Вера смела мою крепость осторожности и здравого смысла.

– Три свечи… – слабым голосом выговорил я. Хотелось плакать, смеяться и кричать одновременно.

Три свечи означали, что моя дочь жива.