Текст книги "Канал имени Москвы. Университет"

Глава 11
Перерождение Евы

1

Этой ночью ключ опять звал её. Стоило признать, что его зов становился всё более беспокойным. Ева проснулась на рассвете с ощущением того, что за ней кто-то наблюдает. Приподнялась на подушках и протёрла глаза. За окном лишь плыли белёсые сумерки, и, видимо, на самом деле её просто разбудил трескучий знакомый звук.

Трхх-трм-памкм

Он и сейчас ещё таился здесь, где-то на грани слуха, но стоило резко повернуть голову и посмотреть на вещмешок, что стоял в углу, звук, словно не желая выдать себя, исчезал. Ева нашла ногами прикроватные тапочки и встала с постели. Конечно, за окном никого не было, никто не припадал к стеклу и не смотрел на неё спящую; да и кто мог забраться по стене так высоко, на двадцать шестой этаж? Всё же Ева подошла к окну и тихонько открыла фрамугу. С внешней стороны не было решётки, стекло не защитили никак, да и, видимо, не требовалось этого делать. Свежий утренний воздух начал наполнять её комнату. Ева распахнула окно настежь и осторожно посмотрела вниз; приятное лёгкое головокружение от чувства высоты. Она уже начала привыкать к нему и подумала, что совсем скоро смогла бы начать гулять по крышам. Девушка рассмеялась, затем зевнула. Повернула голову, посмотрела на серую и пока плохо различимую дальнюю стенку. Подумала, что с утра стоило бы получше изучить скульптурные композиции в угловых нишах. И о том, что Петропавел пообещал поднять её как-нибудь на самый верх. Закрыла окно, оставила себе лишь фрамугу.

Трхх-трм-памкм

Ева резко обернулась. Вещмешок по-прежнему темнел в углу.

– Ну, что тебе надо? – прошептала Ева.

Она не хотела больше слышать этот шершавый и будто бы нечеловеческий, какой-то искусственный голос. Будто бы какую-то птицу-пересмешника выучили бездумно болтать. Но треск повторился. Ева болезненно поморщилась.

– Ну, хорошо, – проговорила она, словно и сама погрузилась в какое-то подобие сомнамбулического сна. Это прекратится, если дать ключу поговорить с ней. Вряд ли она услышит что-нибудь новое, в разных вариациях шершавый голос тёмного пересмешника твердил одно и то же, но всё-таки…

Ева даже не заметила, как прошла расстояние от окна до своего вещмешка, и вот она уже развязывает его. Спросонья в столь ранний час всё выглядит несколько странно-обострённым, и её рука, словно со смутной жадной алчностью, ищет тесёмку, чтобы скорее ухватиться за ключ… Находит, пальцы девушки крепко сжимают металл, ключ проваливается в глубину её ладони, как будто исчезает там.

Она услышала что-то новенькое:

«…если ты позволишь мне войти».

И всё, зов прошёл. Всё закончилось. Как будто и не было никакого шершавого голоса. Через мгновение он казался невозможным. Подозрительным плодом её воображения. И теперь эта странная лёгкость, и Еву снова потянуло ко сну. Всё же она подумала: «Наверное, Петропавел прав. Стоит отдать ключ на хранение. Пусть ждёт Фёдора там».

Вернулась в постель, уютно укрылась одеялом, оставив фрамугу распахнутой. Утренняя свежесть… «Вот прямо с утра его и отдам», – решила Ева. Повернулась на правый бок и тут же спокойно уснула. Ей снилось что-то хорошее. Не связанное с Фёдором, ни с кем-либо, кого она знала прежде. Правда, несколько позже Ева обнаружила в своём сне тревожное тёмное место. И вот если бы его удалось оттуда убрать, всё сделалось бы таким хорошим, просто замечательным…

Нечто из угловой ниши, где вроде бы Ева видела скульптурные композиции, быстрой, почти невидимой тенью проскользнуло по внешней стене величественного здания. И хоть фрамуга оставалась открытой, оно не стало отпирать окна. А припав вплотную к стеклу, не мигая, смотрело на девушку. И видело, как она улыбается во сне.

2

Нил-Сонову тоже не спалось в этот утренний час. Конечно, Петропавел не выдвинул против него каких-либо обвинений, и вовсе не для этого его позвали, но разговор вышел странным.

– Когда мою лодку видели в Пирогово? – спокойно поинтересовался Нил, игнорируя тихий, почти невыдаваемый блеск злорадства в глазах Хайтека.

