Текст книги "Крепкий орешек"

Он собирался использовать массивный латунный соединитель, чтобы закрепить конец шланга, перекинув его через одну из опор вывески. Другой конец он закрепит на поясе с помощью металлического наконечника шланга. Все это выглядело довольно сомнительно, так как при падении наконечник мог невзначай вонзиться ему в грудную клетку. Если ему действительно удастся забраться в здание, он может не успеть отцепить шланг до того, как его начнет выталкивать наружу.

Он надел перевязь и убедился, что браунинг лежит надежно. Затем сложил вместе завязки от вещмешков, и получилась веревка, что само по себе еще не решало проблемы быстрого отсоединения шланга. Он снял брючный ремень.

В 6.05 он занял позицию – свою позицию. Он опять перевесился через край вывески, чтобы наметить и запомнить окно. Сейчас нельзя сказать, сколько у него будет времени, когда возобновится стрельба. Возможно, несколько секунд. Этого явно недостаточно, чтобы открыть окно. Под таким углом это будет непросто сделать. Когда рассветет, будет видно лучше, но нет уверенности, что полиция не начнет акцию раньше времени, до рассвета. Шум вертолетов предупредит его об этом. И не только его. Поэтому Лиленду приходилось исходить из того, что банда находится прямо за дверью, ведущей на крышу, в ожидании первых звуков летящих вертолетов.

Лиленд находился на ничейной территории. Он был вне закона. В этом положении ему были необходимы такие люди, как Тако Билл. Лиленда привезли сюда на лимузине, он был в костюме и при галстуке. А сейчас люди отшатнулись бы от него в ужасе, увидев, за кого они болеют и переживают. Дело в том, что разница между героями и негодяями определяется, как правило, со временем.

Учащиеся университетов в Германии больше десятилетия радостно приветствовали этих мерзавцев. Они были не совсем неправы. Полиция пыталась обманом вынудить Лиленда положить свою жизнь ради бессмысленной цели. И сейчас они молчали, потому что знали, что дальнейшие разговоры обнажат их полную беспомощность и несостоятельность. Они не владели ситуацией. Поэтому и не приказали Тако Биллу прекратить радиопередачу. Слава богу, что суверенитет небезграничен.

Конечно, самой большой удачей в предстоящий час для Дуэйна Т. Робинсона могла бы стать смерть Джозефа Лиленда, что впоследствии избавило бы его от необходимости отвечать на каверзные вопросы. Мир просто задыхался от таких вот робинсонов, которые любили загребать жар чужими руками и использовали любую возможность для организации собственных успехов и возвышения. Они паразитировали на обществе так же, как Малыш Тони и ему подобные, а возглавлял список этих негодяев Ричард Никсон. Эти люди лишили цивилизацию даже ее прошлого, поставив под сомнение все. Теперь уже никто не знал, во что верить и зачем.

Да, Робинсон был крутым малым. Как полицейский, он прекрасно знал, что сделают с каждым из тех, кто погиб или еще погибнет. Когда судмедэксперт закончит вскрытие, тело будет напоминать судно, выжженное до ватерлинии. Поэтому вскрытые трупы так и называли – каноэ. Голову скальпируют – кожа отходит от костей как кожура. Если Лиленд умрет, его так же распотрошат, а потом, к ночи, зашьют.

Он услышал клаксоны автомобилей. Это к зданию съезжались зрители. Ему хотелось думать, что это типично только для Лос-Анджелеса, но он знал, что люди вели себя так повсюду. Лиленд находился на ничейной территории. Он даже не знал, за что собирался воевать. Рассвет еще не наступил.

* * *

6.41, тихоокеанское поясное время

Вдалеке над горами он увидел три мигающие красные точки. Лиленду было интересно, что террористы знали о тактике вертолетной поддержки и высадки десанта. Одна из запасных обойм лежала перед ним на вывеске, а рация с приглушенной громкостью – поверх обоймы. Вторая обойма была в заднем кармане. На небе над небоскребами появились барашковые облака. Горы были отчетливо видны: вот так они простоят еще десять тысяч лет. Лиленд поднял рацию.