– Накануне твоего отплытия в Весёлую сторожку, – ответил Петропавел.

Нил-Сонов облегчённо улыбнулся:

– То есть тридцатого мая? Хорошо, что я прекрасно помню этот день. Я был здесь, в Университете, потом мы с группой гидов обследовали дальние плантации. Учётная запись моих действий есть в журнале.

– Мне это известно, Нил, – кивнул Петропавел. – Правда, в течение нескольких часов на плантациях ты занимался своими делами, и никто из группы гидов не может точно сказать, где ты был. Каждый из них уверен, что тебя видел кто-то другой. В журнале сохранилась, косвенно, запись и об этом.

– И вы считаете, что я за столь короткое время успел смотаться в Пирогово, чтобы рано утром выйти со сменой на Перервинскую плотину?

– Нет, конечно, Нил, – улыбнулся Петропавел, – я так не считаю. Поэтому нам и нужна твоя помощь.

– А шрам? – вставил Хайтек.

Нил-Сонов опять почувствовал жгучее желание заставить его прекратить юлить, но взял себя в руки.

– Точно такой же шрам есть у Лазаря, – напомнил Нил спокойно. – С какой стороны, кстати? Речные скитальцы что говорят по этому поводу?

– Точно не помнят. Они перепуганы. Этот человек пристрелил их капитана и ещё нескольких, – глухо произнёс Петропавел. – И вот ещё что, Нил… Они же, скитальцы, сами мастера по зельям, и ядовитый плющ узнали сразу – лицо гребца было изменено до неузнаваемости. Прости за тавтологию.

– Ну, вот видите, – Нил-Сонов пожал плечами. – Я не знаю, кто мог взять мою лодку, но сейчас она на месте. А о её пропаже на причалах не заявляли.

– В журнале сказано, что ты и группа гидов вышли на плантации в разных лодках, – злорадного блеска в глазах Хайтека поубавилось, но и отступать он не собирался. – Ты был в своей.

– Разумеется, – улыбнулся Нил. – Только мы вышли в другую сторону, не к Киевскому вокзалу, а к центру. Оттуда в Пирогово никак не попасть. Пришлось бы возвращаться и пройти через Университет. Послушайте, Хайтек, может, вам стоит поискать где поближе? Такой умник, как Лазарь, спокойно мог намалевать мой знак на носу любой байдарки. Что по этому поводу думаете, а?

– Мы рассматриваем этот вариант тоже, – честно признался Петропавел. – Даже если учесть, что Лазарь вовсе не тот, за кого себя выдаёт, он находился на плотине со всеми. Это точно. И даже если предположить совсем уж невозможное: что он стоит за всеми этими убийствами… Нил, он никак не смог бы пройти от Перервы, Южного порта мимо Университета незамеченным. Пост у Дома Пашкова, пост на Фрунзенской набережной, причалы Университета, пост у Киевского… А по-другому от Перервинской плотины, не миновав нас, в Пирогово просто не попасть. Река, Нил. Река. Да ещё надо умудриться проделать всё в течение суток. Я не знаю, почему Лазарь подался в бега. И Хайтек вот тоже не знает. Но ему это явно не по силам.

Нил-Сонов поморщился:

– Пожалуй… Но почему тень подозрения ложится на меня?

– Вовсе нет. Поэтому нам и нужна твоя помощь. Что ты думаешь? Зачем кому-то понадобилось использовать именно твою лодку? Кому-то, кто под действием ядовитого плюща скрывал шрамы, похожие на ваши с Лазарем… Хайтек, – Петропавел обернулся к Главе учёных, – ты не оставишь нас ненадолго?

– Конечно, – несколько обескураженно закивал тот.

Когда дверь за ним прикрылась, Петропавел пристально и одновременно с полным доверием посмотрел в глаза Нил-Сонову:

– Ну, говори, что?

Нил вдруг тяжело вздохнул и словно обмяк.

– Я понял это, как только тебя увидел, – нахмурился Петропавел. – Выражение лица, глаз… Не спутать. Она вернулась, да? Твоя Страна Теней?

– Сны… – чуть слышно выдавил из себя Нил-Сонов. – Не знаю. Но сны с самого начала. Как только всё случилось в Весёлой сторожке.

– Ты понимаешь, что это может значить?

Хриплый ответ «да» Нил-Сонову дался не сразу.