– Тако Билл?

– Слушаю вас.

– Расскажи, что показывает телевидение.

– Послушайте, вы просто гвоздь программы. На улице собрались тысячи людей.

– Что еще?

– Все остальное держится в тайне. Показывают здание, которое сильно пострадало от вашего взрыва, а с виду осталось, как прежде, даже все лампы как горели, так и горят. Я повторяю то, что говорили по телевизору. А на востоке люди идут в церковь.

– Джо, мы могли бы помочь...

– Подожди, Эл. Билл, будь готов в любую минуту выйти на связь со мной.

– Хорошо.

– Джо, ничего не предпринимай. Остановись и ты будешь жив.

– Если бы я верил в вашу затею, я принял бы твое предложение, – вертолеты все еще висели на одном месте. – У меня нет другого выхода. Я объяснил тебе, что произойдет. Если бы ты увидел меня, ты бы поверил. А так тебе придется поверить мне на слово.

Он откинулся назад, чтобы завязки натянулись на грудной клетке. Надо было, чтобы они не стесняли движений. Вертолеты стали набирать высоту. Возможно, они будут действовать осторожно, но это не решало другой проблемы. Если при таком освещении и практически полном отсутствии видимости они будут пикировать на здание, то его как пить дать подстрелят. Он понял, почему банда не поднялась на крышу: они все видели с нижних этажей и пока решили не рисковать. Вертолеты по-прежнему набирали высоту.

Надо было следить за дверьми. Солнце появится у него за спиной через пятнадцать – двадцать минут, а вертолеты находились в пяти минутах лета отсюда. В этом и состоял план?

– Эл, пусть они заходят из-за западной башни.

– Мы свяжемся с пилотами.

– Как ты, Кэти?

– Смотрю на себя по телевизору. А как ты?

– Хреново.

– Ты не можешь сделать так, как говорит полиция?

– И остаться в живых? Нет.

– Наконец, они отвязались от меня. Посмотри на север.

– Вижу. И не я один.

На улице нарастал ропот возбужденной толпы, томимой ожиданием, как это бывает во время соревнований. Лиленд вспомнил приятеля Кэти, боксера второго полусреднего веса. Он хотел спросить, была ли у него хоть одна столь изматывающая схватка или раунд.

Лиленд пододвинулся к краю вывески. Он видел людей за баррикадами за три квартала отсюда, очень близко. В случае чего они пострадают. Но полиция ничего не могла поделать с этим, они были бессильны. Включили прожекторы. Если бы он руководил операцией, он поступил бы также, поскольку надо было видеть, что происходит.

Огни, толпа, камеры – все это вполне соответствовало современным представлениям о событии. Люди должны были видеть, что происходит. Это началось после покушения на Джона Кеннеди. Если бы люди дали себе труд задуматься, они бы поняли, что с нетерпением ждут от телевидения подобных зрелищ. Это было частью их убежденности в том, что с человеком можно не считаться и ни во что его не ставить. Они привыкли к полицейским типа Дуэйна Робинсона, которые желали подчинить себе все и вся, даже собственный здравый смысл.

Вертолеты зависли западнее здания. Небо слегка посветлело, и он уже различал их очертания. Лиленд нажал на кнопку:

– Кэти, я не хочу, чтобы ты волновалась.

– Понимаю.

Он решил на время прервать связь. Вертолеты находились на западе так высоко, что освещались розовым светом солнца, которое еще не вышло из-за гор. Морозный воздух в этот час бодрил, и Лиленду почти хотелось оказаться там, с ними. Почти. Он переключился на тридцатую, затем вернулся на прежнюю волну.

– Билл, начни обратный отсчет от десяти, а потом глуши тридцатую.

– Тридцатую. Считаю.