– Послушай-ка меня, братец, – тяжело вымолвил Петропавел. – Дальние плантации или Весёлая сторожка на Перервинской плотине… Никак оттуда не добраться до Пирогово. Чтобы не миновать Университет. Так ведь?

Нил-Сонов болезненно кивнул.

– Разберись, что происходит. Даю тебе трое суток. Больше не могу, прости, давят со всех сторон.

– Мой отчёт об эксгумации…

– Я прочитал. К сожалению, это вполне увязывается с моими самыми тяжёлыми подозрениями. Мы ещё поговорим, Нил, но прежде необходимо выяснить, кто за этим стоит.

– Я понимаю.

– И вот ещё что, Нил… ты ведь слышал о пути Горха?

У Нил-Сонова дёрнулась щека, так же болезненно:

– Страшный путь через город, – произнёс он.

– Именно, – согласился Петропавел. – Я думаю, ответы лежат там. Получишь старые карты и всё необходимое… Твоё предложение погрузить хромого Алёшку в гипноз – весьма дельное. Даже Хайтек признал его своеобразным алиби. Только ведь Хайтек не знает того, что знаем мы.

– Да, – бесцветно сказал Нил-Сонов.

– И погрузив Алёшку в гипноз, я должен быть уверен… Ты понимаешь меня?

Нил-Сонов молча кивнул. Попытался задать следующий вопрос, но это далось нелегко. Наконец он спросил:

– Скажите, есть хоть какая-то вероятность… – К горлу подкатил комок, и Нил сглотнул его. – Вы хоть на минутку сомневаетесь… Есть ли у вас подозрения, что это мог бы быть…

Петропавел остановил его жестом руки. Смотрел мягко, но Нил-Сонов так и не определил, чего во взгляде было больше – доверия или сочувствия.

– Страна Теней, Нил, – произнёс Петропавел. – Трое суток… И подумай хорошенько насчёт пути Горха.

3

Занятия Евы с Мелани продвигались семимильными шагами. Та сама так и сказала по этому поводу:

– Слушай, Ева, ты не водишь меня за нос? Хардов ничему там не учил тебя в детстве в этой вашей Дубне?

– А что? – задорно рассмеялась Ева. – Делаю успехи?

– Поразительно… Все три пули рядом с «яблочком». – Мелани покачала головой. – Так вскоре мне и учить тебя будет нечему. Ну, хорошо, теперь займёмся рукопашным боем.

…Ева возвращалась с тренировки и снова столкнулась в коридорах с хромым Алёшкой. Тот вежливо поздоровался и посторонился, застенчиво опустив глаза. Мелани рассказала Еве о нём: досталось недавно парню основательно. Божий человек, всем пытается подсобить, инвалид с рождения, ещё вот заикается, когда сильно волнуется. А друзей настоящих так у него и нет. Все вроде относятся к нему с сочувствием, даже с симпатией, но вот так, чтобы по-настоящему…

– Послушай, – остановила Ева Алёшку. – У меня есть одна важная для меня вещь… В общем, Петропавел разрешил, я бы хотела оставить её у тебя на хранение.

– Д-да, к-конечно, – начал Алёшка. – Я у себя б-буд-ду, приходи, когда захочешь. Я всегда там.

– А что ты любишь? – вдруг спросила Ева. – Могу принести тебе чего-нибудь вкусненького.

– Не-не надо, что ты! – заволновался Алёшка. – У меня всё есть! П-правда. Так приходи. – И добавил, слегка покраснев: – У меня там много интересного. Сделаю д-д-для тебя экскурсию.

– Замётано, – улыбнулась Ева. – Навещу тебя вечерком.

Алёшка просиял и опять смутился.

– Ну, пока, – сказала ему Ева.

* * *

До самого ужина Ева прозанималась с Мелани. Казалось, её успехи радовали и одновременно пугали наставницу.

– Так, подруга, давай-ка осади лошадей, – Мелани задумчиво забрала у неё метательные ножи. – Хардов, правда, не учил тебя пользоваться этими штуками?

– Никогда. Насколько я помню, он больше о книгах любил побеседовать. Ну, ещё рассказывал, как читать следы. Но папа был против.

– Против?

– Ну, мол, не для девушки все эти гидовские навыки.

– Умм, ясно.

– Он ведь хотел для меня спокойной жизни, понимаешь, Мелани? Но по-спокойному не вышло.

– Так, иди переодевайся, и ужинать.

Ева ушла. Мелани, слегка нахмурившись, смотрела ей вслед. «Что-то очень всё быстро, – подумала она. – Вон, даже походка у неё изменилась. И это…»

– И это, чёрт побери, неправильно, – негромко обронила Мелани.

4

– И вы считаете? – Мелани вопросительно посмотрела на Петропавла.

– Да, Мелани, я считаю, что всё намного сложнее. Не хотел тебе говорить, но уж коли дошло до этого… Я думаю, если она, – Петропавел наклонился к её лицу и говорил почти шёпотом, – если она – его скремлин, то при этом их контакте… часть его навыков перешла к ней.

– Бедняжка, – вырвалось у Мелани.

– Как посмотреть, – возразил Петропавел. – В любом случае, не стоит нам об этом распространяться. И её предупреди. Лучше, чтобы её воспринимали как беззащитную девушку. Много лучше.

– Есть ли тогда смысл продолжать занятия?

– Конечно. – Петропавел одарил её удивлённым взглядом. – Разумеется. Ты открываешь дверцу к этим переданным способностям, если я не ошибаюсь. А так они уснут в ней или вообще испарятся.

– Ясно.

– И, Мелани, это очень важно: можно вскользь упоминать об её успехах, но о том, что они невероятны… Так, лучше, скромно, мол, она молодец, и всё идёт своим чередом.

– Хайтеку вы об этом скажете? – почему-то спросила Мелани. – Ведь им работать вместе…

– Послушай, дорогая. – Петропавел мягко взял её под руку. – Что-то нам придётся рассказать, чтобы понять связь между гидом и скремлином. Ведь она уникальна, она единственный в мире скремлин, который может рассказать о себе. И мы даже не знаем, когда это закончится. Возможно, при… при определённых обстоятельствах её жизни скремлин уйдёт, и останется только девушка. Возможно, всё будет не так. Для этого она здесь. Но, Мелани, происходит много странного, путанного и, честно говоря… тёмного. Уж прости за драматичность выражений. Пусть как можно меньше людей знают, что совсем скоро Ева неплохо сможет постоять за себя.

– А Нил-Сонов? – Мелани посмотрела на Главу гидов прямо, без вызова, конечно, но щёки её слегка порозовели.

– Нилу я полностью доверяю, моя милая, – заверил Петропавел. – Иначе бы не поручил ему безопасность Евы. Тебя что-то беспокоит в поведении Нила?

– Нет, конечно…

– Но?

– Хотите начистоту?

– А как по-другому?

– У меня такое впечатление, что некоторое время Нил… я не знаю, как это сформулировать.

– Не думай о словах, говори, что чувствуешь.

– Мы ведь с ним с одного выпуска, и… сами знаете, скремлины когда-то были общие… Словом… если говорить об эмпатии, чуть лучше остальных чувствуем друг друга.

– Верно, Мелани, так я и собирал команду для Евы.

– Я хочу сказать вот что… Это лишь какое-то странное ощущение… Мне кажется, что некоторое время Нил словно находится под… под каким-то внешним воздействием. Чёрт побери, вот я это и сказала.

– Да, внешним воздействием. – Петропавел ей дружелюбно улыбнулся. – Хорошо, что об этом сказала. И это вообще лучше некоторых моих иных опасений. Но об этом, пожалуйста, тоже молчи.

– Я… конечно… Только я вас не понимаю.

– Тебе не кажется, что это внешнее воздействие похоже на, скажем так, не сильно действующий гипноз?

5

Нил-Сонов смотрел на карту Москвы-реки. И её сильного изгиба, который она совершает через центр города.

«Вот что он имел в виду, – вдруг подумал Нил. – Петропавел указал именно на этот изгиб. Но если кому-то удастся пересечь город посуху, то длинный круговой путь займёт вместо двух часов всего пару десятков минут. Не особая экономия, но…»

Нил-Сонов взял лист бумаги и прочертил овал, крутой изгиб Москвы-реки. Река входит в город с запада, пусть чуть северней, где соединяется с каналом, и дальше их воды текут вместе. Через весь город к Южному порту, Перервинской плотине и далее. Но это всё не важно. Главное – это крутой изгиб в центре.

Крестиками Нил-Сонов пометил опорные точки и стрелкой указал путь по реке к Пироговскому братству, а кружками – посты гидов.