Лиленд переключился на тридцатую частоту, поставил рацию на полную громкость и швырнул ее как можно дальше к южной стене. Первый вертолет направился к югу. Рация орала, извергая органную музыку, – это Тако Билл наложил на тридцатый канал трансляцию рождественской службы. За первым вертолетом двинулись два других. Все три в первых лучах восходящего солнца оказались бело-голубыми. Под носом у них были отчетливо видны большие прожекторы.

Рация лежала в двадцати футах от него на воображаемой линии, проведенной между дверью на крышу и тем местом, где находился Лиленд. Ему был необходим этот отвлекающий маневр. Вертолеты, растянувшись на полмили, были еще слишком далеко, чтобы их можно было услышать.

Лиленд быстро посмотрел через край крыши, лишний раз проверяя свои расчеты. Шланг был сделан из грубой парусины, и он закрепил его так, чтобы узел не ослаб и не соскочил; он не знал, что будет делать, когда он повиснет над улицей, удерживаемый приспособлением, которое сам же и сделал.

Выбора не было. Полиция позаботилась об этом, и теперь многие из них умрут. Пока он будет болтаться на высоте четыреста футов. Хотелось думать о чем-нибудь другом. Первый вертолет пошел на заход, пикируя. Солнце осветило верхушку лифтовой башни, которая мешала первым лучам упасть на крышу. Лиленд надеялся, что он точно выбрал момент.

Вертолет стал снижаться, а следующий все еще находился за три-четыре мили от цели. Лиленд слышал бухтение их двигателей. Он подполз ближе к краю крыши и услышал вопли толпы. Его по-прежнему скрывали светящиеся буквы надписи «КЛАКСОН». Когда он перевалится через них, ему придется одновременно держаться за автомат и за шланг. Если он упустит шланг, то от резкого толчка при падении завязки могут соскочить у него с плеч. И тогда он полетит вниз и проделает весь путь менее чем за четыре секунды.

Ничего не выйдет!

Солнечный свет сбегал по лифтовой башне. Лиленд не решался посмотреть в противоположную сторону, чтобы солнце не ослепило его. Дверь, ведущая на лестничную клетку, как будто, сдвинулась. Если они прослушивали переговоры по рации, то теперь ждут, что он сразу начнет стрелять. Но, может быть, они догадались, что весь его треп был лишь уловкой? Ему хотелось, чтобы они по-прежнему думали о нем с уважением. Он переместился на пять градусов для того, чтобы солнце, встающее из-за гор, светило им прямо в глаза.

Первый вертолет находился менее чем в миле, а лестничная дверь, накануне ночью изрешеченная Лилендом, опять шевельнулась. Они следили за приближением вертолетов через дырки, и сверху эти дырки не были видны. Лиленд примерил чешскую автоматическую винтовку, держа ее выше пояса. Он будет выжидать до последнего. Орган умолк, и мужской голос, резонируя в большом зале, пригласил всех подняться в знак признания апостольской веры.

Дверь приоткрылась на шесть дюймов, и показался оружейный ствол, выстреливший по Лиленду. Очередь прошла поверх его головы. Лиленд выпустил две короткие очереди, так как надо было беречь патроны на тот случай, если не удастся вставить новую обойму. Следующая очередь ударила в стену на расстоянии пяти футов от его пальцев.

После первых выстрелов вертолета с лифтовой башни посыпалась пыль. Вертолет быстро снижался, и Лиленд уже видел людей, сидевших в нем. Он успел выпустить по двери еще одну короткую очередь, прежде чем вертолет загрохотал над его головой, затем перегнулся через край крыши и из винтовки прицелился в выбранное им окно. В полумраке он не видел, что делает.

Начал заходить второй вертолет, на этот раз дверь стремительно и широко распахнулась, и террористы ответили огнем. В тот момент, когда Лиленд решил прикрыть вертолет, он увидел трубу пускового устройства. По нему непрерывно били автоматы, но они не знали точно, где он находился. Скоро у него кончатся патроны, и ему придется менять обойму, иначе его здесь прибьют.

Выстрелами со второго вертолета сорвало алюминиевые трубы коммуникаций и выбросило их на бульвар Уилшир. За ним, снижаясь, шел третий вертолет, который выстрелами разбил вывеску на южной стороне здания. Первый вертолет развернулся для второго захода, сбавил скорость и пошел по более крутой траектории. Лиленд опять выпустил короткую очередь по открытой двери.

За ней он увидел двоих. Если полиция будет прорываться снизу, то заложников останется стеречь только один. Но не следовало забегать вперед. Он выпустил еще одну короткую очередь в тот момент, когда вертолет пошел на заход. На время террористы забыли о нем, и он, перегнувшись через край крыши, разрядил обойму в окно. Оно все побелело, покрылось плотной паутиной трещин, напоминавших пену, с шипением оставляемую волнами на берегу.

Террористы выстрелили по нему, пробив каркас вывески. Лиленду пришлось дожидаться появления второго вертолета, чтобы заменить обойму. Над его головой свистели пули. Второй вертолет открыл огонь, и Лиленд потянулся за новой обоймой, перебросив пустую через край крыши. Это было непростительной ошибкой, поскольку он увидел, как она стремительно удалялась, тая на глазах, и исчезла в темноте. Его чуть не стошнило.

На улице послышалась стрельба. Лиленд обстрелял лифтовую башню. Ему надо было беречь патроны. Он не мог избавиться от мысли, что упадет. Шланг не хотел натягиваться. В перестрелке он перепутал направления. Из распахнутой двери автоматы поливали огнем вертолет, затем раздался оглушительно громкий свист, и мимо пронесся столб белого дыма, тонкий и плотный, как флагшток. Вертолет взорвался, охваченный пламенем, окрасив крышу в багровый цвет. Один из террористов выбрался на крышу. Лиленд выстрелил в него, но было уже поздно. Для спасения у него был только один путь, и он должен был пройти его.

Обхватив руками винтовку, он вцепился пальцами в парусину шланга и перевалился через ограждение крыши.

Он пронзительно закричал и зажмурился, чтобы ничего не видеть. Он раскачивался и крутился, его швыряло то вверх, то вниз. Когда он открыл глаза, раздался еще один взрыв, более мощный, чем первый. Казалось, что все, что находилось в нескольких футах над ним, было охвачено пламенем.

Крутясь, он то удалялся от здания, то снова приближался к нему. Он видел, как под ним вращалась улица. Оконное стекло почти рассыпалось. Левой рукой он ухватился за оконную раму, порезав осколками ладонь, но сила инерции оторвала его и понесла в сторону. Если он не остановится, то так и будет раскачиваться взад-вперед до бесконечности, пока не опустится на уровень тридцать девятого этажа на расстоянии пяти футов от здания.

Он отпустил шланг и автоматическую винтовку и потянулся к окну сначала правой, а затем левой рукой. Ухватившись за раму, он повис лицом к улице. Винтовка, раскачиваясь, легла на подоконник прямо у него под ногами. Чтобы отсоединить шланг, он должен держаться за раму одной рукой, одновременно другой отстегивая свой ремень. Даже если все пройдет гладко, оставалась опасность упасть вниз, если он неудачно приземлится на винтовку и поскользнется на ней, как на банановой кожуре.

Шланг неумолимо тянул его в сторону улицы, и он не знал, хватит ли у него в руках сил удержать его, пока он будет отстегивать ремень. Он чувствовал, как шланг тащит его навстречу смерти. Он плакал, он стонал, крепко зажмурившись, более не в силах контролировать себя. Дрожащей левой рукой он нащупал ремень, пытаясь расстегнуть его. Он почувствовал, как тот поддался и ослаб, но на все это уходило слишком много времени.

Борясь с пряжкой, он обломал все ногти. Когда у парашютистов не раскрывается парашют, они так впиваются в свою одежду, что прорывают ее насквозь.

Шланг отсоединился. Лиленд оттолкнулся от него в надежде запрыгнуть в комнату как можно дальше. Он снова заорал, переполненный страхом и яростью. Он окончательно перетрудил себе руки и, не в силах более держаться, разжал их.