«Если бы я был Лазарь, ну, или условный Лазарь, был тем, кто за всем стоит, как бы я думал? – Нил-Сонов пристально разглядывал получившийся рисунок и сверял его с картами. – Предположим, “Лазарь-убийца” и “Лазарь” в моей лодке, замеченный в Пирогово, – одно лицо. Как бы я действовал?

Совершенно очевидно, я нашёл бы в этом изгибе самое узкое место, – до начала постов, – и прошёл бы его посуху. Река входит в центр города, затем сворачивает, делает изгиб аж к Воробьёвым горам, где расположен Университет, и снова возвращается в самый центр, практически к стенам Кремля. Вот такая водная артерия. И выходит, что самое узкое место – Новый Арбат, от Кремля до гостиницы “Украина”. Может быть, это путь Горха? С точки зрения логики «узость места» – вполне. Но там окно 317. Новый Арбат непреодолим. Всё же боковые соседние улицы кишат тварями тумана, а на Садовом кольце, которое Арбат пересекает поверху, вообще основные логова “москвичей”. Там, в автомобильных тоннелях творится мрак… Конечно, будь я “Лазарь”, очень заманчиво выйти на быстроходной лодке от Перервинской сторожки, бросить лодку, пересечь город посуху кратким путём и снова выйти к реке, где тебя ждёт другая лодка с намалёванным моим знаком на носу. И никакие посты, не то что Университет, миновать не придётся. Но только окно 317… И всё равно путь в Пирогово получается долгим, за сутки не управиться туда-обратно. Получается… Либо эти два “Лазаря” – убийца в Весёлой сторожке и путешественник в моей лодке – разные люди, либо…»

– Ничего не получается, – хрипло обронил Нил-Сонов. – Не там ищу…

И вообще, с чего он взял, что это один и тот же человек? Лазарь-убийца сделал с помощью какого-то неведомого чудовища в Весёлой сторожке свою чёрную работу и подался в бега… Мотивы его не ясны, хотя у Петропавла явно есть какие-то догадки, которыми он пока предпочёл не делиться. А тот, второй, – перевёртыш, крот брата Дамиана в Университете, плавал к своему хозяину…

– Не там ищу! – снова процедил Нил-Сонов.

«Так тоже не получается. Зачем шрамы, зачем мой знак на носу лодки? И главное, филигранное совпадение сроков: убийства, визит в Пирогово, и всё это в тот день, когда единственный пост, который никак не обойти – Высокий дозор на выходе канала из города – оказался без смены, обезлюдел».

– Не-а, – протянул Нил-Сонов.

«Главное не это», – вдруг понял он. А то, что Петропавел велел ему отыскать путь Горха. Посоветовал, конечно, только знаем мы его советы. Значит, Петропавел тоже убеждён, что кто-то воспользовался тёмным и, вероятно, жутким путём через город, чтобы свести время к минимуму и уложиться в одни сутки.

Вот что значит его совет. Петропавел убеждён, что кто-то прошёл путём Горха, чтобы успеть в Пирогово и обратно, вернулся на плотину и завершил начатое. Убийца и путешественник – один человек, оба «Лазаря» – одно. И Нил-Сонов за предоставленные ему трое суток обязан отыскать страшный сухопутный путь через накрытую туманом Москву. Значит, как он должен мыслить? Как можно пройти путём Горха, древнего порождения тьмы, следы которого вот снова появились этой Чёрной весной. Но как пройти сквозь туман? Скремлины… Кто это мог быть? Кто в Университете в состоянии пройти путём Горха?

– Этот человек – гид? – ошеломлённо прошептал Нил-Сонов.

(скремлины)

Неожиданно овал изгиба реки перед его глазами поплыл. То ли от перенапряжения, то ли от утомления, от бессонной ночи. Поплыл, а потом и сам лист бумаги растворился перед ним, образуя по своему контуру тёмный провал. И Нил-Сонов на миг угодил в него, провалился, как в омут, в раззявленное отверстие бездны. Всего лишь на миг, но ему хватило…

Когда он пришёл в себя, его руки била мелкая дрожь. Он снова побывал в Весёлой сторожке в ту роковую ночь. Только сейчас это был не сон. А что?

(воспоминание)

Этот человек – гид, и… Нил дёрнул головой. Но Страна Теней лжёт. Она всегда лжёт. Он угодил в её путы много лет назад, и сейчас она не хочет отвязываться. Показывает то, чего не было. Могло бы быть, но…

– Ты играешь со мной, да? – сипло проговорил Нил-Сонов. – В чём-то хочешь меня убедить, Страна Теней?

Нил поднялся со стула и пристально уставился на лист бумаги с изгибом реки. Нет, всё не так! Не получится у вас ничего, Страна Теней. Нил-Сонов помнит каждую свою минуту накануне этой роковой ночи, прекрасно помнит. И Петропавел ему верит. Иначе бы не велел отыскать путь Горха. Доверие в его глазах

(«Или сочувствие?» – резануло с давно забытым смехом)

было подлинным. А Хохочущий Император тоже лжёт.

– Отцепитесь от меня! – процедил Нил-Сонов.

Плевать ему на смех: Император лгал с самого начала, и в тот первый раз тоже. Они нашли тогда его уязвимое место, но больше Нил этого не допустит. И вдруг он понял, что надо сделать.

– Считать, – жёстко произнёс Нил-Сонов.

Он крепко сжал кулаки, и костяшки его пальцев хрустнули. Считать… Максимальную скорость байдарки, чтобы уложиться до Пирогово и обратно… Максимальную скорость байдарки от Перервинской плотины, где стоит Весёлая сторожка, до точки «А» где-то в центре Москвы. А потом от некоей точки «Б» до Пирогово и обратно. Определить время – тогда оставшийся отрезок от точки «А» до точки «Б» и совпадёт с путём Горха. Точнее, он и есть этот путь.

Нил-Сонов давно уже взял ситуацию под контроль. Плевать ему на Хохочущего Императора, всё давно в прошлом. Он приступил к расчётам. Положил в их основание все необходимые временные лаги, чтобы свести погрешности к минимуму, и понял, какие у него вопросы есть к Петропавлу.

Во сколько стрелок в его лодке открыл огонь по речным скитальцам? Во сколько именно, как можно точнее, чтобы просчитать расстояния.

Что может означать убийство гидов в одну точку? Почему все смертельные ранения нанесены в место укуса скремлина? Что стоит за этим?

Петропавел явно доверяет ему. Но почему тогда полностью не раскрывает своих карт?

Нил-Сонов считал. Сверяясь со старыми картами и разделяя весь возможный путь на отрезки, упорно считал. Эти точки «А» и «Б» всё ещё таились во тьме, но совсем скоро он вынудит их показаться. Он не оставит им шанса. Отыщет вероятные отрезки совпадения сначала на карте, а потом возьмёт манок, что висит тайным ожерельем на шее каждого гида, вызовет из тумана своего скремлина и разыщет путь Горха. От точки «А» до точки «Б». А пока Нил-Сонов считал и игнорировал назойливый смех Императора где-то на грани слуха, на грани тьмы, что поджидает нас порой в наших дурных снах, игнорировал хохочущую попытку ответить на третий вопрос: «Ты хочешь знать, почему Петропавел не раскрывает полностью своих карт? Точно хочешь?! Но ведь тебе известен ответ. Ага. Давай-ка произнесём его вместе: потому что… Ага-а-а…»

Нил-Сонов заставил его заткнуться. Пусть проваливает в свою Страну Теней. Им больше не удастся играть с ним. Но перед тем, как голос Хохочущего Императора угас окончательно, Нил всё же успел услышать: «Петропавел не раскрывает, а-гаа… Не потому ли, что снова вернулась Страна Теней».

6

Здание биофака, где находился отдел реликвий и артефактов, стояло особняком, в стороне от главного корпуса и было окружено прекрасным садом. Цветение яблонь давно закончилось, и деревья были покрыты бисером мелких плодов, которым предстоит вырасти к концу лета. Урожай обещал быть обильным. Неожиданно зоркий глаз Евы сразу определил искусно замаскированные пулемётные гнёзда, и девушка вспомнила, что Петропавел говорил об особой охране корпуса биофака. Невзирая на спокойствие солнечного летнего дня, гиды находились на своих постах, и чтобы попасть внутрь, Еве пришлось воспользоваться пропуском, подписанным лично Петропавлом. Но, как она выяснила чуть позже, все эти предосторожности не имели отношения к туману; то, что было собрано в отделе реликвий и артефактов, было лучшей защитой от любых порождений мглы.

Алёшка встретил её на входе. Он улыбался, но был явно смущён и опять начал заикаться.

– Я у-увидел те-теебя в окно, – пояснил Алёшка.