Он упал спиной на винтовку, ударившись руками об оконную раму, при этом ноги и бедра его вывалились из окна. Все это вышибло из него последний дух, страх заменил ему сознание. Он вопил что было мочи. При падении его рука попала на винтовку, и он почти выбил ее из-под себя. Он перекатился на живот и, рыдая, вполз в комнату.

На полу кто-то лежал! На спине.

Лиленд, окаменев, смотрел в мертвые глаза Риверса. Он сорвал себе глотку, сердце почти остановилось. Он чувствовал это. Затем он опять услышал его глухие, тяжелые удары. Он отступил, скуля, хватая ртом воздух, схватил автомат и стал стрелять в Риверса, всадив в него целую обойму.

Он посмотрел вниз на улицу, где штурмовое спецподразделение спасалось бегством от падавших на них горящих обломков, и оскалился. Он был жив, спасся – в который раз! Он не был полицейским, и неважно, что он думал. Он был жертвой. Жертвой! Малыш Тони и его банда поставили себе цель прикончить его; его сердце почти остановилось, но он все равно остался жив. У него был еще браунинг и последняя запасная обойма к автоматической винтовке.

Он осмотрелся: банда не рассталась с надеждой проникнуть в сейф. Вся мебель в холле была сдвинута, чтобы поглотить взрыв. У него кружилась голова, его мутило, в спине занозой застряла боль. Хромая и спотыкаясь, Лиленд опять побрел в проклятое здание.

* * *

7.04, тихоокеанское поясное время

Он стал спускаться вниз. Каждый шаг напоминал удар кинжалом в спину. Его левая нога ничего не чувствовала, и, может быть, он потеряет ее, но в данный момент это его мало беспокоило. О ноге он будет волноваться потом.

Он получил некоторое преимущество, и надо было не только воспользоваться им, но и попытаться развить его. У банды не было оснований считать Лиленда живым, если Только Малыш Тони не сумеет в этой неразберихе углядеть следы его присутствия на сороковом этаже в виде разбитого окна и среди изуродованных трупов.

Он не собирался выводить из заблуждения и полицию – пусть его считают погибшим. Может быть, и стоило дать банде возможность увидеть трупы и сыграть на этом. Пусть они уверятся, что имеют дело с рехнувшимся субъектом. Лиленд понимал, что он сделал и почему. Но теперь не время было что-либо объяснять и жаловаться. ЭТОТ ЧЕЛОВЕК – МОШЕННИК. Сейчас это помогало ему выжить.

Неужели он для этого готовился и учился всю жизнь? Взгляд полицейского на мир был непонятен окружающим. Человечеству так было угодно, его это устраивало. Никто не хотел знать, как в действительности выглядит жизнь и смерть, когда они ходят рука об руку. Каждый день для нужд этой страны забивалось семьдесят пять тысяч голов скота, четверть миллионов свиней, миллион цыплят, но на сотню человек не нашлось бы и одного, знающего в лицо тех, кто этим занимается. Люди считали, что лиленды, живущие среди них, должны разделываться с малышами тони так же просто и естественно, как мясники превращали живых тварей в отбивные котлеты. Однако не следовало слишком переоценивать и придавать большое значение стремлению людей выглядеть вполне цивилизованными. Если у вас рука в крови и в ваших глазах застыла смерть, вас должно наказать. Он уже понял это. Он был по-прежнему один, один и останется до тех пор, пока не выберется из этого здания. Лиленду хотелось жить. Как и любой другой человек, он имел право на жизнь, а все остальное не имело значения.

Гудение лифтов он услышал раньше, чем стала затихать стрельба. Их оставалось всего пятеро, и если ему суждено было умереть, то его смерть должна была стать платой за смерть всех пятерых. Это был единственный способ спасти заложников, в том числе – дочь и внуков. Эллис хотел заставить Лиленда поверить в то, что он благодетель. Дуэйн Робинсон был не в состоянии понять всю серьезность и опасность ситуации. Системы наведения, которые использовали террористы для запуска ракет, сбивших два вертолета, не испугали бы своей сложностью того парня, который сделал для своего отца на Рождество широкоэкранный телевизор. Неужели не нашлось ни одного человека, сумевшего честно признать, что строительство высотных зданий под конторы осуществлялось в нарушение всех законов даже после того, когда стало ясно, что страдает пожарная безопасность.