– Здорово, – сказала Ева. – А я принесла тебе бутылочку сухого сидра. Вам же, парням, не до пирожных.

– Нам п-парням? – Алёшка был тронут и смутился ещё больше.

– Ну да, – улыбнулась Ева. – Знаешь, Мелани обучает меня кулинарному искусству, но у меня там вышли такие первые блины комом… Мне стыдно было бы приносить такое.

– Тебе – стыдно? – покраснел Алёшка. Ему с трудом удавалось скрывать восхищение в собственных глазах, как, впрочем, и безнадёжность.

– Ну да, – подтвердила Ева. – А сидра я с тобой и сама с удовольствием выпью.

– Идём, я тебе покажу кое-что, – сказал Алёшка. – Ты только извини, меня тут недавно немножко поцарапало, прихрамываю слегка, но уже лучше. Говорят, на мне, как на собаке, заживает…

Ева улыбнулась: он явно не из тех, кто жалуется. Хотя провалялся в госпитале месяц. «Немного поцарапало»… А мог бы и страхов наговорить.

Они прошли в большой светлый зал, и там, прямо посередине, сверкая металлическими поверхностями, стояло…

– Что это? – ахнула Ева.

– Автомобиль. Настоящий. Я его сам отреставрировал, – с гордостью пояснил Алёшка. – Там, в городе, много всего на улицах ржавеет… Но этот – точно единственный на канале! На ходу, кстати… Эх, если б удалось раздобыть чуть-чуть бензина…

– Никогда не видела своими глазами, – восхищённо произнесла Ева. – Только в книжках читала.

– Проходи, садись за руль, – оказавшись в своём хозяйстве, Алёшка почти перестал заикаться, здесь он явно чувствовал себя в своей тарелке. – Поедем к-кататься.

Ева плюхнулась в мягкое водительское кресло, Алёшка уселся рядом.

– Вот это педаль газа, – указал он. – Это тормоз, сцепление… Нажимай и включай передачу.

– Как включить?

– Ну, вот р-ручка, – случайно коснувшись девушки, Алёшка снова начал заикаться. – К-к-к себе и вперёд.

– Так, да?

– Д-да, только п-п-плавно, и газу добавь. Поехали?!

– Поехали, – восторженно отозвалась Ева и, как ребёнок, принялась крутить баранку. – Вам куда?

– В-в центр. И п-плевать на туман.

– Абсолютно, – смеялась Ева.

* * *

– А вот эти к-ко-коробочки – телефоны. Когда-то, до тумана, они выглядели так. М-м-мобильная связь. Везде р-ра-ра-аботало.

– Знаю. Но вижу тоже впервые. – Ева подержала в ладони один из телефонов. – Ух, совсем лёгкие.

– А вот это – м-м-музыкальный центр. Скоро закончу, и будет работать. Немного п-п-по-подпаять осталось.

– Да ладно… – Ева не скрывала восхищения. – И что?

– И можно будет слушать музыку. Гиды недавно в-в-в одном д-д-доме нашли целый запаянный контейнер с записями. У-уж не знаю, к-к-кому в голову взбрело, но больше п-п-па-половины в прекрасном состоянии. На а-а-аа-втомобиль больше д-двух лет ушло, а это б-бы-б-быстрее прод-д-двигается.

– Позовёшь, когда будет готово?

– Конечно. – Алёшка снова слегка покраснел. – П-п-пошли дальше.

* * *

Комнаты оказались набитыми всякой всячиной. Артефакты ушедшей эпохи. Всё было пронумеровано, и всё хранилось в прекрасном состоянии. Вещи ушедшего мира, вещи из книг. Ева узнала телевизор, компьютерные мониторы, с которых бережно вытиралась пыль, радиоприёмники, похожие на тот, что был дома, какие-то предметы, аппараты, технику, предназначения которой она не понимала…

– К-к-когда-нибудь п-пригодится, – комментировал Алёшка. – Видишь, с элект-т-три-чеством уже порядок, п-п-примитивные телеф-фон-фонные линии налажены в Университете и с постами… Мы работаем. Ну-у, в с-с-смысле, учёные.

– А ты молодец, – похвалила Ева. – А что вот это-то?

– П-п-пылесос, – от похвалы Алёшка зарделся. – Вместо в-в-веника был. П-п-равда, чего смеёшься?