Спускаясь все ниже, Лиленд пытался припомнить, где сможет разжиться новым снаряжением взамен брошенного на крыше. Если банда считала его мертвым, у него был шанс убить их всех. Больше всего на свете ему хотелось именно этого: убить их – всех – до одного.

* * *

На тридцать шестом этаже в северо-восточном углу, где он соорудил импровизированную крепость, которой так и не успел воспользоваться, и где подстрелил номера пятого, когда тот поднял голову, чтобы посмотреть на пластиковую взрывчатку, Лиленд нашел рацию. С ламп пожарной сигнализации на лестничной клетке он снял два пакета взрывчатки. Солнце поднялось над небоскребами в центре города, отражаясь в них ослепительно ярким светом, и офис, точнее то, что от него осталось, наполнился теплым розовым светом. Лиленд добрался до западной стороны здания в поисках того, что можно позаимствовать у номера четвертого, девушки, которую он застал врасплох своим неожиданным появлением с лестницы. Ее вещмешок присох к луже крови, в которой она лежала. От нее ему достался автомат Калашникова и вторая рация.

У нее было немного шоколада, но ему было противно даже думать об этом. Он был голоден, и, стоя над ее изуродованным телом, он мечтал о настоящем завтраке, пусть самом простом – яичнице с ветчиной или колбасой.

Опять послышалось гудение лифтов. Вертолетов в небе прибавилось, но все они были высоко и далеко. Лиленд отошел от окна. Если полиция считала его мертвым, она могла дать указание снайперам стрелять по любой движущейся цели выше тридцать второго этажа. Он поставил переключатель рации на восемнадцатую частоту: там читали молитвы. На двадцать шестой кто-то орал во все горло. Девятая оглушила его пронзительным монотонным гудением. На тридцатой тоже читали молитвы.

Только одному богу известно, что творилось на частотах, которые он не мог принимать.

С одного из столов Лиленд взял бумагу для заметок, написал записку, вложил ее в свой бумажник и с ним подошел к окну. Крыша одного из домов на противоположной стороне улицы была охвачена пламенем, которое разгоралось все сильнее. Ему надо было как-то привлечь к себе внимание. В четверти мили небольшой вертолет, наращивая скорость, повернул к зданию. Лиленд размахнулся и выбросил бумажник из окна. Вертолет набрал высоту и с грохотом пронесся над его головой. Лиленд свернул к лестнице. На улице раздался шум – опять толпа. Люди вопили. Радостно визжали. Он знал почему. Он весь похолодел, осознав свою ошибку, – он испытывал судьбу.

* * *

В очередной раз он спустился на тридцать третий этаж и доковылял до офиса в северо-восточном углу. Там был телевизор. Со стороны гор раздалось тарахтение двух огромных красно-белых вертолетов, под брюхом которых висели большие баки. Они снизились, развернувшись справа от Лиленда, и направились в сторону пожара на противоположной стороне улицы, залив квартал содержимым баков, которое накрыло все окружающее красноватой массой. Лиленд включил телевизор и прикрутил громкость.

На экране появились вертолеты пожарного подразделения, которые покидали место события. Судя по ракурсу, камера была установлена на одном из вертолетов, зависших на значительной высоте. Раздавался оглушительный треск радиопередач, которые велись в микроволновом диапазоне. На экране появился корреспондент. Он находился на улице; сзади него виднелись четыре-пять патрульных машин, изредка мимо пробегал офицер в пуленепробиваемом жилете. Режиссер ограничился показом кадра, на котором вертолет тушил дымившуюся крышу, а корреспондент отметил, что пожар был несильным.

Затем пошла запись ночных событий с желтыми словами внизу кадра «отснято ранее». Появилась патрульная машина, которая, дойдя до середины экрана, вздрогнула, завертелась, потеряв управление, и врезалась в фонарный столб. Лиленд вспомнил эту картину и выключил громкость. Экран осветило огненное дуло стрелявшего автомата одного из террористов. Бежали полицейские. Затем картинка задергалась, стала быстро перемещаться и остановилась на здании, верхние этажи которого были окутаны дымом. Затем снова пошли кадры утренних съемок, сделанные уже после рассвета, с надписью «прямая трансляция». На них было видно, каким разрушениям подверглась прилегающая к зданию территория. Это было делом его рук; ничего себе, отделал он зданьице! Он прибавил громкость.

– С рассветом полицейские вертолеты пришли на помощь бывшему полицейскому, оказавшемуся в безвыходном положении, который, по его словам, убил семерых бандитов. Пока обнаружены три трупа – мужчины, найденного прошлой ночью на лестнице главного входа; второго мужчины, который был застрелен и выпал из окна, как полагают, тридцать шестого этажа, и женщины, сброшенной с крыши. Полиция сильно сомневается в достоверности сведений, предоставленных Лилендом о численности банды и количестве убитых им террористов, поскольку на рассвете, всего несколько минут назад, они устроили самый настоящий бой.

– Надо было снимать скальпы, – мрачно заметил Лиленд.

– Необходимо сказать, что запись не очень хорошего качества, поэтому просим у телезрителей прощения...

Пошли кадры, съемки которых велись на улице: в предрассветном полумраке было видно, как пули ударяли в стены домов и тротуары. Камера запечатлела панораму неба и часть крыши «Клаксон-билдинг». Затем в небе обозначились три точки, которые, увеличиваясь в размерах, превратились в вертолеты. Лиленд быстро определил то место, где должен был находиться, но он не попал в кадр, поскольку был левее, и с такого расстояния камера не могла запечатлеть все то, что он сделал. Полицейские вертолеты взрывались один за другим. Ни одна камера не смотрела в его направлении.

– Полиция обращается с настоятельной просьбой ко всем радиолюбителям в районе Лос-Анджелеса прекратить, повторяю, прекратить глушение сороковых частот городской системы радиовещания. Вы помните, что Лиленд попросил таинственного Тако Билла заглушить одну из частот, на которой велась передача на немецком языке. Пока точно неизвестно, что случилось с Лилендом, однако полиция не располагает сведениями о том, что он погиб. На крыше его не видно. Повторяю: полиция просит прекратить глушение...

Лиленд переключил телевизор на другую программу. Блондинка в голубом халате смотрела на свое изображение на телеэкране. Это была Кэти Лоуган; волосы ее были распущены по плечам. Лиленд даже не узнал ее сразу. У Кэти появился микрофон.

– Вы что-нибудь видели?

Она наклонилась к микрофону:

– Нет.

– Что вы думаете по этому поводу?

– Он сказал, чтобы я не волновалась. Думаю, он жив. Мы с ним почти не знакомы, но это необыкновенный человек.

– Он сказал, что исполнит свой долг, – заметил корреспондент, сделав изумленное лицо. Кэти Лоуган, не отрываясь, смотрела на себя по телевизору.

– Обстоятельства вынуждают его к этому. Вообще-то ему несвойственно так говорить, но знающие его люди утверждают, что он живет по собственным правилам даже в тех случаях, когда это сопряжено с огромными трудностями.

– Он говорит, что убил семерых. Что вы чувствуете по этому поводу?

Теперь она повернулась.

– Я надеюсь, что Господь простит их грешные души, поскольку они нуждаются в этом. Человек, находящийся в этом здании, немолод, и он один!

– Вероятно, в «Клаксон-билдинг» есть телевизоры, и, может быть, в настоящий момент он смотрит нашу передачу. Вы не хотите что-нибудь сказать ему?

Она свирепо сверкнула на него глазами.

– Но мы только что говорили!