* * *

– А вот это – с-с-святая святых. – Алёшка гостеприимно распахнул двери в соседнюю комнату. – Здесь хранятся р-ре-реликвии. Уже н-нового мира. После к-ка-катастрофы.

Ева вошла вслед за Алёшкой и почувствовала, что здесь и вправду всё другое. Комната словно была напоена своим тайным внутренним волшебством. Она сразу не поняла, приятное это ощущение или, напротив, тревожное.

– Если б я в-в такое в-в-верил, я бы сказал, что это м-м-магические предметы.

– А ты не веришь? – отозвалась Ева. – Ведь на канале творится много всего, а?

– Н-н-не верю. Я считаю, что всё п-п-поддаётся объяснению. И если мы п-п-пока не можем объяснить, т-т-то это ничего не меняет. Тут г-главное слово «пока». Мне здесь позиция у-учёных ближе.

– Что это? – вдруг спросила Ева. Она видела подобное украшение с бисерной вышивкой и латунной трубкой у Хардова и нечто похожее у Фёдора.

– П-п-первый в мире манок. Учителя. До его п-пе-первого в-в-возвращения. Потом были другие. Г-га-га-говорят, что он когда-нибудь сможет собрать всех с-с-сы-скремлинов вместе. И н-настанет, – Алёшка усмехнулся, – день с-с-спасения.

Ева почувствовала, как сквозь неё словно прошло какое-то дуновение, но Алёшка уже указывал на портрет, который она, конечно, тут же узнала:

– Это п-па-портрет Лидии, третьего п-президента… Ты, к-конечно, видела там… Только этот написан белым мутантом. И в-в-вот что удивительно – он м-м-меняется. Поэтому у-убрали сюда.

– Меняется? В смысле? Как?!

– А-а, да… В день её гибели. Ф-фон меняется. Волосы и выражение ли-ли-лица.

– И это тебя не удивляет? Нет магических предметов?

– Всё можно объяснить рационально. Н-н-надо только найти р-р-ре-решение. А э-это ошейник её с-с-скремлина, Раджи.

– Это большая собака на том, другом портрете в актовом зале? Я видела.

– Д-да, п-п-пёс. Они п-погибли оба. Её манок, Лидии, так и не н-н-нашли. А о-о-ошейник п-п-почему-то остался.

– А почему вокруг него прядь волос?

– О-о-о. – Алёшка заулыбался. – Ещё одна с-с-сказочка. Это п-п-прядь волос Сестры. Где-то далеко на севере, в самом н-н-начале канала есть такое с-с-светлое место. Что-то в-в-вроде ведьмы, только доброй. Её никто не видел, С-с-сестру. А-а она сестра всем гидам. Е-е-ерунда, в общем.

Ева улыбнулась, но решила пока никак не комментировать последнее замечание. Вслух спросила:

– Ну, а для чего волосы?

– О-о-очень сильное поле. К-ка-как защита. Никакой м-м-мерзости из т-тумана не проникнуть. Это правда. Я пробовал. Гиды раз принесли одну склизкую тварь, она в ужасе забилась в-в угол.

– А говоришь, не веришь в магические предметы…

– Э-э-э, всё м-м-можно объяснить, – упрямо повторил Алёшка. – Это взаимодействие энергий. Просто одна энергия сильнее другой. З-з-знаешь, Ева, всё в мире – потоки энергий. В конце концов, всё с-с-сводится к этому. А Сестра, если такая существовала, об-обладала очень в-в-высоким энергетическим п-п-потенциалом.

«Не существовала, а существует», – подумала Ева. Почему-то ей очень захотелось рассказать, что она была в гостях у Сестры и видела её собственными глазами, и чувствовала спокойную надёжность этого удивительного места, которому не страшен туман, не страшна мгла и которое словно сильнее любой тьмы. Но она вовремя вспомнила предупреждение Петропавла не особо распространяться, и хотя ей нравился Алёшка и даже его упрямая убеждённость, что всё в мире поддаётся рациональному объяснению, казалась милой, она решила не болтать лишнего. Тем более он обещал починить музыку и пригласить её. К чему же сразу начинать с разногласий?

– Это серебряная пуля П-п-петропавла, – Алёшка указал пальцем, но деликатно не стал дотрагиваться. – Извлечена из Чёрной волчицы. Е-йе-й-единственного существа т-ту-тумана, которому были не страшны волосы С-се-се-сестры. А это её челюстная кость, волчицы… Её зубы прочнее алмаза.