– Нет, я имею в виду – передать по телевидению, – на тот случай, если он сейчас видит нас, если у него есть такая возможность.

– Я хочу только сказать, что прав он, а не эти хулиганы, эти громилы, и что большинство людей в стране разделяют мое мнение. Мы не хотим убийств, мы не хотим, чтобы нам угрожали автоматами или бомбами. Мы имеем право жить в мире и должны прямо сказать об этом. Я не оригинальна: большинство людей думают точно так же.

Корреспондент приложил руку к уху.

– Спасибо. Возвращаемся в «Клаксон-билдинг» в Лос-Анджелес.

На экране появился другой корреспондент. Он стоял рядом с чернокожим молодым человеком с полицейским жетоном на пиджаке – Элом Пауэлом. На вид ему было лет двадцать. Лиленд улыбнулся. Они стояли на фоне целой батареи телевизоров, и Пауэл держал рацию.

– Спасибо, Джим. Это сержант Эл Пауэл, который самым неожиданным для себя образом оказался участником этих событий. Именно вы поддерживали связь с этим человеком в здании, Джозефом Лилендом?

– Да, но последние несколько минут связи нет.

Лиленд смотрел в глаза Пауэлу, а тот даже не догадывался, что он наблюдает за ним по телевизору.

– Мы просим всех прекратить глушить частоты городского радиовещания. Телефоны в здании отключены, и Лиленд может связаться с нами только по рации. Этот человек оказал нам неоценимую помощь, и мы уверены, если он еще в состоянии действовать, то сделает все, что в его силах.

– Недавно что-то выпало из одного окна. Что это было – записка?

– Нет, просто наверху очень сильный ветер, и из разбитых окон все время что-то вылетает.

– Так что это был за предмет?

Эл Пауэл улыбнулся.

– Как говорится, находка принадлежит нашедшему, не так ли? Взгляните на эти потрясающие телевизоры, которые я раздобыл. Может быть, мы заключим выгодную сделку? Давайте посмотрим на ваши часы.

Лиленд рассмеялся. Взволнованный корреспондент понял намек Пауэла.

– Это ваш центр связи?

– Вообще-то он ваш, мы позаимствовали его на время, а видеопленки мы получаем со студии.

– И что с ними делаете?

– Просматриваем для сбора информации.

– Вы на Рождество где-то были?

– Моя жена уверена, что я всю ночь был здесь.

Журналист улыбнулся, пытаясь скрыть свою неловкость.

– Извините. Как вы думаете, что будет дальше?

– Я знаю не больше вашего. Люди, захватившие здание, сообщили, что мы получим от них известие в десять часов. Вот тогда и узнаем.

Лиленд выпрямился.

– Это единственное сообщение от террористов?

– Да. Всего несколько минут назад они передали одну-единственную фразу: «Мы дадим о себе знать в десять часов».

– Значит, переговоров не будет?

– В данной ситуации мы будем ждать.

Корреспондент объявил рекламную паузу, и Лиленд убавил звук. После праздничных поздравлений от персонала телестанции пошла реклама нефтяной платформы, принадлежащей одному из конкурентов «Клаксона». Лиленду не терпелось подойти к окну и посмотреть, что происходит на улице, но он опасался, что его засекут с вертолетов и растрезвонят всем и вся, что он жив. Пауэл это знал. В записке, которую Лиленд вложил в бумажник, он попросил прекратить глушение, добавив: «Я хочу поговорить с тобой первым. Вертолетная атака провалилась. У противника потерь нет».

Складывалось впечатление, что полиция начинала прислушиваться к нему, хотя полной уверенности в этом не было. Причина и следствие не всегда связаны между собой. Он хотел, чтобы прекратили глушение, и полиция, кажется, делала все возможное для этого. Но теперь его мысли были заняты другим, что непосредственно не имело отношения к происходившим событиям. Его опять занимал сейф, заложники и здание. Что, если бы Лиленд не оказался здесь? Если бы он ограничился телефонным звонком к Стеффи и полетел до Сан-Диего?